Завеса падает от страха..
Для Бируте
Спокойно, довольно однообразно потекла жизнь. На храме полностью сделали крышу, и теперь приступили к внутренним работам. Треб, как и раньше у меня практически не было. Располагая свободным временем, предавался чтению, часто гулял с детьми уходя в лес, либо к реке. Маринку водил к учительнице для подготовительных занятий. Ходить было недалеко, по нашей улице, за три дома. Вскоре, девочка уже сама бегала к Майе Игоревне, так звали учительницу. Каждый раз она приходила под огромным впечатлением, буквально с порога рассказывая о том новом, интересном, что удалось ей узнать. Было видно, Маринке очень нравилось учиться, и её пытливая натура просто восхищала. Приходя домой, у неё сразу появлялось сотни «почему». Порой, это даже немного утомляло, но мы терпеливо старались ответить на вопросы, которые так волновали девочку.
Как-то придя домой, с занятий, Маринка принесла целую горсть яблок, завёрнутый в подол платьица.
-Майя Игоревна угостила?- спросил я.
Девочка отрицательно помотала головой, ответив:
-Нет. Дедушка один.
-Какой ещё дедушка?
-Он там живёт, возле колодца,- сказала Маринка неопределённо указывая пальчиком в сторону гигантских верб.
-Возле колодца?- переспросил я.- Разве там кто-то живёт?
-Да, да дедушка. Он возле калитки стоял, а я с ним поздоровалась. Он улыбнулся и спросил чья я и где живу. Потом мы с ним немножко поговорили, и он угостил меня яблочками. Только яблочки кислые, невкусные, я пробовала.
Рассказ Маринки немного насторожил. Возле, так называемого, общественного колодца действительно существовал двор, в глубине которого находился ветхий домишка с резными окнами и фигурным балкончиком, под старинку. Отличался тот двор тем, что дом располагался в самом его конце, хорошенько спрятанный за одичавшими деревьями и кустарниками. В селе, как-то принято было строить дома ближе к улице. Зашёл в калитку и сразу дом. В том дворе всё не так. Дряхлый забор, за которым плотной стеной росли заросли сирени, шиповника и барбариса, вгрызался в небольшой глиняный холмик. Говорят, там когда-то располагалась старая изба, которая сгорела, а позже развалилась, оставив о себе жалкое напоминание. Двор совершенно неухоженный, без всяких признаков проживания там кого-либо. Даже крохотной тропинки, и той не было видно. Дом, с улицы видны лишь некоторые его части, выглядел посвоему богато, но также довольно сильно запущен. Краска выгорела, во многих местах осыпалась, шифер давно не менялся, окна грязные, мутные, словно их мыли несколько десятков лет назад. Да и света в окнах, также никогда не видел, хотя, может просто не обращал внимания. Вот, я и сделал выводы, что там никто не живёт, хотя особо не вникал в эти обстоятельства. И тут вдруг, Маринка рассказывает о каком-то дедушке. Не знаю почему, но что-то меня тогда сильно насторожило.
За это время на приходе мало что изменилось. Кто-то из людей ушёл, а кое-кто, наоборот, прибавился. Храм крохотный, всё как на ладони. Приходил я, в тёплый период года, очень рано. Можно было спокойно подготовиться к службе, прочитать правило до причастия, просто походить лесными тропинками, любуясь рождению нового дня. Откуда ни возьмись, появлялась Лидушка, словно из-под земли вырастала. Оглянешься, а она уже во дворе копошится. Прикормила двух бродячих котят, теперь им кушать носит. О чём-то с ними поговорит, иногда посетует, и айда крестным ходом вокруг церковной территории. Котята за ней, а она радуется, словно ребёнок.
Затем приходит Липа. Двое её детей, совсем сонные, вялые безропотно садятся на скамейку и пытаются дремать пока мама, приложившись к храмовой иконе, идёт к клиросной стойке, открывает нужные книги, просматривает устав. Вскоре подходит Ауксе, ведя с собой Маринку и Марка. Дети Липы мгновенно оживают, бросаются к друзьям, и теперь детвора, позабыв про сон мечется возле храма, нарушая своим смехом утреннюю тишину. Ауксе подходит к Липе. Они поют вместе. Получается так себе, но это лучше, чем ничего.
Солнце карабкается через кроны тонконогих сосен, озаряя светом крохотный куполок храма-вагончика. Ещё немножко и его лучи блеснут по золотистой маковке большого храма. Появляется из зарослей просеки Шота. Он всегда в хорошем настроении. Скажет пару слов, разыгравшемся детям, пошутит в сторону Лидушки и словно наслаждаясь блаженными минутами, глубоко вдыхает свежесть утренней прохлады. Размашисто крестится, делает глубокий поклон, заходит в храм. Если Липа, или Ауксе не заняты, Шота обязательно затеет с ними разговор- тихо, в полголоса, так чтоб я не делал ему замечания. Не охоча до разговоров Липа, как правило, обмолвится приветствиями и тут же поворачивается к аналою, либо воткнётся в книгу, делая вид занятости. Болтушка Ауксе всегда рада перемолвиться несколькими словами с добродушным грузином.
