Узкую речушку, протекающую сразу за околицей, с давних времён провали "Глухоманкой" за то, что летом её берега густо зарастали рогозом, крапивой, лопухами и прочими "сорными" травами. Купаться в ней было невозможно, разве, что вороны по весне устраивали великий "банный день". Местные презрительно поплёвывали в её сторону, приговаривая: "Съел Бог яблоко, а нам огрызок бросил". Пока был жив дед Михей, его козы - чисто-белая Манька и пёстрая Зорька - паслись на лужке возле Глухоманки , объедая до корней траву и обгрызая ветки ивняка. А его детям и внукам оказалось легче в магазин сходить за молоком "долгоиграющим", нежели возиться круглый год со скотиной.
Жизнь в деревне была тягучая, разбавляемая время от времени семейными ссорами, соседскими дрязгами да редкими заездами туристов. Пока однажды к бабе Татьяне не приехал из города правнук Тимоша. Правнук был забавный, бело-кучерявый, с огромными голубыми глазами в пол-лица и на удивление вежливый. Поначалу он здоровался не только со встречными людьми, но даже с чучелами, вросшими намертво в огородах. Местные разглядывали шестилетнего горожанина и посмеивались за его спиной: "Жизни-то, жизни совсем не знают эти, которые в городе! Лиха-то не хлебают, как мы! Небось все серебряными ложками жрут в "Макдональсах"!". Спустя время Тимоша перестал дарить им своё улыбчивое "Доброе утро!", разглядывая деревенских так пристально, что они ощущали себя, словно сидели в рентген-кабинете. "Ну, и внучонок у тебя, Тетяна, - с шепотком подкатилась соседка Мирончиха. - Зырит в само нутро, ажно селезёнка ёкает! И с другими ребятишками не водится, чистоплюй хренов! Ты бы его приструнила, что ль?! А то общество волнуется.". Но Татьяна, бывшая учительница в давно закрытой школе, улыбалась спокойно и шла вместе с Тимошей с лес за земляникой или просто за околицу, на берег Глухоманки. Там они встречали закат и провожали солнце, слушали, как поют зелёные травяные лягушки и пели сами. В деревне забеспокоились: "Из города-то ненормальный приехал! Уставится в небо и давай что-то шептать не по-нашески, а потом на пару с Тетяной песняка задаёт. И слова непонятные! Как бы не сглазил ненароком!". Косые взгляды стали преследовать "чудиков", живущих в своём Мире и не впускающих в него посторонних. В воскресенье, когда все "добрые люди" наливались самогоном, грызли у калиток семечки и "перемывали косточки" встречному-поперечному, Татьяна и Тимоша, взявшись за руки, отправились вновь к Глухоманке. Закат в тот день выдался тёплый, жёлтый, словно пыльцой ромашковой посыпанный. Встали "чудики" на берегу, руки вверх подняли и замерли так, будто с небом соединились. "А, ведь, они на нас "чёрную дыру" натягивают!" - крикнул Колян, насмотревшийся страшилок Прокопенко. - Бей их, нелюдей!". У слабого неизвестность порождает страх, а страх толкает на беззаконие. Бросилась толпа дикая на беззащитных, готовая рвать и топтать. Оглянулся Тимоша, посмотрел с улыбкой на "людей", и внезапно Глухоманка и стоявшие возле неё женщина и ребёнок пропали, словно их никогда тут и не было. А вместо речушки образовался провал, с каждым годом становящийся глубже и шире, и наползающий пастью на деревню.