- Ты знаешь Саша, Пристроев вчера днём умер, - услышал Саша у себя в телефоне, когда ответил на звонок.
С ним говорила бывший начальник отдела кадров Сан. Санна. За последние годы у Сашы сменилось много телефонов, но этот номер был много, много лет, практичесски с самого первого дня работы в институте, появившись у него одним из первых.
Он очень дорожил им. Сами трубки долго не задерживались у него. Не более полугода в среднем. Номер оставался неизменен. Правда, был период, когда в трубке, не споря друг с другом, жило сразу два номера. Служебный и личный, который являлся для Сашы неким продолжением. Цифры номера звучали нараспев и легко запоминались, словно стихи.
Из-за частых переставлений из трубки в трубку, по причине того, что многие его друзья меняли свои номера, телефонная книжка на сим-карте была не актуальной. Но, иногда, некоторые номера из хранящихся на ней телефонов, вдруг всплывали из небытия и звонили ему, определяясь так, словно бы это призраки прошлого неким образом материлизовывались из эфирных сгустков и забытых мыслей, встречь, поступков, и дел.
Три года назад у него изьяли служебный номер, и он опять остался со своим старым, на долгое время являвшимся скорее средством связи с прошлым, телефоном. Саша был несказанно рад тому, что обрёл его снова, словно бы сбросив с себя новое, приобретённое за годы, приняв вид прежнего человека. Такого, каким он и оставлся внутри, за всей этой ширмой из нанесённого различными течениями, ила времён.
И вот сейчас звонок пришёл на его старый, а теперь уже единственный номер, который он хранил, как некую связь с прошлым, идентифицируя его как самого себя, ведь он прожил рядом с ним, в кармане, целую, паралелльную жизнь.
- Я знал… То есть чувствовал, - ответил он Сан Санне.
- Короче, завтра, будут известны подробности похорон. А пока только это и скажу.
- Сон был мне, что Игорь Артамонович посмотрел на меня и улыбнулся.
- Как улыбнулся!? И, что? Что дальше?
- Ничего. Просто улыбнулся и сказал…
- Что сказал?
- Да так, ничего.
- Ну, Сашка, любишь ты всю эту мистику. Заинтригуешь, а потом молчишь! Говори сейчас же! - теперь уже заинтересованно настаивала Сан Санна.
- Ну, я стоял на каком-то пригорке, а он мимо шёл. Посмотрел на меня и говорит: - «Ничего Саша, всё нормально будет. Уж я-то знаю. Не унывай!» - А сам, при этом улыбается. Да так, как–то хитро, но с любовью. Как дедушка своему внуку может улыбнуться.
- Ну, это хороший сон. Не пропадёшь значит. Да и у Артамоныча наверно тоже всё теперь хорошо. Приобрёл он покой.
- Да. Приобрёл. Ну, да ладно. Вы всем позвонили?
- Нет, тебе первому. Под рукой твой номер был.
- Мне не надо кому-нибудь звонить из бывших институтских?
- Ну, хочешь своему начальнику позвони.
- Какому начальнику? У меня их много было.
- Надеждину. Или Родштейну. Не боишься?
- Боюсь. Родштейну не боюсь, а вот Надеждину страшно.
- Почему же это?
- Потому что скрывается он от всех. Будто ищет одиночества. Сломало его это. Что он от Пристроева выдерживал в своё время! И ничего! А то, что после ему пришлось пережить – доконало. Теперь не хочет ни с кем видеться. Дома сидит наверно. А вообще я и не знаю о нём ничего. А вот Родштейну позвоню.
- Ну, позвони, хоть ему. А то мне много звонить придётся ещё.
- Хорошо.
Саша лежал у себя на кровати, поверх покрывала. Он приходил с работы теперь очень рано, и от метро шёл пешком шесть остановок. И придя домой, вот так вот валялся на кровати несколько минут, смотря в потолок, который стал ещё ниже после ремонта, из-за скрытой в него электроразводки под точечные светильники.
Ему нужны были эти минуты, для того, чтобы просто прийти в себя, после тех мыслей, которые мучали по дороге. Но и не ходить пешком он не мог. Этот путь помогал настроиться на ту, другую жизнь, которой он жил дома, которая всё больше и больше овладевала им, увлекая за собой в мир воспоминаний, уже практичесски не оставляя возможности остаться в настоящем.
