Луна, я знаю тебя; я знаю твои корабли.
С тобой легко, с тобой не нужно касаться земли:
Все, что я знал; все, чего я хотел -
Растоптанный кокон, когда мотылек взлетел.
Те, кто знают, о чем я - те навсегда одни.
(Аквариум, «Луна, успокой меня»)
Камень проворно поскакал вниз по тропинке между деревьями. Лес был плотный, однако, как во всяком хвойном лесу, ветви и листва, в виде длинных мягких игл, жили наверху. С земли поднимались рифленые стволы, с желтыми, красными прожилками и короткими, корявыми сучками, обрастая порослью постепенно, ближе к солнцу. Плеши, дорожки и прогалины пересекали костлявые, узловатые корни, обильно присыпанные ветошью и бурым валежником. Ветер не спускался сюда, в глубину леса, играл и пел где-то наверху, над ворсистым ковром. Дерзкий и непокорный Сусаноо-ветер, как в древних легендах, то стихал, прикинувшись усталым или умиротворенным, то вдруг новым, завывающим порывом обрушивался на пушистые склоны.
Такедзо сидел на большом, поросшем мхом камне, слушал ветер и смотрел, как убегают вниз по склону запущенные им куски скалы. Отдельные скакали далеко, насколько хватало глаз, скрываясь меж деревьями, исчезая в островках кустарника. Другие останавливались быстро, замирали, завалившись набок. Одет Такедзо был просто, его вполне можно было принять за крестьянина - темная, потрепанная рубаха-кимоно, подвязанные у щиколоток штаны-момохики, носки-таби и соломенные сандалии-варадзи. Такедзо был худощав, высок не по годам и оттого сутул. Густая копна черных волос была собрана на темени в хвост, перевязанный крепкой бечевкой. За его спиной, опертый о дерево стоял меч в черных, лакированных ножнах. Меч был ухоженный, рукоять-цука была переплетена черной, шелковой лентой с блестящей бляхой мэнуки под оплеткой, ножны охватывала дорогая ярко-желтая перевязь.
Ветер, Сусаноо-но микото, нравился Такедзо. Вольностью, изворотливостью, непредсказуемостью. В отличие от величественной, властной Аматерасу-солнца и мудрого, послушного Цукиеми-луны, только от ветра можно было ждать подвоха, сюрприза - нагнать туч или обрушить шторм. Солнце и луна сменяли друг друга на небосклоне неизменно, однообразно, предсказуемо.
Очередной камень укатился далеко вниз, Такедзо наклонился и поднял одну из двух палок, лежащих у его ног. Обе имели форму меча. Собственно, это и были мечи, тренировочные, деревянные боккэны, в процессе изготовления. У того, что поднял Такедзо, на «лезвии» темнели пятна невыскобленной коры, торчала пара сучков. Зато материал был правильный, ясень, крепкий, не переломится от удара, как сосна.
Такедзо вынул из-за пазухи короткий нож-кайкэн и принялся строгать. К своему шестнадцатилетнему возрасту, он был довольно искусен в производстве деревянных мечей. Вытачивал длинные нодати, мечи всадников, точил обыкновенные, самурайские катаны, строгал короткие вакидзаси и даже ножи-танто. Обеспечивал местных мальчишек, да и дома хранил целую коллекцию. Носить настоящее оружие разрешалось только воинскому сословию, поэтому боккэны пользовались большой популярностью. Такедзо работал сосредоточенно, хотя мыслей в его голове гуляло немало. И в первую очередь - почему опаздывал его приятель Кэйсукэ.
Тот вскоре показался, карабкаясь вверх по тропинке. Одет Кэйсукэ был почти так же как Такедзо, разве что куртка-кимоно его была посветлее и почище. Из-за пояса Кэйсукэ тоже торчал дубовый меч-боккэн, производства Такедзо.
- Привет, Такедзо. Извини, что заставил ждать. Матери помогал. Я теперь не всегда могу, как раньше, прибегать по первому зову.
Мать у Кэйсукэ была строгая. От нее и Такедзо попадало в те времена, когда бывал он частым гостем в деревне Миямото.
- Спасибо, что пришел, Кэйсукэ.
Кэйсуке вскарабкался наконец на полянку, на которой Такедзо точил мечи и плюхнулся рядом, тяжело дыша. Ростом он уступал приятелю, но был коренастый, пошире Такедзо в плечах.
- Все вырезаешь мечи? - спросил Кэйсукэ дружелюбно и присвистнул, увидев настоящую катану за спиной Такедзо, - Ого, какой у тебя меч. Откуда?
Такедзо только отмахнулся:
- В доме матери взял на время.
- Можно взглянуть? - попросил Кэйсукэ.
Такедзо кивнул и Кэйсукэ взял оружие в руки. Осмотрел восторженно рукоять-цуку и гарду-цубу. Вынул лезвие из ножен ладони на три. Сталь, с неровной линией закалки, поймала солнечный луч и блеснула зайчиком. Кэйсукэ придирчиво заглянул под дорогую, шелковую оплетку-ито, пощупал пальцем кожу обтяжки. Меч бесспорно был хорош.
Пока приятель разглядывал катану, Такедзо методично строгал боккэн. Движения юноши были ровные, отточенные, узловатые запястья и пальцы двигались как шарниры, поворачивая заготовку и нож. Он поднял деревянный меч и внимательно посмотрел вдоль лезвия. Потом продолжил строгать.
Вдоволь налюбовавшись, Кэйсукэ прислонил катану к дереве, и сел рядом. Он задумчиво наблюдал за увлеченно строгающим Такедзо, ожидая, что тот расскажет ему, зачем звал.
- А помнишь, мы по лесам бегали, вокруг Миямото, пугали торгашей? - заговорил Кэйсукэ, разглядывая деревянные мечи.
Такедзо утвердительно хмыкнул, но не ответил.
- Посмотри теперь на наших старых друзей. Йосихиро помогает матери в харчевне, а Нобуюки отправился с отцом в Киото. Скоро станет купцом, точь в точь таким, каких мы шугали. Про тебя, чертенка гаки дайсе, уж не вспоминают.
Гаки дайсе (яп. главный чертенок) в Миямото называли непокорного и отчаянного предводителя местных мальчишек-хулиганов. Репутация держалась за Такедзо по сей день.
Сам Кэйсукэ, строго говоря, мало чем отличался от повзрослевших участников прежней ватаги. Все труднее было оторвать его от дел по хозяйству, которыми нагружала его мать.
- Каждый сам выбирает себе путь, - Такедзо снова придирчиво оглядел результат своей работы. - Кто-то идет по проторенной, семейной дорожке, а кто-то выбирает путь меча.
- Говоришь теперь как твой дядя Доринбо, священник. Вот уж правда, с кем поведешься.
Такедзо провел ладонью вдоль длинного деревянного лезвия, смахивая остатки стружки. Потом стряхнул опилки с ножа и сунул его в ножны, за пазуху. Поднялся. Взмахнул деревянным мечом. Боккэн был неровный, нешлифованный, с рытвинами от ножа, однако вполне годный к использованию. Такедзо проверил баланс.
- По-моему, закончил.
