Боже, как она тянула носочки, поднимая ноги вверх и в стороны. Они имели известную стройность, эти ноги, но не были классическим примером неотразимости, отключающих у мужчин напрочь голову. Коротковаты, выраженно-рельефны и мускулисты. Под стать самой фигуре — крепкой и похожей на пружинку.
Бывает, и нередко, когда девочкой начав в одном виде спорта, через некоторое время становится ясно, что здесь она явно не к месту, ввиду остановившегося роста, например, или наоборот, в угоду акселерации, когда девчонки становятся долговязы и нескладны, или из-за изменения фигуры в ширину. Предсказать напёред подобное невозможно, а подпав под влияние «спортивных эндорфинов», к выработке которых организм привык, после бесполезности продолжать начатое, приходится искать что-нибудь другое.
Моя подружка Анна в детстве была отдана сначала на фигурное катание, но долго там не задержалась, часто простывая и отпугнутая грубыми окриками тренера. Потом была гимнастика, которая нравилась, где были успехи, в виде юношеских разрядов, блестящих кубков и медалей, но тренерша однажды, пригласив маму Анны в спортивный зал, сказала, что у девочки нет будущего: фигура теряет грацию, Анна становится похожа на крепыша, и посоветовала попробовать девчонку в акробатике.
Попав в двенадцать лет впервые в зал, где проходили тренировки, увидев, как подростки делали маленькие акробатические чудеса, владея безупречно телом, Анна поняла, что наконец-то нашла «своё», как говорится.
Это была обоюдная находка — спорт получил способную, трудолюбивую фанатку, и вскорости о паре Анны и ее партнёра узнали во многих странах, а витрина белого, резного шкафа с позолотой, подаренного одним из почитателей её таланта, не вмещала всех наград. Жаль кубки и медали были тоже с позолотой, являющейся лишь ублажением самолюбивого тщеславия. На позолоту, увы, стабильной жизни не построить. Был и денежный эквивалент успехам, но не такой, как в теннисе, футболе или в боксерском ринге, который, в сравнении ко многим видам спорта, казался скорее символическим, и таял быстрее, чем сливочное масло на горячей сковороде.
После завершения карьеры, вняв долгим уговорам родных переехать в Германию,— в противовес уговорам стать тренером в спортивной школе в Казахстане, — Анна, будучи немецкого происхождения, выбрала новый, неизвестный путь — на «историческую» родину, к родным и близким.
Согласно некоему закону вложенных усилий, на новой родине ей повезло. Примерно через год, скучая по былому, она сходила из любопытства в ближайший клуб, где занимались акробатикой, и где она была опознана тренером, (тоже бывшим спортсменом-акробатом, из «нижних»), который, когда справился с «упавшей» от удивления челюстью, предложил Анне попробовать себя тренером в этом клубе. Она уже работала на тот момент, устроившись на почту, но так как тренировки были только по вечерам, решила совмещать и то, и это.
Прошло несколько лет: Анна занималась любимым делом, всё так же совмещая две работы, так как с тренерской зарплаты толком не прожить, а в совокупности выходило очень неплохо. Появились ученики, ставшие известными, в пределах Германии, и одним из них стал сын моего хорошего знакомого, земляка по прежней жизни в Узбекистане, который пригласил меня как-то на соревнования, проходившие в нашей земле, неподалеку. Там я и увидел Анну в первый раз, как тренера, которая в пылу азарта во время выступления своей ученицы, ей крикнула по русски: «Молодец!» Потом было ещё разок: «Давай!»
Призового места питомцы в этот день не получили, но ради зрелища всё было оправдано и великолепно; акробатика — красивый вид спорта, заставляющий публику волноваться. Кое-кто волнуется по поводу гимнастических выкрутасов, а кое-кого охватывает волнение от фигур спортсменок, упругих, круглых поп, точёных ног, шпагатов и растяжек, и обязательно, как атрибут всех женских видов спорта — натянутых носочков. К последним отношусь и я. Включившаяся фантазия начинает мне показывать различные шпагаты обнаженных ног, замысловатость поз, и образцово вытянутые носочки у моего лица.
В этот день фантазия цвела красивыми картинками, где к виду ног примешивались и поцелуи их, придав мне смелости на попытку приблизиться к приглянувшейся, хорошенькой тренерше. Дождавшись окончания соревнований, после всех церемоний, я подошёл к ней с вопросом: «А разве не бывает медалей за эмоциональное участие в соревновании со стороны?»
— За что, за что? — она смотрела на меня непонимающе.
— Ну, крикнуть по русски «молодец», где все немцы, это и есть то, что я подразумеваю. Я хочу тебе вручить награду именно за это, за блеснувшую эмоцию, но пока не знаю, как награда выглядит. Ты можешь немного подождать, пока я придумаю?