Саша закрыл глаза и почувствовал, что отрывается от кровати и летит всё стремительнее и быстрее, для того, чтобы оказался там, где ему было, когда то хорошо. Сделав плавный круг над этими местами, всего лишь взглянув, проверив всё ли там, в порядке он вернулся обратно в своё тело. В котором теперь было не так плохо после этого стремительного полёта. Так-как он увидел, что есть места, которые греют и дают силы, которыми жив. Они позволяют быть здесь, вдалеке от них, не уподобляясь той серости, что его окружает
Он открыл глаза и силой заставил себя поднять с пола телефон, который сполз с кровати на коврик в виде искусственной овечьей шкуры, купленной в «икеа», слегка проскользив по нему.
Пошарив рукой у себя перед кроватью, он так ничего и не нащупал. Тогда он перевалился на бок и посмотрел на пол. Телефон отбросило падением далеко в сторону, и он спрятался в белых завитушках, искусно имитирующих овечьи, так, как и сам был белого цвета.
Из-за лени, не желая искать на полу тапочки, а затем долго надевать их, сначала не на ту ногу, а затем всё же на ту, тщательно помогая руками. Он потянулся за телефоном, свесившись над полом таким образом, что вся верхняя часть тела, начиная от пояса, находилась на весу, опираясь лишь на левую руку. Правая тянулась за телефоном, в надежде дотронуться до него. Он лежал на самом краю коврика.
Не в силах дотянуться, Саша всё же решил аккуратно потянуть коврик на себя. Телефон двигался вместе с ним, грозя в любую секунду сорваться с коврика на пол. Теперь он смог зажать целиком весь корпус телефона в своей руке. Постепенно вернувшись в свою прежнюю, безмятежную позу, на кровати, Саша положил телефон себе на живот, и на мгновение задумался, переводя дыхание.
Что же я скажу ему? Думал он. Хотя, возможно он и без меня уже всё знает…. Нет…. Надо звонить.
Долгие гудки раздавались в телефоне.
Три…. Четыре…. Пять…. После седьмого положу трубку. Решил Саша.
Шесть…. Семь. И, как раз именно в тот момент, когда он собирался прервать звонок, на том конце линии, что-то затрещало, затем щелкнуло, и послышался уставший человечесских голос.
- Алло. Родштейн слушает.
- Добрый вечер Григорий Эрихович.
- Добрый Сашенька. Я в курсе уже. Наслышан.
- Да. Вот я собственно это и хотел сказать.
- Надо будет сходить попрощаться. Только вот неизвестно пока, где.
- Да Григорий Эрихович, подождём до завтра. Думаю, что всё в союзе архитекторов будет. Больше просто негде. Дело за малым - согласовать принципиальные вопросы, я думаю.
- Давай будем держать друг друга в курсе?
- Да Григорий Эрихович. Обязательно. Вы Надеждину звонили уже?
- Да Сашенька. Звонил. Он в курсе.
- Придёт?
- Да. Но, на кладбище, говорит, не поедет. Только на гражданскую панихиду придёт и всё.
- Это его право – как отдать последний долг своему бывшему руководителю.
- Недолог наш век. Скоро и нам уходить.
- Каждый уходит тогда, когда заканчивается его путь на земле. Когда он сделал всё, что ему предназначалось.
- А, кто его знает, что мне предназначалось!?
- Ну, вам ещё внуков воспитывать. С женой путешествовать.
- Ты думаешь?
- Уверен Григорий Эрихович.
В тот день Саша позвонил ещё и Ирине из бригады Царициной, с которой он был знаком уже больше двадцати лет.
- Я знаю Сашенька всё. Но, не смогу приехать.
- Почему!?
- Я на даче со свекровью сейчас сижу. Не могу её бросить. Но я буду мысленно с вами.
- Хорошо Ирин, как сможете. Но, я всё потом вам расскажу, как было.
- Да Сашенька. Я буду ждать от тебя звонка.
* * *
На следующий день, при входе в институт появился планшет с никрологом, посвящённым Пристроеву. Несмотря на то, что многие помещения бывшего института уже были сданы в аренду, на его четвёртом этаже ещё тёплилась жизнь. Её местные очаги не затихали и в некоторых кабинетах пятого и шестого этажей. Также весь третий этаж ещё не был сдан в аренду.
Сейчас Сашу, интересовало, где именно состоится гражданская панихида.
-«Прощание с директором проектного института… Пристроревым Юрием Артамоновичем состоится в фойе…». Прочитал он. Далее стояла дата и время начала мероприятия.
Теперь он всё знал. По дороге к себе, он зашёл в отдел кадров, который незыблемо находился на своём месте.
- Добрый день, - поздоровался он.
- А Саша. Привет. Прочёл? – ответила ему Сан Санна.
