Вместо предисловия.
Этот роман пока имеет два названия — «Последняя электричка» и «Книга второй вечности» и нынче в работе. Написан на реальных событиях. Что было — то было, а чего не было в нашей параллели, возможно, случалось в другой, третьей, четвертой, а, может, и в какой-то сотой параллели. Поэтому не судите автора этих событий строго — незачем. Все равно это было. Пусть не у нас, не в нашей параллели, но где-то было!!!
Автор.
Часть первая
Глава 1.
Я давно никуда не ездил на поездах дальнего следования, на межобластных электричках. Да и не летал на самолетах тоже. Незачем. Уж отъездил в молодости по работе свое, отлетал… Разве что сейчас, в мои-то годы, изредка на автобусе в соседнее село к знакомым виноградарю за черенками новых сортов винограда и садоводу за саженцами забредал... А в город-то, вполсилы раз десять в год наведывался — к детям. А ведь раньше я любил ездить. И в электричках тоже. Если не полмира, то Европу и Азию исколесил по командировкам и вдоль, и поперек.
Все помнилось мне! И красота неописуемая, и безбожная разруха, и разбитые вхлам дороги, и… зона, в которую я попал по дурости, за свой язык безразмерный и небывалую «правильность». Затем была встреча с Лидией, наша крутая любовь. Лидия не побоялась за меня, бывшего зека выйти замуж. Но это случилось так давно… Спустя пару месяцев после свадьбы по упрямому настоянию Лиды состоялся новый суд. За ним — оправдательный приговор. А через десять лет — случилась Чернобыльская авария, и… Сейчас же я никуда не хотел далеко ехать. Разве что к брату, так он моложе, сам ко мне, как соскучится, наезжает…
Зону почти не вспоминаю. Так, изредка, сны нелепые о зоне снятся. Откровенно говоря, приятного в этих воспоминаниях, да и снах, мало, но что было — то было, и никуда от нее, зоны, не отвертеться. Правда, это случилось вначале, когда я был еще юношей. Сейчас, по идее, все должно со временем позабыться напрочь — ведь столько лет прошло. Да нет, пролетело! Хотя забыть такое — не для меня. Особенно часто вспоминался мне, да и снился прапорщик-идиот Пустозвон. Я уже не помнил, как настоящая фамилия у Пустозвона, да и имени его тоже. И незачем, не заслужил прапорщик. Этого «как прикажете, так и будет», никто из отведавших баланды в то время, по-другому, чем как Пустозвон, и не называли, да не называют и поныне. Правда, через два месяца после того, как я освободился из зоны, отбыв свой срок от звонка и до звонка, по маляве 1 разнеслось, что Пустозвона зонные лесорубы, тю-тю, в один распрекрасный морозный день прикокошили. Дерево упало на то место, где Пустозвон стоял, а стоял он не по правилам, да еще и, как всегда, хорошо поддатый. То ли ель столетняя, то ли сосна того же возраста удосужилась упасть именно на прапорщика-разгильдяя… Плевал Пустозвон на технику безопасности всегда. Вот и наплевался… Следователи, понятное дело, «свои», разбирались почти месяц. Никого тогда не осудили, никому из заключенных той смены, срока не добавили. Видно, Пустозвон и начальству поперек горла стоял уже давно… Всё списали на неосторожность прапорщика, да еще и хорошо выпившего в тот день.
1 Воровская почта. (Здесь и далее примеч. автора).
