Большая семья Дарьи отужинала, и младший сын Ваня поднялся и сказал:
- Матушка, я поговорить хочу.
Мать повернулась к нему и, увидев его серьезное лицо, сама стала серьезной:
- Ну, давай поговорим. О чем?
- Я жениться хочу.
- Молод еще, до тебя два старших брата не женаты, твой черед не скоро(1)
- Я все равно женюсь! Мать улыбнулась
- Да будет тебе Ваня дурачиться, говорю, молод еще.
- А я невесту украл!
- Как украл? Кого украл-то, скажи прямо, чего путаешь?
- Устинью Данилину. И никому ее не отдам, пусть хоть убьют меня! В доме повисла тишина. Мать уронила руки.
- Да что же это делается? Отец, ты чего молчишь?
- А что говорить? Он все сам решил! Вишь(2) и невесту уже украл! Мать растерянно повернулась к Ивану
- А где невеста-то?
- Да тут дома, вон на печке сидит.
Дарья подошла к печке и отдернула занавеску
- Устинька, ты здесь?
-Здесь.
-Слезай!
-Не слезу!
-Что так и будешь на печке всю жизнь сидеть? Слезай!
Устинька спустилась с печи и, покраснев, оправила сарафан.
Мать всплеснула руками:
- Господи, отец, ты погляди на них, дети ведь совсем! Куда им жениться?
- Мам, ее за старика хотят отдать, за мачехина брата, говорят богатый сильно.
- Да куда ей замуж, дите еще! Сколько тебе Устя?
Она опустила голову и прошептала:
- Тринадцать исполнилось.(3)
В доме повисло молчание. Отец медленно поднялся и пошел к двери.
- Ты мать собери, что надо, я их к отцу Александру отвезу, пусть обвенчает. Оставлять так нельзя, действительно могут убить. Лишь бы поп согласился.
Уже стемнело, когда от дома Конаковых отъехала телега. На ней под сеном были спрятаны Иван и Устинья. Отец правил, а мать сидела сбоку и тревожно оглядывалась по сторонам. Около нее на телеге стояли две большие корзины, покрытые белым полотном. Никто им по дороге не встретился, и они благополучно добрались до церкви. Отец Александр был очень недоволен, что его побеспокоили так поздно. Но увидев Петра и Дарью, приветливо улыбнулся.
- Что случилось? Беда какая, что вы заполночь(4) ездите?
И пригласил их в дом. Они сразу рассказали, с чем приехали к нему. Поп озабоченно покачал головой.
- Конечно, жалко девчонку, у меня дочка ей ровесница. Мала невеста-то да еще за старика, но венчать без благословения родителя тоже не дело. Данилины семья крепкая, большая, и до царя с жалобой дойдут!
Петр кивнул, но тихо сказал:
- Хлопоты, конечно, будут, да как не жалься(5), потом уж не развенчают.
Отец Александр вздохнул:
- Так-то так, да ведь у меня неприятности будут… - он махнул рукой:
- И дело не в оплате. Местное начальство меня не жалует, считают смутьяном. Хотя в глаза и улыбаются.
Он помолчал, а потом вдруг сказал:
- Ладно, оставляйте их у меня, завтра с утра обвенчаю. И к Данилиным сам схожу, только одежду сынову заберите, до завтра если кто спросит, скажете, что в больнице он, да домой-то возвращайтесь другой дорогой, не от меня. А ты Дарья будь девочке вместо матери, побереги ее, мала она еще.
Поп как в воду глядел. На обратной дороге налетели на них двое верховых, сами бешеные:
- Вы кто? Откуда? А, это ты Петр? Ванька твой где?
Петр жалостливо хлюпнул носом:
- Из больницы мы, Ивана отвезли, занемог(6) сильно! - Чего это он вдруг?
- Да не вдруг. Вчера жара была, а он молока с погреба хватанул. А сегодня не встал. Жар у него огняный(7) весь. Доктор сказал, что помереть может. Вон и одежу его отдали, зачем добру пропадать?
Дарья жалобно всхлипнула и прижала платок к глазам.
- Вот диво-то, а Климентьевна(8) видела его, он с нашей Устей шел от речки! И вроде веселый был!
- Слепондасая(9) она, твоя Климентьевна, она о прошлом годе трех цыган видела, что у Кузьмы лошадь свели, а потом оказалось, что лошадь у мельника. Кузьма сам спьяну дал, а потом забыл, а цыган чуть не убили тогда!
