Матушка белая коровушка!
Молим тя, славильница нёбесная,
Пущай глобка твоя, маск твой,
Пролёгут над нам!
Светлядь, теплядь подари,
Издоху прогони!
1
Первые лучи рассветного солнца расплескались по заливному лугу, и души богомолок радостно затрепетали. Держа в руках полную корзину свежего клевера, Агриппина Дмитриевна сощурила глаза на свет. Её тринадцатилетняя дочь Антонина сама испекла для «нёбесной славильницы» вкусный каравай. Позади в широких цветастых сарафанах стояли другие женщины деревни, так же надеясь на счастье. У каждой в руках подарок. Белая скатерть – символ чистых помыслов – легла на росистую траву. Сложив на полотно дары, бабы отправились в деревню – счастье будет!
Василий Кузнецов и другие мужики не ходили на странный обряд – они не понимали, как можно молиться какой-то небесной корове, будь она даже белая. Сегодня, в единственный выходной на неделе, много плотничать – не до суеверий. К Петрову дню необходимо укрепить поветь, ведь потом в колхозе начнётся сенокос. Шла ершовая неделя – каждый день как праздник! Бабы вечерами веселились и ходили нарядными даже на работу, но у Василия на первом месте всегда было хозяйство. Шутка ли, в свои тридцать пять он не посетил ни одной складчины! Летом в руках у мужика всегда что-то было – не секарь, так коса. Инструмент самый лучший – в идеальном состоянии. Однажды, прихватив несколько бутылок самогона на продажу, благо борьба с винокурами стала утихать, Василий поехал за топором в Углич, но, не найдя подходящего, отправился на подводе аж в Мышкин! Три дня он был в пути, но нашёл нужный инструмент! А потерявшим его жене и детям привёз подарки. При этом надо отметить, что сам Василий совершенно не употреблял спиртное, разве на пробу. Обеих коров и поросят Кузнецовы передали в колхоз, оставив себе только птицу. Работали за трудодни – порядок есть порядок. Но и без скотины хлев и поветь должны быть надёжными. Надобно их вычистить, постелить новый пол, вот и буржуйка «Пан Рев» осталась – её затапливали в самые холодные дни, чтобы поросята не мёрзли. Надо поспевать – один выходной на неделе, а в сенокос вообще не отпустят. Эх и справный мужик Василий Кириллович Кузнецов, чья изба стоит на окраине деревни!
Только собрался наш хозяин вырубить кусок сгнившего венца, как во двор зашёл сам вестник Долгоз, что жил в землянке недалеко от Афанасьевской трудовой артели (в прошлом Холопьего монастыря), а летом ходил по деревням и проповедовал. Пару раз блаженный добрался и до их деревни, преодолев довольно великое расстояние. За святым бежали ребятишки, вопя: «Бох Долгоз, что пронёс!». Вася отложил топор и направился встретить нежданного гостя, дети тотчас скрылись за воротами. Блаженный начал первым:
– Вздра;вствуй, хозяин, всё мантуришь? Позволь бахорить?
– Дарома, бахорь, отче!
– Помаскалил я отсель. В Твёрску губерню к Ольгину монастырю – поклониться ночалу рёки. Было мне давёче виденьё потопа – там, где Холопьев монастырь – всё под водою будёт. И Молога город и дёревни – всё морем станёт.
– Говёно, – ответил Василий с ухмылкой.
– Да ты не веришь?!
– Неа, – сказал мужик и снова взял в руки заветный топор, наблюдая краем глаза, как фигура юродивого растаяла на дороге. Василий вздохнул – церковные старосты, псаломщики, священники, дьячки и такие вот блаженные – сколько их расстреляно и сослано за последние годы.
На деревне поговаривали, что по ночам к Кузнецовым прилетает Уж-Палучато и богатство «зыкаёт», потому они счастливы. И правда, многие видели – только солнце начинает садиться, Агриппина тут же ставит на высокое место тарелку с молоком – неспроста это.
Проснулись Лёша с Костей и забегали по дому. «Нямно прядать!» – раздался голос матери. Лёшке – десять, Косте – восемь. Оба ходили в школу, но приезжий учитель из Ярославля, что обучал деревенских детей грамоте и счёту, плохо понимал их странный диалект, а они – его городскую речь.
Дело спорилось, Вася управился к полудню, оставив полы на следующий выходной, и семья уселась паножиться: «Скусно!!!». Отобедав томлёной картошечкой с топлёным молоком из русской печки, легли отдохнуть – дети в избу, а родители на сеновал. Ещё детей в печи помыть надо, да и самим попариться. Жена запретила Василию строить баню, опасаясь банной нечисти. Всем известно, что ихний хозяин вытворяет с девками в банях, а тут Тонька подрастает!
– Чё пристал?!
– Чё, чё… ты жона мне, али как?
– Помаскалишь сёння со мной к дубу, будёт тёбе ласка!
– Помаскалим… – прокряхтел Василий, приставая к жене на сеновале.
