Мне было тридцать семь, когда я понял, что жизнь начинает уходить. Когда поднимаешься на широкий пологий холм, можно не заметить, что уже прошел его вершину, горизонт был круглым и остался круглым, но идти стало легче, потому что ты не поднимаешься, а начинаешь спускаться. А дна не видно, оно все еще за горизонтом. Поворачиваешь назад и пробуешь снова идти к вершине, даже, бежать, но у тебя не получается - пространство и время несут тебя только вниз.
Я решил пойти в верх. В горы. Взял отпуск и отправился на Кавказ с группой земляков, горных туристов. Жена с сыном поехали к родственникам на, тогда еще дружественную, Украину. А в Москве в квартире осталась няня. Приживалка, женщина 50 лет с несчастной судьбой, которая жила у нас на съемной даче и оставалась с сыном, когда мы с женой были на работе. Она была писательницей, потому что закончила Литинститут. К сожалению, не издала ни одной книги, наверное, потому что писала чернуху, хотя была очень добрым и безобидным человеком. Действие ее рассказов проходило на коммунальных кухнях, с большими тазами, чайниками, кастрюлями и выварками, под крик соседок, звук падающего тела и звон разбитых общепитовских тарелок. Её героини жили в аду, но оставались хорошими людьми. Ирина незаметно каждый день выпивала по маленькой бутылочке водки и оставалась, при этом, мирной и хорошей женщиной. Я её заначки, иногда, находил, терпеливо ей выговаривал, но все оставалось по - старому.
Мне хотелось в горы ближе к небу. Альпинист из меня был, конечно, никакой, но дерзание молодости еще жило в моей душе. Я купил рюкзак, кроссовки с ребристым протектором, болоньевые штаны, куртку, свитер, спальный коврик, стальную кружку и уехал на Кавказ. Я надеялся набраться впечатлений, которыми буду делиться с будущими внуками, когда-нибудь, типа, и я был давно авантюристом-путешественником, искателем приключений, раскуривающим ореховую трубочку у костра в Кордильерах и, задумчиво, глядящим на звезды в горах.
Ночное небо в горных ущельях действительно оказались потрясающим. На высоте трех километров над уровнем моря звезд в небе становилось в тысячи раз больше, чем в городе. Темноты в ночном небе не было, только звезды. Маленькие и большие, наверное, миллиарды малюсеньких светил, рассыпанных по черной поверхности до скалистого горизонта.
Мы смотрели в небо по вечерам, находили в нем многочисленные спутники, восклицали при виде, падающих метеоров, любовались видом знакомых созвездий, потом, шли в палатки и засыпали с кружением в головах.
Так прошло три недели. Было пройдено семь перевалов. Мне, как самому старому, на фоне других двадцатилетних участников группы было трудновато, но к концу похода, я набрал форму и чувствовал себя сильным и помолодевшим. И в Москву возвращался с триумфом в душе и ощущением бодрости во всем теле.
Когда я вошел в подъезд в нос ударил сладкий трупный запах. Наверное, где-то умерла крыса, - подумал я, открывая ключом дверь своей квартиры на первом этаже. Внутри воняло еще сильней, я снял рюкзак и поставил под вешалку. Заглянул за угол коридора и увидел ноги, торчащие из туалета.
Во мне как-то все сразу затормозилось, замедлилось, поплыло унылой трагической рекой. Ира лежала на унитазе, свесившись на бок, лицо, тело и руки ее почернели и ссохлись. На полу растеклась лужа темной сукровицы. В луже ползали белые опарыши, высохшие ноги в тапочках высунулись в коридор. Она умерла от сердечного приступа, наверное, недели две назад. И августовская московская жара быстро привела к разложению её тела. Я вернулся в коридор и сел на стул. Стало так тяжело, так безраздельно тоскливо. Отвратительный сладкий запах захватил всю квартиру. Я встал и пошел открывать окна. Жена с сыном должны были вернуться через три дня.
Я вызвал скорую, скорая вызвала милицию и приехала раньше. Через час прибыла машина из морга. Двум грузчикам пришлось заплатить за погрузку остатков трупа в мешок. Те чертыхались и брезгливо морщились. Так заканчивается, иногда, земной путь человека.
Прошло пятнадцать лет. Я стоял на остановке, и ждал автобус. Было лето, было душно, как часто бывает летом в Москве. Подошел не мой автобус, и из него вышла Ира. Такая же задумчивая и отрешенная, рассеянная описательница коммунальных кухонь. В джинсовой куртке, длинной шелковой юбке с цветами и босоножках. На носу были те же очки в черной оправе, а в руке пакет. Ира, - я позвал её как-то неосознанно и она обернулась.
- А… это ты… Привет…
- Здравствуй, ты как?
- Да так… живу, работаю..
- Интересно… где?
- В журнале « Рассказы погибших» пишу рассказы…
- И че платят?
- На жизнь хватает немножко…
- А зачем умерла?
- Не знаю… До сих пор не понимаю, как-то смутно…
- А сейчас, нормально?
- Ты знаешь, хорошо. Главное, не беспокоюсь не о чем. Семечки будешь?
Ирина достала из кармана горсть румяных семечек и отсыпала мне. Отвернулась в сторону, потом посмотрела на часы.
- Торопишься?
- Нет. Лена должна подойти…
- А она чем занимается?
- Любит меня, бережет…
- Теперь, уж, наверное… не мучает?
- Нет, не до этого.
В толпе показалась покойная сестра. Она приветливо улыбалась, поправила челку.
- Привет! Что за тусовка и не наливают!
- Да не прилично как-то!
- А че? Нас же не видно!
Лена достала шкалик из рюкзака.
- Ну что? За победу?
- Ну ты, мать, с места в карьер, еще же работать! – заметила Ира.
- Для работы нужно вдохновение.
Лена выпила после Иры из горла, закрыла пробку.
- Ну, что пойдем?
- Пошли…
Я поцеловал сестру в подставленную щеку.
- Лен, а что ты там успела написать? Дай, хоть почитать!
- Как - нибудь потом, хорошо?
Я помахал вслед.
- До встречи!
- Пока.
Они обернулись. Лена обняла Иру и они скрылись в толпе. Я думал… было глупо – думать об этом. Но я думал… Зачем – не понятно. Ну, встретил и встретил… Но ведь они здесь! Мои милые , хорошие, не состоявшиеся, дорогие. И я здесь, пока, и я вас люблю, песчинки.