97. “C’A MISERI PIGRA E TARDI”
Микеланджело жил с мыслью о смерти. Все, что он делал в последнее время, было связано со смертью. Это позиция сильного человека. Уйти достойно, не прячась от самого факта, а сознательно подготавливаясь к нему, перепроверяя все тайники и хранилища своего «я», подчиняя своего внутреннего человека и ведя честный диалог с Богом. Микеланджело пытался учить этому Леонардо, но не обольщаясь на счет своего племянника. Единственное, что смешило, но к тому же и откровенно радовало Микеланджело – Леонардо был полной копией Буонаррото, полностью повторился во втором поколении. То есть, Леонардо был Буонарроти. Племянник всегда молча выслушивал нотации своего дяди. Боли усиливались. Урбино, пожалуй, был единственным, кто созерцал эти мучения. Наконец, Микеланджело вынесли окончательный приговор – камни в почках.
- Ты видишь. Урбино? Ты видишь, как Бог смеется надо мной? Камни в почках! Это же надо! Какая ирония! Какая утонченная шутка! У Микеланджело Буонарроти камни в почках. У меня всю жизнь отдавшего камню – они застряли в почках. Интересно, какую фигуру они образуют в моем дряхлом теле?
- Маэстро, не вздумайте взяться за резец! – насторожился Урбино. Микеланджело залился хохотом. «Урбино, не волнуйся, этим камням не грозит мое вожделение. Они сумели искусно от меня спрятаться. Камни в почках, надо, же, - Микеланджело опять расхохотался.
- Урбино, от Аманнати ничего нет?
Урбино отрицательно помотал головой.
- Почему он не пишет? Может, Его Святость не доволен тем, что я все еще торчу в Риме, но, видит Бог, если бы не эти вечные скандалы с Сан Пиетро, я бы тут же скрылся из этого зловонного города. Урбино, ты тоже поедешь со мной во Флоренцию? – Микеланджело лукаво подмигнул и погрозил Урбино пальцем.
- Я готов служить Вам везде, мой маэстро.
- Я знаю, друг мой, знаю, мы с тобой переправим эту рухлядь во Флоренцию. Там ее тут же растащат мои родственники, как муравьи. Мы с тобой купим хорошее имение где-нибудь на склонах гор и будем благочестиво проводить оставшиеся нам годы.
- Вашего брата Вы пригласите жить к нам?
- А, Джисмондо? Этот чудак – одиночка упомянут в моем завещании. Я не хочу, чтобы он в чем-то нуждался на старости лет. Впрочем, он никогда не просил милостыню.
- Вам не дадут спокойно умереть во Флоренции.
- Но в Риме это сделают гораздо раньше, - улыбаясь, сказал Микеланджело.
- Они не могут простить Вам замену рабочих и поставщиков извести.
- Это – их проблемы, Урбино. Я никогда не искал людского одобрения своим поступкам, тем более, не буду это делать, когда мне за семьдесят. Сан Пиетро – это только между мной и Богом.
- Вы не боитесь, что Ваше нежелание становиться на чью-либо сторону вызывет злость у всех, занимающихся этой грандиозной постройкой?
- В мире не так много вещей, которых я боюсь. Урбино, я знаю за собой качество, которое всегда очень сильно отталкивало от меня массу народа и за которое я, вероятно, буду поносим потомками – это умение говорить нет. Если бы я этому не научился еще, когда был ребенком, то, наверняка бы уже давно лежал с бедняжкой Рафаэлем. Я не боюсь соборных кликуш.
Урбино с восхищением посмотрел на своего маэстро. Бедняге Франческо очень не хватало остроты ума и характера. Маэстро жалел Урбино и был искренне привязан к талантливому и неравнодушному скульптору из-за его душевной теплоты и сердечности. Урбино отвечал обожанием.
- Маэстро, как Вам герцог Козимо? – Урбино со осторожностью задал давно интересовавший его вопрос.
- Козимо? – Микеланджело улыбнулся и хитро посмотрел на Франческо, - Козимо Медичи? А почему ты спрашиваешь, Урбино?
- Мне интересно, просто интересно, - мастер стал водить глазами по комнате. Микеланджело с большим любопытством и чуточку злорадно следил за старым другом, наблюдая, как тот будет пытаться ему соврать.
- Ну, ну, давай, Франческо, скажи уже, - терпение маэстро было не беспредельно.
- Что я должен сказать, маэстро? – Урбино почувствовал себя пойманным.
