С Т А Ж И Р О В К А В О Ф Р А Н Ц И И
(ч а с т ь п е р в а я)
На протяжении полутора веков Алжир, Тунис и Марокко
оставались колониями Франции. В пятидесятые годы минувшего
столетия на север Африки накатила волна освободительного движения.
Существенно то, что в этом полусоциалистическом пенистом
водовороте оказались два колониальных гиганта, французский Алжир
и Египет, принадлежащий Великобритании.
В Египте, напомню, движение за независимость возглавил
Гамаль Абдель Насер. За что наш тогдашний лидер, Хрущев Н.С.
наградил его Золотой Звездой Героя, а в гуще талантливых народных
масс моментально родился отклик:
Лежит на солнце кверху пузом
Полуфашист, полуэсэр
Герой Советского Союза
Гамаль Абдель на всех Насер.
Это в английском Египте. А во французском Алжире
действовал Фронт Национального Освобождения (ФНО), под
началом Председателя Революционного Совета и Совета Министров
полковника Х(о)уари Бумедьена.
18 марта1962 года была провозглашена независимость.
И только 14 лет спустя в 1976 году Алжир был объявлен
социалистическим государством, стал называться Алжирской
Народно-Демократической Республикой (АНДР), а Бумедьен его
Президентом. За скрытность и хитрость его звали Скорпионом.
Это уже без всяких шуток и, тем более, ядовитых колкостей.
Человек он был настолько же серьезный, насколько
и решительный. Как всякий кадровый офицер и революционер.
В доказательство своей партийной принципиальности он отправил
в тюрьму тогдашнего Президента Алжира Ахмеда Бен Беллу.
А сам полетел лечиться в СССР. В этой коммунистической лечебнице
и умер.
Вторым официальным языком в АНДР, кроме родного
арабского, в семидесятые годы традиционно оставался французский.
Своих педагогических кадров в стране не было. Их приглашали
из дружественных социалистических стран, в первую очередь, из
СССР. Как редкое исключение, из Франции или франкоговорящих
стран помельче. По этой причине и высшее образование в стране
велось на французском языке.
А нам, кому предстояло работать в университетах Алжира,
приходилось отдуваться за это. Надо было в течение года овладеть
французским, сдавать экзамены. Это после того как ты давно привык
их (экзамены) не сдавать, а принимать.
Теоретически была одна приятная отдушина. Подготовка
вышеупомянутых кадров велась на специальных курсах при
Московском Институте Иностранных языков, которые предусматривали
двухмесячную стажировку слушателей в Университете имени Поля
Валери во Франции перед тем, как отправиться в добровольную
от трех до пяти лет ссылку в Алжир. Где только на севере страны
Средиземное море, великолепные пляжи, служившие еще колонистам
французам, и роскошные пальмы со спасительной тенью. Подавляющая
же часть страны это каменистая, мало обитаемая пустыня без признаков
какой либо растительности, при температуре воздуха вокруг
+60 градусов по Цельсию практически круглый год.
Университет Поля Валери старейший в Европе. Он расположен на
окраине Монпелье, курортного одноэтажного очень уютного
провинциального городка на Лазурном Берегу. Университет известен
еще и тем, что в 16-ом веке в нем учился Франсуа Рабле. Помните его
"Гаргантюа и Пантагрюэль"?
Университет был учрежден в 1289 году на базе факультетов
медицинского, философии, теологии и изящных искусств. Особенно
нам льстило то, что большинство личных врачей французских
правителей получали высшее образование здесь, в Университете
Поля Валери.
Ровно за десять лет до нашего прибытия сюда Университет
был поделен на три совершенно независимых высших учебных
заведения: Университет I, II и III. Вот этот последний и был для нас
двухмесячной alma-mater.
Заранее было известно, что стажировка предусмотрена
далеко не для всех 350-ти человек, поскольку французская сторона
могла принять не более 50-ти слушателей. Летом 1978 года после
успешного прохождения курсов при ИНЯЗе им. Мориса Тореза на
стажировку был направлен и я. Жили мы в студенческом
общежитии Университета.
Когда заходит речь о студенческом общежитии я непременно
вспоминаю общежитие Московского Института Стали и Сплавов на
улице Орджоникидзе, официально именуемое тогда Дом-Коммуна.
Студенты называли его "Коммункой". Утверждают, что если смотреть
на него сверху то его контуры напоминают очертания самолета.
Специалисты убеждали, что здание представляет пример
архитектурного конструктивизма. И по задумке автора оно должно
было стать "машиной для жилья, создающей человека нового
времени". Кроме того, что эта абракадабра вообще не поддается
расшифровке, так в ней еще и все перевернуто с ног на голову.
Оказывается, машина должна создавать человека, а не
наоборот. Кроме того предполагалось, что в этом здании человек
должен был работать, отдыхать, рожать и развлекаться тоже. Так
ведь недалеко от того, что и умереть там же предрекут заботливые
мэтры от архитектуры.
В шестидесятые годы я побывал впервые в Коммунке.
В крохотном помещении, называемом официально кабинкой,
площадь которого равнялась размеру купе железнодорожного
вагона, располагались две койки. И почти такой же как в купе столик
между ними. При том, что в поезде ты мучаешься сутки-двое, а в общаге
МИСиС все пять лет.
И не забудь, что тебе здесь еще надо будет выполнить пару
десятков курсовых проектов и, если доползешь до него, то еще и
дипломный. Ну, а уж если поступил в аспирантуру этого института,
то еще три года года, как минимум. Если не повезет жениться на
москвичке с жилплощадью.
