По ушам резанул петушиный крик. Откуда? Да здесь же полно деревянных хибарок! На окраины город выползал многоэтажками, но в сердцевине своей скрывал ещё немало изюминок деревянного зодчества. Отсюда и горластые будильники, обличившие во времена Нового Завета самого Петра...
Нинка поёжилась. Она не любила этих крикунов с детства, хотя лично была знакома лишь с одним из них. Но каким...
«Подлец» - так единодушно прозвали его соседи - жил через два дома от «Нинушкиного» (а так ласково, с подачи её бабушки, окликали взрослые обитатели посёлка ясноглазую девчушку пяти лет от роду). На семь дворов это был единственный «мужик» в курином народе. Красивый и важный, он оказался низко-коварным, за что и получил ёмкую кликуху свою. На людей-мужичков «Подлец» и не взглядывал, будто понимал, что в схватке с ними может растерять своё петушиное достоинство. Зато бабёнкам, особенно тем, кто помоложе, житья от него не было. «Видать, кур ему мало,- глупо хохотал местный остряк Федя,- девок наших потоптать хочется!» И он в одиночестве заливался визгливо-бабьим хохотком, наблюдая проделки пернатого разбойника.
А последний наглел на глазах, превращаясь в какого-то бандита с «большой дороги», которой служила неширокая улочка посёлка. При его пёстро-вызывающем оперении, он всегда умудрялся подобраться к очередной жертве незаметно, налетал сзади, впиваясь ястребиною хваткою в плечо, а долбануть норовил обязательно в голову. Посёлок, поменявший несколько названий (в зависимости от новых фамилий «врагов» и «друзей» народа), хоть и ютился почти в центре города, заселён был людьми с деревенскими корнями, бежавшими, в своё время, от голода, царившего на сельских просторах России. Поэтому сноровки в борьбе с агрессивными представителями скотного и птичьего двора местным девахам тоже было не занимать. И под очередное «Ах, подлец!» летел красавец-петух восвояси.
Но подлых своих замашек не бросал, и Федя - «дурачок» (он был контужен во время войны, поэтому на него не очень злились, но «место в обществе» определили точно) не лишался возможности почти каждый день визгливо обхохатывать очередную жертву петушиного разбоя...
Мать любила Нинушку. Баловала её. И, хоть растила без мужа, дочка ни в чём нужды не испытывала, а одета бывала лучше прочей ребятни посёлка. Наталья, привлекательная и неглупая, но не самая везучая в личной жизни, создавая девочке «красивую жизнь» (по меркам нищего послевоенного посёлка), как бы доказывала окружающим: ничего, и без мужа-отца не хуже прочих едим и одеваемся. Так оно и было. В домашней трапезе не переводились мясо, икра (не кабачковая), шоколад, что, по тем меркам, точно, было роскошью для данного населённого пункта. С младенчества Нинушка щеголяла в невиданных для посёлка «шмотках», которым представители «полных» (а «наполнены» они иногда были не самым приятным содержимым, но...) семей часто слишком откровенно завидовали. Хотя повода для этого и не было: «изобилие» объяснялось просто - работа Натальи была связана с командировками по всему СССР, на «чёрный день» она никогда не откладывала, а всё содержимое своего кошелька могла положить на алтарь «счастья» своей кровиночки в виде съестных деликатесов и престижных тряпочек.
Правда, проку от красивых вещей было немного. Неприятностей - больше. Досуг-то Нинушки ничем не отличался от времяпровождения остальной поселковой детворы. А та взрослела в зелени садов и огородов летом, в девственных сугробах зимой и в «роскоши» грязи и луж невиданных размеров - весной и осенью. В своё время, межсезонье и перекрасило васильковое плюшевое пальто упавшей в лужу Нинушки во что-то серо-буро-коричневое. А сколько нарядных (и эксклюзивных, как бы сейчас выразились) вещичек погибло в борьбе с весёлым, но безнадзорным бытом детишек тех лет. В основном, их ждала участь быть разорванными ржавыми гвоздями серьёзных размеров во время незатейливых игр того времени: «прятки», «перегонки» …
Правда, сама девочка по поводу утраченных вещичек долго не горевала. В те поры она не придавала им такого значения, как её мать, да часто нескромно шипящие соседки. «И чего девчонку рядит? Лучше бы сама приоделась, да замуж вышла!»- негодовали они после каждой командировки одинокой женщины. На себе-то Наталья экономила. Но Нинушка этого знать не могла. Беречь то, что на неё надевали, была не обучена, а поэтому и не жалела ни о каких потерях своего гардероба...
Но это была к у к л а ! С синими- пресиними глазами, которые скрывались под длинными чёрными ресницами, когда «Катя» (в детстве Нина думала, что все куклы - Кати) «спала» рядом с девочкой. Волосы у новой игрушки были пшеничного цвета, волнистые и такие объёмные, что, если бы собрать воедино волосяной покров с голов Нинушки, её мамы и бабушки,
то, возможно, получился бы парик ещё для одной куклы. Но таким красивым он бы, точно, не был. Когда Катя «просыпалась», то чётко говорила «Ма-ма!»,
и Нинушка заботливо надевала на неё жёлтую кофточку, синий бархатный сарафан, белые чулочки и красные тапочки. Словом, у достаточно избалованной игрушками девочки, лучшей на тот момент не было.
Когда Катя торжественно воцарилась в доме, Нинушка даже подумала, что, может быть, она в будущем даже не станет «морским волком», как всегда собиралась с тех пор, как поняла, что кем-то всё равно нужно быть (у взрослых так принято, а спорить с ними бессмысленно); а выучится, например, на доброго детского врача, чтобы спасать от разных напастей таких красивых «Кать».