«Ну, да ладно, что это я о нем волынку завел? — почему-то в этот вечер подумалось мне. Пусть земля ему будет тем, чем Пустозвон заслужил ото всех и, естественно, от нее… И, уж если на то пошло, я бы ему никогда ничего хорошего не пожелал. Даже, если бы Пустозвон был жив до сих пор и приехал на коленях просить прощения за все его выпендрежи перед зеками и грехи несусветные, ни на йоту не простил…
Я уже немало лет на пенсии и с ранней весны до поздней осени околачиваюсь с женой на даче. Дача, конечно, это условно, поскольку наш небольшой домик не в дачном кооперативе или товариществе на четырех или шести сотках находится, а купили мы не его давно-предавно, а несусветную развалюху в селе, которую постепенно перестроили и… Опять же это не шесть дачных соток у нас, а в четыре раза больше…
Понятно, я, как и Лидия Петровна, моя жена, не из этого села. Да и вообще, мы не сельские жители. Мы — истые горожане, прожили в городе большую часть жизни, но, кажется, и я, да и Лида за 25 лет прижились здесь и почти стали «своими». Хотя, возможно, я и не прав. Ведь меня, Владимира Ивановича, как и Лидию Петровну не приняла соседка через два дома от нашего «владения» — Пономариха. Не приняла, и всё. Всем сельчанам напоминала да и напоминает сейчас, что, мол, «Федоровы, да и их вся семья не сельских полей ягоды, пришлые». Оно и понятно, не сельские мы, городские, но в то же время, обидно было и Лидии и мне. Что плохого мы сделали соседке? Ну, той, Пономаренко Зое Павловне, вернее, по-уличному, Пономарихе, которая нас напрочь не принимала, да и не принимает за «своих». А ничего! Невзлюбила, и всё тут. Скорее всего, это от того, что с самой покупки глиняной халупки в селе еще дореволюционной постройки, без фундамента, с крохотными оконцами-амбразурами, которую мы своими руками основательно перестроили и облагородили, мы лишь в самом начале пребывания на даче, покупали у хрупкой Зои Павловны коровье молоко… И всё. А после того, как увидели на дне трехлитровой банки коровьего помета почти на полтора пальца — как отрезало… А все от того, что неряха она, эта соседка, грязнуля несусветная… Корову свою Зорьку когда Пономариха доила, даже вымя у нее никогда не мыла, да и руки свои черные от въевшейся за годы грязи тоже… А уж о ржавом, сделанном еще до Первой мировой войны подойнике, так и говорить не хотелось… После того случая, за молоком мы ходили к Константину Сергеевичу. Хоть и немного дальше его хозяйство, но чистота там, на его «ферме», считай, «хирургическая» была. Почему была? Да потому, что перестали они корову и прочую живность держать — древние старики уже…
Ну да ладно, ну ее лесом, эту Пономариху, с ее местными «вывихнутыми правилами»... Мы с Лидией всё время рядом, всё сообща делали. То, что в наших силах. Ну, силами-то пока, слава Богу, еще не обижены были — так, старческие «стенания», крутит почти всё на погоду, а так всё поделом, по возрасту… На даче пока справлялись практически без помощников, и то хорошо…
Хотя, иногда приходилось мне оставаться здесь и одному. То ли мне, то ли жене. Особенно раньше случалось оставаться в одиночестве, когда внуки были крохами. На даче с удовольствием мы ковырялись тяпкой в земле, занимались поливом — как же без него? Высаживаем новые кусты и деревья, выкорчевывали старые, усохшие или не оправдавшие наших с женой надежд. Я пилил их на дрова для шашлыков. Так уж повелось, что дети и внуки весной, летом и осенью по выходным слетались, и сразу же к мангалу.
Так продолжалось уже лет семь, что ли…
«Неужто мне уже семьдесят? — подумал я. — А ведь оно-то и так! — подумал и улыбнулся про себя.
В последнее время, лет эдак пять, я с женой вообще оставались на даче и на зиму, чтобы не мешать жить в нашей квартире молодой семье. Разве что в самые лютые морозы на недельку-другую перебирались в город, а потом опять к родным стенам дачного домика, который я основательно утеплил, и мы с Лидой неплохо обустроили. А что старикам еще надо? Тишина, поближе к земле, всю весну, лето, да и осень вплоть до морозов внуков нянчить не в городской многоэтажке, а на даче, на парном молочке, которое покупаем у соседей, на необработанных химикатами своих овощах, ягодах и фруктах... Разве что газа мы не провели в домик, хотя могли — по улице проведен. Просто отказались, когда узнали, сколько стоит составление плана да разрешения и за проведенный газ тоже надо платить, махнули рукой — за такие деньги можно без опаски электроэнергию «жечь» лет пятнадцать, или много больше…
Я только удивлялся, как шустро мчит время, которое после моего пенсионного возраста словно взбесилось. Да и почти девять лет прошло, как я не работаю «на дядю». Пусть теперь дядя в обличье государства работает на меня и платит пенсию. Пускай и не большую, но хоть такую… А словно все было вчера — с работы, переспал, на работу и так далее…
…Весна. Быстро потеплело. Все расцвело, «снегом» лепестков покрыло землю. Лето и осень пролетели подобно курьерскому поезду, и уже… другая, морозная снежить, и так все по кругу…
С Лидией Петровной мы старились незаметно. Так и состарились.
