Предыдущий рассказ "Земля Прототипов" является прологом к данному произведению.
***
От автора.
Технологии пропитывают человека насквозь. Понятие Человек Разумный мертво. На поверхность планеты поднимаются механизмы, столь изменённые надстроенной электроникой, что от биологии в их совершенных телах остался лишь головной и спинной мозг. Бионические глаза, открывающие им видимое пространство в огромном спектре частот, даруют картины ни с чем не сравнимой красоты. Подземный город, Техноград, кажется Раем, на поверхности работают лишь Лесничие, сдерживающие в отсутствии человека наступающий на их владения Великий Лес. "Слияние" как технология позволяет людям управлять механизмами (автомобилями, серводоспехами, своими усилителями в виде многометровых экзоскелетов, оружием и т.д.) напрямую, сквозь постоянную и монотонную обработку бесчисленных образов. Ускорители и расширители сознания открыли человечеству возможность создать Сатурнов, просчитывающих возможное будущее, и Сплакториев, дарующих жизнь на поле боя пустым серводоспехам, нагружая их душами машин. Но враг эфемерен.
***
0.
Вечность, взирающая бесконечностью света на центральный космос, скривившись, выплюнула из себя необычный летательный аппарат в полумиллионе километров от атмосферы вращающегося в пустоте шарика. Свет этот, отразившийся от летательного аппарата, достиг планеты через пару секунд, затерявшись в потоке других фотонов, никем не замеченный. Существо, ведшее корабль, углубилось в охватывающее тело кресло и уснуло, предоставив дальнейшие действия автопилоту, не в силах более справляться со сном, пришедшим, наконец, на пятьдесят шестой час пространственно-временного прыжка. Оно проделало долгий и длинный путь, уместив в эти пятьдесят шесть часов времени расстояние в половину светового года.
Тёмная рубка слегка освещалась приглушённым светом голограмм и пощёлкиванием систем корабля, общающихся между собой, ведя полностью осмысленные беседы. Сзади кресла уходила в темноту дорожка, окаймлённая тающими переливами сплава благородных металлов. На усиленном стеклянном экране перед креслом, отделяющим вакуум от пилота, медленно, час за часом, вырастал зелёный Кайленхонцерт без бурь и штормов в атмосфере, тихое место для счастливой жизни и бесконечного развития.
1.
Над горизонтом Кайленхонцерта, пылая во всём спектре частот, вставало большое местное Солнце. Розовые отблески светила в абсолютной тишине аккуратно ложились мягкими линиями на долину Человечества и дальше скользили по холмам Ясперса, заливая удивительно красивый ландшафт этих мест тёплым неоновым светом. Тихо колыхались стебли высокой травы, поля пребывали в медленном волнообразном движении от лёгкого рассветного ветра, небеса нависали над поверхностью бесконечным, чистым голубым куполом. Немногочисленные скопления старинных, могучих деревьев, специально когда-то выведенных человеком, только ступавшим на долгий свой, бесконечно тяжёлый, и, кто знает, правильный ли путь технологического усовершенствования собственной природы, росли малыми околками по всей площади необъятной долины. Стоя под ними, в густой тени, современные, заметно выросшие, трёх с лишним метровые люди с искусственными телами казались хорошо сделанными игрушками, оставленными здесь детьми, да так и позабытыми ими. (Человек от природы своей получился слишком сложной системой и теперь, в эти три метра роста едва помещались все системы функционирования, все сплетения, конечности и номинальная броня, обеспечивающая телу запас прочности, но, самое главное, холодный реактор, позволяющий работать всему телу и его электрическим цепям, перегонять через самовосстанавливающиеся трубки-сосуды холодные солевые растворы, заменяющие теперь кровь и поддерживающие оставшийся настоящим мозг человека в работоспособном состоянии, доставляя по себе кислород из больших, также искусственных лёгких. Человек сросся с машиной (механизмом) настолько, что стал другим существом). Кое-где из травы, на пару метров, всё ещё с непомеркшим достоинством выглядывали отливающие благородным серебром на правильных точёных гранях сохранившееся могильные плиты – последнее напоминание о возможности старения и смерти человеческого существа, возможности давно забытой.
