– Мама, расскажи ту страшную сказку про принцессу...
– Не сейчас.
Высокая темноволосая женщина была по локоть в муке и руками замешивала в огромной кадке тесто для хлеба. Она выпрямилась и виновато посмотрела на девочку, державшую соломенную куклу. Уродливее куклы и не придумаешь, но малышка ласково прижимала ее к груди и что-то шептала ей на ухо, которое сама себе и воображала.
– Видишь, Льюл, сколько хлеба надо испечь? - спросила Дея, вытирая передником вспотевший лоб. - Поможешь маме?
Льюл покорно проследовала к деревянному столу, забралась на табуретку, отложила куклу и стала мять крохотными пальчиками круглый желтый шарик в муке. Льюл часто помогала маме, и ей доставляло огромное удовольствие тыкать мягкое, вкусно пахнущее тесто. Незаметно для матери она иногда отщипывала от него маленькие кусочки, быстро запихивала в рот и с наслаждением пережевывала. Оно было сладкое и таяло на языке.
Движения Деи были резкими и отточенными. Она пекла хлеб уже много лет, поэтому ей не составляло труда за день испечь десяток буханок, а то и сотню. Иногда хлеб получался с интересным узором. Это были следы от пальчиков Льюл. Почему-то Дея оставляла такую выпечку себе и никогда не продавала ее.
– Ты вся в муке, - улыбнулась женщина, глядя на дочь.
– Ты тоже, - ответила Льюл и обнажила свои редкие молочные зубы; некоторые из них уже выпали.
Дея пошевелила кочергой дрова, затем ловко уложила будущий хлеб на противень и задвинула его в печь. На кухне становилось очень жарко.
– Пойдем, - сказала Дея и промокнула раскрасневшееся лицо тряпкой. - А то сами будем, как булочки.
Льюл схватила куклу, взяла маму за руку, и они прошли в комнатку, где была только кровать, несколько сундуков, и маленький стол со стулом. Рядом с кроватью в изножье стоял ночной горшок. На грязном коврике были разбросаны непонятные игрушки, такие же уродливые, как кукла девочки.
Дея приоткрыла окно и зажгла огарок свечи. Льюл запрыгнула в кровать и укуталась в одеяло. Кукла лежала рядом на заплатанной подушке.
– А сейчас расскажешь про принцессу? - спросила девочка.
Мать присела рядом и погладила ее по голове.
– Расскажу, - ответила она, - Только не долго. И потом ты сразу уснешь.
Льюл закивала головой.
– Это случилось задолго до твоего рождения, - принялась рассказывать Дея. - Здесь недалеко в прекрасном каменном замке жила принцесса. Ее звали Лиадейн. Ее отец король...
– Какие у нее были волосы? - прервала Льюл.
– Ярко-рыжие волосы...
– А глаза?
– Глаза голубые.
Льюл удовлетворительно кивнула, мгновенно представив себе образ принцессы. Дея улыбнулась, потому что дочка спрашивала эти два вопроса, каждый раз, когда мама начинала страшную сказку о принцессе.
– Так вот, - продолжила Дея, - Король, ее отец, очень любил свою дочь. Его жена умерла, а заново жениться он не хотел. У него была одна лишь Лиадейн. Он покупал ей красивые платья, драгоценности, устраивал балы и исполнял все ее желания.
– А какого цвета были ее платья? - снова перебила девочка.
– Ну... - протянула мама, - Разные... Зеленые, фиолетовые, голубые...
– Как у тебя?
Дея усмехнулась и посмотрела на свой рваный грязно-голубой передник, который выцвел от частой стирки.
– Гораздо красивее, - ответила она, - И ярче. Примерно, как небо днем. И белые жемчужины, как облачка, украшали ее голубые платья.
Льюл кивнула и снова себе что-то представила.
– Принцесса Лиадейн росла избалованной, - Дея снова вернулась к рассказу, - вредной и капризной девчонкой. Да, она была красива... Но чрезмерная вседозволенность отца распустила ее. Она требовала больше. Ей уже не хотелось иметь платья и украшения. Однажды она сказала своему отцу, что хочет себе ручного дракона. Настоящего! С крыльями, острыми клыками, и который дышит огнем. Лиадейн приказала своему отцу найти ей такого.