Верховые, махнув рукой, ускакали, а Петр тронул вожжами лошадь, и телега потихоньку покатила домой. Назавтра, сразу после службы в церкви отец Александр подъехал к дому Устиньи.
- Петрован-то(10) твой дома? спросил он хозяйку.
- Дома! Заходите батюшка, слыхали, наверное, беда у нас, падчерица пропала. На берегу ленту ее нашли на кусту, либо утонула…
Но поп ничего не ответив ей, прошел в дом. Петрован сидел за столом понурив голову. Батюшка перекрестился на иконы и поздоровался. Увидев его, Петрован поднялся и поздоровался с ним. Лицо мужика распухло от слез. Он шмыгнул носом и стал рассказывать про свое горе.
- И зачем я старый дурак согласился отдать ее за шурина?(11) Напугал глупенькую, а она видно с горя и утопилась…
Поп слушал, кивая головой, а потом сказал
- Да! Не бережем детей, а потом плачем. Сейчас, небось, (12) все простил бы ей, лишь бы живая была? Да? Петрован кивнул.
- Я сам виноват, а ее- то за что винить? Известно, мачеха(13) не мать, разве мать на такую свадьбу согласилась бы? Ей Устинька моя мешала, да я дурак на его деньги польстился, думал, дочь в богатстве будет жить, а оно вон как вышло. Сыновья-то у меня все женатые, а она дочка одна у меня, все бывало, как птичка пела…!
- Господь милостив! Споет еще твоя Устя и не раз. Жива она. Нынче обвенчал я ее с Иваном Конаковым. Взял грех на душу, да уж больно он любит ее, вишь, не побоялся, что убьют, увел!
- Да Батюшка! Да Господи! Радость – то! Живая пташка-то моя!
Петрован вскочил и забегал по дому
- Марфа! Марфа! Вот зловредная баба! Марфа! Где тебя носит? Та вошла в дом.
- Чего тебе?
- Давай рубаху новую, давай порты новые, и сама собирайся, к Конаковым пойдем. Свадьбу надо делать, чтобы все по уму было!
- Какую свадьбу? Совсем с ума сошел?
- Устинька моя жива, вишь батюшка сказал. Обвенчал их батюшка нынче!
Поджав губы, Марфа полезла в сундук. А отец Александр простился и уехал к себе домой.
Через три дня сыграли свадьбу. И пели и плясали, и подрались, и поплакали - все по обычаю. А через месяц Иванова отца ударил рогами бык, и он, промучившись три дня, отдал Богу душу. И долгих четыре года Дарья укладывала на ночь Устю к себе в постель. Домашней работой не перегружала, берегла как свою дочь. И Ивану сказала:
- Если хочешь, чтобы она была тебе надолго, береги смолоду.
И тот старался помочь Устинье. И воду в ведрах носил сам, и дров большую охапку не разрешал брать, сам приносил. И сено корове в большой корзине таскал сам. Так потихоньку в семье взрослела Устя, привыкала к дому, к хозяйству, к свекрови, которую безо всякого напряга звала матушкой. В семье ее полюбили, кроткая безотказная девочка буквально расцветала от ласкового слова, и отец, приходя навестить ее, радовался за дочь. А она старалась помочь своей новой семье во всем, что знала и умела. Ее бабушка учила ее, маленькую, как предсказать погоду, какими травами лечить те или другие болезни, и девочка как губка впитывала в себя эти знания. Она собирала и сушила травы, и стоило кому-нибудь в семье заболеть, делала из них отвары и давала. И то ли рука у нее была легкая, толи травы правильные, но в этой семье подолгу не болели, Устя быстро ставила на ноги и детей и взрослых.
