Любаша заявилась домой зареванная и мокрая до трусов.
— Что случилось? — мама втащила икающую от плача дочь в квартиру. — Тебя обидели, побили?
Личико у девочки опухло от слез, глаза превратились в щелочки, из глаз и носа хлестали фонтаны и одинокая желтая козюлька висела на локоне, выбившимся из–под шапки. Шубка, колготки, платье — все было мокрое. Мама скорее раздела ребенка, набрала полную ванну горячей воды и сунула туда дитя, отогревать и успокаивать.
— Любашенька, милая, скажи, кто тебя обидел? — Мать быстро осмотрела хрупкое тельце, боясь увидеть страшное. — Любочка, тебе больно? Где?
Ребенок уже почти успокоился, а тут заревел опять.
— Люба, меня сейчас кондрашка хватит, быстро отвечай, что случилось.
Переход от страха и заботы к строгому голосу был настолько неожиданен, что девочка замолчала и даже сопли перестали течь мгновенно, как будто кран закрыли.
— Меня мальчишки снегом намылили и в сугробе вываляли.
— И все? Горе ты луковое, зачем меня так пугаешь? Подумаешь, в снегу вываляли, завтра с девчонками сговоритесь, да снежками их закидаете.
Мама даже засмеялась от облегчения.
— Это еще не все, — мрачно сказала девочка.
Мама побледнела.
— Что еще?
— Я крестик твой потеряла в сугробе. Я искала, искала, но не нашла. — Люба была готова утопиться в ванне, убежать и закрыться в чулане, только бы переждать надвигающийся скандал.
Мать молча вышла из ванной и пошла в комнату за шкатулкой с немудреными драгоценностями. Маленького золотого крестика на тонкой цепочке, подаренного свекровью на свадьбу, не было. Она постояла немного над открытой шкатулкой и подумала, что готова отдать все эти целых три кольца, пару цепочек и сережки, а также все драгоценности мира, лишь бы дочка была жива и здорова и никогда не плакала.
— Зачем ты брала мой крестик? — мать говорила уже строже и внимательно смотрела на съежившуюся в ванной девочку.
— На удачу, — Люба было засобиралась зареветь, но посмотрела на суровую мать и передумала. — У меня контрольная по математике была, а я не выучила, ты же сама говорила, что крестик счастливый. Вот я его и надела. Ты не разрешила бы.
— Во–первых, не разрешила бы, это ты права. Если бы кто увидел, что пионерка пришла в школу с крестом на шее, тебя бы на совет отряда сразу вызвали и была бы у тебя куча неприятностей. Об этом не подумала?
Люба опять начала шмыгать носом. Не подумала, чего уж скрывать.
— Во–вторых, помог тебе крестик?
— Нееет, — Люба не сдержалась и опять зарыдала. Долго рыдать не получилось, наплакалась на несколько месяцев вперед. несколько жалких слезинок покатились по щекам, да еще одна сопля вылезла из носа.
— Высморкайся, — машинально скомандовала мать. — И рассказывай подробнее.
— По контрольной двойку поставили, — мрачная Люба высморкалась прямо в воду и чтобы не смотреть на маму наблюдала, как сопля, подобно медузе, качается на волнах.
— Сразу проверили, так быстро?
— Нет, поймали со шпаргалкой. — Люба еще больше покраснела, вспоминая свой позор. В тот самый момент, когда она, боязливо оглядываясь, вытаскивала шпору из рукава, та внезапно вывалилась гармошкой на пол, где зоркая Тамара Петровна ее сразу же и узрела.
— Соколова, «два», можешь быть свободна.
Тамара Петровна славилась своей строгостью и принципиальностью, умолять ее было бесполезно, поэтому Любаша молча взяла шпаргалку, собрала портфель и медленно вышла из класса, все еще надеясь на чудо.
Чуда не произошло, дальше было еще хуже. В общей раздевалке курили старшеклассницы и долго не открывали Любе дверь, она начала тихонько плакать и просить, чтобы отдали ей шубку, что ее и так выгнали с урока и влепили «пару». Девчонки только ржали прокуренными голосами, а потом, запустив Любу в раздевалку и спросив, где ее одежда, сорвали шубку с вешалки и стали перекидывать ее, как мячик, а заплаканная Люба металась между ними, как собачонка. Наигравшись, они зашвырнули шубу в пыльный угол и пошли обратно на урок портить нервы учителям. А Люба оделась и не ожидая ничего плохого поплелась домой. Уже во дворе ее настигли ее «тайные» поклонники и от души вывозили в снегу. Зареванная и натертая снегом Любаша сидела в снегу и думала, что ничего хуже с ней в этот день случится уже не может. Залезла под шубу проверить крестик и обомлела. Еще как может! Крестика не было. Она долго ковырялась в рыхлом снегу, надеясь, что вот–вот блеснет цепочка и она найдет пропажу. Но нет! Крестик как испарился. А как мама его любила! Надевала только по особым случаям, всегда прятала под одеждой и говорила, что он ей очень сильно помогает. Люба еще немного посидела на снегу, и только тогда, когда окоченела и промокла насквозь, решилась идти домой.
