Утро было серым. По крыше балкона постукивал дождь. Тёмная масса предрассветной квартиры лежала наверху многоэтажки, как облако на горе. Татьяна встала с накрытой жёлтым пледом кровати, перекрестилась, и пошла босиком на кухню полоскать рот. Ванна и раковина в ванной комнате были завалены не помытыми палитрами и баночками от красок после вчерашнего натюрморта, поэтому зубы почистить юной инокине пришлось на кухне. Татьяна недавно приехала на побывку к маме в связи с тем, что ей нужно было посетить городских врачей, и заодно сходить к духовнику.
Да, сегодня было особенно тяжело ехать в храм. Инокине Татьяне даже не верилось, что она наконец Причастится. Не часто у неё бывали наполненные силами и здоровьем дни, и этот день ничего хорошего не предвещал. Татьяну шатало, ноги сами заворачивали назад. Пройдя по длинным мосткам стройки, и обойдя большую строительную лужу, красиво разлившуюся среди глины и песка, инокиня села в московское метро. Заснула в поезде, проснулась на конечной, и вышла. Свежий ветер взметнул тонкий апостольник, защекотал в ушах. Кремово-песочного цвета храм, с голубыми куполами. Как же хотелось Татьяне его написать красками! Но больше хотелось смочь преодолеть подъём в небольшую гору, и до него дойти...
В голове лихорадочно менялись помыслы: то – горела в душе вчерашняя тоска, и зудила мысль, что, раз батюшка так ругает её, и грозится отправить назад в монастырь, значит – он её не любит, как чадо, она ему не нужна, и что он не такой, не такой… То вспоминались монастырские обиды, и накрывало раздражение и обида на мать Голиндуху, при этом молитва терялась, и инокиня мысленно махала кулаком.
Но, вот, глаза её устремлены на знакомый мраморный пол. Батюшка должен выйти на исповедь, её духовный отец. И он вышел: высокий, сгорбленный, с длинной седой бородой. Вперёд Татьяны исповедоваться проскочила мирская девушка. Инокиня смирилась, ведь было видно, что у девушки какой-то очень важный вопрос, может, тоже духовная брань. Батюшка склонился над прихожанкой и долго говорил, девушка исповедовалась, покаянно плача. Минут двадцать, наверное.
Потом пошла Татьяна, перекрестившись, помолившись, и приготовившись к любым словам отца. Она подошла к батюшке, стоящему у аналоя, и стояла молча, вдыхая родной запах его волос. «Что он скажет? Кто он? Родной милостивый батюшка, или холодный незнакомец, готовый при первой возможности выкинуть меня из нашего скита?» - со скорбью думала она.
- Ну что ты, Татьяна, потеряла молитву? – Спокойно и мягко спросил отец Василий.
- Да, батюшка! Простите меня! У меня в голове одни помыслы, и на Вас…хульные… - горячо сказала инокиня и заплакала.
- Ну, не плачь. Ты перешла на скитский образ жизни с монастырского, теперь и брани больше. Это как ученик – сначала в начальной школе учится, а потом в более старшие классы переходит. Ты подросла уже, а с подростками родители ведут себя строже, чем с младенцами. Это всё для духовной твоей пользы - строгость моя, не скорби.
- Да?! Спаси Вас Господи, батюшка! – сказала счастливо и ошарашенно Татьяна, и встала перед старцем на колени.
- Вставай, вставай на ноги, не надо, - тихо сказал отец.
- Батюшка, Вы действительно видите меня насквозь, и все мои помыслы… И что я молитву теряю, и эту брань. Спаси Господи, что научили меня молитве! А то мать Голиндуха говорила: «Если ты будешь молитву Иисусову читать, то в прелесть впадёшь». Вот, осудила мать Голиндуху. Простите!
- Не надо никого осуждать… Иисусова молитва заповедана всеми святыми отцами, и, если просто, со смирением, спокойно молиться, не ища ничего, кроме покаяния и милости Господа – нету в ней никаких угроз. Она, наоборот, защищает от всех искушений.
Потом инокиня уже спокойно, покаянно и радостно исповедовала свои грехи.
- Отче, благословите Причаститься…
- Бог благословит тебя, чадо духовное! – сказал добрым, уверенным голосом отец.
Татьяна была не избалована ласковыми словами от батюшки, и слово «чадо духовное» немножко выбило её из колеи, оглушив радостью. Потом она стояла в почти пустом огромном храме, молилась, и от слабости телесной - то присаживалась на скамеечку, то складывалась в земном поклоне на полу, и так полу лёжа на холодном полу, продолжала молитву.
Причащал другой батюшка, тоже старенький и седой. Приняв Святые Дары, инокиня остановилась перед Чашей, погрузившись внутрь себя. Ведь это – Сами Тело и Кровь Христовы – То, Что она вкусила с маленькой ложечки. Крепкий низкорослый охранник в штатском, стоявший возле места Причащения, больно хлопнул инокиню по спине, и грубо сказал: «К столу запивки иди». И Татьяна пошла к столику с запивкой. Она не осудила в этот момент, и даже не заметила, что не осудила…
Выйдя из храма, Татьяна обдумывала этот эпизод: «Да, такова внешняя сторона нашей церковной жизни: она не самая лучшая. Но есть ещё внутренняя сторона: это такие святые батюшки, как мой отец!»