Он взмахнул мечом еще и еще. Боккэн с шумом разрезал воздух.
- Ты не забыл еще как управляться с боккэном, Кэйсукэ? Испробуем этот?
Кэйсукэ насупился. В былые времена они частенько бились на мечах, однако Кэйсукэ упражнялся все реже. Боккэн носил больше для важности.
- Ты за этим позвал меня, мечом помахать?
Тем не менее он принялся послушно подвязывать рукава рубахи. Проверил сандалии, штанины. Потом поднялся и вытянул из под пояса-оби деревянный меч.
- Только поосторожнее, — проворчал он. - А то ты как разойдешься, я потом синяки считаю. В прошлый раз ходил целый месяц с распухшим ухом.
Кэйсукэ огляделся по сторонам, потом отступил на пару шагов назад, к ровной, присыпанной иголками площадке. Встал в стойку, выставив перед собой меч.
- У тебя хороший боккэн, Кэйсукэ, - ответил Такедзо. - Крепкий, дубовый. Вот и посмотрим, на что способен новый. Готов?
Такедзо продолжал рассекать воздух мечом. Он привыкал к весу и заодно сбрасывал с рук напряжение от работы ножом. Ростом Такедзо был на голову выше дружка, а с учетом того, что Кэйсукэ присел в стойке, так и на все две. Такедзо подхватил рукоять второй рукой.
Они сошлись, худой, долговязый Такедзо и коренастый Кэйсукэ. Это не был церемонный поединок, когда партнеры чинно встают друг напротив друга. Такедзо просто пошел на приятеля, сопровождая движение непрерывным градом ударов. Сначала медленно, все более набирая скорость. Прямой сверху, режущий по диагонали, тычок в грудь на средний уровень тюдан, нижний уровень гедан, и еще, еще. Кэйсукэ методично парировал, отбивал, один, два, три. Он сосредоточился только на защите, об ответной атаке не помышляя. Кэйсукэ давно уже привык, что только в таком режиме может он некоторое время сопротивляться напору Такедзо.
Какое-то время ему удавалось сдерживать натиск. Со стороны могло показаться, что он копит силы и ждет удобного момента для контратаки. Однако Кайсуке отлично знал товарища. В глазах Такедзо уже загорелся недобрый огонь. Юноша входил в раж, скорость возрастала. Он продолжал наступать, орудуя боккэном.
- Такедзо! - вскрикнул Кэйсукэ испуганно.
Удар пришелся Кэйсукэ по запястью, он вскрикнул, потом пришел чувствительный, прямой тычок в грудь. Такедзо сделал стремительный, длинный шаг вперед и обухом боккэна, поддел Кэйсукэ ногу, под голенью. Потеряв опору, тот полетел на иголки. Такедзо на этом не остановился. Развернувшись, он подскочил к ближайшей криптомерии и обрушил на ствол град ударов. Он не щадил ни дерево, ни новый меч, сшибая сучки и куски кору. Со стороны можно было подумать, что юноша всерьез сражается с деревом - он двигался по окружности, нанося разнообразные удары. Потом он резко повернулся, выхватывая из-за пазухи нож, и швырнул в соседний ствол, поверх головы Кэйсукэ. Перевернувшись в воздухе, нож ударился о дерево плашмя и отскочил в сторону. Прокатившись по земле, кайкэн замер. Замер и Такедзо.
Отлетевший нож отрезвил Такедзо. Он поспешно сунул меч за пояс, подскочил к Кэйсукэ и помог ему подняться. Они двинулись к пригорку. Кэйсукэ прихрамывал и держался за ребро. Усадив друга, Такедзо отправился за ножом.
- Извини, Кэйсукэ, увлекся, - голос Такедзо еще хранил возбуждение. - Новый меч хотел испытать. Да и на тебя посмотреть, давненько мы не тренировались с тобой. Сам-то я ни дня не пропускаю. Древесина хорошая, поет у меня в руках. Когда я наношу удары, в разные уровни — голову-дзедан, грудь-тюдан, ноги-годан, - вижу будто дядя Доринбо с монахами ловко малюет иероглифы в храме Серин-ин. Он учил меня письму, говорит у меня получается, а мне скучно с кистью. Вот когда представляю, что мечом вывожу эти штрихи, тогда нравится, хорошо выходит. Все-таки мой путь - путь меча.
Такедзо разгорячился и разговорился. Он подобрал нож и внимательно осмотрел рукоятку. Он не скрывал, что бросок разочаровал его, но гораздо сильнее расстроился, что нож мог пострадать.
- Увлекся! - повторил с укоризной Кэйсукэ, устраиваясь на пригорке. - Вспыльчивость твоя не доведет тебя до добра. Ты остановиться не можешь, а я теперь еще неделю буду хромать. Не знаю, когда теперь из дома выберусь.
- Извини, Кэйсукэ. Скоро заживет, - он сделал долгую паузу. - Я отправляюсь на войну. Примкну к войску Синмэн.
Кэйсукэ взглянул на приятеля. Нет, он не удивился новости о войне. Здесь, в центральной части страны, сражения и стычки были суровой обыденностью. Последние несколько лет выдались мирными, тучными, однако новая кампания уже витала в воздухе, была на устах. Местные самураи уже покинули Миямото, ушли в войсковую ставку во главе с главой клана - Синмэном Мунесадой. Кэйсукэ скорее удивился факту, что на войну собирается шестнадцатилетний Такедзо.
- А твой отец тоже участвует? Он ведь тоже состоит в клане Синмэн.
- Это не важно, я примкну как свободный воин сюгиося, сам отправлюсь в ставку дайме Укиты Хидэиэ-сама.
Кэйсукэ молча покачал головой.
- Честно говоря, я плохо знаю кто с кем воюет. Знаю только что вассалы тайко (тайко — яп. регент императора в отставке) Тоетоми Хидееси-сама затеяли новую войну после его смерти. И на чьей стороне Синмэн?
Такедзо сел рядом.
- Объясню, как сам понимаю. После смерти правителя-тайко Хидееси-сама, наследником стал его сын — Хидеери. Правительство тайко возглавляет его ближайший вассал - Исида Мицунари, который поклялся, что подрастающий сын тайко станет следующим военным правителем Японии. Мицунари возглавляет западную армию. Ему противостоит глава опекунского совета, дайме региона Канто, Токугава Иэясу. Иэясу также утверждает что действует по воле покойного тайко и желает, чтобы Хидеери унаследовал титул. Но поговаривают, что Иэясу сам хочет стать новым военным правителем, ведь в прошлом он уже выступал против тайко. Иэясу ведет восточную армию. Клан Синмэн сражается на стороне Исиды Мицунари.
Кэйсукэ почесал в затылке.
- Ох, как много ты знаешь. В моей семье все разговоры только о том что война принесет разорение. Увеличат поборы. Снова погонят народ на убой. И дела нет до того, кто победит.
- Дядя Доринбо совсем мало говорит о политике. Уж я его расспрашивал, а он все тоже про погромы и смерти. Говорит, для того и пошел в священники, чтобы не участвовать в политике. Я это в доме матери и сестры услышал.