Глядя на меня снизу вверх, она раздумывала, что ответить, и в блеске её глаз читалась мысль меня отшить, но вежливость, однако, победила.
— Нда, мне стало самой любопытно, в моей коллекции такой медали нет. Когда твоя голова родит идею и претворит её в награду, принесёшь её после дождичка в четверг.
— Куда? — Я засмеялся.
— Туда где я. Возможно, потом посмеёмся вместе. Пока.
Дрогнувши губами в усмешке, она пошла к выходу.
Ух, какая, — подумал я — но тем интересней. Мысль о серединке в её шпагате, как заветной цели устремленья, на промежуточном этапе отодвигалась до «дождичка в четверг». Тотчас кинулся расспрашивать знакомых, кто такая, где тренирует, и сын земляка, пожав плечами, сказал: «Это Анна, работает, живёт и тренирует в нашем городе. В клубе всегда вечером во вторник, четверг и в субботу до обеда». Итак, «где» я знал — не знал лишь, что придумать про «награду». Время и события решил не торопить.
Прошла неделя, мысли не было. Что можно подарить за мелькнувшую эмоцию? Можно купить медаль или кубок, но это было бы тривиально. Кольцо? — нет, смешно. Цветы? — они само собой, это не награда. Билет в кино? — да ну, Гоша, ни к селу, ни к городу. Банальщина какая-то. Раскинь мозгами.
Голова раскидывать мозги не собиралась, жалуясь, что их и так немного.
Так прошла неделя, другая. Осень окрасила первой желтизной деревья; бывали и дожди, напоминая каждый раз об Анне. Когда есть досада, я обзываю Гошу лопухом, то есть, себя. Нет, ну правда, разве не лопух?
Сидя как-то вечером перед компьютером, пришла идея. Она, эта «идея», всё время висела перед моими глазами, в буквальном смысле. Чуть сбоку, справа, на внешней стенке шкафчика для книг, где у меня висят любимые вещицы.
Я коллекционирую карманные часы. В основном они круглые, конечно, но есть среди них и другие, причудливые: квадратные, треугольные, и даже в форме гробика, с смеющимся скелетом: есть с гранёными «алмазными» крышками, или с витиевато-ажурными, и есть среди всех одни в виде жука, где нажав на усики, раздвигаются в стороны крылышки, открывая циферблат. Часы массивные и «золотые», на длиной цепочке. А что, чем не награда?
После работы следущего дня, прихватив часы, поехал в Дармштадт, где в одном из ювелирных магазинов есть редкая по нынешним временам услуга — гравировка. Вполне возможно, гравировщиков осталось как пальцев на одной руке, — на всю Европу. Один из них, к счастью, был рядом и приветлив. Объяснив ему суть дела, написал по русски на бумажке то, что хотел бы видеть, и через двадцать минут у жука на одном крыле с обратной стороны стояло «давай», на другом «молодец», а на брюшке — соломоновское «всё пройдет».
Осталось дождаться четверга. Всё это время взывал к ветрам-коллегам, чтобы нагнали дождевую тучку на нужный день в районе действий, где предполагалось наступление на акробатическую крепость. Вы мне можете не поверить, но я готов поклясться словом ветра, самым ветреным из всех, и самым постоянным, каким бывает только ветер — в четверг был не только сильный дождь, но и гроза, одной из молний начертавшая на небе — Гоша, ты всё же не лопух!
Увидев меня Анна рассмеялась. Я специально постоял немного под дождём, зайдя внутрь как бы с доказательством, с мокрыми волосами, и протягивая ей три пышных, белых розы, сказал:
— Привет, я здесь с наградой. Она, как и полагается, очень золотая, и на ней запечатлена эмоция, которая меня к тебе и притянула. Каждый раз, когда будет трудно, загляни под крылья этого жука: там ты, в двух словах, и я, как тень от Соломона.
Позволь надеть...кстати, меня зовут Гошей, и я мечтаю проводить тебя домой, через какое-нибудь кафе, где мы немного поболтаем. Знаю, нам с тобой надо ещё выспаться перед работой, но мне хотелось бы тебя хоть чуточку узнать.
— Я Анна, очень рада, что ты пришёл, а то я уж и не надеялась. В тот день ты был смешлив, и я подумала, что ты банально пошутил, а после испугался, — ведь я была недружелюбной и усталой. Буду рада с тобой поговорить, но наберись терпения: мне надо завершить тренировку, — мы ставим новый номер. Сядь в самый дальний угол, туда, на сложенные в стопку маты, а если хочешь кофе или воду — в вестибюле автомат. Сегодня я отпущу детей пораньше.
Несмотря на обещание, — а скорее всего, забыв о моём присутствии, углубившись в созидательный процесс, — она освободилась только через полтора часа. Два раза выходил на улицу, не давая сонливости мной овладеть, вдыхая свежий и прохладный после дождя воздух.