– Бедный король, - вставила Льюл.
– Да... Он очень страдал. Он разрывался между любовью к дочери и королевским долгом. Советники отговаривали его, твердили, что это опасно. Король понимал, но не смог отказать дочери. И в один ужасный день на пороге замка появился дракон...
– Настоящий?
– Ну... Почти. Это был дракон-полукровка. Он мог становиться человеком, а мог превращаться в крылатого огнедышащего зверя.
– И что было дальше?
– Дракон носил магический ошейник, который мог сдерживать его людскую сущность от чудовища. Дракон предупреждал, что не хочет становиться ручным и не будет подчиняться глупой принцессе. Но Лиадейн была так высокомерна и горделива, что слова дракона задели ее... Ведь никто никогда не перечил прекрасной принцессе, даже король.
– И что было дальше, мама? - Льюл еще сильнее укуталась в одеяло, предвкушая страшную, но любимую концовку.
– Лиадейн разозлила дракона. У нее был длинный хлыст, которым она рассекла его тело в кровь. И тогда юноша обратился в злого зверя.
– Какого цвета? - снова перебила девочка.
Дея нахмурилась и отвела глаза в сторону, пытаясь вспомнить, какого цвета был дракон в прошлый раз.
– Он был... Зеленый! Точно. Это был зеленый дракон с длинными крыльями и желтыми глазами. - сочиняла на ходу женщина. - Он был так зол, что разгромил прекрасный замок, сжег всех слуг короля и унес голову принцессы Лиадейн в своей пасти.
– Это от того замка остались развалины в городе? - спросила Льюл, уже сонно глядя на маму. - Помнишь, мы проезжали мимо...
– Да, детка, именно.
– А что стало с королем?
– Он умер, как только узнал, что случилось с Лиадейн, - заключила Дея. - С тех пор и пошли все несчастья...
– А куда делся дракон?
– Он улетел. Кажется, далеко на север. Но он больше никогда не возвращался. Наверное, он умер. Льюл, дорогая, я рассказывала тебе эту сказку тысячу раз.
Мне она очень нравится, - сказала девочка и зевнула, прикрыв глаза. - Мама, когда мы пойдем домой?
– Что? Мы дома, детка, - Дея взбила ей одеяло и подушки.
– Нет. Я ненавижу эту мельницу. И папу. Он бьет меня.
Дея вздрогнула всем телом. К счастью, Льюл не увидела, как женщина изменилась в лице.
– Он, наверное, сгоряча, родная. Не надо на него злиться.
– Я хочу, чтобы у меня был папа, как тот король из сказки. Все нечестно получается. У такой злой принцессы такой добрый папа...
Дея закусила губу.
– Послушай, детка, если он еще раз ударит тебя, немедленно скажи...
– Он пришел.
Где-то снаружи послышалось шарканье ботинок, и в дом ввалился тучный амбал, весь красный от вина, с полуседой щетиной и мелкими глазками, как у поросенка. Это был мельник, муж Деи и отец Льюл. Очередная его попойка удалась на славу. Он замешкался на пороге и чуть не запутался в собственных ногах.
Дея резко поцеловала дочь и задула свечу. В этот момент ей почудился запах чего-то горелого.
– Хлеб! - ахнула женщина и помчалась к печи.
Но на пути ей встретился Боб. Дея сразу же получила отмашистый удар по щеке.
– Что, женушка, опять мне весь хлеб сожгла? - оскалился мельник и толкнул жену.
– Я Льюл спать укладывала... - залепетала Дея.
– А эту неряху я когда-нибудь смолю, как зерно...
– Замолчи! - прошипела Дея и уже хотела замахнуться, как чуть не получила второй удар.
– Это ты замолчи, потаскуха, - ответил ей красный, как поросенок, муж. От него разило перегаром. - Так тебя и называют вокруг — мельничья потаскуха. А мне живи с этим позором всю жизнь. Еще и девчонку корми...
