Годы человеческой жизни движутся своей чередой, отдельные остаются в памяти событиями или эпизодами, другие забываются до поры до времени, но моя память сегодня не дает мне спокойно уснуть. Каждую ночь зовет и зовет к себе меня моя малая Родина, в те места, которые дороги с далекого и беззаботного детства. Видятся родные просторы черноземных донецких степей, окаймленные зелеными лесопосадками и ставками, приазовские пески, сумские сосновые боры с живописными берегами и старицами извилистой речки Псел. Порой снится мне, будто возвращаюсь домой после службы в балтийской морской пехоте и почему-то еду через южный приморский город Мариуполь – город, с которым связана семейная история родителей моей мамы. Вижу своего дедушку Арсентия Максимовича, идущего со мной по летнему ночному городу, который раньше называли маленькой Одессой. Дед рассказывает о своей веселой и беззаботной юности, скрипучей прадедовой шхуне, енотовой шубе, револьвере-пугаче, который он почему-то называл «бульдогом», своих верных друзьях и дореволюционных названиях улиц. Затаив дыхание, слушаю историю своего рода. Мы останавливаемся у старого дореволюционного одноэтажного здания. В многочисленных окнах висят белые гардины-занавески, а в комнатах давно живут чужие люди, вижу предательски блеснувшие слезы в глазах старика. Этот дом - место его рождения!
Дорожная брусчатка приводит нас к узкой пешеходной лестнице, ведущей в гору. Через три пролета, заканчивается Слободка и начинается центральная часть Мариуполя. Это древние, прилепленные друг к другу домики из красного кирпича или самана окрашенные в белый цвет. Возраст многих из них начинает свое исчисление еще с начала девятнадцатого века. Мы заходим в небольшой дворик, где ютятся разномастные старинные постройки, некоторые из которых представляют собой крохотные квартирки-клетушки без всяких удобств. Здесь живут коренные жители Мариуполя, многим из них далеко за семьдесят. Поднимаемся на высокое зеленое крыльцо, которое с нашим приходом превращается в летнюю веранду для отдыха, где гостеприимные хозяева ставят небольшой столик, накрывают его самыми различными домашними кулинарными изысками. Крохотная комнатка, в которой в тесноте, да не в обиде живут три ее обитателя, наполнена старинными картинами и статуэтками, а воздух слегка пахнет сыростью и стариной. Здесь уже много лет живет старшая дедушкина сестра и моя бабушка Маруся вместе со своей дочерью и зятем, тетей Лизой и дядей Сережей Георгиади. Это очень приветливые, веселые, добрые и остроумные люди, лишенные судьбой простого человеческого счастья - счастья быть родителями.
С крыльца открывается замечательный вид-перспектива на берега Азовского моря и находящиеся далеко внизу порт, и укутанную в сады, одноэтажную часть города. Крутые берега былого моря, нависают над домами, как старинные крепостные стены разрушенные временем. Оно тысячи лет тому назад откатилось от их подножия, оставляя им роль границы между центром города и знаменитой мариупольской Слободкой. С каждым годом ее белые дома все сильнее проседают в грунт почти до самых окон, и нет той силы, которая могла бы поднять их, время безутешно движется только вперед! Вокруг построек сплошные густые сады, которые в разные периоды лета полны вишен, черешен, яблонь или абрикосов, один из сортов которых мариупольцы называют на местном жаргоне жерделями-лимонками. И кажется мне: ступаю по камням этого любимого мной и моей памятью приморского города, беседуя с дедушкой Арсентием Максимовичем, как со своим давнишним другом. Его компания в эту теплую летнюю ночь для меня очень приятна и радостна.