Лето начинало становиться летом, но солнышко так и не вышло, хоть и потеплело. Вдали, на дорожке, ведущей от храма, стоял нищий. Что он нищий, было видно даже издали: сгорбленная серая фигурка с протянутой рукой. «А, у меня же есть с собой мелочь!» - подумала Татьяна.
Поравнявшись с бомжом, она опустила ему несколько монеток в бумажный стаканчик.
- Доброго вам здоровья, и спасения! – сказала Татьяна спокойно и искренне.
- Ой, и вам, и вам всего того же!!! – сказал нищий с такой детской радостью и благодарностью, что у инокини на глаза вдруг навернулись слёзы, а потом в душу пришла такая бесконечная радость… И она всем своим существом почувствовала себя – сегодня Причастившейся!
Пока она ехала домой – нахлынули помыслы, слова отца о молитве забылись – помыслы всё наслаивались сверху, и лишь иногда бывали проблески молитвы.
Пересекая рынок, девушка услышала мужской голос с лёгким акцентом, окликающий её:
- Девушка, девушка, можно у Вас спросить?
Татьяна сначала прошла мимо, но потом остановилась, вернулась, и увидела охранника, маленького, кругленького, с розоватым овальным лицом. Он смотрел на неё добрым, вопрошающим взглядом.
- Да, что вы хотели? – спросила она.
- Девушка, вот, я вижу, вы с чётками, а какую молитву вы читаете?
- Самую главную молитву – Иисусову!
- А как она звучит? – спросил охранник.
- Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного. Эта молитва со Христом соединяет.
- Да, очень хорошая молитва! Мы, мусульмане, тоже по чёткам хвалим Аллаха, - сказал охранник с сияющим видом, и в этот момент она увидела у него в руках мусульманские чётки.
- Но я-то молюсь Христу! – сказала Татьяна как можно уверенней, стараясь скрыть, что она не хочет огорчать этого человека.
- Хорошо, хорошо, - сказал охранник, тепло и искренне глядя на неё.
Татьяна попрощалась и пошла дальше. Её молитва Иисусова сразу после этого случая окрепла, она теперь сама творилась и творилась в её душе. Девушка очень удивлялась, что Господь ей послал мусульманина, чтоб напомнить о том, что надо молиться. «Дивны дела Твои, Господи!» - прошептала Татьяна. Она уже приближалась к подъезду своей многоэтажки.
- Добрый день, - сказала бабушка-соседка, сидящая на лавочке у подъезда. Лавочка была согрета лучами недавно вышедшего солнца, и старушка жмурилась и улыбалась.
- Очень, очень добрый! Слава Богу! Как дела? – спросила Татьяна, прижимая к сердцу чётки.
- Хорошо… - рассеянно пробормотала бабушка, глядя на чётки, непрестанно движущиеся в пальцах инокини.
Татьяна вошла в подъезд, миновала лифты и начала подниматься по лестнице. «Надо же – легко… А утром и спуститься с неё не нашлось сил…» - удивилась она. У Татьяны было благословение отца подниматься на двенадцатый этаж пешком, когда есть силы, а спускаться пешком всегда. Но сегодня утром она спуститься даже не смогла. Сейчас Татьяна быстро хлопала ногами по ступенькам, и – вот уже ключ в двери. Грязные баночки от красок в помойку – и конец беспорядку. Поела вчерашних овощей. «Господи, Иисусе Христе Сыне Божий, помилуй мя грешную». А сейчас – всё рассказать отцу!
Татьяна достала из кармана подрясника смартфон и нашла имя: «О.Василий». Набрала. Всё рассказала: и про нищего, и как мусульманин о молитве спрашивал.
- Да, вот видишь, ты радость Причастия почувствовала, когда милость оказала. Да… Господь так даёт… Он как бы подтвердил истинность твоего Причастия. И ещё потом тем, что через самаритянина напомнил тебе о Иисусовой молитве, и она у тебя пошла. Запиши это в свой молитвенный дневник.
- Сейчас так сильно идёт молитва, идёт сама, я будто ей дышу духовно.
- Но когда молитва у нас не идёт, и мы трудимся в ней, боремся за то, чтобы она была – мы получаем от Господа венцы. А когда молитва благодатная – это не наша заслуга, и венцов, следовательно, нету. Такая духовная тайна. Надо трудиться в молитве, продолжать её, и когда она не идёт….
- Спаси Господи, батюшка! Теперь я буду и сухость в душе, и брани ценить и всегда стараться молиться!
«Ну вот, я и записала. Правда, получился не дневник, а рассказ. Но так даже лучше», - подумала инокиня, закрывая крышку компьютера.
27.06.2019г.