Девяностовосьмилетний Уго фон Берг стоял понурив голову.
Дважды преданный... огласке, но по воле судьбы не осуждённый, он думал.
Где они старые добрые времена, когда еретиков сжигали на кострах, а девушки, которых ещё не успела забрать властительница Европы бубонная чума, носили застиранные платья до пят?
Он опять в Париже на площади Согласия несогласный с тем, что происходит со времени немецкой оккупации в полюбившемся городе-пижоне.
Ему слышится грохочущий гусиный шаг кованных сапог, марширующих по брусчатке Елисейских полей.
Где милая сердцу мрачная Бастилия?
Где очаровательный старый вонючий рынок "Чрево Парижа"?
У Лувра попрошайки цыганки.
На улицах палатки беженцев мусульман.
Африканские негры торгуют чем попало.
Жёлтожилетники с полгода как бесчинствуют по всей стране по некошерным субботам.
2500 миллионеров-евреев уже перебрались в Израиль.
Где тот восхитительный орднунг, которым буквально дышал старинный город с 40-го по 44-ый годы?
Нет на них нашего любимого фюрера!
А как всё было хорошо и опрятно.
Правда, в Булонском лесу француженки за редким исключением оказывали солдатам сопротивление, но это не было всеохватывающим движением. А если и раздавались выстрелы, так только от приветственных петард и от избабившегося от пробок шампанского.
Конечно, есть на политическом горизонте эта смазливая блондиночка Марин Ле Пен.
Сможет ли одна совладать со сворой варваров с Юга и иной нечистью? Вряд ли.
Необходима Вторая оккупация.
И вот я снова здесь.
Но что я могу старый и больной пенсионер Третьего Рейха.
Он прислонился к стеклянной пирамидальной стене музея Помпиду, соскользнул с неё и, схватившись за сердце, замертво свалился на чужую землю.