Я весело шагал по горной тропинке. Планы роились в голове, даже не знал о чем думать в первую очередь, что для меня не характерно. Обычно я вижу цель и четко представляю себе, как к ней подойти. А тут сумбур! Ничего, пока спущусь вниз, я уже буду точно знать, что и как мне делать. Прежде всего продукты Леночке отправить, и заняться неотложными делами. Странно, но появилась у меня легкая неуверенность в себе и своих силах. А, пройдет. Тут главное, все продумать! Спустился я в село уже ближе к вечеру, устал что–то, решил отдохнуть, все сделаю завтра.
* * *
Ночью приснился ему голос. Серебряный звон колокольчиков слышался в нем и свежесть горной воды. «Ты откусил больше, чем можешь прожевать," произнес незнакомец и тихо, печально рассмеялся.
* * *
Когда Коля не вернулся на следующий день, я не сильно обеспокоилась. Дел накопилось скорее всего, да пока за продуктами посылал вниз, и времени много пройти может. Я продолжала греться на солнышке, доедать омерзительную тушенку и ждать. Прошло два или три дня и я всерьез забеспокоилась. Коля никогда бы не бросил меня вот так, одну, надолго. Я не знаю, что заставило меня тогда спросить: «Обещаешь?» Я никогда так не говорила, для нас это была плохая примета, а тут, дернул же черт за язык. Идти или ждать? Решение за меня приняли собаки. Они сразу меня невзлюбили, а в тот день я стала их бояться. Рычат, отгоняют от воды, не дают даже напиться и теснят к тропе. Я поняла, что надо спускаться. Вещей у меня не было, воды эти зверюги не дали мне набрать, поэтому пошла я совсем налегке, торопясь вниз, уже чувствуя, что что–то случилось. В селе была паника и переполох. Много дорогих машин с тонированными стеклами, люди с оружием и журналисты. Они–то и сказали мне, что я — вдова. Коля умер во сне, как умирают любимые Богом люди. Быстро и без мучений. Мне сказали, что у него не выдержало сердце. Горы, высота, быстрый подъем еще выше, потом быстрый спуск… Я не горевала, я понимала, что мне теперь дорога туда, за ним. И надо только чуточку подождать. Я и ждала. Вернулась после похорон в наш особняк, целыми днями не вставала с кровати и молила, чтобы это произошло быстрее. Я потеряла счет дням и неделям, я ни с кем не разговаривала и почти ничего не ела, я дичала и умирала до тех пор, пока одним утром меня не стошнило. Озеро забрало у меня мужа, но, взамен, подарило ребенка. Я была беременна и теперь должна была жить, чтобы не загубить еще одну жизнь.
* * *
В город мы приехали поздно вечером. Мой дом стоял тихий, пустой и холодный, вылизанный до блеска. Раньше я радовалась, что у меня уборщицы с модным диагнозом ОКР и любую пылинку воспринимают, как метеорит, разрушающий и запыляющий (есть, нет такое слово? Плевать, главное верно!) все на своем пути. Сейчас я готова была самолично перетрусить все пылесосы, все мешки с мусором и добыть хотя бы клочок белоснежной и дымчатой шерсти и всласть порыдать над ними. Дура, я была, дура, зачем я отдала этой курице Маше своих Ромео и Джульетту? Проявила благородство! Сразу было видно, что смогу их себе оставить. Нет, расчувствовалась, отдала, думала, вот, вернусь домой и заведу других. Нет других и не будет! Мне нужны они! Хоть беги за ними и отбивай, царапайся, кусайся, но верни! Я не заметила, что плачу, не заметила, что в комнату тихо вошел Дима и стал у меня за спиной. Это меня сразу разозлило, знает же, терпеть не могу, когда подкрадываются!
— Так, давай думать, как нам из этого дерьма вылезти.
— Олеся, — начал он. Да знаю я, знаю, что он тоже Ромео и представляет меня своей Джульеттой. Не нужно нам этого. Ни ему, ни мне. Я так решила.
— План такой, — я жестко перебила его, потому как разыгрывать бурный роман под прицелом охраны всемогущего человека — это романтично и нервы щекочет, но привести может к двум миленьким деревянным ящичкам, а то и ящичков не будет, по причине отсутствия тел. Поэтому, все сантименты потом, а сейчас выжить бы надо.
— Итак, план такой. Летим в Питер или Москву на пару–тройку дней, на самолете, под своими именами, все честь по чести, а уж там возьмем машину и огородами, огородами к Котовскому!
— Куда? — Дима решил, что я спятила.
— Туда! Анекдот такой есть. Вернемся в то село.
— Зачем? — он даже, кажется, номер психиатрички попытался вспомнить.
— Затем. Когда этот упырь смоется оттуда, он и не подумает, что мы вернемся в эту горячую точку. А если подумает и наблюдателя оставит, так у меня тоже шпион в селе завелся, он нам все доложит.
— Олеся, какой шпион? Вы здоровы?