Однажды Дарья расстроенно сказала вечером, что коня придется вести на убой, коновал(14) признал у него коросту, и лечить отказался. Коня было жалко, молодой сильный, он был главным помощником в нелегком крестьянском труде. И тогда, на утро, сказав Ивану вывести его на опушку, она собрала большую охапку лютиков и, надев на руки парусиновые толстые рукавицы, стала натирать шкуру животного размятыми в руках травами. Коня пришлось привязать, и Иван стал помогать Усте. Конь вырывался и жалобно ржал. Они натерли его шкуру, а потом отпустили его в поле. Видимо шкура очень горела, потому, что он мчался кругами как бешеный и, обессилев, остановился около них, тяжело поводя мокрыми боками. Устя намазала пораженные места на шкуре дегтем, и беднягу поставили под навес, где было прохладно. Через две недели с него клочьями стала сползать старая шкура, а под ней появилась новенькая чистая и гладкая. Иван чуть не плакал от радости, а Дарья обняла Устю и поцеловала, назвав умницей. Покупка нового коня дело серьезное и не всегда даже в большой и крепкой семье на такую покупку были деньги. В другой раз конь ушел, оборвав путы на ногах, и Устя пошла его искать. Вечер был сырой, и Дарья велела ей надеть парусиновую накидку, чтобы не промокла. Устя знала, что коня купили у кладбищенского сторожа, и пройдя по поляне около реки и не найдя его там она пошла к кладбищу.
А тот преспокойно расхаживал между могил и щипал траву, ему тут нравилось, и он по старой памяти зашел попастись. Узнав Устю он тихонько заржал, а она ласково приговаривая надела на него уздечку, погладила бархатную морду, и, собрав в передник конский помет, подвела к пригорку и вскочила ему на спину. Тихонько трогая босыми пятками теплое брюхо, она направила коня в сторону дома. Туман медленно поднимался от земли, и она сама казалось, плыла в этом тумане. Как на беду, с гулянья возвращались парни и девки, которые увидев выросшую из тумана всадницу, испуганно бросились врассыпную, отчаянно крича и взвизгивая. Устинья спокойно доехала до дома и рассказала свекрови о происшествии.
- Ты навоз собрала? - Да, матушка, пришлось в фартук собирать.
-Это не беда, отстирается, а сама молчи, никому не рассказывай, а то убить могут, скажут ведьма!
А на завтра по селу только и разговоров про ведьму, которая летала на коне, в сером балахоне, у коня дым из ушей, и огонь из пасти. А ведьма с седыми распущенными волосами вращала глазами и гонялась за парнями и девками. Про этот случай из всей семьи знал только Иван, Устя по секрету рассказала ему. Они здорово посмеялись над трусливыми парнями, но он тоже озабоченно сказал, что это очень опасный случай, и, слава Богу, что ее никто не узнал. Завидовавшие ее красоте женщины, и так часто называли ее колдуньей. Особенно после того, как они вместе с Иваном стали ходить к одинокому деду Василию, которого называли в колдуном и домовым. Никто в селе не знал, что дед спас Устинью, когда зимой в феврале она полоскала белье на речке и провалилась под лед, и он вытащил ее. Вот после этого Иван с женой стали носить старику еду. Шло время. Устинья подрастала и крепла, и у Ивана однажды вдруг открылись глаза:
- Жена-то у меня красавица. Волосы темные, вьющиеся, почти черные, а глазищи цвета неба голубого, румянец во всю щеку и полные губы всегда складываются в усмешку, то веселую, то задумчивую. Фигура стройная, но не слабая, и на девчонку худенькую и испуганную она уже не похожа. Эт- надо, какая она у меня стала, а я и не заметил как! А голос-то, поет, что твой соловей!
Старшие братья Ивана стали перемигиваться, кивая на Устю, а снохи(16) за столом, подшучивая вогнали парня в краску:
- Что это ты Ванька как холостой, все никак не обыграешь(17) Устинью, чай не чужая она тебе, жена венчанная…
-Замолчи Наташка! - оборвала сноху Дарья.
- Не у всех передок(18) за голову думает. Надо будет и обыграются и наиграются, тебя не спросят. Ты со своим мужем разбирайся, в чужую семью не лезь…
Иван искоса украдкой поглядывал на жену, а та смущенно опустив голову, молча, сидела за столом, есть не могла от стеснения, видно кусок в горло не шел. Подняв на него глаза она вдруг вспыхнула, покраснела аж до слез и молча выбежала из дома на крыльцо. Иван поднялся и вышел за ней следом. На крыльце подошел, обнял, погладил по спине и осторожно поцеловал сначала в горячую щеку, а потом смелее в пылающие губы. Она опять застеснялась, но ответила на поцелуй робко, нежно, и сама обняла его за шею. Дверь открылась и на крыльцо вышла мать. Иван с Устиньей шарахнулись друг от друга в сторону, а она, улыбнувшись, сказала:
- Ты бы Ваня завтра с утра съездил на мельницу, мука кончается. Там насыпано четыре мешка пшеницы, надо смолоть.
