Мадмуазель Жанна
Мадмуазель Жанне уже лет под сто. Живет она одна всю жизнь безвыездно в Конкиглио – Верхняя Корсика. Горная деревушка насчитывает теперь двенадцать постоянных жителей, но монументальные склепы, обширная прохладная церковь, трехэтажные палаццо с балконами, внутренними дворами и заросшими ныне фонтанами – это все призраки кипучей здесь жизни в годы её молодости.
Мадемуазель Жанн все чаще посещает мысль о причинах бегства людей из этих гор, этого края сурового тепла, опьяняющего воздуха маки и моря. Что ищут они там? от чего убегают? Корсика ли им стала ненавистна, пересохла ли земля, дававшая плоды и вино, не уж то женщины в других краях прекрасней, а может быть доступнее они?
Одни уезжают безвозвратно с родимых мест, как всюду на Земле, туда, где ничего неясно, где нужно познавать, чтоб выжить. И так меняется удел, и цель перемещается в пространстве. Мадемуазель Жанн всю жизнь в своем селе и при этом она была везде в воображении и в мыслях, куда им хотелось её доставить. В синеве моря она читает вековую память как другие – в глазах любимых и близких. В живописи облаков она находит то, что другие ищут в музеях шикарных столиц, притягивающих своей отдаленностью и дороговизной.
Другие люди с континента, осатаневшие от сутолоки и стресса городов, ныне совершают сезонные набеги на Корсику. Они ищут опьянения и света, пылающих закатов. Эти хотят забыть всех тех, кто лобызает своих бичевателей, своих Иванов Грозных, и всех запутавшихся в проповедях о светлом заупокойном мире.
Не уезжая никуда, Мадемуазель Жанн знает, что мир сделан по образу открывающего его себе, своих врагов и защитников находит она в безлюдном пространстве между небом, морем и горной стеной.
Донской казак - корсиканец
В Порто живет Кузнецов – донской казак, могучий старик. Во время войны, на исходе боя он попал в немецкий плен. Вообще-то он должен был застрелиться при приближении неприятеля, но был ранен и без сознания, когда его обезоружили. Потом, когда заметили, что он шевелится, хотели пристрелить. Но он встал и, несмотря на огромный осколок в ноге, сам ушел с поля битвы вслед за санитарами. Его приняли в лазарет и собирались, насколько он понял, проводить медицинские эксперименты на его исполинском теле. Для начала, приступили к ампутации ноги без наркоза, но встретили с его стороны бурный протест. Как огромный взбесившийся медведь, он ринулся из лазарета, ломая все на своем пути. Его не пытались удержать, и он со своим ранением прошел пол Европы и оказался в лагере для пленных в Польше, выжил.
В лагере он сильно тосковал по Дону, пел казацкие песни, пользовался огромным успехом у женщин. Одна из них уговорила его, после освобождения лагеря, отправиться с ней в сказочную страну Корсику. С её слов, корсиканцы – такой же свободолюбивый и необузданный народ, как и донские казаки. Практически пешком дошли они до Марселя и переправились на Корсику, в Порто.
Здесь Кузнецову не раз пришлось снимать ружье со стены и защищаться от сельчан не желавших жить с ним по соседству, не примирившихся с тем, что их сродственница вышла за чужеземца.
Так шли годы, и Кузнецов никогда не слышал русской речи. Когда спустя сорок лет, в его доме оказалась русская дачница, он как бы оказался в ловушке. Она притягивала его как мед медведя. Ему хотелось поговорить, но он не мог, разучился. Ему хотелось, наконец, показать всей деревне, что он действительно Русский. Уговорились они – донской казак и русская парижанка – что выйдут вместе из дома и пройдут вдоль главной улицы Порто до моря, она будет говорить, обращаясь к нему по-русски, а он, при встречных односельчанах будет произносить отдельные слова, оставшиеся в памяти. Кузнецов надел свои самые праздничные одежды. Прогулку провели в соответствии с установленным правилом.
Дачнице осталось неизвестным, оказала ли эта прогулка миротворческое воздействие на односельчан, или спровоцировала еще большее напряжение.
Кузнецов не отвечал на телефонные звонки в последующие годы, а когда дачница снова оказалась в Порто, в доме жили другие люди.