— Слушай, ты! Я тебе говорила ходить по улице с широко открытыми глазами и ушами? (если бы этот так сказать «телохранитель» не был моим Ромео в перспективе, фиг я бы его взяла на работу, ему людей в больничной палате спасать надо, а не под пули лезть и инфу собирать). Ты ту деревенскую тетку у которой нам дом снимали, помнишь? Она еще приходила и молоко и яйца предлагала? Ничего не заметил? Не обратил внимание, что сарай у нее крепче и внушительнее всего дома? Не заглядывал в тот сарай?
— Так он же заперт был!
— Подумаешь, заперт! Не проблема открыть при желании!
— Неужели вы…?
— Ну да, залезла, а потом поговорила с ней начистоту. Мы одного поля ягоды, она на меня не рассердилась, похихикали с ней, как девчонки. Вот это и есть мой шпион — Эля.
— А по отчеству? — спросил Дима машинально, цепляясь хоть за крупицу реальной и понятной жизни.
— А шиш его знает, я не спросила.
Мы полетели в Питер, там культуры и красоты — ешь полной ложкой, хватит всем. Побыли четыре дня, пошатались по всяким музеям и усадьбам, купили машину уже по липовым документам и в путь! Ехали неспешно, поэтому в то маленькое горное село нам получилось вернуться аж через две недели и там мы узнали, что бояться нам больше некого.
* * *
Тяжело возвращаться к привычной жизни после отпуска. Разве это был отпуск или отдых? Нет, это была сама жизнь, сконцентрированная до нескольких недель, до предела наполненная мыслями и чувствами. А сейчас пустота и тоска от того, что надо возвращаться в привычный, обыденный мир, к своим обязанностям и одиночеству. «Живите ради нас и внуков», говорили наши дети, а нам было обидно. Почему мы не можем жить ради себя самих? Разве наши личности уже не имеют значения? Разве мы уже ничего не можем изменить в этом мире?
Я вел машину и думал, размышлял, сопоставлял. Озеро изменило меня, это мне нравилось и я не хотел возвращения к тому рутинному, серому «я», которое было всего лишь несколько месяцев назад.
— Маша, давай переедем в село, поближе к Озеру!
Она сидела рядом, счастливая от того, что на ее коленях спала, свернувшись клубком огромная кошка, а на заднем сидении лежала собака, пускала слюни и периодически пыталась облизать Маше голову. Тогда она смеялась так радостно и открыто, что у меня замирало дыхание от нежности. А как вы думаете? Если люди подходят друг другу, да еще проводят вместе какое–то время наедине, чувства возникнут обязательно. Вот только останутся ли они, выдержат ли испытания реальностью — это вопрос.
— Паша, я хотела тебе предложить переехать ко мне, но твоя идея еще лучше!
Странно, но приближаясь к ее дому, я заметил, что она старела на глазах. Она все так же была мне мила, но морщины, седина… Она тоже странно на меня поглядывала.
— Останови машину, — вдруг попросила, а когда я притормозил, сказала мне посмотреться в зеркало. Что ж, предсказуемо. Сказок все–таки не бывает. Все мои годы смотрели на меня, надсмехаясь, что я было решил победить время. Вот только глаза. Я посмотрел на Машу. И у нее тоже. Глаза остались молодыми — ясными, блестящими и верящими в чудеса.
Как мы потом устраивали переезд — долго и неинтересно рассказывать. Моя Марьванна — честнейший человек, запинаясь и краснея врала детям о гадалке, к которой якобы ездила, о выкупе кошки и собаки. Дети не верили, дочка особенно кричала, хотела отобрать паспорт и собиралась вызывать психиатра, но вот же они были: Снежка и Барсик — живые и здоровые. Доказательство того, что Маша их нашла сама! Ее дети видели во мне афериста, позарившегося на большой и добротный дом. Как я их не убеждал, что у меня есть хорошая квартира и ничегошеньки мне не надо, они не поверили.
Я продал свою квартиру, попрощался с друзьями, которые все просили показать им Машу. «Она не слон в зоопарке, чтобы на нее смотреть," грубо ответил я и, забрав Машу со Снежным Барсом и вещами, мы переехали в новый дом. А там нас ждал бооольшой сюрприз! Олеся и Дима.
* * *
— Эличка, что ж с домом сделали, — чуть не плакал Левон, не к стати рано вернувшийся от сына. Входная дверь сорвана с петель, внутри, как Мамай прошелся, кавардак, вещи чужие валяются, неубрано.
— Ничего, Левушка, я все приберу, а ты дверь почини, все равно мы в выигрыше, денег сыну еще подкинем, — Эля быстро и незаметно сунула в карман конверт, лежащий на столе.
«Эля, спасибо за помощь, берегите себя и дом родителей. Я его у вас покупаю. Олеся» В записке была вся она — молодая, дерзкая, уверенная в себе Олеся, с глазами цвета бездонной синевы горного Озера, точно такими же, как и были у Элиного прадеда. Она сразу ее приметила и выделила из всех. Приметила еще и потому, что она абсолютно не стремилась к Озеру. «Потому что свое Озеро она носит в себе», подумала Эля и, увидев, как внимательно и понимающе Олеся смотрит на нее, поняла, что у нее появилась подруга.