Я почти не вспоминаю сейчас с Лидией Петровной о свадьбе, которой, можно сказать, и не было. Невеста без свадебного платья и фаты, на мне отсутствовал подобающий костюм — купить не за что было. Расписались в загсе, и зашли со свидетелями в кафе. Бутылка шампанского и несколько бутербродов. Даже наши родители узнали, что я с Лидой расписались только через год, когда она забеременела дочкой. И понеслись будни светлые, радостные, а, порой и донельзя серые, холодные…
...Да и нынче продолжается всё…
Запуржило со вчерашнего дня, за ночь щедро замело все вокруг. Сада и огорода нашего не узнать — сплошная снежная белизна. До рези в глазах… Сильный ветер и сейчас сдувает снег с крыши к окну и намел там уже огромный сугроб, который вытягивается вверх своей неровной вершиной. Значит, через пару часов заметет и окно, а поутру придется брать лопату в руки и отбрасывать снег…
Это была не сухая, а какая-то липкая пурга. Снег нахально налипал на ветвях деревьев, штакетинах забора, окне, собачьей будке, сарайчике — везде. И его было действительно много. Если метель так будет продолжаться еще, чересчур много снега набросает за ночь…
Сижу в комнатенке один. В печной трубе обиженно, да нет, даже как-то жалобно подвывает ветер. Да так, что, порой, становится жутко: а ветер ли там изгаляется? Словно кто-то неизвестный пытается пропеть некую панихиду по кому-то. По прошедшей далекой осени? По мне? Ну и мысль идиотская пришла ко мне… А «мысли пачкают мозги», как когда-то сказал писатель Эрик Рассел. Или, может, это сказал кто-то еще до него. Пачкают они завсегда, или не пачкают, что из того? Короче, мысли мои исподволь разбросались по околоткам моей черепушки, или, может, еще дальше, и чуть приутихли. Видимо решили, что «пачкать» мозги мои хватит.
Я молчу. Нонсенс разговаривать сам с собой. Это, думаю, чревато, и ведет к «вывихам» того же мозга.
Смотрю, уставясь в окно, за которым основательно пуржит, и слушаю, как споро потрескивают в печке поленья. На улице за стенами нашего домика скорее всего стонет стылый ветер. Я не слышу его стона и стенаний, но ощущаю их всеми фибрами души. Судя по несшейся за окном сумасшедшей пурги, так и было. Ветру тоже было до жути холодно, но он еще терпел, и, видимо пытаясь согреться, уже похлеще, с надрывом, начал завывать в печной трубе.
Вспомнилось, как меня в детстве пугало завывание зимнего ветра в печной трубе — жили мы тогда в деревне, а после родители переехали в город. Зимние ночи я не любил с рождения, зато влажные после грозового дождя, ласково-мягкие теплые летние ночи, это что-то диковинное и совершенное. Я тогда распахивал окна, садился в мое любимое кресло, и до самого сна наслаждался озоном, теплым нежным чуть сыроватым ветерком, и на душе всегда теплело.
Я встал с кресла, подошел к плите, открыл вьюшки и бросил в гуготящее нутро еще пару толстенных поленьев. Чурки, рассыпав по поду кучу искр, почти сразу по краям немного задымели, а потом споро вспыхнули. Видимо поленья тоже торопились пускай и умереть, но нагреться, чтобы хоть на короткий миг вспомнить о благословенном лете. После этого уж только успей вьюшки задвинуть, иначе так дымом пахнет, что придется дверь отворять настежь для проветривания.
Снова сел в кресло и мысли мои вновь, несмотря на «пачканье мозгов», расплескались по древу. Утром должна приехать жена. Хотя в такую пургу, наверное, не только автобусы, но, возможно, и электрички не ходят — добротно замело всё. Лида еще до начала снежной бури укатила к дочери. Что-то там решить по-семейному. Понятное дело, меня в эти «архиважные» дела, как всегда, не посвятили. Зачем? И по телефону при мне Лида только намеками с дочкой «поразвлекалась». Ну, уж если моя жена с места почти что зимой сорвалась, значит, чего-то там, в городе, непонятное таки случилось… Но не с внуками — об этом мне бы сразу во всех подробностях Лида доложила… А так — тишина… Надо непременно поехать, и всё тут…
— Завтра, Володя, приеду назад. Утром буду.
— Случилось чего? — спросил я.
— Да все нормально. Приеду — расскажу. ¬— И помчалась…