Утром, едва проснувшись, малышка стала собирать «дочку» на прогулку. И лишь бабушка, уже хлопотавшая у печки, мягким шепотом, убедила её «погодить» хотя бы до восьми утра, а пока рассказать «ребёнку» сказку. В этой роли Нинушка помнила только «Барышню-крестьянку», с которой сама бабушка и укладывала девочку каждую ночь. Больше никаких «сказок» ей никогда и никто не рассказывал. Посаженная на подушку Катя с немым восторгом синих глаз внимала речи пятилетней «мамы» о проделках Лизы-Акулины. Поскольку возраст не позволял Нинушке лукавить и сокращать повествование, а память у неё была хорошая, общение продолжалось не менее часа. С неохотой позавтракав (аппетит был не очень), но с удовольствием покусав угол печки (природа чего-то не додала организму девочки, и это «что-то» она всегда находила, отгрызывая, облизывая, отцарапывая ободранными ноготками, у печки-кормилицы), девчушка, наконец-то, торжественно вывела свою любимицу на прогулку. Кстати, «любимицей» Катя стала лишь со вчерашнего дня. До этого в таком статусе находилась бескозырка, подаренная соседом-моряком, прибывшим домой из дальних странствий по морям-океанам.
К сожалению, все дворы крохотного посёлка были пусты, если не считать бестолково мечущихся кур и худосочного поросёнка Борьку, который, несмотря на бабушкины старания, никак не хотел «наливаться» салом, чтобы к зиме пополнить мясные запасы семьи. Посидев на высокой (для взрослых сделанной), а потому - очень неудобной (забираться на неё приходилось, забросив сначала руки, а спускаться, перевернувшись прежде на живот) скамеечке, Нина с Катей засеменила к саду соседей. Их внучка, Соня, тоже не уехала на дачу с детским садиком по причине какой-то болячки. Возможно, она где-то рвала крыжовник, который, как ни ругали её взрослые, всегда грызла ещё зелёным и немытым. Нинушка с радостью присоединялась к этой церемонии. Сегодня же был двойной повод для встречи. Просунув костяшку носа в узкую щель между добротными досками, ничего не видя, но надеясь на присутствие приятельницы, она звонко затараторила:
- Сонь! Ты здесь? Выходи ко мне во двор. У меня кукла. Настоящая. Катя. И её крыжовником покормим. Ты где? Выходи - поиграем. А?!
Вдруг кто-то больно впился ей в плечо, вдавив в забор вместе с Катей; послышался глухой звук тугого удара, и прекрасные воздушно-пшеничные волосы куклы стали сползать по Нинушкиному плечу... Вместо них обнажилась страшная дыра, в которой виднелись два деревянных шарика и какие-то проволочки. Испуганными глазёнками девочка вглядывалась в то, что ещё недавно было прекрасной головой её «дочки». Послышался победоносный клич обидчика, добровольно слетевшего с детского плечика, и откуда-то (наверное, из окна - двор был пуст по-прежнему) радостно завизжал Федя: «Видать, кур ему мало...» Дальше она ничего не видела и не слышала, захлебнувшись собственными слезами и криком, а потом всё накрыл спасительный туман потери сознания...
Очнулась на руках Семёна, подарившего бескозырку.
- Ты что, морячка?! Упала?!
- Катя, Катя... - устало хрипела Нинушка в мускулистую его руку.
Только тут парень обратил внимание на брошенную в траве куклу, на валявшийся неподалёку в пыли прекрасный её парик. Он сразу понял, что это очередной «подвиг» приобретения его мамаши:тётя Фрося купила «Подлеца» незадолго до возвращения сына со службы. Догадался уже и о том, что красавец-петух за месяц ощетинил против себя всех соседей. Добрый от природы, он, как мог, успокоил малышку:
- Подлец?! Ну, не плачь. Я из него сегодня лапшу сделаю! Договорились?
Нинушка, так и не уловив связи между приготовлением лапши и восстановлением былой Катиной красоты, благодарно, но отрешённо кивнула моряку. Медленно подняла куклу и её волосяной покров. Попробовала объединить их и, интуитивно поняв всю тщетность своих надежд, прижала эти две части к очередному своему красивому платьицу, побрела домой, обливая свою ношу молчаливыми и обильными слезами.
- Нин! Ты куда? Давай играть! - выбежавшая из дома Соня ничего не поняла. Но Нинушка её уже не слышала. Повзрослев, она и на настоящих похоронах будет плакать всегда молча...
Из «Подлеца», возможно, и правда - сварили лапшу, но, скорее всего, продали тем, кто не был наслышан о вредном характере птицы. Это - гораздо выгоднее, а тётя Фрося была скуповата, да ещё и Семёна женить собиралась, чтобы «не забаловал» после армии.
Катю отремонтировать никто не смог. Её голова регулярно раскрывалась в месте раскола, открывая шары-глаза и скреплявшие их проволочки. Нинушка навсегда уложила её «спать» в коробку, которую задвинула далеко под диван. Когда переезжали из посёлка в коммунальные «хоромы», мать умышленно «забыла» коробку, чтобы не напоминать первокласснице (к тому времени) о печальном эпизоде двухлетней давности.
Девочка никогда больше не просила купить ей куклу. Уходила от подруг, если те затевали игры в «дочки-матери». Вернулась к «водным просторам»: в дополнение к бескозырке появились тельняшка и морской ремень. Потом - кортик.
Петухов и Федоров сторонилась. Даже тогда, когда стала понимать, что оба эти (живые) существа субъективно не были виноваты в своих проделках по отношению к окружающим. Особенно - петух...
21.06.2019.