- ТЫ должен сказать, Урбино, что тебе очень интересно, как я отношусь к герцогу Медичи, ибо он постоянно шлет мне письма, исполненные страстной мольбой о возвращении во Флоренцию. Надо заметить, у герцога очень неплохой слог и благородная манера излагать свои мысли. Мне нравится его стиль. Ты это хотел узнать, Урбино? – слегка улыбаясь, спросил Микеланджело.
- Не совсем.
- Ах, не совсем, - маэстро опять засмеялся, - бедняга, ты совершенно не умеешь скрывать свои мысли. Не стесняйся этого. Это – редкое качество, но, увы, проку от него мало в этом гибнущем мире, - Микеланджело стал серьезным.
- Герцог Вас благодарил за поддержку?
- Благодарил. Ты это запомнил, как я посмотрю. Я, действительно, не подаю руки тем, чье имя занесено в список от 11 марта 1548 года.
- Вы всегда были сторонником дома Медичи.
- Не хитри, Урбино. Тебе очень хочется знать историю моих взаимоотношений с их семьей. Да, я, действительно, как родимое пятно Медичи. Или они – мое. Тут трудно сказать, такова была воля Божия, что я много для них потрудился и многим им обязан. Что касается Козимо, он – типичный Медичи: умный, жестокий, страстный. Совмещение внутри себя несовместимого и есть внутренняя гармония всех Медичи. Ты понял меня, Урбино?
Урбино кивнул. Микеланджело улыбнулся, глядя на заслушавшегося друга.
В мае 1553 года женился Леонардо Буонарроти. Микеланджело не было на свадьбе – он готовился к отъезду на горние источники в Витербо. Камни, находясь внутри скульптора, все громче и громче заявляли о своем праве управлять его жизнью. Микеланджело продолжал работать. Им овладела новая – старая мысль – «Пьета». Разонравилась ли ему та группа из мрамора, которую он сделал 55 лет назад? Конечно, же, нет. Просто Микеланджело Буонарроти, высекший тогда свое имя на перевязи через плечо Мадонны, стал другим. Значит, «Пьета» тоже должна стать другой. Постареть? Нет, конечно, нет. Тема скорби не может постареть, она лишь может с возрастом повернуться к вам другим лицом. Вы увидите другой ее взгляд, и сами будете смотреть на нее другими глазами. «Пьета» - тема скорби ожидающего смерти Микеланджело Буонарроти. Последний аккорд в этой симфонической пьесе – жизни, исполненной творчества. Момент оплакивания матерью своего ребенка были отчасти навеяны беременностью Кассандры – жены Леонардо. Приход новой жизни в этот мир изначально приобрел для Микеланджело трагическую окраску.
«Вы пишите, что присутствовали на празднике, данном по случаю рождения нового Буонаррото Буонарроти. Благодарю Вас от всей души за все эти подробности, но эта пышность мне не нравится. Человек не должен смеяться, когда весь мир плачет. Мне кажется, что Леонардо не должен был бы так радоваться ребенку, только что появившемуся на свет», - писал он своему другу Джорджо Вазари. Леонардо же получил указания: «…что касается имени ребенка, то хорошо было бы дать имя твоего отца, то есть, Буонарроти, если будет мальчик, и имя нашей матери, то есть, Франческа, если девочка. Впрочем, предоставляю это тебе. Пока все. Береги себя и старайся жить хорошо».
98. УРБИНО
Летом 1554 года родился Буонаррото Буонарроти младший. Микеланджело опять не приехал во Флоренцию, несмотря на уговоры племянника, посулы герцога Медичи и зазывания Джорджо Вазари. Семидесятидевятилетний Микеланджело Буонарроти единолично отвечал за строительство собора Святого Петра.
- Урбино, они из меня все соки выжали. Я стал для них пугалом, именем старого Микеланджело Буонарроти теперь пугают ленивых рабочих и недобросовестных поставщиков. Но так не строят храм! – Микеланджело в отчаянии всплеснул руками, - Урбино, почему никому не придет в голову, что Буонарроти скоро будет восемьдесят! Урбино, мне скоро восемьдесят, а тем, кто постоянно донимает меня просьбами и заказами, кажется, что время остановилось для Микеланджело Буонарроти. Я – не вечный, я – больной старик.
Урбино хотел ответить, но закашлялся. Микеланджело испуганно посмотрел на преданного слугу-друга.
- Урбино, ты, разве не перестал кашлять? Урбино, как же ты?! Почему ты не лечишься?
Он хотел что-то ответить, но сухой, резкий, режущий по легким кашель не дал ему вымолвить ни слова. Франческо только замахал руками на своего маэстро. Микеланджело вскочил и подбежал к другу.
