День с утра пошел не так. Точнее сказать, все началось с ночи.
Кольку мучили кошмары. Рассерженный отец гонялся за ним с пастушьим бичом по лесу, каким-то сараям. Убегал в страхе, а ноги едва передвигались…
Проснулся, вздрогнув, от шлепка по заднице: « Чего орешь, всех на ноги поднял!» — не очень ласково сказал отец, — иди, корову провожай, мать уже подоила!
Встал, глянул в окно. Поднимался хмурый, под стать настроению, рассвет, сыпал мелкий дождик. Подумал: «Да, поход сегодня откладывается. Зато таскать воду для полива ненавистных грядок не надо!»
Стал собираться. Натягивая старенький дождевик, невольно покосился на бич, висящий на стене в сенцах. Сердчишко сжалось, в предчувствии… Вспомнился ночной кошмар…
Сбежав по крылечку из сеней, не удержался на мокрых плахах настила, и с размаху шлепнулся на них спиной.
— Блин, да что б, тебя! — с досадой, подкрепив ее нецензурщиной, зашипел от боли Колька, потирая многострадальную задницу. — Точно, день сегодня не задался…
Проводил корову, вернулся домой, насыпал комбикорма уткам и гусям (святая обязанность!), и пошел завтракать. Отец ушел на работу, мать тоже собиралась, суетясь у старенького шифоньера.
— Глазунью поешь свою любимую! — раздался голос матери, — проспали сегодня, ничего не приготовила.
Колька утвердительно кивнул, ничего не сказав.
Мать ушла. Он взял с электроплитки сковородку с глазуньей, и пошел к столу. Под ногами вился и орал голодный кот. По пути нечаянно наступил ему на лапу. Завизжав, кот в ярости вцепился в ногу Кольки. От неожиданности его рука дернулась вверх. Глазунья, сверкнув желтыми очами, смачно шлепнулась на пол. Кот с урчанием кинулся к ней, вцепившись лапой, злобно запыхтел.
— Ну, что за день! — уже с досадой, воскликнул он, — пошло все на фиг!
Накинув старенькую, отцовскую фуфайчонку, свисавшую с плеч, сунул ломоть хлеба в карман. Выскочил на улицу, и подался к конюховке, на краю села. Здесь было место сбора нашей дружной компашки. Кольку ждали: как-никак, наш «вождь», к его идеям прислушивались.
— Чо хмурый, такой? — встретили его, — опять дома досталось?
— Нет, все в порядке, — не весело ответил он, — чем займемся?
— А чем заниматься, дождь сегодня, в поход не сходишь, — с грустью сказал Димка,— может быть, на конях покатаемся?
— А что, идея! — поддержали его, дяди Вани — конюха сегодня что-то нету.
Перешли в вольер, где находились «дежурные лошади», - остальные были в пастбище.
Колька пошел к отделению, где стоял племенной жеребец по кличке «Дон». Это река Дон бывает тихой, а жеребец был крутого нрава, строптивый и подчинялся только конюху.
— Не ходи к нему, — загомонили мы, — дядя Ваня запретил приближаться, злой он стал!
— А, фигня, — беспечно махнул рукой, — смотрите, как надо укрощать строптивых!
Перелез через жерди перегородки, стал бочком приближаться к жеребцу.
Тот, злой от разлуки с кобылицами, содержанием в неволе, завизжав, кинулся к «вождю», но не ударил передними ногами, а вцепился зубами в плечо.
Если бы не старенькая отцовская фуфайка, болтающаяся на плечах, быть Кольке инвалидом, а может быть, не было в живых. Раздался треск рвущейся материи,полетели отрываемые пуговицы. Колька, заорав благим матом, ужом выскользнул из фуфайки, и пулей взлетел на высокий жердяной забор. Жеребец, как взбесившаяся собака, придавил копытом фуфайку, с остервенением стал рвать ее зубами. Я такого еще не видел!
— Пацаны, отгоните его чем-нибудь, мне же за одежку батя точно шкуру снимет! — заскулил в отчаянии Колька.
Жеребец бросил расправу над фуфайкой, победно заржал, и принялся хрумкать сеном в кормушке, кося лиловым глазом на нас. Нашли проволоку, сделав крючок, вытащили одежду. Фуфайка представляла жалкое зрелище: рукав полуоторван, на спине выдран приличный клок, разорвана пола, и вся измазана в конском навозе.
— Ну, всё, хана мне, пацаны, — в растерянности произнес «вождь», — теперь точно шкуру спустят. В его голове всплыли кадры ночного сна, зябко передернулся… Призрак отцовского бича вставал наяву.
— Давайте отнесем ее к бабе Мане, она починит и заодно почистит ее, — предложил я, а дома присочинишь, будто на тебя напали собаки.
— Точно, улыбнувшись впервые за день, ободренно воскликнул Колька, — пошли! Взяли старенький пиджачишко конюха, висевший на гвозде у дверей, приодели страдальца.
Пришли к бабушке, показали изодранную вещь. Она всплеснула руками, выслушав «пробную легенду о злых собаках», поверив, пообещала починить.
С приподнятым настроением, снова вернулись на конюховку. Поймав уздечками пару коней, покатались по кругу в вольере, надоело.
— Что бы еще придумать? — подал голос Герка, — может, попрыгаем в копну сена с сеновала?
— Ребята, а ведь точно, идея! — поддержал Герку «вождь», — когда нас возили в Бийск в музей, водили и на цирковое представление у вокзала. Там было здОрово!
Гимнасты прыгали, делая сальто с доски. Давайте так же сделаем!
Идею, как всегда, поддержали. Сняли с сеновала широченную пихтовую плаху, нашли чурку, положили, сделав трамплин.
Пара пацанов влезла на забор из жердей, чтобы спрыгнуть на поднятый конец плахи,а Колька встал на противоположной стороне.
— Давай! — дал он команду, — алле-оп!
Пацаны синхронно спрыгнули, раздался треск ломающейся пополам плахи, у Кольки подогнулись колени и она смачно шлепнула его по заднице.
Взвыв от боли, «вождь» закрутился ужом. Мы покатывались со смеху.
— Коль, а Коль, может быть сменить твое прозвище на «Гимнаст?» — ржали мы.
Кольке было не до смеха. Болел отбитый копчик, разорванная фуфайка, перспектива быть выпоротым — все не внушало оптимизма. Снова перед глазами замаячил бич.
— Точно, как начнешь день, так и проведешь, — подумал он… В приметы надо верить!