В неспешном и благородном девятнадцатом веке, знатные дамы болели при любом случае. Чуть увидали где–то крысу (мышам, как мне кажется, никто особо и не удивлялся) или там вышивка не получилась, любовник на записку тут же, в течении недели не ответил, или, если дева юная, да незамужняя, влюблялась в неправильного человека и ее ссылали в деревню, дамы тут же начинали болеть. Нервной горячкой, пневмонией или еще какой–нибудь сложной болезнью. Болели долго, вдумчиво, потому что антибиотики еще не изобрели, да и на работу им не надо было бежать. Вот и проходили дни в томительном ожидании — выживет или нет? И в смене компрессов, припарок и докторов.
На дворе был стремительный двадцать первый век, а я как те барышни, валялась с непонятной болезнью. Иногда выплывала из горячечного бреда, видела каких–то людей вокруг себя и опять уплывала туда, в глубину себя, куда ни один здравомыслящий человек никогда не сунется без надежного спутника — психотерапевта, а еще лучше — психиатра с шприцом наготове. Образы, желания, обрывки воспоминаний крутились в кромешном мраке, мне вспоминались все мои грешки и грехи, начиная с раннего детства, все страхи, преследовавшие меня, слетелись ко мне и окружили, скаля зубы и норовя прыгнуть и сожрать. Я звала на помощь, вытягивала руки и молила, чтобы хоть кто–нибудь удержал меня здесь, в этом мире и сознании, я не хотела уходить. Я хотела остаться.
* * *
Всю ночь Маша терзала меня вопросами. Десятки раз я ей описывала собаку и кошку, которых Олеся привезла с собой.
— Это они! — она задыхалась от счастья, и бежала к Павлу, чтобы тоже раз десятый попросить его немедленно спуститься вниз.
— Маша, успокойся, — Павел брал ее за руки, заставлял дышать ровно и размеренно, поил горячим чаем и взывал к ее разуму. — Завтра, на рассвете, мы пойдем вниз, найдем эту Олесю и ее зверинец и все прояснится.
Маша успокаивалась минут на пятнадцать, а потом все начиналось снова. Какие, как смотрят, как и что едят и скорее вниз! И так несколько раз. В конце концов она так устала от самой себя, что уснула. Я тоже устала от подъема и от всего этого, и как только она успокоилась, я провалилась в сон.
А утром мы не смогли ее добудиться. Она вся горела, металась и бредила.
— Ее надо спустить вниз. Срочно, к врачу!
— А как же Озеро, оно целебное! Оно ее вылечит!
— Не успеет, Леночка, посмотрите на собак.
Те метались, выли, подбегали к тропе, бежали обратно. Звали нас за собой.
— Как мы ее спустим вниз?
— Я схожу за помощью, — ответил Павел, — а вы будете менять компрессы, надо хоть как–то ее охладить.
— Это будет слишком долго. Займет в лучшем случае день. У нее сердце может не выдержать. Давайте ее нести. Спальник вместо носилок. Вы возьмете запас воды, будем останавливаться, обтирать ее. На пол пути, если я сильно устану, вы сбегаете в село.
Кто там проводил эксперименты и говорил, что, мол, когда душа тело покидает, оно легче становится? Ерунда это. Душа человека вверх тянет, а Маша, у которой душа металась между телом и небесами, была тяжелой, как, как даже не знаю, с чем сравнить. Шли мы медленно, она хоть и худенькая, но по горной тропе, да спускать человека в спальнике… Я быстро поняла, что не справлюсь.
— Павел, стойте! Я не могу больше. — Я чувствовала себя виноватой, если бы я согласилась на его план! а так мы прошли совсем немного, силы у меня закончились, и ни вниз ни вверх я не смогла бы ее нести. — Если бы какую волокушу сделать, ее бы собаки смогли тянуть.
— Вы насмотрелись фильмов, Леночка, — Павел тяжело вздохнул. — Подождите. Собаки!