- Токугава Иэясу - искусный полководец. Говорят, что он побеждал в битве самого тайко и на равных сражался с Такедой Сингэном.
- Да, опытный. Но тайко Тоетоми Хидееси для меня все равно величайший. Родился в крестьянской семья и самостоятельно добился всего. Многие посмеиваются над его происхождением, но для меня это пример целеустремленности и отваги. Был бы жив, никогда бы не допустил такой смуты.
Семья Такедзо была знатной и несмотря на средний достаток, вела происхождение от древних кланов Акамацу и Фудзивара. Норовистого нрава Такедзо жил на несколько домов: у матери или дяди в Хирафуку, провинции Харима, а иногда у замужней сестры Огин, в Миямото. Нынешняя война пока еще оставалась уделом воинского сословия, распрей князей-дайме, общей повинности не объявляли. Однако страх новой, затяжной смуты висел над страной. Десять относительно спокойных лет правления тайко не стерли в памяти сотню лет непрерывных гражданских распрей. О войне шептали повсюду.
В отличие от Такедзо, Кэйсукэ вырос в семье землевладельца. Его род Фурукава, также тянулся корнями к воинскому сословию, однако еще отец Кэйсукэ отошел от ратных дел, вступив под защиту военного правителя Синмэн. Земельные угодья Фурукава раскинулись в северной части Миямото.
- Не хочешь со мной, Кэйсукэ? Будем сражаться, как величайшие войны прошлого, снимать головы врагам. Как легендарные Минамото Есицуно и Бэнкэй, два непобедимых друга.
Кэйсукэ невесело усмехнулся и почесал ссадину на груди:
- Есицуно был великим воином, его обучали отшельники-ямабуси на горе Курама, а монах Бэнкэй одолел девятьсот девяносто девять воинов, собирая мечи на постройку храма. По-моему, Такедзо, я не гожусь на роль ни одного из них. Вот ты, пожалуй, подходишь для обоих.
Такедзо рассмеялся.
- Не недооценивай себя. Главное, побольше тренироваться. Месяц назад я поднимался на гору Куроо, ночевал там, медитировал, упражнялся с мечом. Всю ночь слушал, как в лесу играют духи-тэнгу. Встретил одного отшельника, похожего на ямабуси, но он был чуть живой от голода. Я поделился с ним рисом.
- А помнишь, ты одолел сюгиося, который объявление вывесил? - Кэйсукэ перевел тему. - Позабыл, как его звали.
- Еще бы не помню. Звали его Арима Кихэй, школы Синто-рю.
- Проучил ты его на славу. Сколько лет тебе было? Тринадцать? В те времена я мог еще одолеть тебя. Он еще называл тебя чертенок-гаки, как ребенка.
- Я тогда только прошел обряд «покрытия главы» гэмпуку, и получил взрослое имя. Отзывался на детское имя Бэнноскэ.
Такедзо усмехнулся, вспоминая, как отчитывал его потом дядя Доринбо. Он ведь забил палкой этого сюгиося Арима Кихэя. Странствующий ронин оскорбил его, и ярость захлестнула Такедзо. Все должны были видеть, что он больше не ребенок. К тому времени Такедзо-Бэнноскэ уже сбежал от отца и жил в деревне Хирафуку, у матери. Он уже выбрал путь, по которому хотел идти. Путь меча.
- Я тебя позвал, Кэйсукэ, потому что мне помощь нужна, - Такедзо, наконец, решился. - У меня остался старый долг в Миямото, перед тем как уйти. Хочу бросить вызов самураю из клана Синмэн. Сегодня, встречаюсь с ним в час петуха. Мне нужен свидетель для поединка.
Выражение лица Кэйсукэ медленно изменилось. Он нахмурился. Такедзо просил не о простой безделице. Речь шла о клане Синмэн, чьи вассалы охраняли западную часть провинции Мимасака со времен воюющих провинций. Замок главы клана Синмэна Мунесады, располагался вверх по реке, в пешей доступности из Миямото. Большинство самураев Синмэн в деревне знали в лицо. Сразиться с кем-то из них означало заслужить серьезное неодобрение клана, вплоть до наказания с изгнанием из деревни.
Такедзо было куда проще. Он не жил в Миямото с тех самых пор, как сбежал из дома отца в тринадцать. Его хорошо знали в деревне — дружки, бывшие соседи, монахи из храма, куда наведывался он с дядей Доринбо, - однако для него не составляло проблемы надолго пропасть и заявиться с новой выходкой. С детских лет за Такедзо закрепилась репутация отчаянного сорванца, чертенка-гаки дайсе. Кэйсукэ - другое дело. Богатую семью Фурукава в деревне уважали. Это отношение чувствовал на себе и молодой человек. Поединок, даже если проходил он по согласию сторон, был делом почти преступным, ставил под удар репутацию семьи.
Понимал это и Такедзо. Он терпеливо ждал, пока обдумает Кэйсукэ свое решение.
- А соперник уже согласился? - хмуро спросил Кэйсукэ.
- Почти. Он предупрежден, но не знает, что сегодня.
Кэйсукэ задумчиво осмотрел синяк на запястье. Снова гаки дайсе втягивал его в дурную историю.
Внешне беспристрастный Такедзо исподтишка наблюдал за приятелем. Из прежней их мальчишечьей ватаги, что носилась по лесам вокруг Миямото, с ним остался один Кэйсукэ, да и то весьма условно. Причиной тому был, разумеется, Такедзо, его порывистый, увлекающийся нрав, совсем не умеющий подчиняться, следовать правилам. В определенный момент взрослеющие дружки стали отступать, отставать от неугомонного Такедзо-Бэнноскэ.
Не сосчитать, сколько раз из-за Такедзо влипали они в историю. Им последовательно влетало от родителей, соседей и самураев Синмэн. Однажды в храме Сиппо-дзи за ночные проказы монахи подстерегли Бэнноске с компанией и хорошенько отходили каждого бамбуковой палкой. Неделю потом не могли мальчишки присесть, вели вертикальный образ жизни. Последний случай произошел недавно, всего несколько месяцев назад. Такедзо уговорил Кэйсукэ отправиться в провинцию Тадзима, на ярмарку, где состязались бойцы с окрестных деревень. Долговязый, подвижный Такедзо бросил тогда вызов местному чемпиону Тадасиме Акияме. Вот тот бы точно сошел за легендарного буддийского монаха-силача Бэнкэя. Ростом он не уступал Такедзо, только был раза в три толще.