– Попридержи язык или я...
– Или что ты?! - взревел Боб и схватил жену за запястья. - Иди хлеб вытаскивай. А то я тебя сам в печь затолкаю.
Дея кинулась на кухню, на ходу вытирая слезы. Хлеб и вправду подгорел, но не сильно, и это явно не стоило тумаков Боба. Но Боб всегда был такой — пьяница и мерзавец. Он распускал руки не только, чтобы полапать, но еще и чтобы огреть. Часто Дея являлась в город в синяках. Дею он не любил, а Льюл вообще ненавидел и считал ее неродной. И бывало, доставалось и шестилетней девочке.
Льюл слышала, что происходило за дверью, и вжалась в матрас, когда мельник проходил мимо ее спальни. Но слава богу, он не просунул свою противную морду в дверь. Льюл сжала зубы от ненависти так, что даже челюсть хрустнула. Душу грела только сказка, рассказанная мамой.
Только в этот раз были в сказке некоторые неточности. Дракон не был зеленого цвета. Его чешуя была черная, а глаза фиолетовые. Льюл это точно знала.
***
В том, что Медея-Роуз Беннетт и Роберт Харпер поженились, не было ничего необычного. В деревне постоянно кто-то выходил замуж, рожал, умирал. Тем не менее, эта пара привлекла внимание.
Медея, дочь пекаря, была красивой молодой девушкой, на нее часто заглядывались пареньки. Она была высокая, на голову выше остальных девушек ее возраста и даже выше своего жениха. Завистницы называли ее за это великаншей. И все же, Медея при таком росте обладала складной фигурой. Ее кожа и лицо были загорелые, оттого что она часто помогала матери в поле. Медея заплетала пышные темные волосы в тугой рогалик, так что некоторые пряди спадали ей на лоб. Ей было девятнадцать, когда мельник Роберт проявил к ней интерес. Он был гораздо старше ее, лет на двадцать, но по мнению отца Медеи, представлял собой отличную партию. А возраст, говорил старый пекарь, это ерунда.
Медее тоже понравился Роберт. Он тогда не упивался до чертиков, а отдавался работе на мельнице и хозяйству. Не очень красивый собой, но обаятельный, трудолюбивый и при деньгах. К тому же, те сопляки, что пытались ухаживать за Медеей, казалось, и задницы себе подтереть не могут. Поэтому Медея незамедлительно согласилась выйти замуж за Роберта Харпера.
Первое время пара жила в достатке. Рядом с мельницей, около дома новоиспеченных Харперов, скоро построили маленькую уютную пекарню, в которой хозяйничала Медея. Она пекла самый вкусный в городе хлеб из муки, смолотой руками мужа. Родители их уже умерли, и они остались одни друг у друга. Только вот детей у них не было.
Медея очень беспокоилась, часто ходила к повитухам, пила какие-то заговоренные травы. Роберт Харпер не утешал ее, но и не попрекал, за что она немо благодарила его. Не сказать, чтобы он был заботливым мужем. Он мало разговаривал, то ли любил тишину, то ли не знал, о чем поговорить. Молодая жена вызывала только плотский интерес, поэтому внимание Медея получала в спальне ближе к ночи.
Когда случилась трагедия и королевский замок под пламенем озверевшего дракона развалился и чуть ли не рассыпался в прах, а большинство солдат заживо сгорело в огне, с каждых уголков страны призвали мужчин на службу. Роберт Харпер тоже был должен уехать из деревни. Медея много плакала и не хотела отпускать мужа на смерть, но тот посчитал это своим долгом, поэтому рано утром собрался, скупо поцеловал жену и вместе с другими новобранцами исчез на год. Где он был, что он делал — он потом не рассказывал, даже когда напивался.