Агриппина была младше мужа на два года. Семнадцатилетней девушкой она приметила сурового и работящего парня, которому не было дела до вечорок, складчин и ярилок. Ни одна «сёмнатка» на деревне не смогла покорить его, а Гриппа смогла. Она сделала так, чтобы Василий увидел её на реке голой. А через неделю к ним в дом пришли сваты.
Глобка – тропинка к святому дубу – шла частничком и через ручей. Сразу за мостками святое дерево – огромный двухсотлетний дуб. Известно всем – Чугрей, то есть чёрт, не может через текущую воду перебраться, поэтому место это чистое и святое. В корнях подношения – пироги, хлеб, ложки. На ветках венки, верёвочки, в коре монетки, бумажки с желаниями, берестяные колечки, на верёвке полотенца, шерстяные носки.
Агриппина положила к корням дерева лепёшку и блаженно припала к огромному стволу, охватив его руками – кому, как не Вечным, она обязана своему счастью!
2
Минул год. Деревня прожила его без оказий и неприятностей, как будто отец народов был занят чем-то более важным, и ему было не до крестьян. Из соседней деревни прилетела весть, что жителей Мологи и впрямь куда-то перевозят – кого с домами, кого с вещами, выплатив денежную компенсацию за отнятое жильё – видно, прав был вестник Долгоз?!
Прошёл ещё один год. На Кадку снова пришла весна, ручьи разлились, оголились опушки, выбрался из берлоги Хозяин.
Однажды робкий стук в дверь разбудил семейство Кузнецовых. Выглянув в окно, Василий Кириллович увидел двух измождённых людей в рваных телогрейках с номерами на груди – видно, сунулись в первую избу.
Прихватив на всякий случай топор, Василий отправился встречать непрошенных гостей.
«Помираем, хозяин!» – простонали обессиленные люди, опускаясь на снег.
В Дмитлаге заключённые умирали тысячами. Именно силами данного ИТЛ проводилось строительство гидроузлов выше города Рыбинска – около села Переборы и на реке Шексне, невдалеке от устья. А так же гидроузла выше города Углича, откуда и бежали непрошенные гости.
Семью Микки Тухкина расстреляли в лесу Сандармох под Медвежьегорском вместе с тысячами несчастных русских, украинцев, карел, финнов, белорусов, татар, удмуртов, евреев, поляков. Микке повезло, он был высок и силён, поэтому тройка решила, что он может принести пользу на великих социалистических стройках.
Другой несчастный – художник-оформитель Сергей Макаров из Костромского товарищества «Художник» очень переживал, что отморозил руки: «Как же я буду теперь рисовать?».
Кузнецовы приютили полуживых мужчин. Тоня побежала за молоком. Было решено зарезать цыплёнка на отвар, чтобы поправить здоровье беглецов. Василий Кириллович выгородил для них помещение в бывшем хлеву и затопил оставшуюся от поросят буржуйку «Пан Рев» выпуска 1930-го года.
Несколько дней Микка и Сергей лежали на сене, не в силах подняться. Их отпаивали молоком и куриным отваром. Потом гостей отмыли, одежду узников сожгли, а взамен выдали крестьянскую – поношенную, но чистую, и глаза беглецов засветились удовольствием. Отними у человека привычную жизнь, а потом верни хотя бы её часть, и он будет счастлив. Нашлись старые валенки и даже два поношенных тулупа.
На Пасху за стол сели вместе, предварительно зашторив от посторонних глаз окна газетами. Микка и Сергей скромничали, но хозяйка настояла, чтобы те угощались! Когда дети отправились играть, беглецы рассказали Кузнецовым, как живут заключённые и за что страдают.
«Мы в товариществе не поддерживали политику отца народов, за это и поплатились – товарищ донёс, – начал Макаров, размачивая хлеб в молоке. – Судите сами: страна строится, поднимаются заводы, наращиваются темпы. Но кто задействован в создании промышленности? Рабы! Мы, как в древнем Египте – строим не заводы и плотины, а пирамиды… обелиски в честь отца народов. В 20-м веке человечество использует своих сограждан как рабов! Впрочем, я думаю, рабов лучше кормили. Мы переели всех крыс в бараках, искали в земле всё, что движется, что можно сожрать. Ели траву – всю подряд. Люди умирали по сто человек в день, причём не только от голода, но и отравления. Однажды я наблюдал, как изловили ворону – они ели, а у меня слюна текла. Предложили кусочек мне – хватило сил отказаться. Потом они все умерли. Люди там покрыты лишаями и коростой, по ним бегают вши, зубов ни у кого нет».
Микка не очень хорошо говорил по-русски и только кивал. Пятнадцатилетняя Тоня смотрела на молодого финна, не отводя глаз.
«А вы в церковь не ездите?» – спросил художник.
«Дак с чем ехать-то, на трудодни свёчам не обызъянишься, да и нищему не подашь», – посетовала Агриппина Дмитриевна.
Наступило лето, но Василий и Гриппа не прогнали гостей. Микка и Сергей оказались очень добродушными, как могли, помогали по хозяйству, ведь им нельзя было показываться на людях! А ночью тайком бегали на Кадку – искупаться.