- Франческо, иди, ляг, милый мой дружок. Какой же я эгоист! Жестокосердый болван. Я думаю только о своем тщеславии и не замечаю, что творится у меня под носом. Дружочек мой, все, ты перестаешь быть мне слугой. Ты – мой брат.
Урбино очень по-щенячьи посмотрел на маэстро.
- Никакого сопротивления, Урбино. Ты думаешь, что меня привязывает к жизни эта вечная война с управляющими при Сан Пиетро, водружение купола и лестница в Сан Лоренцо вместе с ее фасадом; или, может быть, я живу лишь для того, чтобы кокетливо говорить «нет» на страстные призывы Козимо Медичи? Урбино, я жив все эти годы лишь благодаря твоей неусыпной заботе обо мне и если надо будет положить все эти чертежи на алтарь твоего здоровья и долголетия, я, не задумываясь, это сделаю. Верь мне, Урбино.
Микеланджело взял руки друга в свои.
- Станьте крестным моему Микеланджело, - сказал Урбино.
- Обязательно, Франческо, я обещаю, что маленький Микеланджело получит от меня столько, сколько получил бы родной сын.
Микеланджело Буонарроти сдержал свое слово.
Урбино становилось хуже. Зима 1554-1555 годов стала настоящим испытанием для старых людей. Микеланджело храбрился и подбадривал своего друга, который потерял голос и уже не мог нормально общаться со своим маэстро.
- Мессере Реальдо, Вы всегда были большим другом такого невыносимого человека, как я.
- Мессере Буонарроти, не надо на себя наговаривать Я в жизни не встречал более трепетного сердца, чем Ваше. Вы – уникальный экземпляр,как говорят врачи. Вы ни на кого не похожи. Это касается любой сферы Вашей жизни.
Микеланджело смутился. Он не обладал общественным темпераментом современных суперзвезд и до конца своих дней так и не научился равнодушно принимать комплименты.
- Мессере Коломбо, что с Урбино?
- Застарелая пневмония, бронхит, надо чистить и лечить легкие и дыхательные пути. Ему надо уехать к морю, на побережье. Там будет легче проводить курс лечения.
- Да, да, я с радостью отпущу его, лишь бы это помогло.
- Вы готовы расстаться с «Вашей тенью»? – шутливо спросил Реальдо Коломбо.
- Безусловно, - тень тревоги легла на лицо Микеланджело.
- Я же говорил, что у Вас золоток сердце, мессер Микеланджело. Вам бы кучу детей с такой душой. Вот была бы радость на склоне лет.
- Я их завел, только они все слепые и глухонемые, зато вызывают кучу эмоций у видевших их.
- Вы о творчестве, Микеланджело, а я о людях. Ваша любящая натура полностью реализовалась бы в жене и детях.
- Я всего себя отдал камню. С ним у меня возник прочный и верный союз. Бог ошибок не совершает, мессер великий доктор.
- Может быть Вы и правы. Просто жалко, что Вы не оставите никого после себя на этой земле. Такой удивительный гений можно и нужно передать по наследству.
Микеланджело махнул рукой: «Не будет второго Микеланджело Буонарроти. Это и не нужно. Никому не пожелаю пережить то, что я пережил в своей жизни. Пусть наши потомки будут гораздо счастливее нас с Вами, мессер Коломбо».
- Отлично сказано, величайший скульптор всех времен и народов.
Микеланджело опять смутился.
Весна несколько облегчила страдания Урбино. Бедный Франческо говорил звуками, вставал, пытался обслужить непрерывно работающего над эскизами и чертежами маэстро и старался дышать как можно глубже. Каждый выдох из легких причинял бедному Франческо сильную режущую боль. Микеланджело любил весну, и каждый ее приход означал для него новый подъем творческих сил. Он забросил чертежи фасада Сан Лоренцо, которые заказал ему Козимо Медичи и снова обратился к своей «Пьете». Она требовала больше душевных затрат, а это для Микеланджело было важнее всего в работе.
Ночью было очень жарко. Урбино весь взмок. «Опять жар», - подумал бедняга, - «и очень хочется пить, что-нибудь холодненького. Сейчас бы прильнуть губами к горнему роднику». Франческо облизал шершавые губы. «Надо попытаться встать и найти питьевой воды в кухне. Надо встать, собраться с силами и встать. Голова Франческо была тяжелой, как чугун, в котором кухарка варила бобы. Он перевернулся на другой бок с мыслью о воде. Франческо закрыл глаза, они были, как заляпанные воском. Раздался страшный грохот. Франческо очнулся моментально и как был в исподнем белье, так и помчался туда, откуда доносился страшный шум.