Так уж случилось, но мой отец, никогда не знавший и не видевший в своем детстве моря и моряков, влюбился в них с первого взгляда. И произошло это при весьма необычных обстоятельствах. В самом конце той страшной и великой войны его семья проживала в городе Каменске, что на границе Луганской и Ростовской областей. Совсем недалеко оттуда, на правом берегу реки Миус, проходил мощный рубеж обороны немцев, который должен был остановить наступление наших войск после Сталинграда. Когда-то в далекой древности здесь были легендарные богатырские заставы, на которых русские витязи охраняли Русь от вторжения степных кочевников. Именно у высокого кургана, который в народе называется Саур-Могилой, великий русский художник Васнецов изобразил трех великих богатырей, внимательно всматривающихся вдаль. Это храбрые воины Илья Муромец, Добрыня Никитич и Алеша Попович, прославленные в русских народных сказаниях и легендах. Именно здесь на самой вершине кургана после Великой Победы был воздвигнут памятник советскому солдату, а тогда в горячем сорок третьем шли тяжелейшие бои. Фашисты сумели превратить реку в неприступную преграду. Наше командование бросило на прорыв лучшие части и соединения, среди которых был Кубанский кавалерийский корпус, и бригады морской пехоты. Казаки уходили в глубокие и свирепые рейды по тылам противника, не беря в плен ни одного врага, безжалостно вырубая всех встреченных немцев «до ноги». Моряки, прибывшие на сухопутный фронт с берегов далекого моря, шли в атаки на врага в полный рост, в своих черных бушлатах и бескозырках с золотыми якорями на которых были написаны названия оставленных у причалов боевых кораблей. Со смертельно опасным морским кличем: «Полундра!» матросы хладнокровно сближались с врагами на кинжальное расстояние, не кланяясь осколкам и пулям, справедливо считая себя лучшими среди всех. Морские бригады несли чудовищные потери, вызывая дикий страх и ужас у немцев. И враги запомнили моряков как «черную тучу», «черных комиссаров», «полосатых дьяволов», несущих мучительную смерть на кончиках своих трехгранных штыков.
Тогда на рынках некоторых городов и сел впервые стали появляться матросские тельняшки, бескозырки и бушлаты, снятые мародерами с убитых краснофлотцев. Но впереди торгашей и спекулянтов шла легенда и слава о героизме и мужестве флота, оставшаяся на всю жизнь и в сердце моего отца! Мальчик, из племени казаков-запорожцев, не имевший в роду ни одного моряка, заболел кораблями и морской службой. С этой любовью в сердце, он поступил в мореходное училище. А однажды в каникулярном отпуске совершенно случайно встретил черноглазую девушку, которая впоследствии станет моей мамой... И каждый приезд в Донецк отец раз за разом будет приходить на ту самую улицу, в тот самый дом, который построил мой дедушка. И станет эта дорога дорогой к сыну, ради которого он решительно изменит свою судьбу, заставив себя на долгие годы забыть о юношеской романтике. После окончания училища отец был направлен на пароход-ледокол «Волынец», базировавшийся в Таллинне, где был назначен четвертым механиком. Героической страницей истории этого корабля был факт участия в легендарном ледовом переходе Красного флота из Гельсинфорса в Кронштадт. Тогда «Волынец» шел впереди, прорывая ледовые поля. Не менее героическим, был поступок моей совсем еще юной и домашней мамы, поехавшей к отцу на край земли в неизвестную Эстонию. Хотите верьте, а хотите нет, но когда сторожевой корабль «Дружный» зашел в Купеческую гавань Таллиннского порта, то стоя на сигнальном мостике, я почувствовал, что нахожусь в этом древнем и прекрасном городе уже не в первый раз…
А потом сбылась заветная мечта отца, он стал курсантом высшей одесской мореходки. Нам с мамой больше ничего не оставалось, как терпеливо ждать его в Донецке в нашем уютном доме на улице Чехова, ограничиваясь короткими телефонными переговорами, краткосрочными нечастыми приездами отца на каникулы и получением небольших посылок с игрушками и книгами. Все мужское воспитание внука легло на плечи моего дедушки Арсентия Максимовича. Любя внука всей душой, он позволял мне многое, а я, в свою очередь, с любовью называл его простым коротким, но емким именем «Деда». До пяти лет он терпеливо возил меня на коляске, читал вслух самые разные книжки, которые я выбирал сам из домашней библиотеки. Главным критерием выбора были яркие интересные картинки, с батальными сценами. Сдвинув старые очки со сломанной дужкой на кончик носа, он постепенно задремывал, и продолжал чтение только после моих настойчивых подергиваний за рубашку. Деда первым стал учить меня счету, любил рассказывать стихи из своего дореволюционного детства. Арсентий Максимович был очень добрым и спокойным человеком. Он ни разу не позволил себе тронуть меня даже пальцем, да и голос повышал крайне редко. Особенно я любил заглядывать в ящики его старинного комода, где дедушка хранил разные раритетные вещи: царские монеты, потускневшие от времени фотографии, линзы, портсигары, какие-то монокли, пенсне, мундштуки (хотя вовсе не курил) и даже спички про запас (на случай войны).