Могуч был Акияма, опытен, участвовал во многих драках и отлично владел увесистой дубинкой канабо. Уверенно сдержал силач первый, главный атакующий напор Такедзо, и принялся теснить его в ответ, да так, что впервые Кэйсукэ увидел друга обескураженным. Ярость юноши наталкивалась на уверенность Акиямы, словно волна на каменистые берега провинции Танго, разлетаясь бесполезными брызгами. Затем Акияма провел обманное движение и, быстро повернувшись, нанес сопернику сокрушительный боковой удар. Вовремя выставленный блок лишь частично погасил его мощь и Такедзо получил увесистый удар в плечо, едва не стоивший ему руки. Взвыв от боли, он кубарем полетел на землю. Земляки бросились было поздравлять Акияму, но Такедзо вовсе не проиграл. Воспользовавшись заминкой и игнорируя зевак, он швырнул в глаза Акияме горсть песка и, подхватив деревянный меч, что было силы обрушил его на голову противника. Зеваки с криками прыснули в стороны, а Такедзо остервенело колотил и колотил противника. Акияма пытался закрываться руками, что наверняка стоило ему перебитых пальцев, но Такедзо не останавливался, пока окровавленный силач не повалился бездыханно на землю. Кэйсукэ так и не смог взять в толк, откуда нашлись у Такедзо силы для отчаянной атаки. Местные, впрочем, не оценили находчивости молодого бойца. Они набросились на Такедзо и ему, битому, влетело еще. А заодно и Кэйсукэ. Их гнали камнями до самой Харимы. В ссадинах, синяках и рваной одежде они еле унесли ноги.
Поединок с Тадасимой Акиямой Такедзо вспоминал с гордостью. Еще бы, одолеть такого бойца! Он испытывал к Акияме уважение, как к одному из наиболее серьезных своих противников.
Истории, обрывки воспоминаний проносились в сознании Такедзо, пока дожидался он ответа Кэйсукэ, и Дэн наблюдал их, осознавал, чувствовал. Будто бы пронеслось даже болевое ощущение от здоровенного синяка во все плече после того поединка.
Кэйсукэ медлил, сомневался не в силах ни согласиться, ни отказать. Лицо его, как открытая книга, отражало множество проносящихся противоречивых мыслей. Прежде всего: потянула же недобрая встретиться сегодня с Такедзо. И еще одна: кому же собирается Такедзо бросить вызов. Большая часть самураев деревни и замка Синмэн уже покинули провинцию Мимасаку, ушли с Мунесадой в ставку дайме Укита Хидэиэ. Кто же оставался? Кого Такедзо избегал называть?
Видя, что склоняется Кэйсукэ к согласию, Такедзо приоткрыл дополнительные подробности. Поединок носил для него личный характер, для него он позаимствовал из материнского дома настоящую катану. Рукоять с роскошной шелковой оплеткой ито, ныряющую под золоченую торцевую насадку касиру, возвышалась за спиной юноши, и Кэйсукэ невольно взглянул на нее. Самурайский меч работы большого мастера.
- Почему не скажешь мне его имени?
- Не могу, Кэйсукэ, извини. Сам увидишь. Ты будешь в роли свидетеля, тебе даже показываться не придется.
- Так зачем же я нужен тогда?
- Засвидетельствуешь поединок. Нужен человек, который увидит все своими глазами, скажет, что поединок состоялся.
Кэйсукэ колебался. Он то задавал вопросы, то размышлял вслух.
- Мне даже в голову не приходит, с кем ты мог повздорить в Синмэн. Большая часть самураев уже ушла. Ты уверен, что твой соперник еще в Миямото?
- Уверен, - спокойно сказал Такедзо. - Это дело - очень важное для меня. Оно — единственное, что еще держит меня в Миямото и Хирафуку.
- Не знаю, Такедзо. Ты давно уже не живешь в Миямото, о репутации своей не заботишься. А моя семья всегда там жила. Как на меня в деревне посмотрят, если узнают что я ввязался в это дело?
- Никто не узнает, что ты там был, пока ты сам не расскажешь, - отвечал Такедзо.
- Как же не узнает? Ты разве нападешь на него исподтишка?
- Нет, - Такедзо шумно выдохнул, начиная терять терпение, - Это будет честный поединок. Я бросил вызов. Если откажется, струсит, то я отступлю, не буду драться. Это ты тоже засвидетельствуешь. Но он не откажется.
Кэйсукэ сосредоточенно думал, потирая рукоять деревянного меча. Он уже не видел возможности отказаться, только корил себя, что опять ввязывается в авантюру Такедзо. Завидовал дружкам из старой компании, которые перестали являться по первому зову гаки дайсе.
С Такедзо нельзя было заранее угадать, что он задумал. Он и сам часто не знал, как повернется случай, куда заведет его проказа. К примеру, понятие «честного поединка» Такедзо трактовал весьма условно. Он гордился тем, что прочел трактат «Искусство войны» китайского стратега Сунь Цзы. Оттуда почерпнул он несколько простых истин, которые Кэйсукэ с трудом сопоставлял с кодексом бусидо. Например «война — путь обмана», «любые средства хороши для победы». Поединок с Тадасимой Акиямой в Тадзиме выступил к этому отличной иллюстрацией. Кэйсукэ вздыхал и подспудно перебирал в голове немногих самураев Синмэн оставшихся в деревне.
- Хорошо, пойду с тобой, - наконец сказал Кэйскукэ, - Он один хотя бы будет, или с приятелями?
- Вызов я бросил ему одному. Не должно быть приятелей. - ответил Такедзо. - Спасибо, Кэйсукэ.
Лицо его просветлело, он вскочил на ноги. Как это всегда случалось с Такедзо, воодушевление немедленно превращалось в нем в порыв к действию. На лице проступила решимость, даже злость. Глаза Такедзо сузились, руки налились силой, сжимая деревянную рукоять. С оглушительным криком он выпрыгнул далеко вперед, занося над головой деревянный меч. На соседнее дерево обрушился град ударов. Во все стороны полетели лохмотья сосновой коры. В определенный момент Такедзо развернулся и снова, как в прошлый раз, выхватил из-за пазухи нож. С криком он метнул кайкэн крепкую, дальнюю сосну. На этот раз лезвие с глухим стуком воткнулось в ствол. Плетеная рукоять едва заметно подрагивала. Ножу словно бы отводилась роль в предстоящем поединке. Для Кэйсукэ это означало «исподтишка», но он не мог поручиться за непредсказуемого Такедзо.
Час спустя, приятели спускались по склону перевала Накаяма, к петляющему тракту, разделяющему провинции Мимасака и Харима. Прихрамывающий Кэйсукэ едва поспевал за Такедзо.
Солнце уже повернуло к возвышающимся на западе горным вершинам, но большак не думал пустеть. Неторопливо, с грузом за спиной, шли крестьяне, волы тащили повозки, шагали монахи, укутанные до сандалий в плащи самуэ, чинно шествовал странствующий воин сюгиося с мечом и котомкой. Деревня Миямото выступала важным перевалочным пунктом этой транспортной артерии, связующей центральную часть Японии с востоком страны. Путешественники останавливались здесь на отдых, пополняли запасы.
Раскинувшись на широком плодородном плато, отороченном горными кряжами, Миямото разумно дробилась не проезже-развлекательную, ремесленную, сельскохозяйственную и жилую части. Центральные кварталы деревни состояли из харчевен, постоялых дворов, закутков мастеров, умеющих быстро залатать дыру или починить телегу, и стоящего особняком буддийского храма Сирин-дзи. Западную часть Миямото пронизывала Йосино, берега которой облепили рисовые поля. Чуть поодаль, к северу, на берегу реки Йосино, расположился замок Синмэн, военный узел региона.