А за холмами, далеко впереди, за озёрами Машин, в заросшей давно глуши Великого Леса, поглотившего в фактическом отсутствии человека большую часть поверхности планеты, посреди кристально чистого водоёма, касаясь ногами поверхности воды, порождая легчайшие многочисленные волны, стояла теряющаяся на фоне тысячелетних деревьев человеческая фигура. Создание в неестественно красивых оттенках синей с изумрудными отливами одежды поверх полностью синтетического тела изредка делало пару шагов по поверхности воды в том или ином направлении, слушая и пропуская через себя все окружающие отзвуки и пульсации материи, наслаждаясь нетронутой, вечной и великой природой этих мест, замирая поминутно в необъяснимом даже ему самому сильном воодушевлении. Создание лишь наблюдало, озираясь по сторонам, поглядывая на светлеющее небо своими причудливыми, поблёскивающими изумрудным светом глазами сложной геометрической формы…
2.
Десятки тысяч толстых, лучащихся от энергии, бегущей по ним, силовых кабелей, питающих серводоспехи и электронные оболочки людей, тащились за своими хозяевами прямо из силовых станций Технограда, километрами прокладывая нечто вроде путеводной нити, уходя за горизонт страшной картиной застланной полностью месивом жил земли, передавая людям чрезмерно большую энергию, циркулирующую по всем цепям тела, даруя им ощущение абсолютной лёгкости и свободы движений и чрезмерную скорость обработки окружающего их мира, заливая родной мозг хлещущими через край ограничителей потоками всевозможной информации, несмотря даже на внешние мозговые надстройки, взявшие основную часть расчётов на себя. Эти жилы, вставленные в спину каждого доспеха, готовы были в любой момент отстегнуться, упав на жирную землю, переведя своих хозяев на автономное питание от внутренних реакторов, сохранив на время чудовищный заряд энергии во внешних электрических цепях доспеха.
Стальная лавина блестящих в утреннем свете многометровых живых машин, имеющих разум, отчасти замутнённый пеленой мельчайших шумов электроники, что пропитывала теперь каждого человека, быстрым шагом продвигалась к холмам Ясперса, постоянно держа их в прицеле. Проходя по долине Человечества, они вытаптывали траву своими тяжёлыми, доведёнными до совершенства их мира, телами, видя перед собой серый, холодный, иррациональный и чуждый им мир в бездонной оптике геометрически идеальных глаз.
Десятиметровые Сатурны с трёхсот шестидесяти градусным зрением, являющиеся живыми машинами, созданными людьми, чтобы на поле боя просчитывать будущее на пару часов вперёд, используя недоступные для обычного человека мозги – сложное сплетение биологии и электроники ¬– были рассредоточены по всей площади шагающей армии. Их мозг-вычислитель был ускорен до того предела, чтобы ещё не распадались нейронные цепи мыслей и не деградировало от страшного напора информации серое вещество, обрабатывая бесконечно многослойное нагромождение образов, а сознание их расширено настолько, чтобы видеть скрытые связи предметов и явлений друг с другом, недоступные пониманию человека, находящиеся на более общем уровне осознания бытия; но, что самое важное, эти машины могли принять в себя эксабайты информации, обработать и сообщить людям в единственно возможной понятной для них форме итоги своих расчётов – показать возможное будущее. Сатурны видели всё вокруг и были объединены между собой ещё и сетевым коллективным разумом. Они вступали в бой лишь в ту минуту, когда поблизости других функционирующих машин для защиты людей уже не осталось; когда человек беззащитен перед врагом, стоял на обломках и остовах убитых своих защитников и собратьев, когда он находится на границе распада психики и своей воли. Для этого Сатурнам приходилось перераспределять свои мыслительные потоки, создавать дополнительные мыслительные пути человеческого типа, дабы осознавать реальность наравне с их создателями, ослабляя точность и скорость просчёта будущего. Мутный, отчужденный взгляд смотрящих сквозь время, созданий, постепенно превращался в кристально чистый, долгий, сосредоточенный.
