На площади на привокзальной
Однажды в ночь под Новый Год
Нелепой спицею вязальной
Воткнули елку в снег. И вот
Она торчит. Рассвет искрится
На колком инее ветвей,
Да бомж, спешивший похмелиться,
Стоит и плачет перед ней.
Он вдруг увидел маму с папой,
Пропахший хлоркой детский сад,
Лежащий под кедровой лапой
В смешном пакете мармелад…
Утершись грубою ладонью,
Почуяв шелушивость рук,
Он, стаю напугав воронью,
Вдруг вздрогнул, посмотрев вокруг,
И подался искать бутылки;
А электричек первый гул
Ворвался в город, как из ссылки,
И город нехотя зевнул.
Спеша с платформ на местный рынок
Торговцы ранние толпой
Обоз тюков, мешков, корзинок,
Крепясь, влачили за собой.
Мужчина в грубой рыжей куртке
С челночной сумкой на плече,
В пути не спавший третьи сутки,
Коробку праздничных свечей
Держа в руке, присел устало,
Смущаясь цену написал,
Вздохнув, подумал: «Слишком мало»,
Но переписывать не стал.
А ель предметом инородным,
Где серо все, куда ни глянь
Во дню декабрьском холодном,
Нахально зеленела дрянь.
«Откуда древо, баба Маня?»-
Спросил у дворничихи вор
Гаврюшка-рыночный карманник.
-«А черт е знает, кто припер…»
Гаврюшка молча затянулся,
Смущенно щеку почесал
Да деловито оглянулся,
Окинув взглядом весь вокзал.
У края вымерзшей платформы
Стоял парнишка молодой,
Стесняясь новой униформы
И плача девушки одной.
Он прятал взгляд. Она рыдала.
Он тихо молвил «Ну прости»
И к поезду побрел устало,
Ее посторонив с пути.
Она, лицо уткнув в ладони,
Последний заглушила стон
И так стояла на перроне,
А поезд покидал перрон.
Мужчина в грубой куртке рыжей,
В карман убрав скупой барыш,
На ель взглянув, сказал бесстыжей:
«Да что ж ты голая стоишь?!»
И вдруг, сконфуженно ругая
Непредприимчивый свой нрав,
Обертки на ходу срывая,
Пошел, весь свой товар собрав,
К неждавшей украшений елке
И, поджигая, стал крепить
Свечей гирлянды на иголки,
Огней светящуюся нить.
И, праздничным сияя светом,
Стояла ель, себя даря
Ее же красотой согретым
Последним суткам декабря.
«Ну ты чудак,-смешно Гаврюшке,-
Ну кто ж так делает дела?
Купил детишкам бы игрушки!
А то в чем мама родила
Домой на праздники вернешься,
Не заработав и рубля!»
Вздохнул мужчина: «Зря смеешься…
И нет детишек у меня.
Призвался в восемьдесят пятом,
Какой-то там энергоблок»…
И, кроя матом мирный атом,
Мужчина слез сдержать не смог.
«А то, что денег нет-обидно,
Я их для матери больной…
Ей на лекарства бы, но, видно,
Уж бизнесмен я никакой.
И лишь коробку мармелада
Купил я ей, но ей-то что?-
Она и сыну только рада,
Коль внуков ей не суждено.
А если б было все иначе,
Тогда, пожалуй, мой сынок,
Возможно, был уж взрослый мальчик,
Таким, как ты, уж быть бы мог».
«Нет, черт возьми! Как я—не надо!»-
Гаврюшка-вор в сердцах сказал.
«Свою коробку мармелада,
Послушай, ты бы мне продал!
Вот деньги! Забирай! Банкую!
Бери! На все должно хватить:
И мать порадовать больную,
И ей лекарства оплатить».
И, сунув деньги, взяв коробку,
Законам воровским на зло
Он мысленно поклялся Богу
Свое оставить ремесло.
У края вымерзшей платформы
Стояла девушка в слезах;
Они катились непокорно,
Копясь в зажмуренных глазах.
Гаврюшка-вор (теперь уж бывший)
Ей улыбнулся «Не беда!
Ведь твой парнишка—он напишет
И не забудет никогда».
Она глаза открыла робко,
Смахнула с щек слезинок лед,
А уж Гаврюшка ей коробку
Чистосердечно отдает.
«За что?»--она не понимает.
«На счастье! Праздник-то какой!
Все так искрится и сверкает!»--
Вздохнул он и пошел домой.
Она с минуту постояла
И, шмыгнув носом, прочь пошла
С полупустого уж вокзала.
С улыбкой. Полночь уж была.
А ель—простая, в общем, елка,
Никчемный праздничный пустяк—
Стояла просто так, без толка,
Дарила радость, просто так…
«Тебе вот только не успели
Подарок сделать в Новый Год!»
Склонилась девушка у ели
И свой подарок отдает.
С улыбкой светлою уходит.
Уж ночь над городом царит.
А кто-то поутру находит:
Под елью мертвый бомж лежит.
Ни в пьяном шабаше заколот,
Ни бормотухи перепил—
Вздыхает врач—обычный голод
Причиной этой смерти был.
Он словно спит. Ничто не надо.
Он дремлет в снежном буруне,
Обняв коробку мармелада,
И улыбается во сне.