В семидесятых годах, обучаясь в пединституте, поехали на практику в г. Омск на химические заводы. Набегавшись по различным цехам, усталые, пропахшие с ног до волос ароматами химии, приезжали в общежитие, валясь с ног.
Но молодость берет свое! Полежав, отдохнув с полчаса, стали строить планы на вечер.
— Пацаны, давайте прокатимся на теплоходе по Иртышу, — предложил Володя, любитель водных прогулок, — я слышал, что река очень красива.
— А что? Идея! — поддержали его, — поехали на речной вокзал!
Приехали, купили в кассе билеты, и зашли на небольшое суденышко. Не помню стоимость прогулки, но по нашим, студенческим меркам, цена была приемлемая. Это сейчас, часовой отдых на катере или теплоходе такого класса, обойдется в копеечку, не всем студентам по карману.
Судно медленно отчалило от причала, вышло на фарватер реки. Утробно рыкнув, выбросило столб черного дыма, затряслось своим дюралевым телом, набрало скорость,
и полетело, словно птица. Мы сидели на палубе, уцепившись за леера, очарованные силой техники и красотой реки.
Проплыв небольшое расстояние, пристали к причалу у небольшой деревеньки, раскидавшей по косогору пару десятков старых, почерневших от времени домишек.
На причале были проводы в армию. Разухабисто и скандально визжала гармошка, сплетаясь с не менее скабрезными частушками. Стучали каблуки башмаков об доски настила, звенели стаканы с мутным содержимым местного производства. Слезы, чмоки в засос и скромненько, тайком, в щечку, нежные и горячие объятия, крепкие похлопывания мужиков по спине и плечам, напутственные крики.
На теплоход с пристани перешло человек пять призывников, изрядно нагрузившихся. Последние слова прощания, слезы матерей и родни, суденышко, прогудев сиреной, отчалило.
Местные парни с ходу развязали тесемки походных рюкзаков, достали бутылки с самогоном, домашнюю снедь, устроились на носу, и продолжали «отвальную».
Разговоры и смех становились все громче и развязней, один паренек встал, покачиваясь, пошел к скамейке, где сидели пара девушек с парнями. Стали приставать, типа: «Девушка, а, девушка, как тебя зовут? Пошли в нашу компанию, выпьем!»
Как всегда, такие действия, мало кого удивляют. Пусть парнишки поозорничают, в армии такого не дадут. Парнишки стали озорничать все больше, подошли еще двое. От слов перешли к действиям. Призывники стали отжимать парней от подружек, те слабо сопротивлялись. Одна из девушек вырвалась из кольца, побежала в рубку капитана.
Из рубки вышел розовощекий крепыш, видать, недавно дембельнулся, в синей робе механика. Подошел к разгоряченным парням, стал внушать, что здесь теплоход, а не деревенские танцульки.
Новоиспеченные призывники не вняли «голосу разума», пошли в ход маты, а потом и загрозили ножами.
Капитан, увидев, что на палубе начинаются беспорядки, сбросил скорость, теплоход осел носом, и пошел на малом ходу. В мегафон попросил дебоширов успокоиться. Бесполезно. Началась драка. Крепыш неуловимыми ударами расправился с парой самых буйных, третьему, достался крепкий пинок в грудь. Паренек, замахав руками, словно ветряная мельница, побежал мелкими шажками задним ходом, и перевалившись через леер ограждения, булькнул в Иртыш.
— Стоп машина! — заорал крепыш, — давайте спасательный круг!
Несколько молодых парней бросились к спасательному щиту, где висели красно-белые круги, сорвали пару штук, и бросили горемыке, барахтающемуся за кормой.
Бедолага, увидев, что к нему летят круги, сделал неожиданное — нырнул с головой от них в сторону. Крепыш, выругавшись,снял рабочую курточку, прыгнул ласточкой за борт, выловил паренька, и отбуксировал его к борту. Слава Богу, все закончилось благополучно, дебоширы сразу притихли, сбившись в кучку, убрали еду и спиртное.
А я, увидев эту картину, вспомнил свое раннее детство...
Приехал к нам из города отцов родственник, привез мне в подарок спасательный круг. Вещь невиданная в деревне — ни у кого такого не было! С гордостью, окруженный толпой пацанов, шел на Чумыш, искупаться и заодно похвалиться подарком. Желающих поплавать с кругом было, хоть отбавляй! С реки пришел домой поздно, солнце спряталось за вершины гор, пригнали табун коров. Из подворий слышались звуки струек, бьющихся о дно подойников.
— Ё-ма, ё-ё-ё! Прозевал, корову не встретил, сейчас отец задаст жару! — перепуганными мышами заметались в голове мысли.
С опаской подошел к ограде. Мать доила корову. Та стояла усталая, горячая, после жаркого дня, нагруженная травой. Блаженно прикрыв глаза, жуя жвачку, отдавала молоко.
Я ничего не придумал умнее, как катануть спасательный круг во двор, а самому шмыгнуть на сеновал. Круг, вильнув несколько раз, изменил свой путь, и налетел на корову. Послышался звон подойника, веером взметнулось молоко. Мать кубарем откатилась в сторону вместе со скамеечкой, на которой сидела. Корова, взмыкнув, галопом выскочила со двора в огород, и понеслась по картошке. Бешено залаял Бобка, увидев такой беспорядок. На шум из дома выскочил отец.
— Что тут такое?
— Вот, глянь, что твой сынок наделал, — плачущим голосом запричитала мать, — ни молока, ни коровы, и я вся в синяках! Иди, лови корову в картошке!
Отец, матерясь и кроя всех на свете, стал ее ловить. Но та, перепуганная полосатым кругом, не давалась в руки, мелко тряслась. Кое-как, зажав ее в угол, отцу удалось накинуть на рога веревку и увести в сарай.
А я, выскочив с подворья, кинулся к штабелю из досок и плах, сложенный в треугольник для просушки. С ловкостью перепуганного кота, вскарабкался на верх, кулем бухнулся внутрь, в крапиву. Зашипев от крапивных ожогов, притих.
Во дворе отец громко разговаривал с матерью, грозясь «спустить с паршивца всю шкуру». Устав за день на реке, увидев, что натворил, свернулся калачиком на теплой земле, задремал. Проснулся в темноте, искусанный комарами и мошкой, изжаленный крапивой, от зова матери, которая ходила вокруг подворья, разыскивая меня.
Подал голос, вылез из штабеля досок. Мать в слезах прижала к себе, целуя в макушку.
— Глупенький, да разве можно за это ребенка наказывать! Пошли в дом, отец тебя ругать не будет.
С опаской зашел в сенцы, ожидая разноса. Отец, увидев меня, искусанного и изжаленного, с волдырями на лице и руках, улыбнулся, молча поманил пальцем, прижав к себе, сказал: «Ты так больше не делай! А если напакостил, то будь мужчиной, умей держать ответ!»
Потом, пакости были, конечно, ведь мы же дети, но наказ отца я больше никогда не нарушал…