Арсентий родился единственным мальчиком в семье. Его отец - Максим Баранов, души не чаял в наследнике. Именно поэтому в юности дед изысканно одевался. В компании друзей его выделяли элегантные костюмы-тройки, яркие галстуки-бабочки, туфли со скрипом, прическа с прямым пробором, густые черные и закрученные кверху усы. А его жесткие черные волосы и глаза достались и мне, наверное, по наследству. Дед умел профессионально играть на всех струнных музыкальных инструментах, получил редкую возможность овладеть очень престижной в царской России профессией машиниста паровоза. Тогда она была такой же престижной, как в советское время профессия космонавта, а специалисты паровозники были «ценнейшим штучным товаром». В метрическом свидетельстве, выданном его родителям в мариупольской церкви Марии Магдалины, дедушка был записан как Орест. Наверное, им хотелось назвать единственного сына на древнегреческий манер, но затем, по каким-то причинам, его имя подверглось изменению. В юности Максимович рано познал любовь, но оставался холостяком до своего сорокалетия. Его отец выделял сыну приличные карманные деньги и поэтому ему были доступны и не чужды даже самые нескромные, и недешевые мужские развлечения. В первую мировую, оказавшись в небольшом польском городке, прогуливаясь по его узким старинным улочкам, Орест вспомнить свою разгульную мариупольскую жизнь и посетил дом, куда любила приходить мужская публика. Там он пробыл ни мало, ни много, а почти трое суток. Веселый, щедрый и любвеобильный Орест буквально произвел фурор среди польских красавиц. Пораженная этим хозяйка заведения, устроила торжественные проводы необычайного посетителя. Они сопровождались всеобщим построением персонала и бурей оваций тружениц древнейшей профессии. А в дедовой душе навсегда осталась только одна польская девушка, внезапно возникшую любовь к которой, он пронес через всю свою долгую и непростую жизнь. На ее излете, чувствуя нестерпимое одиночество, Максимович в отчаянии написал большое и нежное письмо Ядвиге, той самой полячке, о которой помнил более полувека. Не зная ее домашнего адреса, он подписал конверт просто: «Польша, Ядвиге Филиппской». Через некоторое время письмо вернулось назад не найдя адресата и стало достоянием бабушки Кати...
До революции в России не было дискотек, но были танцклассы. Там всегда собирались молодые парни и девушки, желавшие повеселиться. К прибытию Ореста, старый дирижер еврей, всегда назначал встречный марш. Видимо мой дед входил в состав самых уважаемых и желанных посетителей заведения! Он был очень представительным молодым человеком. Одеваясь изысканно и со вкусом, становился объектом особого внимания со стороны женщин. Зимой всегда ходил в новой енотовой шубе - обязательном атрибуте купеческого сословия России. Любимой взрослой игрушкой был свинцовый револьвер-пугач, стрелявший специальными пробками. Звук его выстрела напоминал стрельбу из боевого оружия. Пистолет был натерт фосфором (тогда люди еще не знали об опасности этого вещества для здоровья) и от этого ночью светился, приводя в состояние ужаса многих окружающих. Однажды эта самая игрушка сыграла с Арсентием Максимовичем злую шутку. Как-то раз, возвращаясь домой со свидания с молодой красавицей гречанкой, он был встречен группой ее соплеменников. Пытаясь запугать чужака, молодые греки не раз угрожали ему расправой, но чувства Максимовича были сильнее. Неоднократно он останавливал агрессию молодых людей вращением ствола револьвера перед большими носами потомков гордых эллинов. Однажды, для того чтобы отпугнуть озлобленных греков, дед попытался выстрелить в воздух, но выстрела не последовало. Орест автоматически заглянул в ствол своего «бульдога». Заряд взорвался, огонь обжег веки и глаза нашего героя. Греки, сбив молодого человека с ног, начали его безжалостное избиение. Неизвестно чем бы все закончилось, но подоспей его закадычный дружек Сашка Фадеев, умело разбросавший нападавших.
