Команда состояла из семи человек, включая хозяев. Работали слажено, и вскоре, берег и утес с дымившейся на верху осиной начали удалятся. Шхуна вышла в море.
Владеть таким кораблем могли лишь зажиточные купцы, и братья не робели об этом напомнить: на шее каждого висела золотая подвеска, величиной с детскую ладонь. Гакур повидал немало драгоценных украшений, почти все из них круглые, или с витиеватым узором. Эти же, скорее напоминали чистые слитки с торчавшими вверх, неровными зубцами. Два на подобии бычьих рогов, и один ровный, как гвоздь.
Звали близнецов Сирий и Мирий. Сирий был немногословен и лишь однажды спросил Гакура (перемежая каждое слово плевком шелухи от семечек в кулак) о том, где молодой господин получил монеты, выпущенные во времена прежнего короля. Оказывается, золото в них было чище, а сами монеты — тяжелее. Гакур понял, что в запале даже не поторговался и вероятно переплатил через нос. Золотые перепадали так редко, что запомнить чеканку одной монеты и сравнить годами позже с другой было невозможно. Да и не было в этом надобности: золото есть золото.
Прогнав обидные мысли, Гакур выслушал рассказ Мирия о том, как в те далекие времена Восточное Королевство одержало несколько знаменательных побед. Тогда, тщеславный монарх повелел отлить особые монеты, чтобы восславить богатство и мощь державы.
Мирий, явно тянулся к вещам изысканным, курил сигару, носил белый платок, заткнутый за расшитый серебром пояс, и затевал с новым путником ученые беседы. Гакур, как мог, сводил их к предметам, хоть сколько-нибудь ему знакомым или же повторял подслушанные когда-то истории. Например, разговор об «астрономиях», во время которого Мирий, деловито прищурив глаза, тыкал в небо пальцем и объяснял положение звезд по отношению к Южной, Гакур наскоро свел к виноделию. Вспомнил, как один монах рассказывал, что собирал виноград, давил и выдерживал в бочках, пользуясь знаками «особых мерцаний» Южной звезды. Мирий деловито хмыкнул, обтер красное лицо платком и перешел к торговым историям. О том, как они с братом однажды обменяли десяток калийских рабов на редкое Талуканское вино, позже проданное за золото в Нагорре. «По три бочки за голову!» — он потряс перед собой пальцами-колбасками, оттопыренными нужным числом.
Гакур, чтобы не остаться в долгу, отвечал Мирию байками о пышных трапезах, на которые его приглашали знатные люди королевства. При этом непременно упоминал о каком-нибудь купце, восхищавшем двор своей щедростью. Досада за то, что переплатил вновь стала допекать, и Гакур решил отыграться. Подробности становились все красочней, а купцы при дворе все богаче. Наконец, Сирий не выдержал и ушел, и тогда Гакур спросил Мирия про шхуну. Вновь обтерев лицо платком, толстяк с удовольствием рассказал и про нее.
Шхуну «Вперед» взяли за долги у одного нагоррского купца. Раньше она ходила под другим названием. Посчитав, что именно из него и проистекали беды, одолевавшие прежнего владельца, братья решили корабль переименовать. Попросили корабельного кузнеца отодрать жестяные буквы и написать новые. Будучи неграмотным, кузнец привлек на помощь одного из матросов, который мелом кое-как начертал буквы на борту, позже аккуратно закрашенные кузнецом.
Передвигаясь по маршруту Арсавур-Талукан-Нагорра, братья покупали и перепродавали все, что вмещали трюмы. В этот порт они зашли случайно, встретив в море рыбаков, которые посулили недорогой сушеной рыбы. Места на шхуне оставалось и братья решили загрузиться, чтобы перепродать рыбу в Талукане.
Видимо заметив, что Гакур не отрывал глаз от золотой подвески, Мирий оборвал историю:
— То ерунда. — сказал он и, подсунув под украшение ладонь, чуть приподнял, — Я лучше тебе расскажу про эту штуку. Может, спать крепче будешь.
Четыре года назад они попали в шторм. С помощью молитвы, удачи и судоходного мастерства, команде удалось, войти в бухту, за которой мелькала сквозь пелену дождя земля. Несколько раз шхуна почти ложилась на бок, так что борт едва не становился палубой. Видимо, при одном из таких кренов бочки с водой сорвались, а после разбились в дальнейшей качке. Поломанный такелаж можно было починить, а вот идти дальше без пресной воды, все одно что утопиться. Шхуна бросила якорь, и почти вся команда высадилась на берег, окруженный стеной бурых скал. Целый день они пытались найти ущелье, какой-нибудь проход в глубь острова, да только каменная ограда стояла сплошняком.