Подвижные двенадцатиметровые Проционторы, возглавляющие многотысячную армию, светились от переизбытка энергии в своих сплетениях, озаряя пространство вокруг белоснежным светом, на ходу перестраивая атомную структуру своих конечностей, получая, таким образом, максимальную силу удара огромных бионических их рук при минимальном времени замаха. Глаза их сияли чистыми потоками энергии, уходящими вверх, возвышающимися над головой, излучая в пространство лишь небольшой избыток невероятной мощности трёхъядерного реактора, два ядра из которого поддерживали жизнь в каждой половине тела, а третье, меньшее ядро, разгоняло мозг. Рожденные как концентрация человеческой ярости и усталости от многовековой борьбы, они существовали лишь для того, чтобы защищать Техноград.
Шедшие в середине Сплактории были единственными искусственными существами, дающими жизнь; заполненные душами машин до краёв, готовые, как только понадобится, как только упадёт первый серводоспех из-за повреждений связевого блока между человеком-пилотом, лежащим в состоянии Слияния из Технограда и оболочкой, нагрузить последнюю автономной душой машины, чтоб та могла подняться из мёртвых, откопаться из заваленной металлом земли и идти сражаться дальше, на надрывно воющих и стонущих приводах и моторах ползти вперёд, перемалывая под собой землю, заливая её своей токсичной смазочной кровью, просыпаясь от смерти вблизи проходящих мимо Сплакториев, судорожно смотря на них, не понимая ничего, и погружаться в небытие снова, как только отстанет от них.
Немногие из людей отважились лично выйти на землю, управляя собственным искусственным телом, а не удалённо, через пустую оболочку, заполненную частично сознанием владельца по каналу связи. В этот раз отнюдь не живые из плоти и крови тревожили умы уставших людей, вышедших на поверхность планеты из своего убежища и дома, а существа, поднимающиеся уже много столетий откуда-то из-под земли Великого Леса подобно самому человеку, поднимающемуся из Технограда, разлагающие одним лишь своим присутствием сознание человека – Прототипы. Начало знаменует собой густой молочный туман, погружающий прилегающую местность в серую непроницаемую пелену полуреального сна. Видимая природа преобразуется в поля работающей электроники; деревья превращаются в высокие металлические шпили. Их столетние корни, переплетаясь, становятся черными гладкими силовыми кабелями, уходящими в землю. Огромные, метров в двенадцать высотой, выше самих металлических шпилей, выплывая из тумана красными огнями горящих глаз, наклоняясь к людям десятками улыбающихся голов с четырьмя глазами на каждой, Прототипы сжигают человеческую психику, перегружая все электронные цепи и выламывая разум съедаемых Присутствием людей. Те, ничего не способные противопоставить такому вторжению в их душу, падают на колени, в руке уже удобно лежит оружие в состоянии Слияния, став логичным продолжением самой руки, согнутой в локте, направляя дуло прямо в большую голову. Где-то внутри, похороненный под сотнями тысяч каскадов электроники, работает все еще живой мозг, и человек все еще не теряет свою идентичность. Логичный вывод лежит на поверхности разрушающегося сознания. Вместо картинки из бионических глаз поступают лишь сплошные помехи, а всё сознание до краёв заполняет тяжёлое Присутствие Прототипа и смерть, ядовитым потоком отравляющая человека, заливается внутрь его души всей своей массой.
Это люди, живущие тысячелетиями, не знающие уже естественной гибели, смотрящие на всё сквозь прожитые свои века долгой, кажущейся им счастливой жизни. Люди, осознанно превратившиеся в машины. Они выкинули в остервенении из тела всё, что до этого так ограничивало их возможности и стремления, заменили плоть и кровь на электронно-жидкостный союз с добавлением приводов и нейрокомпьютерных интерфейсов, позволяющих надстроить на мозг дополнительную память, ускорители и расширители сознания. Но ресурсы угнетаемого мощной электроникой мозга каждого человека не бесконечны. Они подходят к концу. Осень человечества, страшная и безучастная, подкрадывается незаметно к обитателям Технограда, ледяной безобразной рукой тормоша их за плечо.
