Сплю-не-сплю…, - как сквозь марлю в направлении ног беру и беру окно в прицел…, штора..., на шторе крест - плавится раскаленной об эту пору (уже об эту пору) звездой, - там, у себя и в себе, такой адской, смертельно-невозможной, а здесь - такой свойской, такой согревающей и родной, такой «красно-солнышной»…, - плавится и тень дерева-липы - выползла и ползет между «сплю-не-сплю» с правой стороны квадрата (подступает к точке перекрестия), ближе к шести заполнит подобием рваной, шевелящейся субстанции весь периметр…, - с левой ступни сбился бинт, держится на узелке (на гвоздь вчера…), - начинаю мысленно считать до трех: раз…, два…, три…, - и ………
… загорелые - из деревенской прозы - старческие руки перебирают огородную зелень, фасованную в полиэтиленовые мешки, маленькая блекло-желтая козявка ползет вверх ногами по внутренней стороне одного из них (зрение до мельчайших подробностей сканирует ее изнанку, хотя давно не читаю без очков), из пробуждающегося хаоса дальний блекло-зеленый голос кукушки, и не «ку-ку», а «гу-ку…, гу-ку…», - «бери, мой хороший, выбирай, мой сладкий!», «гу-ку…, гу-ку…»…., - это не сон, это попытка фиксации времени настоящего, - продолжение утра, только уже на рынке, - попросил у первой и пока единственной бабульки оставить мне зелень, по пучку всего, - сказал, заберу на обратном пути, и покатил на свем железном велосипеде к озеру.
Качу…
Кручу педали, перемещаюсь во времени настоящем, точнее это оно, непрерывно обнаруживая себя во мне и тут же умирая в прошлое, перемещается на кончике своей неуловимости в не имеющее классификации пространство. Издали (едва свернув с дороги на тропинку к озеру) сканирую тёть-Надю Марасаниху, - поднесла ладонь козырьком ко лбу, замерла в мою сторону - настроила пеленг в режим «свой-чужой» (два раза справа трещит неуснувший коростель), определила, двинулась навстречу...
Встреча.
Подошла-поздоровалась и не сказала, а как бы, крича, простонала, невольно возмутив время будущее: - Миш, ну, ты хоть бы номера их сфотографировал и показал на весь интернет! Их - это тех, которые в будущем времени сегодняшнего дня приедут купаться на машинах и припаркуются у самой воды (примечание автора). Что-то отвечаю, что-то еще слушаю. Слушать тёть-Надю про «их» можно бесконечно. Дом тёть-Нади Марасанихи и ее мужа дядь-Вити Марасанова самый крайний, то есть первый от воды, и потому с началом каждого лета их жизнь превращается в собачью, - они без конца собачатся с отдыхающими, а те с ними, чему свидетель я, слепни, озерные чайки да печальная Рыжуха - марасанихинская корова, единственная во всей деревни и томящаяся целыми днями в стойле (Марасановы уже редко выгоняют ее попастись на берег). Война Марасановых с отдыхающими принимает всегда своеобразные формы, порой неожиданные, с использованием подручных средств. Например, однажды они, непонятно как, приволокли на берег бетонный телеграфный столб и перегородили им проезд к воде (мотоциклистам), положили поперек дорожки - одним концом в камыши, другим к своей ограде, примотав толстой проволокой к оградному столбу, чтоб не сдвинули. После тот же столб из пущей враждебности измазали не то солидолом, не то какой-то «отработкой». В другой же как-то раз, подкатив к берегу, я сначала почуял более чем стойкий навозный запах, а потом уже увидел обильно разбросанный по траве полужидкий, явно разведенный водой, коровий навоз, - говно коровы Рыжухи короче. С неделю в том месте вместо отдыхающих гудели жирные жадно-изумрудные мухи. Тёть-Надя после мне рассказывала: «Пошла я к Клёпову (тогдашний мэр), а он мне и говорит, - поливай, говорит, Надежда, говном...!». Делаю вид, что меня начинает жрать мошкА, которая подобием неуловимых частиц - гаснущими и вспыхивающими точками - хаотично мельтешит у моего лица (у тёть-Надиного нет), начинаю театрально, в стиле «не верю», отмахиваться. Тёть-Надя слегка оборачивается к своему дому, значок с ее кофты (депутатский или бог знает какой) запускает в меня игольчатый пучок отраженно-сжатого света «желтого карлика» - родной звезды. Раздеваюсь, сматываю с левой ноги бинт, иду к воде… На ее поверхности, у самого берега, плавают густые черные пучки настриженного конского волоса…, - очередное тёть-Надино «колдовство» против отдыхающих (интересно, где взяла, к фермеру ходила, что ли?). Оборачиваюсь..., тёть-Надя, делая вид, что она ни при чем, и снова приложив ладонь козырьком ко лбу, смотрит якобы на дорогу. Переступаю ногами через пучки конского волоса, захожу глубже - ныряю. Выныриваю, плыву... Переворачиваюсь на спину, пытаюсь смотреть