Они крутились возле нас, далеко не отбегали и продолжали выть. Павел устроил Машу поудобнее, достал рюкзак, порылся в нем, нашел листок бумаги и ручку и начал быстро писать. Потом вытащил из кармана какой–то ремешок и привязал собаке на шею вместе с запиской. Нагнулся и, глядя ей в глаза, сказал.
— Маше очень плохо. Ты должна привести помощь, поняла? Беги!
Собака понеслась вниз.
— Давайте так. Вы ничем не можете помочь, идите обратно, собака вас проводит, в моей палатке есть запас еды, за дровами надо будет спускаться пониже, найдете. Костер сможете зажечь?
— Смогу. — Я понимала, что не время мямлить, быть неуверенной и слабой. — Берегите ее.
— Хорошо. Увидимся!
Павел решил не ждать помощь, и потихоньку, неся Машу на руках начал спускаться вниз.
Почему у меня было чувство, что я никогда их больше не увижу? Я не знаю. Я вернулась к Озеру. Меня всегда поражало равнодушие природы. Что бы не происходило, она всегда сама в себе, всегда занята только своими делами — сменой времен года, наводнениями, цунами, извержениями вулканов и ей все равно, что от этого страдают люди, без которых никто не сказал бы ей, как она прекрасна. А она, как вздорная красавица, попирает ногами все и всех, кто попадается на пути.
Целый день в одиночестве — такого со мной давным–давно не было! Мне не было скучно, мне было интересно. Собака не отходила от меня сначала, потом стала доверять меня самой себе и убежала по своим делам. Я что–то съела, попила чаю и очень рано легла спать. Ночью я проснулась от того, что меня кто–то звал.
* * *
Как я умудрилась проспать?! Верила бы в фей, подумала бы, что они мне в чай сонного зелья плюхнули. А мне ведь надо было на рассвете с Заказчиком и вещами быть у тропы! Какой рассвет! Разбудил меня часов в десять страшнейший шум. На улице завывала и лаяла собака, Рома с рычанием выносил входную дверь, стукаясь об нее своим огромным телом, Дима выскочил из соседней комнаты с сонными безумными глазами (лишу премии, охранник, мля!).
— Да открой же ему дверь! — я заорала на Диму. Он не успел. Рома все–таки ее высадил и вылетел во двор. Тут же вернулся, да не один. С ним была та самая собака, как с тем молодым человеком. Она смело подбежала ко мне и подставила шею, на которой была привязана записка. «Срочно нужна помощь. Маше плохо. С Леночкой все в порядке. Павел»
— Дима, скорее хватай свою аптечку и побежали.
Аптечку Дима (бывший мед брат, «Разве медики бывают бывшими?» часто говорил он) собрал знатную. На все случаи жизни. Время от времени перебирал ее, что–то выкидывал, что–то добавлял и чах над ней, как Кащей над златом.
— Зря иронизируете, Олеся, это «злато», как вы ехидно выражаетесь, может однажды спасти вашу жизнь. Именно это, а не счета в банках.
Вполне возможно, именно сейчас и был такой случай. Мы быстро оделись, взяли аптечку, воду и побежали к дому Заказчика. Он был заперт.
— Холера, он все–таки поперся по тропе сам, упрямый козел! — я стукнула дверь ногой ради разрядки. Придется справляться самим. Уж не знаю как. Но не пришлось. У начала тропы нас ждала целая делегация: Заказчик со своей охраной и кучей скарба, так и хотелось спросить, не забыли ли они случайно любимого плюшевого медвежонка Леночки, да времени не было на колкости.
— Олеся Анатольевна! — зарычал Николай Семенович с интонацией «шалава ты подзаборная» — здесь нет никакой тропы, мы уже часа три ее ищем!
— Сейчас найдется, — я чувствовала, что сейчас нас пустят, потому что там какая–то Маша и ей плохо. А Павел, надо полагать, это тот молодой человек. Собака стала между охранниками и тропой и зарычала.
— Так, молодые люди, вам туда нельзя.
Как там говорят, горы сотрясались от его могучего крика? Орал олигарх так, что птицы с деревьев осыпались.