С заткнутым за пояс настоящим мечом и парой деревянных в руках, Такедзо предпочитал не соваться на центральные улицы Миямото. Репутация его в деревне оставляла желать лучшего, и вооруженный до зубов вид непременно вызвал бы вопросы. Спустившись со склона, они с Кэйсукэ пересекли людской поток и снова углубились в лес, на этот раз лиственный. Приятели знали здесь каждый овражек и полянку. Выбравшись из леса, они пошли меж жилых домов, избегая больших улиц. Время было самое людное. К проезжему люду обыкновенно подтягивались местные, загорались фонари питейных заведений и домов ночных тружениц, рассаживались попрошайки.
Жилые хижины и поместья в деревне размещались разрозненно, по большей части сословно. Отдельной группой стояли хижины рудокопов, оставшиеся со времен выработки серебряных копий; ближе к рисовым полям жались друг к другу крестьянские хижины; район эта — мясники, и мусорщики — находился на юге, поодаль от остальных. В северно-западной части Миямото расположился квартал зажиточных землевладельцев и купцов, следом шли усадьбы воинского люда - самураев-вассалов Синмэн. Здесь жила семья Кэйсукэ Фудавара, а также сестра Такедзо Огин с мужем Хираэ Еэмоном. К этому району Такедзо и повел прихрамывающего Кэйсукэ, продираясь сквозь заросли колючего кустарника. Леса тут были зеленые, широколистные, деревья вольготно простирали длинные, зеленые ветки, цепляясь за одежду, а Такедзо, будто нарочно, выбирал самый забористый путь. Солнце еще не село, но в чаще царила тень, избирательно пропуская узкие полосы-лучи Аматерасу-солнца.
Пока Кэйсукэ послушно следовал за Такедзо, он вспоминал, как болтались они в этих местах в детстве, охотились на лисиц, пытаясь отыскать демона-кисумэ. Такедзо поддакивал и хмыкал, думая лишь о цели. Кэйсукэ замечал как сжимает он время от времени рукоять меча и хмурится.
Почти пробил час петуха, когда Такедзо, наконец, остановился на заросшей травой поляне. До самурайских поместий Миямото оставалось рукой подать. Долговязый юноша обошел полянку кругом, прислушиваясь и приглядываясь. Потом уложил в траву деревянные мечи.
- Здесь, Кэйсукэ. Поединок состоится здесь.
Кэйсукэ огляделся по сторонам. Хотя территориально поляна располагалась в деревне, ее окружал довольно густой лес. Зеленая стена скрадывала звуки, никак не намекая, что совсем неподалеку находятся жилые усадьбы.
- А что будет, если ты проиграешь?
- Не думал об этом, если честно. Но ты засвидетельствуй любой исход.
Такедзо подозвал Кэйсукэ и указал ему на низину, скрытую зарослями орешника. Она не была глубокой, но ее вполне хватало, чтобы укрыться. Одна стороной ей служила скала, испещренная рытвинами и клочками мха, другая была земляная, с торчащими во все стороны корнями. Кэйсукэ предлагалось укрыться в низине, чтобы остаться незамеченным во время поединка.
Кэйсукэ вздохнул и послушно сполз вниз. Осмотрелся по сторонам. Убежище казалось вполне удобным. Он прильнул к узловатым корневищам. Из-под орешника открывался хороший вид на поляну. Такедзо уселся в траву, скрестив ноги, высматривая дружка меж ветвей.
- План у меня такой, - сказал Такедзо, - Ты сидишь здесь и ждешь меня. Придется немного подождать. Я вернусь со своим противником. - он замолчал. - Думаю, он не откажется. Нет, не откажется.
Такедзо захватили сомнения. Объясняя Кэйсукэ план, он то и дело замолкал, хмурясь и стискивая рукоять меча.
Деревянным мечам надлежало дожидаться в траве. Такедзо пока не знал, каким оружием придется сражаться.
- Когда мы начнем схватку, Кэйсукэ, что бы не происходило, ты не должен вмешиваться. Это только мой поединок, и больше ничей. Ты - только свидетель.
Уже собираясь уходить, он напомнил Кэйсукэ, что будет вести себя так, будто его, Кэйсукэ, здесь нет.
Кэйсукэ кивнул, хотя лицо его, за ветвями орешника отражало более широкую гамму чувств. У него ныли ссадины, он не понимал скрытности, не понимал своей роли. Кроме того в голову его начали закрадываться подозрения в отношении потенциального соперника Такедзо. Он морщил лоб, под зачесанными на затылок волосами, повторяя про себя, что в последний раз пошел на поводу у отчаянного дружка.
Такедзо уловил едва ощутимую дрожь в руках, столь несоответствующую отрешенному воину, следующему путем пустоты. Он решительно шагнул в листву.
Несколько десятков шагов, и юноша вышел на кромку леса к тянущейся по склону дороге к поместьям вассалов Синмэн. Клонящееся солнце хорошо освещало стены воинских владений и выступающих над ними покатых кровель. Лесные звуки - шелест листвы, шорох дикой жизни — здесь стихли, однако хорошо слышался деревенский шум. Такедзо присел у могучего дуба, так чтобы видеть дорогу, и замер в ожидании.
Потянулся час петуха. Аматерасу-солнце еще придвинулось к профилям гор на западе, точно обидевшись, потяжелев и потемнев. По дороге время от времени проходили люди, по одному, по двое, однако Такедзо они не интересовали. Вечером основная жизнь кипела на центральных улицах, среди приезжих, меж заведений и развлечений. В жилых кварталах было тихо.
Наконец, показался тот, кого ждал Такедзо. По дороге поднимался немолодой самурай, в полном воинском облачении рэйфуку: кимоно, накидка хаори и штаны-юбка хакама. Лоб его был обрит чуть не до затылка, оставляя нетронутыми виски и полоску на темени под тугим пучком. Выражение лица было собранным, суровым. Из-за пояса дерзко торчали рукояти мечей - катаны и вакидзаси.
В походке самурая впрочем имелся разлад, неестественность. Будто только старается он шагать гордой поступью воина, но не выходит у него: то оступается, то нога его путается в широкополой штанине хакамы.
Глаза Такедзо впились в строгие, нахмуренные черты лица. Как он и ожидал, самурай был нетрезв.
Однако, если изъян и имелся, на наблюдательности он не отразился. Не доходя несколько шагов до дерева, за которым скрывался Такедзо, воин остановился, и порывистым движением вынул меч из ножен на пару ладоней.
- Выходи, - коротко скомандовал он.
Такедзо хмыкнул. Другого он и не ожидал, хотя, сказать по правде, надеялся. Юноша поднялся и послушно вышел на дорогу, встал напротив. Самурай уступал Такедзо в росте, но был куда осанистей, крепче, опытнее. Покатое плечо канонично перетекало в дугу правой руки, сжимающую рукоять катаны.
- Кто ты? Назовись!
- Такедзо. Из клана Синмэн. Я посылал тебе письмо.
Самурай удивленно вскинул брови.
- Такедзо? Дрянной мальчишка, заслуживающий хорошей порки! Что ты задумал?
- Я писал в письме. Бросаю тебе вызов. Хирата Мунисай из клана Синмэн, сразись со мной!