Повезло самому Мирию: он заметил бегущий вдоль скалы ручей. Высоко над головой, вода падала на уступ и убегала в глубь острова, так что до земли долетали лишь редкие брызги.
— Я, значит, пробую эти капли, — Мирий высунул язык и указал на него пальцем, — и, говорю, пресная. Так вот, был у меня раб тогда, паренек лет двенадцати, — черный, что нос у буйвола. Он мог взобраться на любое дерево, любую мачту, да так быстро, что и моргнуть не успеешь…
Тряхнув, начавшего было зевать Гакура за локоть, Мирий продолжил.
Решили снабдить мальчишку веревкой и послать наверх, к устью этого водопада. Паренек вскарабкался на выступ, хоть и не скоро, да ведь и стена была почти отвесной. Спустил веревку, к ней привязали ведро, и пошла работа. Когда все напились всласть и наполнили фляги и уцелевшие пустые бочки, приказали малому возвращаться. Он сбросил веревку, мол без нее проще, и уже подошел к краю уступа, как вдруг закричал, что видит пещеру. Видимо, лучи заходящего солнца осветили вход, прежде укрытый густой тенью. Мальчишке сказали посмотреть, что там, в пещере. Немного погодя он стрелой вернулся, и сбиваясь, и оглядываясь на пещеру, начал умолять, чтобы ему разрешили спуститься, как можно быстрее.
Мирий замолк и снова обтер голову платком, на этот раз махнув им и по лицу. Глаза его блестели, и, к удивлению Гакура, купец всхлипнул.
— По-нашему он говорил плохо совсем, — продолжил купец, — звер мертвет, звер руки ноги человек похож, звер большой как лодка, звер имет золото, звер имет большой нож, — произнес Мирий, подражая мальчишке. — Мы его и спрашиваем, мол, давно ли умер зверь, кости там или как, а он, знай, одно твердит: звер большой, звер мертвет, звер человек похож.
Мальчишке приказали забрать «звер-золото» и «звер-нож». Когда он снова показался, то в одной руке волочил длинный меч, а в другой нес подвеску. Ее велели скинуть. Кузнец изловчился и словил подвеску мешком, глянули — золото! Чистейшей пробы. Меч ловить никто из команды не решился, а позволить разбиться оружию, да еще небось с драгоценными камнями в рукоятке — грех пуще воровства.
Решили привязать драгоценную находку и осторожно спустить. Да веревка ж была на земле. Бросали и так и эдак, не добросили. Близился закат, и скрытое тучами небо предвещало скорую кромешную тьму. Нужно было успеть вернуться на корабль. Парню велели снять рубашку и, привязать меч как-нибудь к себе. Не пройдя и трети пути, мальчуган сорвался.
Мирий шмыгнул носом и сделал вид, что хотел почесать бороду, но ладонь его прежде скользнула по глазам.
— Ты вот, наверное, думаешь, что я изверг какой, — сказал он, — а я ведь хотел его подучить да боцманом сделать. Уж больно смышленый был… Ладно, ветер поменялся, утром придем в Талукан.
Купец досказал историю. Меч оставили на берегу: ни камней, ни драгоценного металла в нем не было, да и никто не сомневался, что новому хозяину оружие принесет неудачу, а то и смерть. В Талукане золотых дел мастер отлил еще одну, точно такую же подвеску, разумеется, тоже из чистого золота. Не было смысла спрашивать, кто из братьев носил ту, что нашли на острове.
Гакур вновь рассмотрел украшение. Из-за услышанной истории форма подвески показалось другой. В голове звучали слова несчастного мальчугана: «...звер мертвет, звер руки ноги человек похож». Гакур невольно склонился, чтобы рассмотреть ближе: два стремящиеся друг к другу зубца и один посередине. Корона. На мгновенье показалось, что по золоту, точно змейка, пробежала полоска света. Мирий засопел и накрыл ее рукой.
— Значит, к утру в Талукан дойдем, — раздраженно сказал он.
Поблагодарив за рассказ, Гакур пожелал белобрысому толстяку доброй ночи и отправился спать в отведенную ему каюту.