— Так уважаемый (с интонацией «м#дак»), — сказала я ему. Берите то, что сможете нести, самое главное. Теплые вещи, что там вы ей еще понабирали, кружевные трусы смело тут оставляйте и пойдем. Спешить надо. Там некой Маше плохо.
Даже и не знаю, почему он меня послушался. Сверкнул недобро глазом, набрал рюкзак вещей и пошел за нами. Собака, как я и думала, путь указывала. Рому и Жульку я дома хотела оставить, но дверь высажена и как их запереть? Поэтому Ромка с собакой впереди бежали, а Жулька у меня на плечах ехала. Здоровая, зараза, оказывается. Дима услышал, как я пыхчу и забрал кошку себе на плечи.
Шли мы часа два, когда впереди увидели человека, вернее двух. Как он ее нес? Я представить себе не могу! Крутая тропа, она без сознания, огненная, как самый правильный матэ. Дима — умница (премию удвою!) быстро ее послушал, пульс посчитал, с температурой и так все ясно было. Смотрю уже лекарства в шприцы набирает.
— Что ты ей колоть собрался? — спросила по привычке, я же все равно ничего не понимаю.
— Литичку и сердце поддержать. Все остальное внизу.
Пока он ее осматривал и колол, Ромка с Жулькой к ней не подходили, а так странно на нее посматривали. Мне показалось, они даже переговариваются и спорят. А потом, через несколько минут, эта Маша вдруг открыла мутные глаза и что–то прошептала.
— Что она сказала?, — спросила я Диму.
— Снежный барс, вроде бы, бредит, еще лекарства не подействовали.
— Снежный барс, — уже чуть громче повторила эта женщина и мои Ромка с Жулькой кинулись к ней, визжа и плача. Мои, говорите?
* * *
Как же мы смогли? Я и сам не знаю. Хорошо я спальник с собой взял и мы с Димой (Леночкиного мужа решили отправить к ней, собака всем своим видом показывала, что она его сможет проводить) несли ее вниз. То, что она в сознание ненадолго приходила меня тоже обрадовало, но вот собаку и кошку не узнала. Неужели не они? Странное совпадение, да и те к ней ластились, норовили потрогать, лизнуть, кошка вообще у нее на груди клубочком хотела свернуться, прогнали, Маше и так тяжело было дышать. Приползли в село, а там новость — фельдшер уехала и неизвестно когда будет. А Маше не лучше. Дима волнуется не на шутку, говорит, должна была уже и температура упасть и в сознание прийти, а она все такая же. Иногда глаза откроет, пробормочет что–то и опять туда, в темноту.
Хорошо у этих двоих машина была, плохо, что не помещались мы все туда. Я сказал, что Машу не оставлю, вот и считайте: трое здоровых, одна больная и две животинки, которые тоже Машу отказались оставлять. Олеся побежала, договорилась с охраной, дали они ей еще одну машину. Она покидала в нее какие–то вещи, мы с Димой погрузили Машу, алабай умудрился притулиться на полу около нее, кошка тоже где–то сзади, Олеся на второй машине и поехали. Скорее вниз, туда, где есть врач.
* * *
В темной мутной каше, в которой я плавала уже века, где мою душу измучили демоны, где каждый мой поступок был запротоколирован, изучен и оценен, где не было света и надежды, где была полная безысходность, моя рука вдруг коснулась света. Вы зря думаете, что нельзя прикоснуться к свету, почувствовать на вкус звуки, услышать краски — все это можно! Я прикоснулась к свету и поняла, что он еще очень мягкий и пушистый, что его усы щекочут мне лицо. Мой Снежный Барс, мои Снежка и Барсик вцепились в меня когтями, зубами и тащили меня наверх, рыком распугивая нечисть, слезами разгоняя тьму. Я очнулась в машине, летящей с огромной скоростью, Барс вылизывал мне руки, Снежка терлась огромной мордой о мой нос и я сразу в них поверила. Как там говорилось в одной книге? Срабатывает только один шанс на миллион? Если шанс один на 999 999, то он уже не сработает? Вот мой и был. Один на миллион и он сработал. Они были со мной.
— Дайте попить, пожалуйста, — попросила я и чуть не угробила нас всех, потому что водитель — незнакомый парень резко повернул руль от неожиданности.
