Vocatus atque non vocatus, Deus aderit.
-----------------
Трансальпийская Галлия, 58 г до н.э.
Ветер с востока принес лесной аромат, и на мгновение вытеснил дух лагеря. Руфус уже было пристегнул к поясу ножны, но остановился. Глубоко вдохнув через нос, он попробовал определить новые запахи. Весна в Галлии совсем не такая, как дома, в Сардинии. Здесь, Вертумн творит свое чудо перемены с особой любовью. Запах дикой черемухи обрамляющей сиреневой дымкой окраину хвойного леса кружит голову не хуже вина. Земля, томившаяся всю зиму по пахоте, выдыхает теплую влагу и манит, как захмелевшая жена на брачном ложе. Так и хочется вонзить плуг в эту мягкую плоть, и идти до самого горизонта, глядя вниз, в место, где рождается нарез черной борозды. Руфус вытянул вперед руки и ухватился за невидимый плуг.
— Хорош примеряться, — бухнул сзади голос, — у этих варваров бабы худые как пилумы. Такую жопу во всей Галлии не найдешь.
— Донат, — ответил Руфус не оборачиваясь, — с твоей глоткой оружия не надо. Можешь этим медведям прямо в бороды орать. Будут падать не хуже, чем проколотыe.
Донат обошел Руфуса спереди и начал передразнивать: вытянув вперед руки, он сделал несколько резких движений на себя и захохотал:
— Вот так мы их сейчас. Последнее сражение, а? Пошли, центурия уже становиться.
Ночные звуки потрескивающего дерева костров, переклички караульных, уханье совы — все это сменилось шумом тысячей людских голосов, ржанием коней и нескончаемым бряцанием железа.
Легион занимал боевой порядок.
Донат и Руфус нашли свои места – вторая шеренга первой центурии. Руфус достал меч и еще раз проверил клинок у самого острия, скользнув ногтем по тонкой линии. Затем посмотрел на срезанную белую пыльцу, и обсосал палец.
Вперед вышел командир когорты. Его надраенные латы, и шлем блестели в утренних лучах солнца, и казалось, что этот ослепительный серебряный свет исходил от самого центуриона.
— Легионеры, — начал он, постукивая витусом по колену, — сколько центурий в моей когорте?
— Шесть! — громыхнула толпа.
— Сколько дармоедов, фекалий Цербера в каждой моей центурии?
— Шестьдесят!
— Когда закончиться день, и Марс взойдет над этим сраным полем, сколько у меня останется центурий?
— Шесть!
— Легионеров?
— Триста шестьдесят!
— Трусливых овец?
— Ни одной.
Командир обернулся и посмотрел на левый фланг, выискивая сигнальщика. Там, вдали, строились вторая и третья когорты. Сигнала не было. Он вновь развернулся к своим солдатам:
— Клянусь Бахусом, если я найду кого из вас с проломленной башкой, то в эту дыру нассу лично, понятно?
По строю пошел смех. Руфус засмеялся тоже. Напутствие центурия перед боем, каждый раз было одинаково, за исключением наказания за смерть. В прошлый раз, он обещал запихать в задницу пилум всем тем павшим легионерам, кто так и не успел использовать это свое копье. На левом фланге что-то сверкнуло. Это крайние когорты взметнули вверх гладиусы.
«Сейчас, сейчас», — пронеслось в голове. Руфус набрал полную грудь воздуха.
Нарастающим раскатом грома, до строя донеслось: «...о-рия… ...о-рия…»
— Что нас ждет, легионеры? — рявкнул центурион.
— Вик-то-рия! — бухнули в ответ сотни голосов.
Налетел со спины ветер и подобрав нависшее над полем эхо, помчался дальше на Восток унося с собой новость об исходе еще не начавшейся битвы.
Наступила тишина.
Руфус слышал, как бьется сердце. Вспомнилось лицо Антонии, ее руки, обнимающие выпуклый живот, кто же там, мальчик или девочка? Мальчик, обязательно должен быть мальчик. Уходя, Руфус велел жене назвать младенца Ахиллесом.
Чтобы как-нибудь отвлечься дальше, он представил, как возьмет маленького сына за руку, и они пойдут смотреть Ростру и Храм Юпитера. Как они... Голодным теленком взвыл сигнал рога и призвал шеренгу к готовности.
Первая центурия, первой когорты двинулась вперед.
Под ногами скользила все еще мокрая от росы трава.