Когда Роберт вернулся, Медея качала в колыбели новорожденную девочку. Он сразу отказался поверить в то, что это его дочь. Он кинулся расспрашивать соседей и знакомых, ходила ли его жена с брюхом, пока его не было, и кто из «ублюдков» захаживал к ней в дом. Все отвечали ему по-разному. Кто-то ничего не замечал, кто-то твердил, что Медея продавала себя в тавернах, кто-то указывал на случайных прохожих, кто-то разводил руками и защищал девушку. Оттого, что Роберт не смог ничего узнать, он пришел в ярость, ворвался в пекарню и долго избивал Медею под плач маленькой Льюл. Льюл он вообще хотел заживо испечь в печке, но что-то ему помешало. Мельник тотчас решился разводиться, чтобы не нести на себе бремя позора, но все епископы были бог весть где. Развод откладывался много месяцев подряд. Роберт после службы все чаще стал притрагиваться к бутылке, шатался по трактирам, не приходил домой или приходил пьяный, как свинья. К слову, он сделался похожим на свинью: у него выросло огромное брюхо, он весь покраснел от вина и эля, перестал за собой ухаживать, носил одну и ту же рубашку. От него всегда пахло смесью перегара и пота. Он стал Боб, просто Боб, пьяный мельник.
Медея, красивая и статная молодая девушка, похудела, осунулась и стала похожа на загнанную лошадь. Ее некогда нежные руки огрубели от работы, грудь отвисла, на лице появились морщины. Смуглая кожа шелушилась. В карих глазах читался страх. Она стала просто Дея, с синяками и ссадинами, в муке и грязном переднике.
Только маленькая Льюл была отдушиной среди жестоких людей. Никто не знал, была Льюл действительно дочкой Роберта или Дея ее где-то нагуляла. Дея утверждала одно — что она всегда была верна своему мужу. Но разве слушали ее? Злые языки сочиняли много небылиц одна смешнее другой. А кличку «мельничья потаскуха» придумал сам Боб, будучи в пьяном угаре.
Дея терпела. Денег стало меньше: помощи от мужа никакой не было, неурожаи и бедность людей иногда заставляли класть зубы на полку. Но была крыша над головой, теплая печка и свежая буханка на столе. Дея копила деньги и все думала, когда она сможет бежать из этой преисподней со своей родимой дочкой. Но план побега было трудно придумать самой. Куда она пойдет, избитая нищая крестьянка с ребенком на руках, когда она не видела дальше своего носа?
Уж лучше, думала Дея, оставаться дома и терпеть побои, чем пропасть в неизвестности, столкнуться с головорезами или драконами.
Льюл росла, как и все дети, только была менее разговорчива и по словам старух «сама себе на уме». У Льюл были спутанные вьющиеся светлые волосы и голубые глаза, почти полупрозрачные. Льюл плакала, разбивая коленки в кровь; радовалась новым куклам; помогала маме печь хлеб и дарила ей летом венки из полевых цветов. Больше всего Льюл любила сказки и всегда просила Дею рассказать ей какую-нибудь, порой по несколько раз на дню. Отца она боялась. Она сразу почувствовала, что он относится к ней по-другому, не так, как мама. Мама целовала, обнимала, гладила по голове и шептала что-нибудь на ушко. Папа пил, ругался и метал в нее табуретки. Поэтому Льюл избегала Боба и радовалась, когда он не приходил домой.
Любимой сказкой Льюл была история о принцессе Лиадейн и драконе, унесшем ее голову. Конечно, бывало, мама сочиняла и другие. Про храбрых рыцарей, троллей, похищавших невинных девушек, про злых ведьм на черных быках... Но про драконов девочка любила больше всего.
В ту ночь, когда вернулся пьяный отец и накинулся на Дею за подгоревший хлеб, Льюл посильнее сжала свою уродливую куклу, повернулась к настежь открытому окну и представила себе дракона. В лунном свете, сочившемся через ставни, он казался серебряным. Настоящий его цвет было трудно определить. У него были две огромные ноздри, которыми он шумно вдыхал хлебный запах, толстый рог торчал откуда-то изо лба, желтоватые глаза изучали скудную комнатку Льюл. Льюл некоторое время смотрела на его голову, которую он с трудом просунул в окно, моргнула, а потом поняла, что дракон — настоящий.