В придорожном кафе мы просидели часа три. Олеся (так звали эту чудную женщину) сразу же сказала, что Ромик и Жулька, т. е. Снежана и Барс — мои.
— Они принесли мне удачу, — сказала она. Они с Димой переглянулись и подмигнули друг другу.
Я не стала ее расспрашивать, было видно, что она не собирается перед нами исповедоваться. Потом мы с Павлом рассказывали свои истории, потом Дима еще раз слушал мне сердце и легкие, считал пульс и сказал, что жить я буду долго и счастливо.
Когда что–то в твоей жизни заканчивается, хорошее или плохое, внутри остается пустота. Ее нужно чем–то заполнить. Мы и заполняли: легким разговором ни о чем, восхищением местной кухней и, конечно, кошкой и собакой.
— Подождите, а те собаки? Что с ними будет? — у меня кольнуло сердце. — Мы вернемся за ними?
— А вы уверены, что они захотят с вами пойти? Они там выросли и вполне самостоятельны. — Олеся говорила жестко и даже жестоко, но была права. — Кроме того, у них там еще есть дела. Им надо приглядывать за Николаем Семеновичем и Леночкой, — Олеся почему–то помрачнела и замолчала.
* * *
Я добрался до этого долбанного Озера уже ночью. Никогда столько не ходил, да еще так высоко, но мысль о том, что там Леночка — одна, испугана, может быть ей холодно, подбадривала меня так, что я не обращал внимания ни на что и просто лез вперед. Силы оставили меня, когда я услышал лай второй собаки совсем рядом. Эта блохастая скотина все–таки привела меня.
— Лена, Лена, — я звал ее, а сердце колотилось от усталости, волнения и ужаса, вдруг с ней что–то случилось.
— Коля, ты? — она подбежала ко мне и я так обрадовался, как пацан, как мальчишка, как тогда, когда получил свой первый миллион. И виделись с ней вчера, а кажется — вечность прошла!
Пока мы устраивались на ночлег, пока говорили, времени прошло много. А куда нам было торопиться?
Я давно уже не отдыхал вот так, чтобы никого рядом, чтобы ни телефона, ни интернета, ни проблем, ничего. Только мы с ней. Я даже не думал, что так может быть. Еда была, конечно, дерьмовой, давно я не ел тушенку с кашей, не хлебал жиденький супчик из пакетика.
— Это тебе экологический туризм и экстрим, — хохотала моя Ленка, посвежевшая и помолодевшая без всяких косметологов и спа. Да и сам я скинул десяток лет. Давно уже жизнь, еда, любовь не доставляли такого огромного удовольствия. Так, наверное, чувствовали себя Адам и Ева в раю, свободными и счастливыми.
Мы так часто любили друг друга, гуляли, купались и, как результат, ели, что продукты в рюкзаке того парня, Пашка, что ли? Стали заканчиваться.
— Я схожу вниз и пригоню своих балбесов с нормальной едой, поскучаешь денек одна?
— Ууу, — нахмурилась Леночка.
Как же я любил ее, все, что она делала и говорила, все ее капризы и желания и это детское «ууу», когда она расстраивалась.
— Зато потом мы здесь будем жить сколько захочешь! Договорились?
— Обещаешь?
Странно, она никогда не спрашивала меня так, считала, что если пообещаю, обязательно что–то случится.
— Обещаю, любимая. А ты пока попробуй приручить этих тварей, я показал на собак, греющихся на солнце. Они упорно не хотели подходить к нам и ели только тогда, когда мы отходили от их мисок. Лену это расстраивало, она видела, как они ластились к Павлу и Маше.
Я захватил пустой рюкзак и пошел вниз. Я обдумывал еще один заказ этой дерзкой стервозине Олесе и ее верному Диме. Заказ, за который они не получат ни копейки, но который им придется выполнить. Он будет очень простым. Передать привет Апостолу Петру. Лично. Потому что это мое Озеро и делиться им я намерен только с женой и детьми, а то, что они у нас будут, я уже не сомневался.