Сын, молча кивнул, и, спустившись с крыльца пошел смазывать дегтем оси у телеги. Назавтра Иван возвращался с мельницы. Молодой сильный конь ходко вез не тяжелую телегу, и дорога казалось, сама ложилась под колеса. Чуть вдалеке он увидел Устинью. Она с утра собиралась за травами, и шла теперь с большой охапкой цветов в сторону села. Он замер. Его жена шла так легко, что казалось, трава не пригибается под ее босыми загорелыми ногами, и не идет она, а плывет над поляной. Она не видела его и что-то напевала, удаляясь в сторону дома. Он спохватился и, окликнув ее, слегка подстегнул коня, догнал и остановился. Соскочив с телеги, он взял у нее охапку, и, уложив ее в кузов около мешков, прикрыл рогожей. Потом повернулся и, обхватив жену за талию, хотел подсадить ее на край телеги, но кровь вдруг ударила ему в голову, и он, обняв Устинью начал поспешно целовать ее в губы, в щеки в шею. Она вся загорелась, зарумянилась, и ответила на его поцелуи, сама обняла его, и так они стояли облитые солнцем и объятые пламенем молодого горячего чувства вдруг вспыхнувшего в них обоих, не замечая и не слыша, что происходит вокруг. А на дороге показалась повозка и увидев их издалека, мужик правивший лошадью, озорно гикнул, свистнул, и закричал
- Эт-то што это вы тут делаете?!
Они испуганно, не глядя друг на друга, будто стыдясь, отстранились, быстро уселись на телегу и скоренько поехали домой. Мать, встретив их у ворот, без слов поняла все, и вечером отправила спать на сеновал. С этого дня она стала стелить постель Ивану и Устинье вместе.
Беременность у Усти протекала легко, только в первый месяц она очень мучилась запахами, да постоянно ела квашеную капусту. А все работы по дому и по хозяйству выполняла легко, все спорилось в ее руках, и Дарья нарадоваться не могла на сноху. Иван старался успеть везде, и помогал жене, не давая поднимать тяжести. Видимо по молодости он не осознавал, что скоро станет отцом, и странно тревожась, прислушивался к зарождению новой жизни, приложив руку к животу жены. А она, почувствовав шевеление ребенка, ласково улыбалась, теплом заливало ее сердце, любовью и лаской светились глаза, и казалось, что невозможно было ничего добавить к ее красоте, она сияла счастьем будущего материнства. Нам не дано знать, что будет с нами завтра, и любая беда сваливается на наши головы как снег с крыши. Так вышло и с Устей. Она родила мальчика, и счастье ее было полным. Но всего через две недели она его похоронила. Как это часто бывает с молодыми матерями, она кормила ночью ребенка, и задремала во время кормления. Малыш задохнулся у нее под грудью, а она ничего не слышала. Опустошенность, которая навалилась на нее после похорон, отнимала силы и желание жить. Молча, бродила она по дому, не могла ни есть, ни спать, ни даже плакать. В душе у нее словно окаменело все. Ночью она лежала с открытыми глазами и смотрела в пустоту, а Иван боялся пошевелиться, чтобы не потревожить ее. Прошел месяц после похорон, и его жена лишь слабой тенью напоминала ему его Устю, поблекла ее красота, она осунулась, и потухшим взглядом равнодушно смотрела мимо, когда с ней заговаривали. Дарья, жалея ее, съездила к отцу Александру, и он посоветовал отправить Устинью в монастырь, к тетке, которая жила там уже много лет.
Дарья собрала сноху в дорогу, и Иван отвез ее, и, оставив в монастыре, вернулся домой. Он тоже переживал гибель своего первенца, но мужчина не носит свое дитя под сердцем, как женщина, которая любит еще не рожденного ребенка. К мужчине –отцу любовь приходит через труд, через заботу, через бессонные ночи. А Иван даже привыкнуть к сыну не успел, как похоронил его. Он плакал на похоронах, как и жена, но его горе было все же другим, может не более легким, но именно другим. Свое горе он переживал в работе, стараясь усталостью заглушить тоску по жене и своему малышу, и добравшись вечером до постели валился с ног. Свои сны он любил. Там Устя была еще здорова, там он был счастлив с ней, там не было горя и разлуки.