Микеланджело лежал без сознания, сбоку, на лице была рваная рана, руки были в крови, осколки мрамора валялись повсюду. Урбино припал к маэстро. Еле-еле нащупывался пульс на виске. Франческо положил под голову Микеланджело подушку. «Вода… Надо принести воды», - мелькнула у слуги спасительная мысль. Он бросился за водой. Кувшин, заледенелый от неотапливаемой по ночам кухни, сделал свое дело. Животворная вода радостно разбежалась по лбу, векам и рту. Микеланджело зашевелил губами и облизал их. Франческо приветливо заурчал. Маэстро медленно открыл глаза и остановил свой взгляд на Урбино.
- Он не слушается меня, Франческо, - пробормотал Микеланджело, - он больше меня не слушается.
Франческо судорожно заметался. Микеланджело понял в чем дело.
- Я о мраморе, дружок мой, о мраморе.
- Вы разбили его, - горлом сказал Франческо.
- Он не слушается меня. Я к этому не привык. Никто не слушается меня больше: ни мрамор, ни резец, ни тело. Это конец, Урбино. Великому Микеланджело Буонарроти подошел конец. Я не могу больше владеть мрамором, как раньше, - Микеланджело поднял руки и судорожно сжал кого-то в воздухе, - он не подчиняется моему резцу, он не хочет больше быть моим. Я стал для него слишком стар. Он меня больше не хочет… Это конец, Урбино, это конец.
- Вы разбили Вашу работу, маэстро, - снова прошептал Урбино.
- Он не слушается меня, Урбино. Смотри, - руки Микеланджело были полностью в крови, - нашим взаимоотношениям пришел конец. Я должен уйти, Урбино, камень требует молодой крови, молодого, сильного, горячего тела. Я не хочу дряхлости. Я поклялся умереть с резцом в руках, отдавая мрамору последние капли своих жизненных соков. Теперь, он оттолкнул меня. Я его разбил, Урбино, да, разбил. Творение не должно побеждать творца. Этого не будет, - Микеланджело приподнялся на локтях. Урбино начал оттирать залепшуюся на лице Микеланджело кровь.
- Урбино, мне пора. Я хочу, чтобы именно ты и Микеланджело закрыли мои глаза.
Урбино замотал головой, выражая явное несогласие.
- Нет, нет, маэстро, - зашипел слуга и друг, - представляете себе радость строителей Сан Пиетро? Они будут праздновать Ваш уход, считая его ниспосланной благодатью Божией. Нет, Вам надо жить. Вы еще должны вернуться на свою Родину, во Флоренцию. Козимо Медичи мечтает о постройке церкви Святого Иоанна в Риме.
- Козимо Медичи мечтает. Ох, уж, эти имперские замашки всех Медичи и почему именно Микеланджело Буонарроти должен осуществлять их?
- Вам уже лучше, маэстро, я это вижу.
- Спасибо, дружок мой, безграничное тебе спасибо.
Урбино поцеловал Микеланджело в щеку и положил голову рядом с головой Микеланджело.
- Убирайся немедленно, Урбино, оставь свою ласку для Корнелии и маленького Микеланджело. Ты что это? Я заговорил о своей дряхлости и покое, а он вздумал чмокать меня, как цветочницу на рынке? Урбино, встань, на полу холодно. Ты еще не совсем здоров, подымайся, мой слишком преданный слуга и друг.
- Не встану, пока не пообещаете мне жить долго и исполнить все замыслы, осуществление которых зависит только от Вас.
- Ты, что сегодня, Урбино, торговаться со мной вздумал? Ты мне угрожаешь?
- Угрожаю, маэстро, угрожаю. Я не встану, пока Вы не дадите мне слово.
- Урбино, погляди на меня. Мне 80. Ну, хоть ты от меня чего- нибудь не требуй. Дорогой мой, сделай мне одолжение. Безо всяких условий подымись с холодного пола. У тебя жена, сын, в конце концов, я. Давай, давай…, - Микеланджело приподнял Урбино. Глаза их встретились.
- Вы переживете меня, маэстро.
- Урбино,… Боже мой, какой ты весь горячий.
Микеланджело потащил друга в его постель. Франческо закашлялся и знаком попросил пить. Микеланджело с незнаком ему дотоле чувством материнской нежности и самопожертвования, наблюдал, как залпом, один за другим Урбино осушил две кружки воды. Наконец, лицо его успокоилось, появилось чувство удовлетворения.
- Маэстро, отвезите меня к Корнелии в Костель Дуранте, не сами, нет, ни в коем случае, попросите кого-нибудь. Я не должен мешать Вам, маэстро.
- Замолчи, Урбино, у тебя и так сегодня ночью получился сольный номер. Ты останешься здесь, со мной, и я еще поборюсь с тобой за право закрыть другому глаза. Спи, Урбино.