- Да. Только вот там не написано, какое кладбище.
- Этот вопрос пока решается. У него же нет тут близких, похороненных в Москве. Сам-то он из Минска.
- Ничего. Я думаю, что есть кому решить этот вопрос, - заговорщицки подмигнула Саше она.
- Венерова, что ли помогает финансово?
- Я тебе этого не говорила. Ты сам всегда был догадливым. Но и язык у тебя длинный раньше был. Теперь, надеюсь, укоротился с годами.
- Укоротили. Да. Но я и не переживаю. Так жить легче, когда короткий. Меньше скажешь. Всё во мне сидит. Только вот, как бы не взорваться, - так же, хитро улыбаясь, ответил он ей.
- В общем, я тебе ничего не говорила. А вот когда станет известно, на каком кладбище, я позвоню. Конфету возьми, - закруглила тему Сан Санна, указывая ему на стол, где явно готовилось чаепитие.
- Какую?
- Любую. А лучше вообще много, - накладывая ему в ладонь самые большие и красивые конфеты из тех, что лежали в огромном блюде на столе Сан Санна.
- Балуете вы мнея.
- А. что же мне тебя не баловать, если мы, можно сказать, последние дни вместе досиживаем.
Саша, набил себе боковые карманы пиджака конфетами и направился в свою комнату.
* * *
- Пристроев вчера умер, - сказал он Сергею, когда тот пришёл на работу.
Сергей, на мгновение застыл в дверном проёме, как бы переваривая полученную информацию. Затем сделал шаг в комнату, и стал снимать с себя пальто.
- Завтра хоронят? – спросил он, не удививишись услышанному, восприняв его, как нечто должное, непонятно почему вообще ещё не произошедшее ранее.
-Да. Завтра. Пойдёшь?
- Да. Я хочу сходить. Но. Не знаю, получится ли у меня. Работы очень много.
- Смотри сам. Я отсюда в половине одинадцатого пойду.
- Я на стройке завтра с утра. Если успею, прямо в союз архитекторов подойду, - сказал Сергей.
- Давай. Увидимся там, - не стал настаивать Саша, понимая, что каждый сам должен определить для себя степень важности данного человека в своей жизни.
- Совсем недавно Бочаров, бывший директор моспроекта, откуда я перешёл, умер. Помнишь Саш? – вспомнил Сергей, присаживаясь на стул у его рабочего стола.
- Да Сергей. Ещё бы. Помню, какой он храм нарисовал тогда на конкурсе. За, что и получил первое место. Совсем недавно всё это было, будто бы вчера.
- Да Саш. А ведь они с Пристроевым друзья были. Смотри, сначала он, а затем и Игорь Артамонович.
- Да Сергей. Буквально один за одним. Как будто бы всех Господь прибирает из их времени. Так, чтобы никто не мог понять весь тот ужас, что происходит в Москве.
- Да. Но, мы-то с тобой видим!
- Мы. Да. Видим. Но нам легче пережить. Нам ещё до пенсии дожить предстоит.
* * *
- Завтра в одинадцать ноль-ноль, гражданская панихида начнётся. От института к союзу архитекторов тоже довезут. Затем на кладбище. Венерова арендовала три автобуса для желающих, - сказала в трубку телефона Сан Санна.
- О Господи! Зачем!? Тут до союза идти-то всего-ничего! Я сам спокойненько пешком
- Ну, смотри, Саша, как знаешь. Но на кладбище езжай.
- Да я бы сгонял. Но, боюсь, что там всё больше близкие люди. Родные. Друзья. Что я среди них буду ошиваться? Лучше я на панихиде гражданской постою тихонько.
- Ну, думай сам. Моё дело информировать. А ты уж сам дальше решай.
- Хорошо. Я на месте определюсь.
- Давай.
- А вы там будете?
- Нет. Меня руководство не пускает. Говорят, что я тут нужнее.
- Что за бред такой!?
- Ну, бред, не бред, я не знаю. А запретили мне.
* * *
- Григорий Эрихович, в общем, я буду там к одинадцати. Как у вас? – доложил обстановку по телефону Родштейну Саша.
- Да, мы примерно к тому же времени с Надеждиным подойдём. Я договорился с ним на Арбатской встретиться. А оттуда пешком прогуляться недалеко совсем. Минут пятнадцать, наверно.
- Ну, и что он говорит?
- Ничего. Он теперь мало чего говорит. Скрытный стал. Книжку вот издал.
- Книжку?
- Да. Маленькую, правда, но так ничего в целом. Достойно.
- А про что?
- Там рассказики на историчесские темы.