Когда мы с моим другом напиваемся
(Это происходит чаще, чем следует,
Но реже, чем хотелось бы),
Он всегда задаёт мне один и тот же вопрос.
Вроде, дань традиции, но я знаю:
Ему действительно важно услышать ответ.
«Что тебе нужно?» - спрашивает меня друг,
И тогда я начинаю говорить,
Долго и, в сущности, давно известные нам вещи,
Меняется разве что форма.
Я говорю ему про клетку, о которой написал рассказ,
Мы все заперты в ней с самого рождения,
В клетке плоти, которая смердит, болит и требует,
В клетке ума, мешающего видеть истину,
В клетке привязанности к вещам, людям,
Погремушкам славы, привязанности к себе.
И я так хотел бы из неё вырваться,
Бросить всё, раздать нищим что в загашнике,
Свалить в Индию, стать садху, носить оранжевое,
Питаться подношениями, спать на земле, выпрыгивать из сансары,
И всё бы хорошо, но ум жаждет гарантий,
Мол, а вдруг там ничего нет? И душа покорно
Возвращается к погремушкам в загашнике.
Ещё можно бить поклоны под образами,
Но это совсем не моё, вот и не будем об этом.
И поэтому я продолжаю идти своим кривым путём,
Что-то делать, вроде как для других,
Но на деле так ты покупаешь
У пустоты иллюзию того, что в её пасти
Не растворишься, останешься хотя бы в виде
Написанных текстов, неровно сыгранных песен,
Воспоминаний других, короче, ещё одна иллюзия,
Ещё одна клетка из многих.
Мы пьём, и я говорю, что нет кайфа в этом:
Мечтать о святости, так и оставаясь собою,
А потом мой друг вспоминает анекдот про еврея,
У него было два гуся, чёрный и белый,
Он не знал, какого зарезать к празднику,
Обоих же не мог, остался бы ни с чем.
Раввин не помог, но посоветовал,
Обратиться к попу, сведущему в мирских делах.
«Режь белого», - безапелляционно изрёк поп.
«Но чёрный же будет скучать», - привычно заявил еврей.
«Ну и хрен с ним», - был ему ответ.
В оригинале там другое слово,
Полнее раскрывающее суть, но я не буду
Его приводить здесь. Все вы его знаете,
К тому же среди нас могут оказаться дети.
Говорят, дети понимают лучше…
Впрочем, я отвлёкся. «И хрен с ним, - говорит мой друг, -
С клеткой, Индией и образами,
Я сам такой же придурок, сам варюсь в бытия трагизме,
Но давай хоть сегодня не будем об этом,
Завтра всё равно с похмелья накроет».
И мы пьём, слушаем музыку, играем в видеоигры,
Потом неизбежно приходит утро,
Серое, и накрывает так, как никогда до этого.
А где-то там, в Индии, садху в оранжевом
Ходят с поднятой рукой, курят свои травы,
Где-то под образами женщины в платках рыдают,
Чадят свечи, звенят цепи кадила,
И на это откуда-то сверху с прищуром
Смотрит бог, смотрит сквозь прутья клетки.