На душе отлегло. Ветром унесло вдаль запах оружейного масла, прокисшей шерсти охотничьего бушлата и кирзачей, промасленных гусиным жиром. Голоса стихли, и лай собак стал почти не слышен. Больше сегодня не придут. Если только не новички, и не заплутают. Но если вернутся – то на свою погибель. Медведица разорвет за своего медвежонка. Пусть только тронут.
Пока они за ним будут бегать, медведица выскочит из кустов – даже не успеют курки взвести. Разъяренная мать страшна в своем гневе. Даже медведю может достаться. Если ненароком подойдет проведать своих детей. Нечего ему тут делать. Сделал свое дело – гуляй смело. Все равно у него год заживает то, чем он их делал. Там у него косточка особая, и она каждый раз ломается, как он на медведицу наседает. Больно уж ей нравится медвежья стать его. И потом он целый год не может подойти. Так испокон веков природой было положено. Нечего зазря баловать.
Медведица лизнула своего малого: «Сладкий такой, еще молоком материнским попахивает». Он взвизгнул от удовольствия, что мать ласкает, и закружил поодаль, катаясь, как коричневый шерстяной колобок.
Сколько еще ему расти? Хотя в следующем году уже большой будет, сам пойдет искать себе добычу. Надо его только хорошо научить. И еще, что б этих запахов людских избегал. Как учует – пусть уходить вглубь леса. Аж на самый край болот. Туда не сунутся. Там бурелом, и предательские промоины, засыпанные прошлогодней листвой. Ступишь туда – и уйдешь по самую грудь, а через полчаса – поминай, как звали! Ничего - научит! Таковы медвежьи университеты.