Участвовать в Первой мировой войне Оресту Максимовичу откровенно не хотелось. Его родители даже делали попытку подкупа местного врача. Но сыну, все-таки, пришлось надевать форменную фуражку-бескозырку и солдатские обмотки. Воевал он на южном направлении, под командованием генерала Брусилова. В легендарном прорыве Орест Баранов дошел до границ вражеской Австрии. Однажды русские солдаты расположились в небольшой австрийской деревеньке и остановились на постой в домах местных крестьян. Однополчанам чертовски хотелось есть. Они попросили хозяйку дома, где разместился взвод, накормить их. Испуганная женщина принесла на стол банки с неизвестными для русских консервами. Предложенная пища была съедена моментально. После трапезы восторженные едоки спросили у австриячки о происхождении необычной вкуснятины. Когда сообразили, что речь идет о консервированных лягушках, все воинство выбежало во двор. Самым невозмутимым и довольным остался только мой дедушка.
Благодаря своим музыкальным способностям Максимович был замечен военным дирижером, и принят в полковой струнный оркестр, который был важнейшим атрибутом тогдашних воинских частей. Но германский фронт стал рушиться, дивизии и полки самопроизвольно разваливались и становились неуправляемыми. Обрадованные неожиданным изменениям, измученные войной, солдаты устремились домой. Дирижер, предложил Оресту, забрать с собой в Мариуполь все инструменты. Добираться домой пришлось на крышах вагонов пассажирских и грузовых поездов, так как они были доверху забиты беженцами и солдатами. Однажды, когда дедушка заснул, к нему подкрались два вора и попытались украсть музыкальный груз. Бдительный Максимович, вступил с ними в схватку и даже вынудил бежать. Инструменты доставил в Мариуполь в целости и сохранности. Одну из старых мандолин я находил на чердаке нашего дома, а семиструнная гитара с большим красным бантом на грифе долго висела за шкафом в комнате бабушки. Однажды я попросил деда что-нибудь сыграть, но пальцы уже не подчинялись старому музыканту. В то время ему шел уже восьмидесятый год. Судьба семьи Барановых неповторима и трагична. Отец Арсентия еще в юности стал моряком. Профессия давала ему возможность неплохо зарабатывать на жизнь. Затем была должность боцмана, а спустя многие годы и шкипера небольшой шхуны. На ней он перевозил донскую пшеницу в Мариуполь и Керчь. Шкипер или капитан - должность ответственная и хлопотная, но почетная и денежная. Для ее достижения прадеду пришлось много учиться, и только после прохождения специального курса, Максим стал обладателем капитанской лицензии. Львиную долю своей жизни мой прадед проводил в морских рейсах, оставаясь, долгое время холостяком. Он снимал комнату в доме на Слободке, котором проживала многодетная семья. Ее глава частенько бывал на заработках, оставляя хозяйство и детей на попечение своей жены Марии. Так уж случилось, но между Максимом и Марией произошел нешуточный роман, который перерос в сильнейшую любовь. Со временем они поняли, что жить друг без друга не смогут. А вернувшийся домой с заработков муж случайно узнал о случившемся, как всегда помогли доброжелатели. В расстроенных чувствах он свел счеты с жизнью… Максим женился на Марии. В те времена в России семьи были большими. К детям, рожденным от ее прежнего брака, со временем добавились еще четыре девочки и один мальчик, который в последствие и стал моим дедом. Второй старшей сестрой была Екатерина. Во время мировой войны по всей России свирепствовала «испанка» - болезнь, появившаяся в мире внезапно и неизвестно откуда. Она уносила на тот свет многие тысячи человеческих жизней. Сегодня даже считают, что она была занесена на Землю из космоса, упавшим на Сибирь тунгусским метеоритом. Тогда распространенным явлением был и«литаргический сон», в результате которого, человек превращался в живой труп. Даже опытные врачи не всегда могли уставить правильный диагноз и заснувших людей частенько хоронили заживо. Так могло случиться и с Екатериной Максимовной. Ее сон приняли за смерть, во время прощания, когда гроб стоял на столе в гостиной, Катя ожила и села, беспокойно оглядывая окружающих. Все присутствующие в ужасе бросились бежать. Совершенно спокойной оставалась только моя прабабушка. После этого с Катей произошли чудесные изменения, она научилась гадать на картах таро и достоверно предсказывать будущее. От желающих узнать свою судьбу не было отбоя. Помню старую колоду толстых необычных карт и молодых женщин, приходивших в маленькую комнатушку, в которой проживала наша гадалка-предсказательница.