В июне, наварив самогона на продажу, Василий Кириллович предпринял поездку в Углич, откуда привёз три набора красок «Нева» для Сергея. Водка, продаваемая в государственных магазинах, была дрянная, и он легко продал свой чудесный самогон старым знакомым. Им же Василий откупился от милицейского патруля – а что, милиционер тоже человек.
Так семья Кузнецовых обзавелась чудесными личными портретами.
Тоня стояла на коленях перед дубом и просила священное дерево послать ей вечную любовь. Лёгкое платье подчёркивало все прелести молодого женского тела. Ни один мужчина не прошёл бы мимо – не устоял и Микка. Тихо приблизившись, он с вожделением уставился на прекрасную девушку. Тоня окончила молитву и, поднявшись, столкнулась лицом к лицу с Миккой. Молодой финн, схватил её за талию, как бы помогая удержаться на ногах, и девушка почувствовала, что не в силах справиться с собой. Она схватила голову Микки и впилась поцелуем в его губы. Парень отнёс её в чащу леса, где она и отдалась ему в порыве страсти. Тоня жаждала любви, но раньше не понимала, насколько это прекрасно! После пережитого блаженства она твёрдо решила, что больше не будет жить без мужика – жизнь без мужчины лишена смысла.
Следующим утром Агриппина Дмитриевна и Василий Кириллович нашли на столе записку: «Папа, мама, мы с Миккой помаскалили к нёму в деревню. У нас любовь!».
Ниже рукой Микки было подписано: «Kauan el;k;;n Suuri Suomi».
«Горбатого могила исправит», – глубокомысленно произнёс Сергей, прочитав записку.
Агриппина Дмитриевна проплакала до вечера.
Тем временем Микка и Тоня, проделав довольно большое расстояние через поля и опустевшие деревни, наслаждались друг другом в душистом стоге – девушка была ненасытна. Окончательно утомив друг друга, они уснули на сене. Утром они проснулись от странного шума – вокруг была вода. Парень спрыгнул вниз – по пояс! И, края не видно! Шли целый день, но конца затоплению не было. Казалось, вода ещё прибыла. Мимо изредка проплывали испуганные и обессиленные животные. Вдали показалась пустая деревня. Зайдя в первый дом, они увидели пожилую пару на деревянной кровати. Дед Степан и баба Дуня отказались уезжать. Они снабдили молодую пару хлебом и салом, но Тоня и Микка обессилили и не могли идти дальше. Решено было немного поспать. Это «немного» продлилось до утра. Снова отправились в путь – вода прибыла, но влюблённые нашли лодку. Впрочем, утлого судна с пробитым дном хватило на несколько километров. Лодка потопла. Вечером набрели на незатопленный холм с несколькими деревьями. Лось, увидев людей, бросился в воду. Разожгли костёр, поужинали и обсохли. Тоня сильно замёрзла и постоянно кашляла.
3
К сожалению, Лёша с Костей проболтались деревенским ребятам, что у родителей гостят чужие люди, и через неделю после Тониного побега к большому дому на окраине подъехал автомобиль НКВД. Многие завидовали Кузнецовым, и вычислить подлого предателя было невозможно. Да и некогда – семье дали на сборы полчаса.
Художника Сергея Макарова расстреляли, Лёшу с Костей отправили в интернат для врагов народа – дальнейшая их судьба неизвестна. Василия Кирилловича и Агриппину Дмитриевну долго допрашивали, потом просто избивали. В конце концов, они подписали признание в шпионаже на сторону врага – статья 58 пункт 1 – расстрел.
В признании говорилось, что они шпионили на империалистическую разведку, сообщая важные сведения агенту Микке Тухкину о строительстве гидроузлов, колхозном хозяйстве, расположении каких-то частей. Это было нелогично, ведь Василий и Гриппа практически не отлучались из деревни, но работников НКВД этот факт не смущал.
В ночь перед казнью к Агриппине Дмитриевне во сне пришла дочь.
– Ну как вы тамотки, Тоня? Хорошо ли тёбе? Любит тёбя Микка?
– Хорошо, мамочкя – живём в большой и дружной дёревне. Вот только по нёбу часто лодки да корабли маскалят.
– Ой, доченькя, дак ты утопла.
Василия Кирилловича и Агрипину Дмитриевну расстреляли в сарае. Где они похоронены – неизвестно.
В конце лета через деревню снова проходил вестник Долгоз. Он сообщил людям, что потоп пришёл, и много людей в Мологе, Иловне, Наволоке и других деревнях потопло. И что теперь будет война, потому что люди отреклись от Бога!
Но войну деревня пережила, а вот реформы – нет. Спустя семьдесят годков в ней не осталось ни одного жителя.
Как-то в полдень со стороны Мышкина в опустевшую деревню въехал грязный внедорожник с блатным номером. Из него вышли молодые люди и разбрелись по безглазым домам. Водитель – крепкий парень среднего роста в зелёной куртке – медленно прошествовал через всю деревню и остановился у большого дома на окраине. В его взгляде читалось: тут есть чем поживиться. Он осторожно зашёл внутрь, но вздрогнул – у стены в ряд стояло пять портретов каких-то неизвестных людей.
Их добрые и счастливые глаза с теплотой смотрели на него.