Слышится гул мотора, приехала Алиса, а вместе с ней Аля. Завидев Алю, дети с радостными криками бросаются к ней. Алька, во время службы, взяла на себя ответственность занимать детей, особенно маленьких, чтоб те не капризничали, не шумели, и не отвлекали от молитвы прихожан. Дети мгновенно прониклись к девушке любовью, а мы тайком прозвали её нянюшкой. Потом приезжает Настенька, нередко привозя с собой бабку Сиволапиху, или Ираиду Павловну, которую все называли старушка Крынкина. Этим бабушкам уже тяжело было преодолевать расстояние к храму, так что Настенька взяла обязанность заезжать за ними, нередко подвозя с собой ещё кого, кто встречался по пути. Уже перед самой литургией подтягивались дядя Володя Плейшнерр со Славиком, бабушка Анисия, кое-кто из не постоянных прихожан. Позже всех являлся Николай, иногда со своей женой Светланой. А уж когда приезжает Сергей Шкалин, храм будто наполнялся необъяснимой атмосферой. Со всеми он здоровался, у всех спрашивал как дела, нередко дарил скромные подарки, и вообще зажигал вокруг себя хорошее настроение, улыбки людей, проявлял искреннее участие практически к каждому.
По-прежнему, на службе я ощущал напряжение и переживание. Любая ошибка, иглой пронзала сердце, заставляла нервничать. К «Отче наш» я чувствовал страшную усталость, нервное истощение, какую-то необъяснимую пустоту, от которой рождалась безысходность. Наверное, так переживал я один. Люди относились к неслаженному пению, заминкам, ошибкам абсолютно спокойно, без всякой предвзятости. А для меня это была болезненная тема. Лишь причастившись Христовых Таин, чудесным образом всё умиротворялось, чувства приводились в порядок, плохое уходило куда-то на задний план, оставляя лишь горькое послевкусие.
Постройка окружной дороги в селе подходила к концу. Слава Богу, эта магистраль задела жилой район лишь частично, так что живописные места, прекрасные пейзажи, в большинстве своём сохранились, что не мало радовало. Обошла эта «стихия» и наш храм. Я очень переживал, когда грохочущая, дымящая масса прямиком двигалась в сторону церковной территории, но дальнейший рельеф подлежал сомнению, так что прогресс цивилизации, свернул немного в сторону, оставив нам радость наслаждения благами природы. Но даже с такими изменениями, когда-то такое спокойное, тихое, практически вымершее село, рисковало быть поглощённым суетой современного мира. С одной стороны, такой расклад событий определял перспективу дальнейшего развития, с другой, разрушал возможность остаться в мирном уединении дремучей непоколебимости. Что из всего этого лучше, трудно было сказать.
К началу «успенского поста», к всеобщей радости, завершили постройку клиники, смежную с небольшим приютом для одиноких стариков. Первыми обитателями, снова оказалась бабка Сиволапиха, со своей новой приятельницей старушкой Крынкиной.
-Ох-хо-хо, Алисонька,- кряхтела Сиволапиха.- А не придётся нам опять, как тогда в Покровском, потом обратно переезжать, если что снова не заладится. Лет мне много, старая уже. Боюсь не вынесу такие обстоятельства. Да и люди засмеют. Будто Сиволапиха, на старости лет, переезжей свахой стала.
-Не волнуйтесь, бабушка,- утешала её Алиса.- Больше вас отсюда никто не выселит!
Алю, а заодно и Ауксе, как и предполагалось, поселили в двухэтажном флигеле, построенным вровень с клиникой. Жилище для девчонок, получилось довольно уютное, в определённом смысле, даже роскошное. Большие, светлые комнаты с застеклённым балконом, отдельные удобства, общая гостиная, которая вела в главное здание.
Аля была просто вне себя от счастья. Всё ей нравилось, всему она радовалась, непрерывно благодаря Алису с Настенькой. Ауксе же, такой радости не выражала. Она ходила по своей комнате мрачнее тучи, придиралась к её архитектурным особенностям, непрерывно ворчала.
-Не понимаю, чего тебе не так? Что не Слава Богу?- не выдержала Алиса, которая помогала девочкам перевозить вещи.
-Слишком много света! Глаза болят!- нехотя отвечала Ауксе.
-Ничего страшного! Купишь шторы, занавески, закроешься и будет тебе счастье.
-Ага! Тут штор нужно метров десять, чтоб всё закрыть. Где я такие деньги возьму?
-Заработаешь! Помнишь наш договор? Эту комнату ты можешь занять, при условии, что станешь работать здесь же в клинике.
-За старухами горшки выносить, или тряпки стирать?
-А чем не работа? Дело благое, богоугодное. Проложи себе дорогу в Царствие Небесное. Впрочем, силовать не стану. Не нравится, ищи занятие по душе, а за одно и квартиру. На эти условия, я мигом охочих найду.
Ауксе с минуту подумала, поморщила лоб, после чего проговорила недовольным тоном:
-Ладно, чего ты сразу? Раз надо, буду делать, что скажете.
-Ну, вот и прекрасно. Ты не беспокойся, не в рабстве ведь, никто насильно заставлять не станет. Будешь стараться, не обижу, даже помогу. Не век же мыкаться во флигеле. Даст Бог, на жильё как-нибудь соберём тебе и Альке. А пока довольствуйся тем, что имеешь. Знаю о чём думаешь… За отца Виктора забудь. У него своя жизнь, у тебя своя. Пусть Господь Бог поможет тебе её устроить.
-Да всё, поняла я. И лекции читать мне не нужно. Сама, как-то, разберусь.
-Разбирайся, только огромная просьба- пожалуйста, постарайся не доставлять никому проблем.
-Постараюсь!- фыркнула Ауксе, неуклюже повернулась на одной ноге и поковыляла во двор клиники.
Продолжение будет