Больной враг уже не враг
75 летию освобождения Белоруссии посвящается
Фрагменты из того, что было дневником неизвестного немецкого солдата.
7 ноября 1943 года. Мое состояние по ночам ухудшается. Удушающий кашель не дает покоя. Снова был в полевом госпитале в Орше. Обер – врач долго слушал мои легкие и задал странный вопрос: «Нет ли в вашей семье по отцу или матери больных туберкулезом?». Я пожал плечами. А врач про себя пробурчал: «Нужен рентген, но его нет». Дал пилюль.
12 ноября. Кашель не дает спать всем находящимся в блиндаже. Теряю вес. При росте 1,66 метра вешу 60 кг. Если буду весить 50,5 – 55 кг меня комиссуют.
15 ноября. Я переведен во взвод связи из – за моей худобы. Буду таскать катушки с проводом, налаживать связь между ротами и взводами. Русские разбили полковую рацию. Наша батальонная заменяет полковую. Еще у меня двигатель для питания нашей рации. Оказывается в эфире идет так же война. Это называется «уничтожение нервов противника».
20 ноября. Нас 7 человек - «дохляков» расквартировали по деревенским избам. Примерно в 1,5 километра от линии фронта. По избам разводил местный староста. Знает немецкий. Ругается по-русски. Я буду жить один. Наш взводный думает, что я заразный.
21 ноября. Изба, где я буду жить, стоит на окраине деревни. Ее площадь примерно 8 на 10 метров. Вошли со старостой с опаской. Кухня разделена от «зала» легкой дощатой перегородкой. Огромная русская печь на обе стороны. В зале деревянный ткацкий станок. Хозяин избы - старик с окладистой коричневой с проседью бородой, лет 65. Здесь же проживает его дочь Алеся и двое мальчишек – близнят 13 лет. Зять Прокопа, муж Алеси на фронте. Встретили молчаливо и настороженно. Староста что – то кричал по-русски и грозил пальцем. Старик произнес: «Хай живе». Один из мальчиков проговорил: «Фриц, але же вельми худы».
23 ноября. После 12 часов боевого дежурства пришел в избу. Семья ужинала. Ели все с большой глиняной миски деревянным ложками. Пахло вкусными щами. В мое отсутствие Прокоп соорудил мне «кровать». На примитивных козлах лежало 3 доски, а поверх – матрас, толщенный мешок с сеном. Вместо подушки поперек лежал мешок с травой, но меньших размеров. Одеялом служил старый меховой полушубок Прокопа. Я ужин взял сухим пайком. Это 4 сухаря, 150 г банка консервов, вместо сахара – пакетик леденцов и пачек галет Примостившись на скамейке я вскрыл консервы и жестами попросил воды, размочить сухари. Старик встал, подошел к скамейке, на которой я сидел, положил тяжелую руку мне на затылок и вдруг произнес по - немецки: «Иди, поешь горячего». Чувство голода победило страх. Я присел за стол на уголке примитивной табуретки. Алеся взяла глиняную миску и со странной черной «кастрюли» черпаком налила мне зеленых щей. У меня перехватило дыхание. Меня кормят, своего врага, жена русского солдата. Может я и убил ее мужа. Я взял деревянную ложку, размочил в зеленой капусте сухари и ложкой набрал из банки тушенки. А остатки отдал Алесе. В глазах последней вспыхнули недобрые огоньки. За все свои годы я никогда не ел таких вкусных щей. Я отдал половину леденцов старику, половину отправил так же в глиняную чашку. Блаженное тепло быстро разморило меня и я хотел улечься на кровать в форме, на что старик подошел и покрутил пальцем у веска. Мой кашель не дал в эту ночь спать никому. Да и когда спали эти люди, мне не понятно. До поздна Алеся хлопотала около печи, готовя картофель, капусту, крупу на следующий день. Старик рубил дрова, кормил курей, корову, когда они улеглись, я не знаю.
24 ноября. Утром старик меня спросил по – немецки: «Ты давно болеешь?». Я не находил ответа. Задумался и снова комок подкатил к горлу. Старый человек, которого я пришел убивать и завоевывать себе пространство задает мне такой вопрос. Я ответил одной фразой: «Больше двух месяцев». На что последовал ответ: «У своих командиров возьми увольнение. Протоплю баню. Попробую лечить».
Вырванные листы
20 декабря. Я по-прежнему квартируюсь у Прокопа. Кашель остался, но не такой страшный. Вчера приходил к Прокопу отец его зятя, Федор. С такой же окладистой, но рыжей бородой. Появившись на пороге, он вдруг вскинул руку в приветствии и прокричал: «Хитлер капут». Некая ила меня подхватила со скамейки и вместо слова «хайль», я произнес «капут». Оба старика рассмеялись, а Алеся ударила свекра кулаком по спине. И по – моему что – то ругательное произнесла. Мне же стало самому смешно. За столько месяцев картирования я познал этих людей, как своих родителей.
Куда мы шли. На сколько были повреждены мозги у миллионов молодых людей так попусту и бесполезно терявших свои жизни по воле одного человека. Даже внешностью, и близко, не похожего на арийца. Эти «туземцы» живут так, как нам и не снилось, завоевателям жизненного пространства. Им государство не нужно. Они за время нашего присутствия ничего не покупали: ни одежды, ни питания, - обходились своим. Деревянный ткацкий станок, сделанный без единого гвоздя, самодельная ручная мельница, прядильная деревянная машина. Старик делал деревянные ведра для воды и ложки, шил одежду, в том числе, меховую. На станке можно было ткать льняные и шерстяные ткани, глиняная посуда всех видов. Не было мыла – они брали пепел из печи и помещали его в деревянную бочку. Пепел растворялся в воде, часть оседала на дно. Раствором умывались вместо мыла, а в бочку клали белье, нагревали камни в печи и бросали их в бочку. Этим самым вываривали нательное и постельное белье. Нет времени описывать жизнь этих людей, которых мы хотели уничтожить.
Вырванные листы.