— Я даже не буду тебя ругать, — мама мрачно посмотрела на Любу. — Ты сама все знаешь. Объясню я тебе все через пару–тройку лет, когда ты станешь постарше и мозгов у тебя в голове прибавится.
Ох, знала мама, как ее побольнее задеть! Очень Любаша любопытна была, даже не с кем сравнить. Совала свой носишко во все секреты и всегда до всего доискивалась. И вот тайна, которую ей раскроют (если раскроют!) аж через несколько лет! Это же вечность! От неизвестности с ума сойти можно!
«Почему я это вспомнила?» Сильно повзрослевшая Любовь Сергеевна Соколова ждала собеседования, очень сильно волновалась, продумывала ответы на возможные вопросы, а тут вдруг память подкинула тот давний школьный случай. Люба улыбнулась и покрутила на пальце прабабушкино кольцо, переданное ей мамой, когда она закончила институт. Она уже знала к тому моменту, что нельзя носить чужие крестики («у каждого свой крест», говорила мама), знала, что кольца могут быть магическими для того, кто в это верит и очень надеялась, что старинное кольцо ей сегодня поможет. Кольцо было очень интересное. Тонкие золотые полоски переплетались, были украшены мелкими листиками и микроскопическими бриллиантами из–за которых оно блестело всегда, даже в пасмурную погоду. Оно было уникальным и единственным, с любовью изготовленным для ее прабабки. Любовь — сильная штука. Она пронзает пространство и время, заряжает энергией, дает силы и желание жить и когда она сильна так, что просто не в состоянии вместиться в человеческой душе, ее частички оседают на вещах. В ее кольцо было вложено столько любви, что она прочно осела в нем, переплелась с золотыми нитями и свила себе гнездышко между листиками. И она очень надеялась, что с его помощью ей удастся получить эту работу.
* * *
— Василь Иваныч, пойдем на собеседовании со мной побудешь.
— Вить, ну вот скажи зачем я тебе?
— Ну, как зачем? Ты же все–таки начальник отдела кадров.
— И ты часто об этом вспоминаешь? Только когда уволить кого–нибудь быстренько надо, да корпоратив организовать. Кого ты собираешься собеседовать?
— Новую сметчицу.
— Опять баба! Не завод, а женская консультация, сплошное бабье! Ты им еще штатного гинеколога найми.
— Слушай, я вот не пойму. Ты по субботам с нами в сауну ходишь? Ходишь. С бабами общаешься? Общаешься. И под общением я не разгадывание кроссвордов имею в виду и не чтение Кафки. Что ж ты их так на работе не любишь?
— Я их вообще не люблю.
Не любил Василий Иванович и такие разговоры, когда пусть и лучший друг лезет в душу и медведем переворачивает все, аккуратно разложенное по полочкам.
— Ладно уж, пойдем, посмотрим на твою сметчицу.
Кандидатка сильно нервничала. Так ничего себе была. Лет под тридцать, одета стильно, неброско.
— Ну-с, Любовь Сергеевна, — глаза Виктора Станиславовича заблестели, заискрились.
«Ну, можно дальше не слушать, возьмет, понравилась. И сразу подкатывать начнет. Кобель неугомонный!» Василий Иванович сделал выводы и перестал прислушиваться к разговору, думая о том, что надо бы записаться на очередное ТО машины и купить родителям подарки к годовщине свадьбы. Мать намекала, что очень хочет мейн–куна и Вася даже думал поехать в питомник и лично выбрать котенка, но перебороть себя не смог. Решил откупиться деньгами. Выбрал и заказал цветы. Красивую открытку–конверт подписал: «на кота». С отцом тяжелее было. Что бы ему подарить? Размышления прервала странная интонация сметчицы.
— Зачем вам оригинал паспорта?
— Милочка, не думаете ли вы, что я буду кредит на ваше имя брать? — Витя улыбался обаятельной кошачьей улыбкой.
«Какой там кредит! Хочет посмотреть семейное положение," понял Вася. Витьке было все равно, замужняя баба или нет, но надо же было знать врага, т. е. мужа, если он есть, в лицо, поэтому и паспорт просил.
— Опасаетесь, что ли? — взял на слабо Витька.
— Нет, конечно.
Любовь Сергеевна полезла в сумочку, вытащила паспорт и протянула его начальнику. Вася машинально посмотрел на тонкую руку и похолодел. На правом безымянном пальце сверкало кольцо. То самое, из сна. Эльфийское.