В студенческом общежитии Университета в Монпелье мы
жили в отдельных просторных комнатах с общим, правда, душем
на этаже. Для синхронного перевода, ну, и для пригляда к нам
пристроили двух училок московских курсов. Основная масса стажеров
во Франции была из московского подготовительного отделения,
десять человек из ленинградского и два из киевского.
Прежде всего преподаватели Университета в Монпелье
устроили нам что-то среднее между экзаменом и собеседованием.
Определили уровень подготовленности каждого. После этого
поделили стажеров на 5 групп (a, b, c, d, e) по десять человек в каждой
по принципу: а - подготовлен удовлетворительно, всё остальное по
нисходящей, вплоть до подготовлен tres faible (весьма слабо).
В каждой группе своя местная учительница французского языка.
Я оказался, если правильно помню, в предпоследней.
Несмотря на грассирование, которого я, боже упаси, специально не
развивал в себе. Оно как-то проявилось само по себе, но никому
оказалось не нужно. Потом, находясь уже в Алжире, я с трудом
избавился от него. Уж очень не хотелось выглядеть белой вороной.
Впрочем, Ректор Аннабинского Университета, в котором
я работал, тридцатишестилетний араб, потомственный аристократ,
вот тот грассировал. Но как бархатно у него это звучало! И это
немудрено, ведь у него за плечами известная на весь мир Ecole
Normale Superieure в Париже.
Наша французская училка КатрИн МартыненкО оказалась
русской по происхождению и к тому же старой девушкой. То, что
"старая" с моей даже тогдашней точки зрения было категорией
относительной. Поскольку в этом спорном деле многое зависит от
возраста самого оценщика. А вот то, что "девушка" не могло быть
подвергнуто сомнению, потому что следовало из её моментальной
поправки в ответ на моё самое первое обращение к ней:
- Мadame!
С её стороны тут же: - Non! Non! Mademoiselle...svp.
Я начал извиняться. В ответ: - Non, non. Ca ne fait rien.
(Ничего, ничего).
Она не знала ни слова по-русски, если, конечно, верить ей.
В Москве работники, которые оформляли нас, они же и
предупреждали о том, что про в е р и т ь и м и про
о т к р о в е н н и ч а т ь с н и м и мы должны забыть прямо здесь,
у них в кабинете. И лучше всего уже сейчас. Вести разговоры
допускается только на отвлеченные, спортивные предпочтительно
темы и побольше терпеливо и очень внимательно слушать
высказывающегося из враждебного лагеря. И всё запоминать.
Наш досуг был великолепно устроен. Посудите сами. Литр
разливного почти черного цвета ординарного молодого вина,
затаренного продавцом в пластиковую бутылку покупателя, стоил
один франк. Этого почти хватало на весь вечер. Обедали в
студенческой столовой, с тем же самым самообслуживанием,
студенческим дежурством и с ограниченным ассортиментом, по
правде говоря, довольно безвкусных блюд. Который по этой причине
очень быстро приелся.
Первое впечатление от знакомства с городом это большое
количество цветных полиэтиленовых пакетов, наполненных чем-то
и лежащих у дверей в квартиры, в дома без всякого пригляда.
В Союзе они тогда едва-едва успели появиться и были
предметом роскоши. Их умели приобретать лишь некоторые наши
изысканные женщины, чтобы фланировать с этими пакетами на рукаве
норковой шубки, по левой стороне улицы Горького, если идти от
площади Пушкина к Манежной.
А тут - вот они, глянцевые и блестящие, свободно висят на
ручках дверей или просто лежат на асфальте улиц, не охраняемые
своими нерадивыми владельцами, да еще и с грузом. Некоторые
хозяйственные ребята из "совьетИков" стали потихоньку вытряхивать
содержимое, а пустые пакеты прятать по карманам.
Такое творилось до тех пор пока кто-то из наших ни наткнулся
в магазине на грошовые наборы из ста таких пакетов. Эти наборы, как
вы уже догадались, приобретались хозяйками для сбора мусора и
всяких домашних отходов. Наполненные и выставленные на улицу
пакеты рано утром, когда город еще спал, собирались командой
мусорщиков, проезжавшей по всему городу на специально
предусмотренной для этой цели машине.
Занятия французским проводились ежедневно с
непременным завершением в ларингофонном кабинете. Кроме того,
будущий советник нашего алжирского контракта Поль (псевдоним,
присвоенный ему на курсах) каждый день проводил с нами политчас.
А то и внеурочно, если имело место чрезвычайное, на его пристальный
взгляд, происшествие.
Или само происшествие еще не успело произойти, но
обстановка для него уже созрела. В происшествиях и обстановках он
поднаторел. Недаром предыдущим местом его работы был
Октябрьский РК КПСС. В райкоме партии он занимал весьма
ответственный пост руководителя Отдела Науки и Высшего
Образования. Достаточно сказать, что тогда в Октябрьском районе
Москвы состояла на учете партийная организация Академии Наук СССР.
Вот такие у него были завязки. Представляете какой
кристально чистый моральный облик для этого требовался. Политчас
устраивался в саду на достаточно удаленном расстоянии от здания
общежития, с тем, чтобы исключить всякую возможность
подслушивания содержания наших бесед.
Была встреча с Президентом Университета. Так у них, у
капиталистов, называется Ректор. Он произнес краткую речь, из которой
все равно никто ничего не понял. По мнению наших училок у меня
было подходящее prononciation - произношение - и они заранее, чтобы
я мог ее выучить наизусть, написали мне шпаргалку для ответной речи.
До сих пор помню торжественное начало:
- Monsieur honore le president!
- Уважаемый господин Президент!
И я же через два месяца от имени всех стажеров благодарил
его за сердечный прием, который был оказан нашему брату в стенах
вверенного ему старейшего учебного заведения, гордости Франции.
продолжение:http://www.proza.ru/2019/06/29/521