Глаза Мунисая совсем вылезли на лоб.
- Что?! - вскричал Мунисай. Сколько Такедзо помнил отца, тот говорил с ним только окриками. - Чертенок гаки дайсе! Я всегда знал, что путного из тебя ничего не выйдет. Ты, похоже совсем рехнулся. В нижнем круге ада для тебя уготовано особое место! Бросить вызов собственному отцу!
- Так ты принимаешь мой вызов или струсишь и позорно бежишь?
В груди Такедзо клокотали чувства. Странная смесь гнева, страха и чего-то еще, неназванного.
- Бросаешь вызов мне? - вскричал Мунисай. - Да я задам тебе порку, щенок!
- Если так, то иди за мной. Как я написал в письме, мы сразимся честно, один на один. Но не здесь, а неподалеку, в лесу, где нам никто не помешает.
Он ступил в тень леса.
Мунисай задохнулся было в эмоциях, но совладал с собой. Все-таки он был опытным мастером фехтования, долгие годы обучавшим самураев клана Синмэн. Он отдавал себе отчет, что нетрезв, и это может сыграть с ним злую шутку. Однако сомнений самурай не испытывал — он с легкостью проучит своего беспутного разбойника-сына.
- Показывай дорогу! - Мунисай напоказ усмехнулся и шагнул следом.
Такедзо двинулся в заросли, поглядывая назад, убеждаясь, что Мунисай идет следом. Он так долго ждал этой минуты и испытывал теперь странные, бурлящие чувства, тело его горело, готовое к действию. Еще несколько шагов, еще. Заросли расступились и Такедзо вышел на заготовленную полянку.
- Разгильдяй! - раздавалось со спины. - Где ты стащил настоящий меч? И с каких пор стал считать себя самураем клана Синмэн? - ворчал ему вслед Мунисай.
Такедзо прошел в уделенный конец лужайки, и дождался, когда Мунисай, чертыхаясь выберется на свободное место. Он наскоро перевел дух, стараясь успокоиться.
- Ты можешь выбрать оружие, Мунисай. Настоящий меч или деревянный, - он указал на пару деревянных мечей.
- Ты похоже совсем рехнулся, Такедзо! - крикнул Мунисай. - Решил разом нарушить все каноны и совершить страшнейший грех!? Этому учит тебя бездельник Доринбо? Выступить против собственного отца?
- Настоящий или деревянный меч? - громко повторил Такедзо.
Несколько секунд висело молчание. Шумел лес и в лесу щебетнули птицы.
Мунисай молчал, только сверлил Такедзо полным злобы взглядом.
В Такедзо самом клокотала набирающая силу ярость. Он не знал, досталась ли она ему по наследству, или приобрел ее Такедзо за годы непокорного детства и отрочества. Однако ярость всегда была ему важным союзником, делала неукротимым. В нужный момент она словно вытесняла, выдавливала из него остальные чувства и мысли, оставляя перед собой лишь цель. Только недавно узнал он, что ярость может еще и ослеплять и тогда из друга превращается она в злейшего врага. Так было с поединке с Тадасимой Акиямой и Такедзо запомнил урок.
- У меня нет отца! - крикнул Такедзо. - Я хочу вызвать на поединок того, кто избивал мою мать и от кого мы с сестрой прятались в лесу, когда он возвращался домой пьяным. Кто держал меня взаперти долгие месяцы, чтобы я не сбежал вслед за матерью в Хирафуку. Кто едва не покалечил дядю Доринбо, миролюбивого священника, всего навсего пришедшего поговорить. От кого сам я сбежал, как только выдалась возможность. Тебе, Хирада Мунисай, я бросаю вызов.
Такедзо специально повторял старую фамилию Мунисая, подчеркивая, что к клану Синмэн он примкнул много позже. Слова его жалили больно, он видел это по потемневшему лицу противника. Раззадорить соперника, вывести его из равновесия и заставить совершить ошибку, такой была стратегия Такедзо, что почерпнул он в «Искусстве войны».
Самурай громогласно и зло рассмеялся, так, что где-то из зарослей прыснула стайка птиц. Такедзо подумал, что их могут услышать с дороги. Простолюдины однако предпочтут не ввязываться, если самураи выясняют отношения.
- Ублюдок, сучье семя! - повторил Мунисай. - Весь в мать, не уважаешь предков и каноны Будды. Придется снова проучить тебя. И на этот раз ты не отделаешься синяками.
- Настоящий или деревянный меч? - процедил Такедзо.
Недооценивать Мунисая было глупо. Он владел несколькими видами оружия и в старые времена снискал себе славу одного из лучших фехтовальщиков Синмэн. Помимо умелого обращения с катаной, в молодости он практиковал одновременное использование двух мечей, отлично управлялся с метательным оружием и практиковал борьбу с копьем и шестом. Именно Мунисай начал обучать Такедзо, носившего в те времена имя Бэнноске, владению мечом. В доме их имелось додзе и Такедзо был окружен оружием с самого детства. Однако дурной нрав и вспыльчивый характер Мунисая неизменно низводили на нет его достоинства и достижения. Матери Такедзо — Йосико, он не мог простить ее более высокого происхождения от клана Акамацу, не раз доходило до рукоприкладства, которые видели и Такедзо и его сестра Онин, до того, как вышла замуж. Доставалось и детям, однако долгое время семья терпела, конфуцианские традиции покорности были незыблемы в самурайских семьях. Не выдержав очередных побоев, Йосико однажды ушла от Мунисая в дом престарелого отца. Ее брат Доринбо приходил к Мунисаю, но тот вышвырнул его за дверь. Такедзо и сам вскоре сбежал, после недолгого заточения и побоев, вчистую разругавшись с отцом. Впоследствии он появлялся у дома отца с приятелями, швырял камни, и будил его воплями по ночам. Пару раз его ловили и били бамбуковой палкой, но это не помогало. Такедзо никогда не забывал первого своего долга на пути меча.
С возрастом характер Мунисая только ухудшился. Даже глава клана Синмэн Мунесада предпочел оставить его в деревне, не призывать в действующее войско.
Вечера Мунисай обыкновенно проводил в развлекательном квартале Миямото, выпивая с местными и приезжими. Таков и был расчет Такедзо. Вспыльчивый характер и сакэ, которым регулярно Мунисай злоупотреблял, должны были помочь вытащить Мунисая на поединок. А заодно и обеспечить преимущество над опытным мастером меча.
Такедзо и Мунисай сверлили друг друга пылающими взглядами.
- Давай-ка деревянный меч. Чересчур много чести, убить тебя самурайским мечом.
Он приблизился и поднял один из деревянных мечей. Подержал в руке, прикинул. Свою катану он аккуратно снял и отложил в сторону, так, чтобы в случае чего иметь возможность ее подхватить. Вакидзаси, второй меч, остался при нем. Такедзо подобрал второй боккэн, свежий, с рытвинами, тот самый, что вытачивал днем. На его место положил катану из дома матери.
Противники встали друг напротив друга, выставив деревянные мечи. Перед поединком Такедзо всегда чувствовал тепло в ладонях и предплечьях, будто наливались они силой. Сегодня эти ощущения многократно усилились клокочущей внутри яростью.