Изучить же Прототипов не представляется возможным – слишком у них сложная структура, которая держится непонятно за счёт каких сил, словно перепрыгивая известные уже досконально механизмы функционирования мира, словно в наказание посылая человечеству этих страшных, чужеродных монстров. Лучшие специалисты Технограда лишь устало разводили руками, поворачивая лица свои с резко очерченными металлическими формами к Еве в главном зале Правления, озаряемом десятками атомных ламп. По полу его со всех сторон тянулись к цифровому трону, сияющему глубоким синим атомным светом с восседающей на нём Евой в серебряных одеяниях – правительницей подземного гиперполиса с миллиардным населением – бесчисленные провода. Голова ее утопала на мягких подголовниках, подключенная к сети Технограда через интерфейсы трона.
Да и без Прототипов, иногда, на людей накатывает словно поглощающая всё под собой волна, тяжелейшее чувство угнетённости – контуры окружающих предметов становятся острыми как тонкое стекло, от них невозможно отвести взгляд. Сходя с ума от маниакального стремления к упорядоченности всего и вся, люди перестают ощущать окружающий их мир, они перестают чувствовать себя живыми, внутренние органы начинают работать вразлад; существует лишь инерция временного влачения существования. Всё теряет смысл, только какие-то обрывки мыслей, фраз и постоянные массивы чисел забивают голову. В такие моменты налитые свинцом руки сами тянутся к оружию, оно виднеется везде – во всех углах комнат, улиц, снов. Часто тяжело остановить себя от самоубийства. Со временем это состояние растворяется, отпуская изнурённого душевно и физически человека, оставляя после себя лишь грустные воспоминания – набор единиц и нулей во внешних надстройках памяти. Возможно, всё это лишь им кажется.
3.
Проходя долину Человечества, Крейцер остановился посреди небольшой поляны. Вдалеке тяжело шагали Сплактории. У корней могучих деревьев тёк пробивший себе дорогу ручей. Крейцер хотел прикоснуться ко всему своими руками, поэтому отключился и вылез из нутра своей самой толстой и сильной оболочки – пятнадцатиметрового Локанта, который спокойно опустился на колени с раскрытым нутром, упёршись мощными руками в землю, став безликим, перестроив свои лицевые пластины на ожидание пилота. Крейцер отошёл с десяток метров от этого великого усилителя его весьма ограниченных возможностей, затем отключился и от второго, меньшего экзоскелета – шестиметровой Традесканции. Вылезая из неё, он был уже намного ниже деревьев, что росли вокруг поляны, но чувствовать собственное, своё первое, хотя и тоже искусственное тело было всё же приятнее, чем постоянно ощущать себя богоподобной, возвышающейся над всем, машиной. Он посмотрел на свои бионические руки – гибкие и сильные благодаря сложной механике приводов, моторов и композитных материалов мышц, а также куда более сложной электронике, с помощью которой всё и работало, соединяя нервы и клетки, всё же оставшиеся от настоящего человека, которые невозможно уже было выкинуть без последствий (и не в том дело, что невозможно было, наконец, создать искусственный спинной и головной мозг, а в том, что все они получались уникальными, со своим уже существующим сознанием, а отнюдь не пустые, отнюдь не резервуары, да и мыслительные процессы в них проходят всегда по-разному, нельзя создать идентичную копию какого-то живого мозга с той же памятью и с теми же мыслительными путями и перенести сознание и ощущение идентичности человека в другой мозг. Вот в чём заключалось для человечества его проклятье, а может быть, и спасение, кто знает?).
Крейцер подошёл к одному из деревьев, в кроне которого тут же закопошились птицы, присел на землю около него, поближе к корням и стволу и стал рассматривать всё, что окружало его в этот момент. Не человек уже сидел под кронами деревьев, а сложный механизм, функционально более развитый, чем Человек Разумный, бесконечно далёкий от всего живого мира, воспринимающий его сквозь многообразие пропитывающей тело электроники; он смотрел и запоминал каждый кадр, он трогал своими руками стебли травы, шершавый ствол дерева и хотел только одного – снова жить здесь, не в братской могиле человечества, именуемой Техноградом, прячась от Прототипов, он хотел жить на земле и больше ничто не тревожило его ум, пусть и тело его искусственное, да так даже лучше – можно пойти куда угодно и когда угодно, путешествовать сотни лет, пока не найдёшь место, близкое тебе по душе, свою бухту тихой и счастливой жизни, подальше от посторонних глаз. Скрыться от людей, сбежать от духоты подземного города, от его слишком правильных форм, сводивших Крейцера с ума, а потом, живя на поверхности, следить за всем происходящим с человечеством как бы со стороны, никогда не вмешиваясь, словно создатель этого мира. Пока, однажды, под сенью тысячелетних деревьев, он не погибнет, рассыпавшись в пыль без ремонта, растворившись во времени – но до этого момента простирались столетия.
