В больнице чаще всего задумываешься о бренности жизни и её мимолётности.
В больнице мы рождаемся. И почти каждый из нас может в больнице окончить свои дни.
…В тот день ничего не предвещало необычных событий. Всё как всегда – встали, умылись, позавтракали. Кто-то прилёг снова на кровать досматривать сны, кто-то ушёл на процедуры. Молодая соседка по палате Маринка уселась вышивать. Изредка открывалась дверь, и женщины из соседней палаты заглядывали «в гости» поболтать о том, о сём.
Дверь открылась снова. Но на этот раз вошла не соседка из другой палаты. В палату медсёстры вкатили каталку, на которой лежала безмолвная тихая старушка.
Её бережно перенесли на койку. Койка стояла как раз посередине палаты. Старушка на койке в центре выглядела, будто флагман, ведущий все остальные койки-«корабли» за собой.
Похоже, была она в таком состоянии так давно, что уже ни на что не реагировала. Только иногда открывала глаза и моргала. Когда бабушку внесли в палату, от неё пошла такая мощная мертвящая волна. Это не передать словами, это ощущается на интуитивном уровне. Сердце сжалось при виде новой соседки: «Не жилец!».
Все мы лежали с диагнозом «пневмония». У новенькой была высокая температура. Но врач при обходе вынесла вердикт – температура от пролежней, назначила бабусе капельницы, уколы и через пять дней ей предстояла выписка домой.
И началась наша жизнь с новой безмолвной соседкой. Родня наняла для неё сиделку.
Сиделка явилась на следующий день. Женщина с восточной внешностью, одетая в старую, не слишком чистую одежду. Что-то такое было в ней, что заставляло держаться подальше. Девчонки шептались меж собой: «У неё глаза страшные».
Каждое утро сиделка приходила, обтирала старушку, меняла ей памперс, смазывала спину. Кормила, поила. Бабушка переносила всё стоически. Похоже, рецепторы боли у неё уже не работали. Она послушно открывала рот и глотала еду. Остальное время сиделка просиживала в коридоре, читала, звонила, пережидала до шести вечера. Ровно в шесть она вставала и уходила.
Но в воздухе тем временем что-то чувствовалось. Какое-то напряжение, какое-то смутное беспокойство. По коридорам больницы ходила смерть. Она уже забрала одну жертву из палаты «для тяжёлых». Ей явно было мало, она хотела ещё поразвлечься.
И вот однажды случилось нечто. В один день всех моих соседок выписали. Выписали весёлую Маринку, бабу Соню, выписали Лёлю. И я осталась наедине со старушкой. Мне стало страшно. Я физически ощущала смерть, бродящую рядом, присматривающуюся, принюхивающуюся к очередной жертве. Предстояла ночь рядом с фактически полутрупом. Я легла как можно позже. Сидела в коридоре, уткнувшись в телефон. Тянула время. Идти в палату совершенно не хотелось. Но сон необходим. Пришлось лечь на Маринкину койку поближе к выходу. Чтоб, если что, сразу к медсёстрам.
Утром первым делом взглянула на старушку. Она дышала. «Уфф, жива!» - подумалось с облегчением.
В тот же день в палату поступила новенькая. Баба Шура, бойкая, весёлая бабулька восьмидесяти пяти лет от роду. Всё пространство буквально наполнилось ей. Она громко разговаривала, громко звонила, иногда крепко выражалась. Словом, помирать ни от тоски, ни от болезни не собиралась. Мы подружились как-то сразу, общаться с ней было легко.
Сиделка в этот день, как обычно, сделала всё положенное. Она читала книжку в коридоре. Я сидела рядом, вчитывалась в новостную ленту. Ждала, пока она уйдёт. Бабуся, между тем, целый день как-то странно, с напряжением, дышала. Было впечатление, что ей не хватает воздуха. Дышала она хрипло, но сиделка никак не реагировала.
И вот ровно в шесть вечера сиделка наконец-то ушла. Я зашла в палату. Хотелось пить. Взгляд машинально упал на лежачую бабушку. Она не дышала. Из уголка рта стекала коричневая сукровица. Мне стало нехорошо. Недолго думая, я рванула в медсестринскую.
- Девочки… там… там… там бабуля, похоже, того! Умерла! – выпалила я.
- Какая? Новая или лежачая? – взвизгнула с испугом Наташа.
- Лежачая…
- Я же говорила, что она в нашу смену отойдёт…- произнесла Наташа.
Они прошли в нашу палату. Я осталась в коридоре. В этот момент мне стало действительно страшно.
Вот только что жил-был человек. Дышал, ел, пил. За спиной целая жизнь. Труд, воспитание детей. Целая жизнь – большая, трудная, но такая прекрасная. И вот – приходит смерть. И ты свидетель того, как на твоих глазах прекращается эта жизнь, эта маленькая вселенная со всеми бедами и радостями. Остаётся только бренная оболочка. Просто тело, без души и духа. Тело, которому уже ничего не надо. Которому всё равно…
…Медсёстры постояли у койки старушки. В щель полуприкрытой двери было видно, как они потрогали пульс, потом накрыли бабушку с головой простынёй. Вышли, молча приложив палец к губам. Заходить не разрешили.
Потом появилась каталка. И все тётки из соседних палат, как бы ненароком оказавшись на стульях в коридоре, лицезрели, как вывозят из палаты ещё одну жертву смерти. На их лицах читались смешанные эмоции. Страх перед этим всемогущим явлением, которое однажды придёт по душу каждого из нас. И радость, что случилось это не с ними.
Больница… Место, где лечат. И в то же время рядом всегда бродит смерть…