С криком, Мунисай нанес прямой рубящий удар. Такедзо блокировал мечом, смещая плоскость удара и ушел в сторону. Соперник предполагался серьезный. Прежде чем оголтело бросаться в атаку, юноша хотел почувствовать скорость его и манеру. Он помнил старые поединки отца и пытался прощупать, насколько изменилось фехтование Мунисая.
Мунисай перемещался по дуге, поворачиваясь так, чтобы проникающие сквозь листву солнечные лучи падали противнику на лицо. Такедзо сделал несколько быстрых выпадов, дразня соперника, определяя скорость его реакции. Потом снова атаковал Мунисай, по правилам, с длинным подшагом, и рубащий косой удар его, едва опустился на уровень пояса, тут же подскочил прямым колющим тычком в грудь. Такедзо помнил этот прием и ждал его. Ярость кипела в нем, но осторожность, память о былых заслугах отца помогали ему сдерживаться. Пока ничего нового Мунисай не показывал. Он контролировал соперника умело, технично, но Такедзо был быстрее, руки его были длиннее. Скорость Мунисая, чуть замедленная сакэ, тоже играла свою роль. Однако Такедзо еще не убедился, что опытный фехтовальщик не играет с ним, не завлекает в ловушку.
И ожидания не обманули. Внезапно Мунисай шагнул с прямым проникающим ударом. Левая рука его при этом отпустила рукоять боккэна и выхватила из ножен короткий, второй меч - вакидзаси. Такедзо парировал укол, но собственный его рубящий удар встретил короткий вакидзаси соперника. Скорее внутренним чутьем, чем глазами Такедзо ощутил несущийся горизонтальной дугой деревянный меч отца и сиганул в сторону. Кончик боккэна прошелестел совсем рядом. И сразу же новый отскок, потому что лезвие короткого меча просвистело у самого его лица.
Все-таки самурай нашел чем удивить Такедзо. Сражение двумя клинками требовало особого умения, ведь сила удара была ограничена единственной, сжимающей рукоять рукой. Мунисай хорошо владел навыком. Выставив перед собою два меча, деревянный и короткий стальной, он двигался за Такедзо.
Преимущество юноши было в скорости перемещения. Он не совсем еще чувствовал, понимал, как отражать атаку двух мечей, защищаясь одним. Но ловкость его, быстрые передвижения, позволяли маневрировать, ускользать. Отбив прямой удар, Такедзо отпрыгнул далеко в бок, избегая прямого укола короткого вакидзаси и сразу же вернулся к противнику с ответным тычком в голову, который Мунисай поспешно блокировал. Юноше показалось будто тень усталости и обреченности промелькнула в глазах самурая. Они продолжали кружить по поляне, пыхтя и буравя друг друга взглядами.
Шаг за шагом молодой воин подмечал, укладывал в памяти движения мастера: сдвоенные парные удары, короткий укол и следующая за ним широкая дуга с проносом. Происходило это почти бессознательно, Такедзо всегда умел различать, чувствовать искусный, натренированный навык. Еще два перехода, и он увидел брешь в траектории несущихся друг за другом клинков, распознал возникающий между ними опасный промежуток. Он отступил, переводя дух.
Усталый, немолодой Мунисай больше не преследовал Такедзо. Лишь стоял, тяжело дыша, выставив перед собой мечи. Играть дальше не имело смысла и Такедзо дал волю ярости. Он взмахнул боккэном, сметая оба меча соперника, и потом стремительно нанес удар в открытую прореху. Тычок пришелся в незащищенный живот, и Мунисай крякнул от неожиданности и боли. Дальше молодой воин действовал почти бессознательно, тело его исполняло смертельный танец, он лишь отмечал па.
Сначала - серия быстрых ударов, которые самурай отбивал, держась из последних сил. Затем Такедзо отскочил назад, будто бы отступая. В действительности он выхватывал из-за пазухи нож-кайкэн, который тут же метнул в противника. Тот по-прежнему выставлял мечи перед собой и успел поднять клинок, отбивая вращающееся лезвие. Но следом за ножом уже летел Такедзо. Обхватив деревянную рукоять он сделал длинный выпад, вытягивая тупой деревянный наконечник, изрытый свежими взрезами, врубаясь в грудную клетку врага. Мечи Мунисая распахнулись в разные стороны, а Такедзо уже наносил вертикальный рубящий удар на бритую голову самурая. Еще один, дробя ключицу. И еще, когда Мунисай уже валился на спину.
Последний удар и конец! Такедзо застыл, задрав деревянный меч над головой. Ярость его, отрешенность отступили, дав ему на миг увидеть себя со стороны. Судя по всему, у Мунисая были сломаны пара ребер и перебито плечо. Еще одна вспухшая рана темнела на голове, со съезжающей струйкой крови, прячущейся в растрепанных черных волосах. Такедзо стоял над растерзанным, покалеченным, постаревшим самураем. Тот не потерял сознания, только хрипел, двигаясь неестественно, дергано, точно жук с оторванными ножками.
Руки Такедзо не дрожали. Один удар и жизнь Мунисая оборвется. То, к чему он шел так долго, свершилось - противник пал. Однако вместо удовлетворения, ощущения справедливой уверенности, внутрь предательски заползала холодная, вяжущая пустота.
- Победил меня, чертенок гаки, - прокаркал Мунисай, едва ворочая языком. - Что теперь, добьешь своего отца?
Лицо Такедзо все еще выражало гнев — суженные глаза, нахмуренные брови. Внутри при этом шла борьба и не мог он разобраться в противоборствующих сторонах. Юноша не привык испытывать жалости - убить врага, снять ему голову почиталось высокой честью еще во времена Гэмпэй, войны Минамото и Тайра. Просто вдруг неуклюже барахтающийся у его ног вояка перестал быть целью, обернувшись беспомощным и жалким. Молодой воин повторял себе, что это Мунисай, враг его юности, унижавший его мать, сестру и кроткого дядю. Но злость не возвращалась и даже отрешенность, безучастность, пришедшая на смену гневу, не помогала. Скорее напротив, подавляла желание завершить поединок.
Черты лица Такедзо смягчились. Он опустил боккэн. Дыхание его почти восстановилось, и он стоял темным изваянием над распростертым врагом. Мунисай был в сознании и молчал, глядя на Такедзо из под окровавленных бровей. Глаза его и выражение лица не выдавали внутренней борьбы. По крайней мере он не отпускал больше едких комментариев, только пристально смотрел на Такедзо.
Такедзо все еще сомневался, как поступить. Внутри воцарилась горькая, неприятная пустота, словно ожидания, что вкладывал он в эту победу, не оправдались. Однако неуловимо поменялось, надломилось в нем другое. Такедзо всегда посмеивался над святошами, их сложными доктринами и религиозными обоснованиями. Однако конфуцианское уважение к старшим, к отцу, было обязательным, непререкаемым в воинской семье. Когда детская обида, злоба переросли в желание отомстить, убить, он поначалу страшился крамольных своих мыслей, гнал их от себя. И вот свершилось - он переступил черту, дошел до задуманной цели, и как же разительно отличается от ожиданий реальность. Такое же чувство он испытывал, когда впервые осознал условность, размытость «обязательных» правил в искусстве владения мечом. Что же теперь? Просто уйти? Мысли смешались и никак не мог он решиться на следующий шаг. Бессознательно Такедзо поддел боккэном мечи Мунисая и отшвырнул подальше.