Крейцер встал, опёршись на могучий ствол дерева, наверное, его ровесника, чувствуя пульсирующую силу этого дерева, и настраивался на предстоящую бойню, возможно, последнюю схватку человека и Прототипа, но даже если она и не будет последней, он всё равно убежит, уйдёт, уползёт на работающих приводах в Великий Лес, он давно уже всё решил, долгая жизнь проходила сейчас перед его глазами, и яркие картинки, выдаваемые его бездонной электронной памятью, теперь тревожили его чувства гораздо сильнее, чем исход сегодняшнего побоища. После встречи с Прототипом во время похода к Дальней Тверди, одного из многих заброшенных подземных городов на планете, Крейцер осознал вдруг себя в мире абсолютно аналоговых, не поддающихся упорядочению, величин и событий, и, добравшись в исступлении до Технограда, снял с себя всё лишнее нагромождение каскадов электроники, оставив лишь самое необходимое – искусственные конечности и наращения памяти, дающие ему воспоминания тёплых моментов, что происходили в его долгой жизни. Никаких усилителей, никаких расширителей и ускорителей сознания, он человек, а не машина, да и Ситтролайном Крейцер пользоваться постепенно перестал, ему не снились больше бескрайние космические пространства. Всю эту тяжесть технологий, в одночасье оторванную от него, он навсегда запер в металлический шкаф, не выкинув это просто из-за того, что вся эта электроника была частью его самого, частью его изломанной души. Крейцер прекрасно понимал эту невыносимую мысль.
Он стал интересоваться литературой о верхнем мире, прежде абсолютно чуждом ему и неприятном, сером и страшном. Крейцер тратил дни и недели, лишь читая и читая, запершись в своей просторной квартире в одном из высоких шпилей, пока всё, что было изучено по этой теме, не закончилось, пока он не дочитал до корки самой последней из написанных когда-либо книг. Хоть и вся информация во всех сферах деятельности человека была оцифрована ещё сотни лет назад, книги не исчезли, превратившись в своеобразную высокую моду (ведь надо же было куда-то девать огромное количество древесины, появляющейся с вырубкой Лесничими сдерживаемого Великого Леса, угрожающего поглотить всю поверхность планеты целиком?). Комнаты его превратились в лабиринты из книг, Крейцер словно снова ощутил в себе желание жить и изучать окружающий мир, каким бы он не был именно тогда, и именно тогда, в своей квартире, при мягком приглушённом освещении, стоя посреди одной из комнат, уставившись в огромное панорамное окно с видом города, он решил круто изменить свою жизнь, отринуть прошлые восемьсот лет, словно их и не существовало вовсе, и отправиться в своё первое осознанное путешествие на поверхность. А через несколько дней, по пути к Еве, он увидел девушку, сидящую у стены здания. Мимо бесконечным потоком серой бесформенной массы текла для него толпа каких-то людей. В глазах сидящей Асоны, синих, лихорадочно бегающих, рассредоточенных, отражалась Вселенная миллиардов звёзд. Она с трудом понимала где находится и что происходит, оставаясь при всём человеческим существом. В тот день Крейцер окончательно поменял свои взгляды на жизнь, он не хотел превращаться в набор красивых внешне, разваливающихся без ремонта модулей, насаженных на умирающий мозг, как бы много времени у него не было впереди перед полным угасанием сознания, а это он считал неизбежным. Как только электро-нейрохирурги собрали Асону снова, заменив почти всё искусственное тело, он выбежал на улицу, сбив попутно нескольких человек с ног, недоумённо оглянувшихся на него, запрыгнул в салон своего Легиона и помчался прочь, дальше от своих страхов, гоня машину на пределе её допустимой скорости, едва успевая обрабатывать дорожную ситуацию сквозь бесконечное наслоение мелькающих образов, не задерживающихся в памяти, утекающих через близкие к мозгу шины данных, в компьютер автомобиля. Его обуревала гамма всех чувств, и даже слившись с автомобилем, полностью став им, он чувствовал как по щеке его-пилота внутри композитной капсулы машины текут горячие, вполне реальные, солёные слёзы.