Прасковья Максимовна в семье Барановых была третьей совместной дочерью. Окончив церковно-приходскую школу, она вышла замуж за инженера и родила ему сына Сократа и дочь Антонину. В период революции и гражданской войны Мариуполь стал ареной боев между красными и белыми, его оккупировали австрийцы, захватывали махновцы. Муж бабушки Паши воевал на стороне красных и командовал, как Аркадий Гайдар, ЧОНом (частью особого назначения). В результате секретной договоренности, разгромив находившихся в Мариуполе белогвардейцев, в город вошли части батьки Махно. Не было грабежей и погромов, махновцы вели себя добропорядочно. Сам Батька часто общался с народом, выступая перед молодежью в городском саду, рассказывая о роли анархии. Он говорил об освобождении Украины от капиталистов и помещиков, раздавал присутствующим молодым парням и девушкам хлеб. На одном из таких митингов была и моя будущая бабушка Екатерина Ивановна Козлова. Она в то время окончила мариупольскую женскую гимназию и уже работала учительницей начальных классов. Нестор Иванович мудро отвечал на вопросы мариупольцев, она тоже задала свой вопрос атаману и получила от батьки исчерпывающий ответ. Мирные жители страдали от боевых действий более всех. Боясь мести белых, они поспешно оставляли свои дома, страшась возможной резни.
Наши беглецы ехали по дороге, скользившей вдоль крутых глинистых берегов моря, недалеко от села с греческим названием Бахтарма. Все сидевшие в повозке с ужасом увидели догоняющий их казачий разъезд. «Наверно, все, давайте попрощаемся!» - произнесла Мария Ивановна, снимая шаль с шеи, чтобы избежать предсмертных мучений. Но казаки были в хорошем настроении. Догнав телегу, они предложили ее пассажирам скорее возвращаться домой. А, веселый усатый молодой офицер в лихо заломленной фуражке и шароварах с красными лампасами сказал, что белые считают своими врагами не мирных граждан, а бойцов Красной армии и махновцев. В истории гражданской войны был эпизод, когда германский крейсер вошел в Азовское море и осуществил артиллерийские обстрелы городов Керчь и Мариуполь, выпустив всего несколько снарядов. Один из которых попал в обувную мастерскую, где в это время находился родной брат моей бабушки Кати Кирюша. От разрыва здание полностью разрушилось, похоронив под обломками всех посетителей…
После установления в России советской власти, работы для отряда ЧОН прибавилось, но ее результаты сохранялись в строжайшем секрете. Чекисты расправлялись с врагами революции также безжалостно, как это делали и белые, не жалея ни старого, ни малого. Но гражданская война окончилась, и молодая Советская республика взяла курс на индустриализацию. По решению Совнаркома в Мариуполе начали создаваться два обновленных больших металлургических предприятия. Возглавил эту непростую работу сам Феликс Дзержинский. Он лично знал командира мариупольского ЧОНа, инженера по профессии. Именно поэтому «Железный Феликс» и предложил чекисту возглавить металлургический завод имени Ильича. Муж Прасковьи Максимовны принял предложение «Рыцаря революции» с энтузиазмом, но с этим решением категорически, не было согласно командование отряда. Красные офицеры всячески переубеждали и отговаривали своего командира, а когда поняли, что из этого ничего не выйдет, прислали домой врача, который должен был якобы осмотреть его, заболевшего на тот момент ангиной. Врач вымыл руки и попросил бабушку Пашу принести чайную ложечку для осмотра горла больного. Но пока она находилась на кухне, в комнате послышалась возня, раздался непонятный шум и испуганный доктор выбежал из дома в неизвестном направлении, чуть не сбив с ног хозяйку. А ее муж, он же первый советский директор мариупольского металлургического завода имени Ильича, был мертв…