Мечтал...о да!...мечтал построить с Анной гимнастический этюд из наших обнажённых тел. Шпагат на колышке, налитом кровью, где струной натянутые ножки заканчиваются не менее натянутыми пальчиками ног, устремлённых в бесконечность.
Следуя за её машиной на своей, через пятнадцать минут после окончания тренировки, мы уже сидели в дальнем углу большой крытой веранды при заведении, называющемся «пивной сад», где кроме пива, разумеется, можно заказать другие напитки тоже. Мы оба взяли чай, чем несказанно удивили пожилую официантку.
Анна оказалась словоохотливой болтушкой; мне надо было лишь время от времени вставлять уместные вопросы, кивать, смеяться, удивляться, делать круглые глаза, и к концу вечера мы были давними друзьями. Я знал о ней почти что всё, успев рассмотреть с близкой дистанции крепость и рельефность тела, которое пленяло, и мысли о котором били в голову волной горячего желания. В характер Анны, в её душевность, простую сущность я был уже влюблен, как ботаник, нашедший на лугу среди обычных чудесную ромашку с золотыми лепестками. Расстались в тот вечер мимолетным поцелуйчиком, но в губы. Условились в ближайшее воскресение погулять, — я пригласил её с утра на барахолку.
Там мы гуляли, держась за руки, обнимал её за плечи; смеялись, шутливо торговались: купили пару красивых, но в принципе ненужных безделушек — по неписанному закону блошиных рынков надо «отдать дань» покупкой хотя бы какой-то мелочи.
На поздний завтрак Анна пригласила к себе домой. Заехав за свежими булочками, я пожарил на её уютной кухне яйца на свой манер, нарезал ломтиками помидор, наложив на каждый ломтик моцареллы, и мы весело и неторопливо наслаждались близостью друг друга, не забывая пить и кушать.
Потом был большой показ наград и фотографий, который просто поражал. Не верилось, что рядом, в облике простой и симпатичной женщины, таится бывший чемпион, вернее, чемпионка, которой рукоплескали во многих странах мира. Кстати, моя «медаль», подаренная ей накануне, висела среди коллекции наград на самом видном месте и смотрелась ничуть не хуже остальных.
Интуитивно было чувство, что нельзя сейчас форсировать события. Я трогал Анну, конечно, но очень осторожно; хвалил, искренне удивлялся, спрашивал о чём-то снова, не давая ручейку её словесности пересохнуть, и видел, что она боится момента, когда я покажу инициативу, навязав объятие и глубокий поцелуй. Я этого не делал. Мне было с Анной хорошо — я просто плыл на волне бесхитростного удовольствия. К тому же я люблю, когда намёк на близость сделает другая сторона, когда будет к этому готова.
Это случилось через неделю, в субботу. В среду был ужин у китайцев, где наши роли поменялись — она выспрашивала обо всём меня. Я честно, без вранья и колочения понтов, открыл ей сущность Ветра, не забыв упомянуть и о том, что лелею желание с ней целоваться. Положив свою руку на мою, она призналась в этом тоже.
Анна подарила мне год чудеснейшего чувства, где сплавились и дружба, и любовность, и сердечность; где встречи были желанны, настолько, что не дожидаясь выходных мы виделись среди недели тоже, недосыпая перед работой, и где я многое познал в любовной акробатике, бывая в Анне снизу, сбоку, сзади, сверху, во всех шпагатах, мостиках, растяжках, о которых раньше не мог себе помыслить, но больше всего мы любили с ней все то, что называется «нормально».
Её спортивность и красота упругих, гибких форм не надоедали, поцелуи обволакивали, топили в неге; она вздыхала, ахала особым тоном, а перед каждой кульминацией, подрагивая, зажималась, замирала, остановив дыхание, взрываясь через несколько секунд негромким стоном и таким пронзающим, глубоким взглядом на меня, что мне она казалась пришелицей с Венеры, где каждый женский житель умеет колдовать, приняв в себя мужскую суть, облагородив ее тайной женской; где чувственность бьёт током в миллионы вольт через глаза, сжигая все условности и предрассудки.
В реальной жизни, увы, условности и некие «...рассудки» живут и процветают.
Зная меня, и желая устроить свою жизнь, Анна приняла однажды предложение коллеги-тренера, и вышла за него замуж. У неё все хорошо, мы изредка болтаем в «одноклассниках». Любимая её медаль — моя, которую она часто берет в руки. Открывает крылышки жука, шёпотом читает надписи: улыбается на «молодец» и проклинает мудрость Соломона.
Я, вспоминая Анну, с восторгом говорю себе:«Ах, как она тянула носочки, поднимая ноги вверх и в стороны!»