«Господи, имею ли я право обращаться к Тебе с просьбой изменить Твой промысел? Я хочу в это верить. Постой, с Тобой так нельзя. Ты не любишь полутонов, как этот язычник Леонардо да Винчи. Так, что, не я не хочу, а я верю в это. Измени Свой промысел в отношении моего Урбино. Подними его на ноги, верни ему голос. Пусть он выздоровеет и станет прежним. Он нужен мне. Я же нужен Тебе. Ты же постоянно поддерживаешь жизнь в этом «мешке с бобами», впрочем, он уже без «бобов». Нет, я не шучу, шутишь все время Ты в отношении меня. Зачем Ты решил оставить меня без моего Урбино? Ты ведешь Себя, как ревнивая жена. Мы не женаты с Тобой, Господи, смею Тебе напомнить. Я не постригался в монашество. Ты от Меня этого не требовал. Господи, что еще я Тебе должен на этой земле? За что Ты меня так бьешь постоянно? «Перед Тобой не устоит никакая плоть», я знаю, это – Твоя цитата, сделанная устами Давида. Пожалуйста, не доказывай ее правоту на моем Урбино. На небесах от него Тебе будет мало прока, а мне здесь, на земле он приносит большую радость. Подними его, Господи, на ноги».
13.11.1555 года скончался после тяжелой болезни Джисмондо Буонарроти. В полном одиночестве, изредка навещаемый племянником Леонардо. Это известие вызвало в Микеланджело тоскливое, щемящее предчувствие. Он отписал несколько строк Леонардо и попросил его найти благочестивого монаха, который бы молился о выздоровлении так и не поднявшегося с постели Урбино. Микеланджело метался, как птица над разоряемым гнездом. Бегал из церкви в церковь, заказывал службы, молитвы. Чем больше суеты – тем меньше уверенности в осуществлении замысла.
Урбино почти не ел, но много пил воды. Жар, бушевавший внутри него, бодрым маршем шагал по захваченным участкам организма. Урбино таял на глазах. Микеланджело стал для него нянькой, врачом, слугой.
Однажды ночью, Урбино открыл глаза и почувствовал себя необыкновенно легко. Он поднялся с кровати и с полной ясности головой двинулся по дому. Зачем он шел, он не понимал, какая-то сила тянула его в комнату Микеланджело. Он не спал, стоя перед Распятием, восьмидесятилетний гений возносил молитвы о своем близком. Губы шептали давно заученные строки. Мозг был тревожно-неподвижен. Думать было больно. Урбино опустился на колени рядом с маэстро. Микеланджело был точной копией мраморной статуи – он отсутствовал в настоящем и не заметил присутствия того, о ком молился. Урбино стоял на коленях рядом с ним, и молитвенно сложив руки, задвигал губами в такт словам Микеланджело. Христос, раскинув за весь мир руки на Кресте, участливо взирал на обоих. Они очнулись почти одновременно, головы повернулись друг ко другу, глаза встретились.
- Урбино!
- Маэстро!
- О, Господи! Благодарю Тебя, мой Господь, - Микеланджело страстно прижал друга к себе, - ты здоров! Ты так чудно выглядишь, как я рад, как я рад! Надо заказать благодарственные молитвы в церквах, - Микеланджело обернулся в сторону Распятия, - спасибо тебе, Господи. Я – твой вечный должник.
- Маэстро, - прервал рассыпающегося в благодарственных молитвах Микеланджело Урбино, - не спешите так благодарить за мое выздоровление. Боже, Господь поднял меня с постели, чтобы я лично подготовил Вас к неизбежному. Я знаю, что умру, маэстро.
- Урбино!!! – Микеланджело схватил голову друга руками, и безумно вращая глазами, стиснул ее до боли. Урбино всхлипнул.- Не смей, Урбино! Ты слышишь? Не смей говорить мне это! Я не проиграю эту битву, ты слышишь? Я не имею права на это. Ты слышишь меня, Урбино? Не имею! – Микеланджело говорил не своим голосом.
- Кому много дано, с того много и спросится, - своими словами пересказал Библейскую цитату Франческо Урбино.
- Что ты мне говоришь?
- Бог дал Вам очень много, очень много, маэстро.
- Он у меня много и отнял.
- У него свои весы, маэстро. Вы же сами знаете, Вы – лучший из лучших. Вы Его очень хорошо понимаете и чувствуете. Поэтому, все так и происходит. Поймите, иначе нельзя, иначе она порвется, - Урбино провел пальцем горизонтально в воздухе.
- Что порвется? – на выдохе спросил Микеланджело.