До последних дней своей жизни Арсентий Максимович не забывал о своих сестрах и оказывал им посильную братскую помощь. А пока позволяло здоровье, регулярно летом ездил в Мариуполь, чтобы их проведать. После своих поездок дедушка всегда привозил для нас спелые приморские фрукты и свежих мариупольских бычков, рыбу, в изобилии обитающую в Азовском море. Шли годы моей учебы в школе, а после ее окончания, в спортивном техникуме. Готовя себя к военной службе, приучая организм к высоким физическим нагрузкам, я ежедневно бегал кроссы, подтягивался на установленной во дворе отцом гимнастической перекладине, устраивал борцовские схватки и боксерские бои с моими сверстниками. Глядя на все это, дедушка всегда хитро посмеивался и спрашивал меня, для чего я так насилую свой молодой организм. Он так и не смог понять, для чего все это нужно, наверно, проводил параллели со своей молодостью.
Прослужив год в разведке гвардейского полка балтийской морской пехоты, за успехи в боевой и политической получил краткосрочный отпуск с выездом на родину. Предвкушая восторг родителей и соседских девчонок, как перед строевым смотром, подготовил форму, расклешив брюки и удлинив на бескозырке гвардейскую ленточку, прибыл в аэропорт Калининграда. А уже через два часа на самолете приземлился в Донецке. Осенний октябрьский день 1977 года был теплым и солнечным, вокруг шелестела слегка позолоченная зелень родных деревьев. Вместе с моим попутчиком старшиной первой статьи с большого десантного корабля «Донецкий шахтер», мы дружно вразвалочку вышагивали по улицам горняцкой столицы. Почти все встреченные люди добродушно улыбались и приветливо здоровались, пропуская нас к магазинным прилавкам без очереди. Некоторые мужчины сразу определяли мою принадлежность к морской пехоте и приветливо пожимали руку. Первым из нашей калитки выбежал мой двенадцатилетний братишка, щелкая жирные украинские семечки. Пауза, Санька замирает на месте, затем бросается во двор с криком: «Колька приехал!» и вновь выбегает навстречу, в прыжке повисая на моей шее. Бескозырка летит ко всем чертям, но ловкая рука брата перехватывает ее за ленточки прямо на лету. Затем крепкие объятья отца, неизвестно откуда появившиеся родственники и заливающие мои глаза слезы. А где же Деда? Вот он совсем высохший и седой, сидит на своей любимой скамеечке у веранды. Бесшумно и радостно с прищуром улыбается, и смотрит на своего первого внука, наверно вспоминая себя в далекой молодости. Присаживаюсь подле Максимовича, радостно обнимаю старика, беру в охапку его щуплые плечи, ощущаю родную небритость его щеки, вдыхаю неповторимый запах своего дедушки. Ну, здравствуй, Деда, это я! Он улыбается, произнося фразу: «Внучек, ты не поверишь, но жизнь пролетает так быстро, как будто все началось только вчера!»
