Пистолет «Маузер» разработали братья Федерле - Фидель, Фридрих и Йозеф -сотрудники экспериментального цеха оружейного завода «Маузер», поэтому он изначально назывался «Пистолет Федерле». В дальнейшем пистолет был запатентован на имя Пауля Маузера в Германии в 1895 г. 20 августа 1896 года кайзер Германии лично произвёл двадцать выстрелов по мишени с трёх сотен метров и был весьма удовлетворён очередным достижением немецких оружейников. Маузер, который держал в руках кайзер, был сохранён для истории с гравировкой «Почитай меня! Император Вильгельм II стрелял из меня» (Halte mich in Ehren! Kaiser Wilhelm II hat aus mir geschossen).
(из Википедии)
* * * * *
Я – маузер. Не с большой буквы, а с маленькой. С большой буквы называют создателя меня и всех моих братьев. Верней, не создателя. Мои настоящие создатели – братья Федерле. А патент был выписан на имя Пауля Маузера в 1985 году. Но мы, маузеры с маленькой буквы, похожи друг на друга, как близнецы, как две капли воды. Отличаемся только заводским номером.
Сейчас я лежу в сейфе у одного коллекционера оружия. Он купил меня у одного темного субъекта из подворотни, который занимался контрабандой оружия. Вообще, мой хозяин ходит под статьей. Но ему на это наплевать. Отмажется. Как ему кажется. Просто я лежу на заявлении в полицию, что меня нашли именно сегодня на обочине дороги, около большого парка, и несут сдавать. Каждый день хозяин пишет новое заявление. Верней, у него много бланков, он просто каждой утро проставляет новую дату и кладет новый бланк под меня. На случай обыска. Хотя за что проводить обыск? Мой хозяин человек аккуратный. Не вяжется ни в какие переплеты. Тихо работает. Он – антиквар. Покупает и продает старые картины, статуэтки, разный раритет. А меня держит на всякий случай. Вдруг к нему ночью в дом будут ломиться неизвестные? Которые скажут ему: «Давай бабки! Все!». А он ответит: «Они все в сейфе, только я могу открыть!». Пойдет открывать – а тут я, со снятым предохранителем и взведенным курком.
И досланным патроном. Резко развернется, и уложит самого опасного. А остальные разбегутся. Конечно, это все в его мыслях. Лучше потом отсидеть, чем самому лежать под землей. Но на деле все может совсем по-другому пойти. Я-то знаю, на мне столько трупов висит – не пересчитать. Еще, почитай, с гражданской. Хотя все трупы нигде не числятся. И в базах данных по оружию я не засветился.
Это все - дела давно минувших дней. Помню, лежал я в деревянной кобуре одного комиссара. Ему командир меня подарил. Лично отобрал у белого офицера, которого из меня же и пристрелил. Так вот, лежу в кобуре и слышу: «Открывай, контра, за тобой пришли!». Какой-то слабый голос послышался, скрип двери. Мой хозяин вошел, походил по комнате.
- Хлеб есть? Мука? Все вытаскивай!
- Откуда у меня? Смотри – семеро по лавкам! Нам бы кто дал, товарищ комиссар! Детишки с голоду пухнут. А ты хочешь последнее отнять. Так нет же его, последнего то! Все подчистую съели на той еще неделе!
- Съели, говоришь? А что это у полатей, где твои сосунки валяются, крошки хлебные по полу рассыпаны? Давно бы съели – их мыши ночью подмели бы! Значит, недавно ужинали. А ну, доставай из закромов, гнида, а то сейчас пойдешь к своему Николаю-угоднику на небеса! – и выхватил меня! Я увидел испуганные глаза бедного бородатого человека, совсем не похожего на буржуя. Тот заметался, а потом бросился на колени.
- Убивай, начальник – нет ничего! Вот те крест! – и стал исступленно креститься, и бить поклоны, гулко ударяясь лбом о некрашеные деревянные половицы.
Тем временем сзади, за спиной комиссара, раздался скрип отдираемых досок. Видимо, его подельники вскрыли пол.
- Товарищ комиссар, здесь аж цельных два мешка муки!
- Вот зараза! Я же тебе говорил – добром отдай! – заорал мой хозяин.
В этот момент крестьянин бросился вперед и обхватил голенища сапог комиссара.
- Пощади, гражданин начальник! Христом-богом молю! Пожалей деток! Они ж с голоду помрут!
- Ну, контра, сам себе подписал приговор! – и в этот момент нажал на мой курок. Я содрогнулся, и выплюнул пулю. Она с хрустом вошла в позвоночник растянувшегося на полу крестьянина. Тот захрипел, и на его холщовой рубахе запузырилось большое красное пятно. И обмяк, отпустив ноги комиссара.
- Так будет с каждой контрой! Пошли, бойцы!
Я напоследок увидел глаза испуганных ребятишек, которые с ужасом смотрели, как убивали их папку.
Я себе до сих пор не могу простить этого эпизода. Но что делать? Мои создатели, братья Федерле, придумали нас для того, чтобы убивать других людей. Какая разница, плохих или хороших? Смерть она и есть смерть. Вот так и носим в себе эту историю. Люди думают, что мы бездушные железяки. «Волыны», как нас урки называют. Ан нет, просто мы не можем высказать все, что думаем. Иной раз думаешь – а вот вывернусь в руки у этого безжалостного убийцы, когда он будет меня чистить, и последний патрон всажу ему в лоб! Чтобы потом говорили – погиб от несчастного случая в результате неправильного обращения с оружием. И на меня никто и не подумает!
Но того комиссара тоже давно нет. В Великую Отечественную политруком был, и поднял как-то роту в атаку. - За Родину, за Сталина! – закричал, и выскочил из окопа. Но недолго пробежал, другой мой соотечественник, МG-42, прозванный «газонокосилкой», срезал его на бегу, и захлебнулся тот комиссар своей собственной кровью. А меня выронил в воронку от снаряда. А потом меня занесло грязью, засосало в чернозем. После войны лес вырос на месте того сражения. И спустя много лет нашли меня черные копатели, и взяли в оборот. Только не успел я больше отметиться – самому главному копателю понадобились деньги, и он продал меня этому антиквару, прикинувшись бомжом. Так что с комиссаром расквитался мой земляк MG-42, хотя и не поймешь, хорошим он был человеком, тот комиссар, или плохим. Убивал он за по идейным соображениям, а погиб, защищая Родину. Не так этот мир прост, чтобы делить всех на своих и чужих, на черное и белое, плохое и хорошее. Вот только жизнь человека не имеет цены. И не стоит она мешка муки. И даже тысячи мешков. И вообще, любое событие в мире имеет свои последствия. Даже убитая бабочка может потом сломать общественный строй. И вообще – погубить все человечество. Никто не знает ничего о последствиях. Верней, не хочет знать и думать. Так я думаю.