- Нить. Нить откровения, данная Вам от Бога.
- Как ты меня хорошо знаешь, Урбино, - с чувством сказал Микеланджело.
- Это не я, это Он.
- Он, да-да, Он.
- Я лишь скромный слуга, Его и Ваш. Я лишь подчиняюсь командам.
- Я тоже Его слуга.
- Нет, маэстро, Вы – другое дело. Вы – Его соратник. С Вами Он поделился секретами Своего изначального творчества. Впрочем, Вы и так об этом сами знаете. Вы лучше меня обо всем скажете.
- Ты уходишь, Урбино?
Франческо кивнул: «Так надо, маэстро. Я не ухожу, я иду вперед. Я приду первым, осмотрюсь, обустроюсь, все разузнаю, чтобы Вам уже ни о чем не надо было беспокоиться. Вы придете, маэстро, а у меня все уже готово. Добро пожаловать, маэстро! Заходите, пожалуйста, творите все, что Вам угодно.
- Урбино, о чем ты? Мне придется лепить и там какие-то изображения? Урбино, если уж ты идешь туда первым, то похлопочи за меня. Пусть наш Синьор освободит меня от исполнения заказов.
- Маэстро, Вы же не сможете сидеть там без дела. Вы же чего доброго из облаков лепить начнете или из драгоценных камней, которыми устроен Небесный Иерусалим.
- Здорово, Урбино, здорово! Мне уже и самому захотелось поскорее туда попасть. Это интересно. Скульптуры из облаков в орнаменте драгоценностей. Это поражает мое воображение. Урбино, пойдем туда вместе.
- Нет, сначала, исполните обещанное Богу.
Микеланджело, дотоле развеселившийся и приободрившийся от красот Небесного царства, после упоминания о долге перед Богом – Сан Пиетро, сразу же погрустнел.
- Как я без тебя, Урбино? Как же я буду заканчивать все мои дела, не имея рядом с собой «своей тени»,а, Урбино? Что же мне делать?
- Собираться. Это Вас подхлестнет поскорее закончить все дела, а то Вы так и не соберетесь к нам навстречу.
- К нам?
- Госпожа маркиза, наверное, не выходит из приемных покоев Господа Бога, умоляя Его поскорее освободить Вас от земных забот.
- Плохо же она Его просит, - глухо проворчал Микеланджело.
- «Его пути – не наши пути», - опять процитировал Библию Франческо.
- А просит она Синьора хорошо, я в этом уверен.
- Мне пора туда, Урбино.
-Я , как верный слуга, иду вперед Вас, маэстро.
- Кто же мне закроет глаза?
- Ваш племянник.
- О, Господи, этот примчится тут же, как только ему свистнешь о наследстве.
- Помиритесь с ним во имя Господа.
- Я ему все завещаю, что же еще ему от меня надо? Не проси, Урбино, душа моя, точнее ее остатки, уходят вместе с тобой.
- Тогда Вам и переживать не о чем.
- Разве, что каким образом дотащить этот мешок с костями до Небесных Врат.
- Мы вас там встретим.
- Я упаду на ваши руки.
- И мы больше никогда вас не отпустим.
- Урбино, я тебе завидую.
- Вы не способны завидовать, маэстро. Вы слишком крепко умеете любить.
- Я люблю тебя, Урбино.
- Я тоже люблю Вас, маэстро.
- Прощай, друг.
- До скорой встречи, маэстро.
Они обнялись и крепко прижались друг к другу.
3.12.1555 года в четыре часа дня умер Франческо Урбино.
- Почему он не плачет?
- Идет за гробом, как за стадом овец.
- Он выжил из ума, этот Буонарроти, как его еще терпят в Ватикане?
- Ой, и не говорите, от его брюзжания там уже все устали. Говорят, он переворачивает ведра с известкой от Бальдуччи.
- Старый маразматик.
- Верно, верно. Хоронят его близкого друга, а он и слезинки не уронит.
Микеланджело ничего не слышал или делал вид, что не слышит или не хотел слышать. Вернувшись домой с похорон, он написал:
По благости креста и Божьих мук
Я,Отче, жду, что удостоюсь Рая;
И все ж, пока во мне душа живая,
Земных утех все будет мил мне круг.
Пускай лежит меж нами путь разлук,
Моря и горы,- мысль, не замечая
Лесов, озер, летит, крыла ширяя,
Как мчится дух поверх дождей и вьюг.
Там мчусь и я упрямой думой к вам
Скорбеть о смерти моего Урбино,
Который был бы, мнится, здесь со мной,
Когда бы жил. Теперь из гроба сам
Меня зовет он взвиться над низиной
Туда, где ждет обоих нас покой.