Отпуск пролетает молниеносно, успеваю отпраздновать свое двадцатилетие. За спиной встречи с друзьями, одноклассниками, родственниками, поездки в город по делам. А как же Максимович? Он терпеливо ждет, торопиться некуда. Наступает последний день краткосрочного свидания с родными перед отъездом в Балтийск. Стараюсь найти возможность в своем жестком временном графике для душевного разговора с дедушкой, не догадываясь о том, что эта встреча окажется последней в моей жизни. «Все внучек, вероятно, нам с тобой больше не увидеться. Пришло мое время, навигация кончается. Да и сестренки заждались», - тихо и печально произносит он. Необъяснимая тоска перехватывает дыхание. Разуверить деда в обратном я не смог, не хватило сил…
Прошли месяцы после моего возвращения в часть. Неожиданно в разведкласс быстрым шагом вошел наш отец-командир Николай Прокофьевич Горенко. Увидев меня, он жестом пригласил следовать за собой. Разговор был коротким и без лишних сентиментов. «Коля, вчера умер твой дедушка, успеешь добраться до Донецка? А я сделаю все возможное, чтобы вовремя оформить необходимые документы», - спокойным голосом произнес он. Меня буквально парализовало. Неужели пришло мое первое в жизни настоящее горе. О том, что придет это время, я старался никогда не задумываться. Но оно пришло! Ушел из жизни мой первый близкий человек, которого я больше никогда, никогда не увижу! Внезапные слезы увлажнили глаза, я подошел к окну и прижался щекой к холодному февральскому стеклу. Командир уехал в полк, а через час вернулся из штаба. «Понимаешь, в строевой части сказали, что по закону дед не является ближайшим родственником…», - произнес он. Только через полтора года, я сумел попасть домой. Это произошло в период отпуска после сдачи экзаменов моей первой зимней сессии в Киевском высшем военно-морском политическом училище. И уже на следующий день после прибытия, вместе с отцом и братом мы отправились к дедушке на кладбище, которое находится далеко за шахтерским поселком в роще у самой железной дороги. Долго искать не пришлось, за большой зеленой оградкой стоял скромный, недавно установленный памятник из мраморной крошки, с которого на меня смотрели добрые глаза моего Максимовича. На фотографии он в военной форме железнодорожника времен Великой Отечественной. Дед смотрел мне в глаза без обиды за то, что я не успел проводить его в последний путь. Он смотрел так, как будто все время ждал моего приезда. В какой-то миг мне показалось, что Максимович улыбнулся. Я наклонился к памятнику, и поцеловал портрет старика, совсем не ощущая холода могильного камня.
Прошло много лет, но каждый год, приезжая в отпуск на малую Родину я прихожу к своему дедушке. Я веду молчаливый разговор с близким мне человеком, который остался в моем характере, внешности, моих делах и поступках. И никакие статьи законов не смогли отдалить меня от него, передавшего своему внуку не только свой внешний облик, но и посвятившего его воспитанию большую часть своей непростой жизни, широкой и доброй человеческой души. Порой в различных ситуациях, задумываюсь над тем, как бы я поступил, если бы мой характер формировался под влиянием другого человека. Наверно мог бы стать решительнее, злее, требовательнее к себе и окружающим. Не было бы той покладистости, неприхотливости и спокойного отношения к окружающему миру, которые подарил мне Максимович. Не мешала бы мне в моей жизни доверчивость, нерешительность и впечатлительность. Не снился бы по ночам город у Азовского моря, который раньше называли маленькой Одессой!
Годы моей жизни движутся вперед своей чередой. Отдельные остаются в памяти событиями и эпизодами, другие забываются до поры до времени. Но именно сейчас мне очень хочется вспоминать дорогих мне людей, которым я обязан своим человеческим счастьем жизни, благодаря которым, я знаю, что такое Родина и любовь, добро и зло, горе и счастье, дружба и предательство, уважение и ненависть. И наверно не последнюю роль в моей судьбе сыграл небольшой приазовский город Мариуполь – город, с которым крепкими узами связана история моих предков. Вековая брусчатка Слободки ведет меня в детство, оживляя яркие воспоминания, близкие моему сердцу. Я останавливаюсь, слушая звуки ночи, и с волнением оглядываюсь по сторонам, затаив дыхание. Тишина, рассекаемая шорохом моих шагов, помогает мне слушать историю своего рода… Она во мне…