– Ты спишь? - раздался вдруг его раскатистый голос.
Льюл вытаращила глаза и помотала головой. Сердце бешено колотилось. И кажется, дракон даже услышал.
– Не бойся, - пророкотал он, - Я не обижу.
Девочка продолжала настороженно изучать его рога и мерцающую чешую.
– Можно тебя попросить? - сказал дракон, повернув голову к ней.
Льюл кивнула.
– Принеси мне, пожалуйста, кусочек того ароматного хлеба. Можно подгоревшую корку... Он так вкусно пахнет, - дракон снова втянул своими ноздрями воздух и облизнулся. Его язык был длинный и бордовый. Льюл успела увидеть передние резцы в его пасти, из которой на пол случайно капнула слюна.
Девочка бесшумно встала и, словно мышка, проскользнула в коридор. Пока она проходила мимо дракона, от него повеяло приятным теплом.
На кухне Дея сидела рядом с печкой на маленькой табуретке, запустив руки в волосы, и плакала. Она задвинула еще один противень с тестом и решила не отходить от печки, чтобы в этот раз не проворонить и не получить от мужа по лицу. Льюл проскользнула в дверь и на цыпочках подкралась к столу. Мама была так погружена в рыдания, что даже не заметила дочку. Льюл понаблюдала за ней, с трудом поборола в себе желание подойти и обнять мамочку, ведь в комнате ее ждал голодный серебряный дракон. Нельзя было заставлять гостя ждать.
Девочка завернула в полотенце две теплые румяные буханки с почерневшими краями, сунула под мышку свой кулек, и двумя руками прихватила также кадушку с маслом и свой любимый яблочный сироп, который мама делала из садовых яблок и из бочек заливала в глиняные бутылочки.
Льюл так же проворно выскочила из кухни, но чуть не разлила сироп — пробка потерялась и , наверное, закатилась куда-то под стол.
Дракон покорно ждал маленькую хозяйку. Когда та явилась с букетом благоухающих запахов, его уши зашевелились от счастья, а большой рот расплылся в улыбке.
– Спасибо, - сказал он, стараясь говорить тише, - Ты очень добра.
Льюл вдруг поняла, что она больше не дрожит. Все так же молча она разломила буханку хлеба на две части, одну щедро намазала маслом, другую полила сиропом и держа их в разных руках, на безопасном расстоянии подошла к рогатому существу.
– Все сразу, если можно, - сказал он, и Льюл, кивнув, бросила хлеб в его раскрывшуюся пасть.
Дракон закрыл от наслаждения глаза и принялся громко чавкать.
Льюл вернулась на кровать, отломила себе горбушку, окунула в масло и тоже радостно ее прожевала. Все это время она не сводила глаз со своего нежданного гостя. Оставшееся она снова полила сиропом и так же бросила дракону в пасть.
– Вам понравилось? - наконец выдавила из себя Льюл.
– Да, очень, - отозвался дракон, облизываясь.
– Это моя мама печет.
– Передай ей, что хлеб вкусный и воздушный, как облако. Я бы ел его каждый день.
– Приходите, если хотите. Пекарня открыта с утра до ночи... - Льюл облизала липкие пальцы и отставила кадушку и глиняную бутылку.
– Ты очень добра, - усмехнулся дракон, сверкнув золотистыми глазами, - Я приду.
– Будем вас ждать.
Дракон подмигнул ей, еще раз облизнулся и с шумом вытащил голову наружу. Он несколько раз громко взмахнул крыльями так, что поднялась пыль. Потом стало тихо. Даже кузнечики перестали стрекотать.
Льюл подбежала к окну и осмотрелась — никого. На земле только следы от лап, хвоста и туловища. Интересно, что мама скажет про затоптанные цветы?
Льюл закрыла ставни и вернулась в постель. Закутываясь в одеяло, она зажмурила глаза.
И что мама скажет, когда огромный серебряный дракон придет в пекарню есть хлеб с маслом и яблочным сиропом?