99. СПУЛЕТИ
Пустой дом. Пустые комнаты. Гулкое эхо шагов, стены, сужающиеся впереди и расширяющиеся, как только ты подходишь ближе. Эта жуткая анфилада дверей, нанизанных одна на другую, как бусы на нитку. Хочется пробежать все двери сразу и больше никогда не встречаться с ними «Лицом к лицу». Эти комнаты с « открытой пастью», глотающие тебя своей пустотой бездны … Большой пустой дом. Корабль – призрак. Туда нельзя возвращаться одинокому человеку. Особенно после похорон.
Обещания, данные Юлию II и Козимо Медичи, держали Микеланджело клещами в Риме. Он очень усердно и спокойно принялся за окончательное завершение всех заказов. Спокойная и методичная, скрупулезная работа, ежедневный уморительный труд – самый лучший транквилизатор для души. «Спать, дорогая, спать. Тебе здесь делать нечего, не тревожься», - говорил своей душе гениальный скульптор. Подчас, состояние холодного рассудка – самое лучшее средство, чтобы поддерживать это уставшее жить тело в вертикальном положении. «Спать, душа моя, спать»…»
Как назло, чем сильнее торопился Микеланджело с постройкой собора Святого Петра, тем она сильнее затягивалась. Словно весь мир сговорился испытать старого Буонарроти на прочность и не дать ему уйти поскорее из этой жизни, как он того хотел. Микеланджело писал Джорджо Вазари, уговаривавшего его как можно скорее переехать во Флоренцию под бдительное око племянника с семьей и герцога Медичи.
Джорджо Вазари, май 1557г., Рим
«…Но недостаток в рабочих затянул всю постройку, а бросить ее теперь как раз в тот момент, когда мы подошли к самым важным и трудным частям, было бы страшно стыдно и грешно потерять награду за те труды и лишения, которые я терпел в продолжение десяти лет из любви к Богу … Я хочу Вам доказать, что из этого выйдет, если я оставлю теперь постройки Сан Пиетро. Во-первых, я этим доставлю удовольствие многим негодяям, во-вторых, я буду причиной гибели этого большого памятника, который, может быть, никогда уже не будет закончен».
Сколько может продержать человек, пытаясь собственными усилиями контролировать то, автором чего он не является изначально – собственную душу? Правильно, не долго, как бы не хвалились самые ловкие из нас, что они знают все на свете о том, как держать себя под полным контролем, и что человеку все подвластно, стоит только захотеть и все проблемы решатся сами собой. Чушь. Ничего они не знают.
Осенью 1556 года Микеланджело понял, что «загнал своего коня». Набегающие, как при умеренном прибое, волны выбрасывали на берег его сердца боль, но не уносили ее с собой, отбегая назад, а складывали, заполняя, тем самым, весь тайник его души до отказа, пока «замок», который Микеланджело повесил, как ему казалось, навечно не треснул под натиском «девятибалльного шторма». «Уф-ф-ф», - огромная волна разметала по его внутренностям все прочные основания, в прочности которых, Микеланджело успел себя убедить. «Уф-ф-ф», - вторая волна, сильнее первой, пронеслась по голове и достигнув мозга, ударила по слезным железам. Уставший гений упал под натиском «стихии». Баста! Всемогуществу человеческого «я» пришел конец. Микеланджело безудержно зарыдал.
В чистом лазурном небе итальянского горного предместья парил орел. Непокорный, свободный, одинокий. Мощными движениями широких крыльев он распарывал воздух и врезался в его благоухающую гладь своим гордым броском победителя.
Уставший гений Микеланджело Буонарроти Симони неподвижно смотрел на птицу. « Ты – вестник мне. Я узнал тебя… Это было несложно», - Микеланджело был на этот раз один. Один на один с могучей птицей, продолжавшей величаво кружить над его головой. Микеланджело поднял голову на «старого друга». «Все кружишь? Сильный, смелый, уверенный. Настоящий Цезарь, римлянин. Ну, как тебе старый Буонарроти? Не сильный, не смелый и уж, конечно, ни в чем не уверенный. А-а, ты помнишь меня другим? Ну, конечно, тебе виднее. Ты на все и на всех смотришь свысока. Это я, в прямом и в переносном смысле, должен был всю мою жизнь поднимать глаза на верх, даже, когда имел общение с изделиями собственных рук. А ты все кружишь и кружишь… Постой, друг мой, постой. Я понял твою миссию», - Микеланджело привстал от волнения, - «Слушай…», - орел замер, раскинув крылья в свободном полете, - «я знаю, что ты хочешь мне сказать. Ты знаешь, сколько мне осталось жить. Я правильно тебя понял?» - орел страстно взмахнул крыльями и сделал новый рывок по кругу. «Раз», - произнес Микеланджело, - «два…три…четыре…пять…шесть…семь…восемь». Орел, как будто задумался, хотел взмыть вверх, но, передумав, резко ринулся вниз и скрылся из глаз. «Вот, теперь, я точно знаю, что умру на восемьдесят девятом году жизни. Ой, это, ж, как долго…», - Микеланджело рассмеялся, - «я – безумец. Другой человек на моем месте сказал бы как мало, а я жалуюсь, что Господь Бог продлевает мой земной путь еще на восемь лет. Ну, что ж, в путь, так в путь» Микеланджело поднялся и пошел вниз по склону гор по направлению к монашескому скиту, отгороженному от остального мира горами Спулети.