А Устинья поселившись в монастыре, ходила на все службы и молилась за сыночка, просила у Господа прощения за его смерть, в которой винила только себя одну. Тетка ласково разговаривала с ней, читала ей библию, и евангелие и утешала как могла. На третий месяц жизни в монастыре, однажды поздно вечером, когда луна светила в окно кельи, Устя вышла на двор. Ей было душно, и слезы накипали на глаза, но расстраивать тетку она не хотела, и, отойдя от двери села на камень в тени, около стены. Было тихо, на небе только луна и ни облачка. Вдруг она увидела, что к большой плите, лежавшей у той же стены шагах в двадцати от нее, подходят две мужские фигуры, она удивилась:- Мужики в женском монастыре? Они отодвинули плиту, и подняв с земли отложенный в сторону сверток один из них что-то пробормотав, переломил этот сверток поперек колена. Раздался негромкий хруст, полустон - полувскрик, и сверток полетел куда-то вниз. А они, оглянувшись, задвинули плиту назад. Потом негромко переговариваясь, стали удаляться от этого места. Устя окаменев, стояла около стены, зажимая себе рот, чтобы не закричать. Страшные мысли носились у нее в голове:
- Я любила своего сыночка, я не хотела его смерти, а тут убили невинное дитя, как палку переломив через колено, и спокойно ходят по земле, переговариваются, и душа не болит, и совесть спит крепко…Как так может быть? Неужели Господь оставит такое злодейство безнаказанным? …
Она вернулась в келью и стала при свете луны собираться домой. На вопросы встревоженной тетки она не отвечала, дрожа как в лихорадке, она встала на молитву, но молиться не смогла, расплакалась и после долгих уговоров рассказала все что видела. Тетка слушая кивала головой, а потом сказала задумчиво:
- Значит она все же родила, монашка-то, шептали, что ссильничал(19) тот господин…и дитя некрещеное убили. Как страшно…Что деньги делают!И родили не спросили, и убили ни за что…
Она не договорила. Молча помогла собраться Устинье, проводила ее до ворот, и когда открыли ворота благословила ее:
- Ступай милая, живи спокойно и оставь Богу судить, кого и как наказать. Прощай!
И Устя пошла домой. Весь долгий день она шла через поля и лес, так быстро, как могла и ни разу не присев пришла домой поздно к ночи. Утомленная дорогой, она присела на крыльцо, вытянула усталые ноги и закрыла глаза. Вышедшая на крыльцо Дарья ахнула увидев ее.
- Как же ты девонька пришла, пешком что-ли? Сиди, сиди, я баню затоплю, помоешься с дороги, пыльная вся и усталая.
Она кликнула Ивана и он, выскочив на крыльцо, застыл, не зная как теперь ему разговаривать с женой. А она, повернув к нему похудевшее, измученное лицо, только и сказала:
- Здравствуй Ванечка. Я вернулась.
Подошла Дарья:-
Ступай дочка, печка уже нагрелась, веники там, где всегда, а щелок(20) в углу в кадушке.
- Спасибо, матушка, я помню. А Дарья тихонько шепнула сыну:
- Иди Ванюша, помоги ей.
Шло время, Устинья потихоньку приходила в себя, стала опять заниматься домашними делами, к ней вернулось здоровье, и румянец опять полыхал на щеках, но что-то неуловимо строгое появилось в ее характере, как будто она за эти полгода повзрослела на десять лет. Она перестала бояться, что ее назовут колдуньей и по прежнему носила деду Василию еду. А бабам, которые взялись ругать ее, сказала, что видела во сне ангела, который предрек, что если в селе кто-то из одиноких стариков умрет от голода или насилия, то на селян падет мор и перемрут все мальчики и мужики, и перепуганные бабы сами стали кормить одиноких. Из монастыря к Ивану вернулась совсем другая женщина, только очень похожая на ту, прежнюю Устинью.