Вернувшись домой, Крейцер доплёлся до ванны с физраствором, скинул на пол на трубы с хладогеном свою одежду и погрузился в тяжёлый, полный бреда сон. Проснулся он через двое суток другим человеком – холодный раствор замедлил все его жизненные процессы и расслабил всё его искусственное тело и мозг, и, как ему тогда казалось, душу, разрядив её словно огромный конденсатор, подключенный на нагрузку, от накопившегося напряжения. Его психика вернулась, наконец, в устойчивое состояние.
В первый по своему желанию поход на поверхность он взял лишь Разноцвет – модификацию ранее использовавшегося пистолета – Осколка Злости. На лифте он поднялся к самой верхней доступной точке города, а затем, как и обычно, через осыпающиеся постепенно тоннели добрался до поверхности, выйдя через одну из пещер. Держась за её стены, он прошёл последние метры, отделявшие подземный город от бесконечного открытого пространства. В высокой траве и задумчивости побрёл он на север, рассматривая всё, что попадалось на глаза – растения, деревья, могилы давно умерших людей, удивительных животных, разбегающихся при его приближении, стаи птиц в голубом, бесконечном небе. И Солнце теперь как будто светило намного ярче, не было нигде той серости, холодных цветов и жуткого страха перед непонятным, казавшимся изломанным, миром, сознание не рушилось теперь от малейшего чужеродного электромагнитного излучения, исходившего от животных. Чудный, невероятный мир представлялся его взору, тем более что видел его Крейцер во всём спектре, и удивление в тот день не проходило ни на секунду. Вернулся домой он в световой темноте, долго не мог успокоиться, переписывая в свою внешнюю бездонную память всё, что запомнил в этот день и, не отдыхая, поднялся на поверхность снова.
Дни пролетали незаметно, всё дальше отходил Крейцер от родного дома, всё глубже забирался в Лес, пока однажды опять не встретил Прототипа. Как и прежде, после появления в воздухе синих энергетических всполохов, разбрасывая фонтанами землю, со смертельным гулом мощнейших приводов, из-под земли выкопался главный враг человечества на Кайленхонцерте, погружая прилегающую территорию вместе с Крейцером в густой молочный туман. Крейцер пытался с ним связаться, заговорить, но упрямая машина молчала, напирая на него десятками лучащихся от света глаз, голов, заполняющих все поле зрения человека; правда, не было уже того разрушительного эффекта, что прежде, и постояв так друг напротив друга, две машины разошлись, положив, как казалось, Крейцеру, начало новой эпохи.
Жизнь обрела цвет для Крейцера, он осознал, что скоро уйдёт из города навсегда, тогда-то он и узнал о пробуждении тысяч Прототипов, тогда-то он и решил осуществить свой замысел, поучаствовав, однако, в самой битве, которую и обдумывал сейчас, стоя на поляне и “раздевшись” от своих “наростов”.
Человек медленно убрал свою искусственную руку от ствола дерева, перестав чувствовать его пульсирующую силу, привычным уже движением отряхнул свою одежду и, подойдя к стоявшей неподалёку Традесканции, долго смотрел на этот каскад искусственных тел, стоящих перед ним и возвышающихся друг над другом на фоне деревьев и поднимающегося местного Солнца. Затем он быстрым движением сел в неё, слился с этим экзоскелетом, пока не почувствовал, что он и есть шестиметровая Традесканция, а затем развернулся, также быстро подошёл к великому усилителю – Локанту, активировал его и, забравшись в тёмное нутро, соединил себя цифровыми кабелями с механизмом. Практически мгновенно в поле зрения Крейцера в темноте пробежали миллионы желтых строк кода согласования. Локант вновь перестроил свои лицевые пластины. Пятнадцатиметровый Бог зашагал к холмам Ясперса, догоняя успевшую уже отойти армию.
(Конец 3-ей главы)