- Выслушайте меня, святой отец!
- Говори, сын мой!
- Как чудно, что я кому-то гожусь в сыновья?
- Сейчас мы находимся на духовном и физическом уровне выше этого мира, поэтому, находясь здесь, ты – мой сын.
- Я понял Вас и меня это устраивает. Я уже чувствую, как перестаю жить жизнью плоти и мне хотелось бы больше подготовиться к переходу в мир иной.
- Ты пришел за советом?
- Да, наверное, да, хотя, подождите… Совет? Может быть то, что мне нужно, это, скорее, слово свыше. Я думаю, что не хочу разрушать мир, в котором живу и с которым хочу предстать пред престолом Божиим. Я не хочу разрушать свой мир, святой отец. Помогите мне сохранить то, чем я так дорожу в своей душе. Я буду Вам очень благодарен. У меня нет ни сил, ни мудрости, чтобы сберечь самого себя и с честью дойти до последней черты своей жизни. Помогите мне, святой отец, - Микеланджело встал на колени и молитвенно сложил руки.
- Не кланяйся мне. Кланяйся только Богу, - неожиданно резко сказал монах - отшельник. Микеланджело удивленно поднял на него глаза, - ты не мне удивляться должен, сын мой, а себе.
Микеланджело весь съежился внутри. Монах продолжил еще более сурово. «Если ты чувствуешь угрозу своему миру, то это уже не мир. Если ты не знаешь, как сохранить твое богатство, то оно тебе ни к чему. Бог не нагружает человека больше, чем человек сможет нести. Что сверх меры – не от Бога. «Правильный вес угоден Ему», - говорит Святое Писание».
- В моей жизни столько горя, - всхлипнул Микеланджело.
- К чему ты стремился всю свою жизнь?
- К красоте,- не задумываясь ответил скульптор.
- Ты честен, это хорошо. Ты нашел красоту?
- Да.
- В человеке?
- Да.
- Ты полюбил?
- Да.
- Любовь сделала тебя сильнее?
Микеланджело задумался.
- У меня нет ответа на этот вопрос.
- Ты опустошен?
- Да.
- Ты просил у Бога помощи?
- Да.
- Молитва сделала тебя сильнее?
- Вы вторично поймали меня, святой отец.
- Я не расставляю тебе ловушки, сын мой.
- Я понял, вся моя жизнь прошла впустую.
- Тебе никто не говорил, что кокетство – удел женщин? Ты хочешь, чтобы тебя жалели и не вызывать при этом жалость одновременно. Ты живешь крайностями, сын мой.
- Духовный мир тоже состоит из крайностей – Бог-сатана.
- Верно, человек греховен изначально и поэтому должен стремиться к совершенной святости Божией, дабы, как можно дальше отойти от сатанинского зла.
- Вы знаете, как это сделать?
- Я достаточно знаю об этом мире, чтобы сказать, что этого не знает никто кроме Бога.
- Что же мне делать?
- Ждать.
- Чего ждать?
- Ответы на все мучающие тебя вопросы. Микеланджело, ты получишь их только тогда, когда попадешь пред престол Божий. Просто прими как факт, что здесь, находясь в бренном теле, ты не найдешь все ответы и не обретешь совершенный мир, не встретишь совершенную красоту, - ибо для этого ты сам должен быть совершенством.
Микеланджело облегченно вздохнул.
- Ты мне нравишься, сын мой, ты неравнодушный.
Микеланджело вздрогнул. Монах ласково улыбнулся умными серыми глазами.
- Как Вас зовут? – спросил он.
- Франческо.
- Франческо? Мою мать звали Франческа, мой первый друг был Франческо, мой последний друг был Франческо и вот, теперь, Вы…
- Что в имени тебе моем? Оно чудно. Иди с миром.