Он часто вспоминал, как она еще в раннем детстве горько плакала на берегу Мокши, когда он нырнул и долго не выныривал из озорства. Как нашел ее заблудившуюся в лесу, и успокаивал, нарвав ей букетик земляничек. Как она перед престольным праздником(21) в селе, сказала ему, что после праздника пойдет дождь на сорок дней, и если не убрать сено в праздник, то останется скотина без кормов. Как он уговорил мать послушаться ее, и все село гулявшее и пившее водку осталось без сена, только Конаковы и Данилины успели все вывезти и сложить в стога. Как они с пацанами спустились в глубоченный и страшный Романов овраг, кто-то сказал, что там черти водятся, и они пошли их ловить, а выбраться не могли и, как она привела туда своего крестного Максима, и тот вытащил их всех наверх.
Ивану казалось, что он любил ее всегда, и испуганной несчастной девочкой решившей утопиться, чтобы только не идти за старика, и молодой прекрасной женщиной, своей женой в пору их недолгого счастья. И теперь строгой сильной красавицей, пережившей горе и что-то еще большее.
Прошло немало дней, прежде, чем Устинья смогла рассказать свекрови о том, что произошло в монастыре, уткнувшись в плечо Дарьи, она плакала, и ее опять трясло как в лихорадке. А свекровь, обняв ее за плечи, гладила по спине и голове как маленькую и все твердила:
- Поплачь, поплачь, моя ты горькая, потом сходим с тобой в церковь и помолимся за твоего сыночка, Господь милостив, он теперь среди ангелов, смотрит на тебя и горюет, что ты плачешь, что мужа забыла, а ведь вы молоденькие еще. Будут у вас и другие детки, чтож поделать, такая судьба, и за того несчастного крошку помолимся, у Господа пропащих и безымянных нет!
Уже потом, когда Устинья родит Ивану четверых сыновей и двух дочерей, он, устроившись в Москве на железную дорогу, перевезет ее с детьми в старые железнодорожные казармы, она будет лечить травами и отвоевывать у смерти всех кто к ней обратится, как бы в память того, убитого безымянного малыша. Он узнает от матери, что пришлось его жене пережить в монастыре, и подивится силе ее духа. Он поймет за кого она так часто и истово молится, прося Господа взять его вместе с ее сыночком в рай, чтобы ангелы сохранили их чистые души. И до самой смерти он будет чтить, и уважать свою жену, называя Устиньей Петровной(23), но это уже совсем другая история.
П Р И М Е Ч А Н И Я
1.Существовал обычай, по которому младшие сыновья не могли жениться раньше старших.
2.Вишь-видишь-простонародное выражение.
3.Не разрешалось венчать несовершеннолетних, но в исключительных случаях это делали, но с тем, чтобы оберегать будущую женщину от слишком ранней беременности.
4.заполночь-после полуночи, т.е после 12 часов ночи.
5.жалься-жалуйся-простонародное выражение.
6.занемог-заболел-простонародное выражение.
7.огняный-огненный, горячий - так говорили о больном человеке с высокой температурой.
8.Климентьевна-отчество (имя по отцу) старой женщины. Панибратское, народное отношение ко всем знакомым старикам и старухам, которых часто звали только по отчеству. Например вместо Анна Климентьевна- просто Климентьевна.
9.Слепондасая - слепая, подслеповатая-простонародное выражение, грубовато - пренебрежительное.
10.Петрован-Петр-простонародное, чаще, если было среди знакомых два Петра. Одного звали просто Петр, другого Петрован, чтобы было ясно о ком речь.
11.Шурин-брат жены.
12.небось – наверное - простонародное выражение.
13.Мачеха - вторая жена отца после смерти матери.
14.коновал - человек часто без специального ветеринарного образования, бравшийся лечить скотину.
15.Короста - заболевание кожи у животных, в запущенном виде трудно поддававшееся лечению в то время.
16.сноха-жена сына.
17.обыграть-сделать ее беременной- простонародное выражение, часто про корову говорили- обыгралась, значит будет теленок.
18.передок - грубое слово, обозначавшее женские половые органы.
19.Ссильничал-изнасиловал.
20.Щелок- чистый раствор, слитый с заваренной крутым кипятком и настоенной золы. Употреблялся вместо мыла при мытье в бане и при стирке белья.
21.Престольный праздник-праздник святого и его храма, в этом селе.
22.пацан-пацаны-шутливое название мальчиков -простонародное.
23.Устинья Петровна - у крестьян обычно жена звала мужа по имени-отчеству. Муж - жену очень редко. Это признак огромного уважения к жене. И часто все вокруг тоже называли ее так. Уважает муж, уважают все.