Какой кавардак творился в селе. Один из «озерных» людей, оказавшийся важной шишкой, умер. Быстро и тихо, во сне. Такое и раньше бывало. Редко, но было. Когда человек поднимался туда с дурными мыслями. Озеро, оно ведь как лупа, многократно увеличивает все, что есть в каждом. Оно не молодит и не убивает, оно многократно умножает груз, который несет каждый. Умный становится умнее, здоровый духом, становится здоров и телом, а молодой душой молодеет физически. Так и получается, что нельзя туда нести злобу, самому хуже от этого будет. Зачем Озеро пускало к себе таких? Эля не знала, но предполагала, что этим людям давался последний шанс. Одуматься, осмыслить себя и измениться.
Все село лихорадило пару недель: расспросы, допросы, ходили важные люди, расспрашивали и вынюхивали. Тропу к Озеру, конечно, не нашли. Собаки тихо сидели себе там, наверху, зная, что совсем скоро придет Эля, уберет палатки и мусор и натаскает им корма. Односельчане, давно понявшие, что лучше не показывать пальцем на Элю и не трепать языками почем зря, молчали и никто ничего так и не добился. Вдова Леночка, спустившаяся по тропе сама, без собаки («плохой знак», подумала Эля) тоже толком ничего не могла вспомнить ни про Олесю (ее телефона даже не у кого из секретарей Николая Семеновича не было), ни про Пашу и Машу. Так все и затихло.
Той осенью прибавилось в селе жителей. Сначала приехали Олеся и Дима, купили старый дом Элиных родителей и всколыхнули село громкой музыкой, яркими нарядами и полуночным весельем. Приехали Паша и Маша с баулами. Постаревший Паша пошел за велосипедом к Эле, но увидев с какой тоской смотрел муж этой женщины на велосипед, махнул рукой и подарил его Левону. Тот долго отказывался, но в конце концов принял подарок, пообещав любую помощь в ремонте дома, в который переселялись молодожены. Они действительно чувствовали себя молодыми. Несмотря на осеннюю прохладу, они поднялись к Озеру, искупаться. Вел их Барс, уверенно, как будто бывал здесь не раз. Кошка бежала рядом, решительно и целеустремленно. Наверху их радостно приветствовали собаки, они почтительно обнюхали алабая, не обратили внимания на кошку и жадно накинулись на угощение, которое им принесли люди. Озеро не изменилось. Да и с чего бы ему меняться? Ему, лежащему высоко в горах, помнящему начало времен и дарящему людям осознание себя самих.
* * *
Сука ощенилась в середине осени, когда высоко в горах уже лежал снег. Что–то пошло не так и она визгом и лаем позвала мужа, протаптывающего тропинки около пещеры. Он испугался за нее и со всех лап поспешил к подруге. Троих, троих щенков вылизывала счастливая мать и не верила своим глазам.
Ранней весной, как только можно было спуститься по крутой горной тропе, в село вошло гордое семейство. Отощавшие родители провожали детей–подростков во взрослую жизнь. Двое щенков смело и нагло вошли в ближайший к тропе дом и заскреблись в дверь. Они знали, что жить будут в доме, что с них будут сдувать пылинки, что ошейники им купят самые дорогие и обязанность у них будет только одна — охранять Хозяйку.
Еще одного щенка сука повела сама. Она открыла никогда не запирающуюся калитку и вошла во двор. Эля, вытиравшая в это время посуду, вдруг ослабела руками и выронила чашку. На ватных ногах вышла из дома и, не веря своим глазам, понимая, что ей оказана величайшая честь, протянула руку, чтобы погладить уже своего личного Проводника, с которым они будут идти по жизни рука об лапу.
* * *
Я изучала материалы по одному интересному заданию, думая, браться за его выполнение или нет, когда кто–то яростно заскребся в мою новую, дорогую, мать ее, дверь.
— Дима! — заорала я.
— Я занят, у меня мясо на плите.
Блин, не вытащишь муженька из кухни, обожает готовить. «А ты обожаешь есть» (с интонацией «жрать»), в таких случаях говорил он. Учится огрызаться, молодец! Решила, что сейчас кто бы ни оказался за дверью, отхватит! Открыла и обомлела. Две юные разбойничьи бородатые собачьи морды деловито вошли в дом и сразу побежали в кухню, на запахи мяса, надо полагать.
— Аааа, — раздался Димин вопль и что–то с грохотом упало на пол. Не Дима, понадеялась я и выглянула во двор. Там стояла та самая собака, с нечеткой интернетной фотографии, встреченная на горной тропе. Большая, то ли собака, то ли волк. Проводник. Вы думаете, собаки не умеют ухмыляться? Умеют! Из дома раздался еще один Димин вопль, звуки бьющейся посуды и заливистый лай. Собака ухмыльнулась, взвыла и была такова. Я знала, что еще встречу их много раз, когда буду гулять со своими Проводниками. Как же мне повезло! Как хорошо, что я не отобрала тогда у Машки ее Снежного Барса, Снежку и Барсика, иначе никогда бы мне не видать такой подарок Судьбы! А как же иначе? Вы еще не забыли, кем я работаю? Я — Удача!