- Хирада Мунисай, - наконец, проговорил он хрипло. - Я не буду тебя убивать. Мне достаточно знать, что ты проиграл. Я исполнил свой долг и заплатил за унижение своей семьи.
Такедзо развернул боккэн и сунул за пояс. Он сделал шаг назад, еще один. Мунисай лежал неподвижно. Выражение лица его разгладилось, возрастной самурай смотрел куда-то в темнеющие небеса. Такедзо неторопливо собрал оружие: подобрал и сунул за спину нож, подхватил из травы катану из материнского дома.
Мунисай попытался подняться, опираясь на руку, но закряхтел и снова повалился на спину. Дышал он тяжело, грудь его вздымалась неровно, дергано. Солнце больше не проникало сквозь листву и лужайка потеряла свою зеленую привлекательность, сделавшись серой, чужой. Будто пустота, смятение образовавшиеся в Такедзо, выливались теперь наружу и заполняли пространство вокруг. На отца он больше не обращал внимания.
Юноша подошел к орешнику и присел:
- Уходи, - проговорил он шепотом. - Встретимся у реки, у травяного острова.
Кэйсукэ не сразу понял, что Такедзо обращается к нему, наблюдая за происходящим во все глаза. Он встрепенулся, вскочил, едва не вскрикнув от боли в ноге и ребре и ломанулся чертыхаясь сквозь заросли, волоча дубовый меч.
Такедзо поднялся и в последний раз обратился к Мунисаю.
- Учти, не я один в Миямото знаю, что ты проиграл. У меня есть свидетель. Кто он — ты не узнаешь.
Мунисай не реагировал. Он лежал, развалившись на спине и смотрел в пустоту над собой.
Отцовские мечи Такедзо не тронул. Он также оставил деревянный меч, которым сражался Мунисай. Бросив последний быстрый взгляд на отца, он шагнул в лес. Здесь его тоже окружали серые, чужие деревья.
Он не помнил, как дошел до реки, минуя случайных встречных, дома и улицы Миямото. Не понимал, как чувствует себя, внутри было липко, неуверенно. Совсем не так должен был чувствовать себя отрешенный воин, готовый к смерти и стяжающий пустоту дзен-буддизма. План свой вынашивал Такедзо долго, так долго, что стал уже думать, что никогда не случится этот поединок. К бою подошел он со всей серьезностью, намеренный драться не на жизнь а на смерть. Насколько честным был поединок, ведь Такедзо воспользовался слабостями оппонента - вспыльчивостью, знанием его навыков, и, разумеется, тем, что Мунисай был не совсем трезв? Сунь Цзы говорит, что война — это путь обмана, что важна только победа. В чем же состояла его истинная цель — в победе над Мунисаем, в унижении самурая, в мести, в неотвратимости наказания?
Подошел Кэйсукэ и сел рядом. Ни говоря ни слова он уставился на серые, неспокойные воды Йосино, которые бурлили, клокотали, натыкаясь на жухлые, травяные островки. Ветер ворошил склонившийся над водой кустарник, за спинами приятелей раскинулись рисовые поля. Деревня находилась словно в котле, меж разновеликих горных гряжей, отчего темнота приходила сюда раньше. Вдалеке по дороге брел неторопливый люд.
- Теперь я могу уйти на войну, - прервал тишину Такедзо. - Пойду за кланом Синмэн, к дайме Уките Хидэиэ.
- То, что ты сделал сегодня, - Кэйсукэ с трудом выдавал слова. - это большой грех. Я даже представить не мог, кому ты собираешься бросишь вызов. Если бы я знал...
- Я поэтому и не сказал тебе. Но спасибо что был там, и видел все.
- Что если самураи Синмэн узнают? Что с тобой будет?
- Не думаю, что узнают. Мунисай об этом не станет рассказывать. Он скорее вспорет себе живот.
Кэйсукэ хорошо помнил, какое место уготовано было отцеубийцам в буддийском аду. Он до сих пор не мог осознать, пережить увиденное.
- Как мог ты так поступить со мной? Я увидел самый страшный грех и никому не могу рассказать, сообщить.
Кэйсукэ тоже сделался серым, блеклым. Словно весь мир сегодня обратился для Такедзо последним, безвременным кругом ада. Видимо здесь заканчивалось его детство, проторенная дорожка между Харимой и Мимасакой, по склону Кама, меж ясеней и криптомерий. Ему захотелось вдруг уйти, покинуть это место, деревню, друга детства Кэйсукэ, будто тянули они его в болото неуверенности, чувства вины и старых, местных долгов. Его стезей был путь меча и пустоты-дзен, не нарушаемый привязанностями и шрамами воспоминаний. Он уже видел себя на пути в Хариму, взбирающимся на горные кряжи, где только он, и ветер, и меч. Сражающимся с деревьями и воображаемыми отшельниками ямабуси. Кто может остановить Сусаноо-ветер?
Черты его лица просветлели, он поднялся. Выглядел Такедзо по-прежнему как крестьянин, с копной неухоженных волос, подвязанных на темени. И два меча, деревянный и настоящий, который не пришлось ему применить.
- Кэйсукэ, я зайду еще к дяде Доринбо, в Хирафуку и к матери, верну меч, - сказал он. - Прощай.
Приятель не отвечал.
- Не пойму, что делать с этим боккэном, - он вынул из за пояса деревянный меч, тот самый, которым недавно побил Мунисая. - Я уже приготовил другой в дорогу. Хочешь, тебе отдам?
Такедзо не желал этого, но вопрос прозвучал издевкой. Кэйсукэ отрицательно помотал головой. Одна только мысль о том, что у него будет находится меч, которым свершилось злодеяние, вызывала у него дрожь.
Такедзо пристально посмотрел на приятеля. Тот сидел, опустив голову, уткнувшись невидящим взглядом в серые воды Йосино. Оставались ли они по-прежнему друзьями? Еще утром Такедзо надеялся, что Кэйсукэ захочет отправится в путешествие вместе с ним, все-таки семья его вышла из воинского сословия. Теперь, наблюдая смятение его, страх,он не стал даже предлагать. Разве только осознал, что не одними поединками и победами устлан путь меча. Потери и расставания - также неизбежная часть дороги внутренней пустоты.
- Хорошо. Начну новый свой путь, старое оставлю здесь.
Размахнувшись, он швырнул деревянный меч в реку. Ветер ответил ему резким порывом, взъерошив береговые кусты. Река проглотила ясеневый боккэн, продолжая ворчать и клокотать, огибая островки травы серые в сумерках. На темнеющем небе проступали первые звезды.
Такедзо быстро пошел прочь. Когда он единственный раз оглянулся, Кэйсукэ сидел в той же позе, смотрел в чернеющие воды Йосино.