Его я приметил сразу. Полтора десятка индоутят, мать темная, детвора в неё и в отца, такой же окраски битюга . А он был белый. Ни в кого. Выброс с мамаево колена решил я и в счете утят он участия не принимал. Четырнадцать темных и белый. Счет закончен. Все здравы и целы. Сорока на дереве голодна. Трещит свирепо, и я боюсь за него.
Он шустр и для утки нестерпимая головная боль. Она постоянно крякает, волнуется за него, а он гоняет по двору особо за себя не беспокоясь. Мамаево колено брало свое. Временами приходила мысль, что генетика страха у него отсутствует напрочь. И в скором времени дисциплинированные четырнадцать утят останутся одни, без этого бесшабашного белого утёнка.
Но время шло, он также гонялся за мошкой, влезал во все не прикрытые щели, мать бесилась из-за него, но сорока была без мяса. Особо он любил бассейн. Когда все остальные в нём чинно плавали, он нырял. Надолго скрывался под водой, затем выныривал строго в одном и том же углу. Как будто в нем ему намазали мёдом.
Я работал в саду и в часы отдыха наблюдал за ним. Шли дни, утята набирали вес, сорока сгинула, решив свои претензии к ним напрасными, и я облегченно вздохнул.
Прошли дожди. Сетку в огород подмыло, и белый с двумя утятами ушёл в бега. Утка орала, двое жалобно пищали, просясь назад. А белый бегал. Казалось, неизвестная целина подросшей картошки интересует его намного больше постылого двора, а нетронутая мошка и прочая живность огорода будоражит его вдвойне и даже в квадрате.
Он был в раже и когда я его словил, он, дёрнувшись и пискнув пару раз, затих. Я глядел ему в глаза, он в мои, утка висела на загородке, лупя крыльями по ней, волнуясь, а я осторожно в подмытую щель совал ей утёнка.
Стайка запищала, восторженно встречая его, а он стремительно убежал к бассейну. Нырнув пару раз, затрепетав своими маленькими крыльями, он ринулся в угол к дровам, где, по его мнению, имелась ещё нетронутая никем мошка. Воистину моторчик в голове. Утиный спецназ. Я опять боялся за него. Потратил полдня, закрыл дрова, где он мог затеряться и попасть коту в лапы. Хоть иди в аптеку и покупай для него успокоительное.
Но идти не пришлось. В один из дней уже вечерело, блики нависших деревьев играли на воде и я уставший брел с огорода мимо бассейна в дом. Хоздвор в саду был пуст. Слава богу, отгулялись, откупались и ушли на покой.
Но не так то было из калитки к воде осторожно как по стеклу пробирался белый. Шел не спеша, прислушиваясь к шорохам сада. Я замер. Дойдя до края бассейна, остановился, пристально вглядываясь в него.
Сумрак с бликами деревьев играл на воде, рисуя для него устрашающие картины, и он думал. Неужели испугается. Да и есть с чего. Сад угрюмый, не привычный для него и только его храброе сердечко держало его на краю бассейна. Постояв, белый развернулся и зашагал назад.
Все, кранты спецназу, не выдюжил брат. Ночь есть ночь и это тебе не под силу. Я глумился над ним, а он застопорился у калитки, опять развернулся и вновь пошел к бассейну, часто останавливаясь и осматриваясь вокруг. Дойдя до середины, стал. И тут крякнула утка.
Он подлетел вверх, развернулся в воздухе и скрылся с моих глаз моментально. Слава богу, есть страх у него, только немного завуалированный. Думал я, смеясь. А ведь точно так же в детстве мы уходили с реки. Ещё чуток, ещё разок.