вверх - в глубину неба, взгляд моментально вязнет - гравитация не отпускает далеко, тянет назад… Выхожу. Стелю полотенце на траву, присаживаюсь, пытаюсь придать смысл времени настоящему - вытираю использованным бинтом левую ступню, вынимаю из рюкзака свежий бинт, зеленку, обрабатываю, прижимаю кончик бинта к ступне, делаю одну петлю, другую, не спеша наматываю, … наматываю, наматываю… … …, - она белокурая, свежая, как букет черемухи, совсем уже взрослая (ей в сентябре в десятый класс, мне во второй) несет меня на руках к нашему дому, из моей ступни (не помню какой) хлещет кровь, - баранья сухая позвоночная кость лежала в траве на берегу речки, ... они-«взрослые» играли в мяч, я бегал за ним, когда он отлетал далеко в сторону, приносил обратно и подавал ей…, - она раздетая, горячая, пахнущая летом, небом, ветром, самая красивая на земле несет меня на руках… … …, - завязываю узелок, сворачиваю старый бинт в комочек, запихиваю в кармашек рюкзака… Платок тёть-Нади мелькает слева над камышами, она идет в сторону «коряги» (другому входу в озеро), - подозреваю в карманах ее кофты пучки конского волоса…
На обратном пути с озера - через рынок за зеленью - в «горповском» магазине продавщица, потянув, подобно тёть-Наде, за ниточку время будущее, мне: - Ну уж своим-то постараемся! «Свой» не просил так уж «постараться», а просто спросил две свежемороженые скумбрии, такие, чтоб по возможности как всегда, чтоб походили на свежие. Но она именно что постаралась - не стала подавать с витрины, а пошла во внутренние «закрома», словно двинулась в само время будущее, и вернулась оттуда назад во время настоящее, и в руках у нее две, на вид именно такие, которые как всегда, - мерзлые две скумбрии, алюминиевой гладкостью похожие на фюзеляжи воздушных лайнеров, и, которые она кладет на весы, я рассчитываюсь, принимаю, запихиваю их твердые в пакет с зеленью, который они через двадцать метров велосипедной тряски пронзают насквозь - прорывают заиндевелыми головами с одной его стороны, заиндевелыми хвостами с другой. Именно в таком виде, то есть сидящим на велосипеде, с забинтованной левой ногой на педали, правой в асфальт, с пакетом, проткнутым насквозь рыбинами-скумбриями, лицезрят меня примерно через десять минут пассажиры до странности медленно ползущего поезда «Москва-Владивосток» (я оказываюсь единственным у ЖД-перехода), и никто из них, наплывающих и безразлично цепляющихся за меня взглядом, за неимением зацепиться так близко за что-либо другое, и уплывающих со своим настоящим временем от моего навсегда, не думает - «вот он какой Кабан-Петров»! Последний вагон заканчивается, - оголенная беззащитность его торца - с дверью и пустым оконцем - вызывает мгновенный приступ тоски. Дверь с оконцем медленно и неотвратимо увеличивают от меня расстояние на восток...
После ЖД-перехода мне навстречу пилигрим, такой настоящий бомж-пилигрим, и он настоящий мне: - То-то…, тише едешь - дальше будешь…!!! И так это все утвердительно и со значением, будто в прошедшем времени я ему спор проиграл. Одет - как и положено пилигриму - никак не одет, во что-то блекло-непонятное, в левой руке жест, подтверждающий сказанное, в правой веревка, веревка к тележке-скрипучке, в скрипучке хлам-гнилье…, - время, выделенное на него, за два педальных оборота исчерпывается - скрипучка затихает за моей спиной...
Подкатываю к себе, поднимаюсь по лестнице, - кажется, поднимаюсь так долго, сколько крутил педали от рынка (временная ловушка). Открываю дверь, вхожу…, - духота, не протягивает. Закрываю окно - открываю Фейсбук. В личке письмо из Франции уже в автопереводе. Вот подлинный, как говорится, его стиль: «Здравствуй мне друг! Я сделала выбор твои одинокие картины. Я долго лечилась, моя болезнь закончилась, мне осталось мало жить, у меня копилась сумма 170 000 евро, я благодарна тебе подарить». (!!+++*@!**@**&+++!!!!) - это тоже не сон и не следствие духоты, и не, тем более, могущие показаться странными примечания автора, это попытка автора подсчитать - сколько во времени будущем, после необходимых трат и подачек-откупок завистникам, останется на прожитье еще...! Имя покидающей сей случайный и скоротечный мир благодетельницы из Франции опускаю, вдруг реальный человек, вдруг..., - о Франция, о, Мари Лафоре!!! Секунду другую думаю, вернее ничего не думаю, нет, все же думаю, думаю примерно так: а, что если этот автоперевод скопировать, уже его перевести в автопереводе на французский и отправить обратно?! Знал бы французский, из любопытства бы сделал! О, духота!!! Блокирую «француженку», закрываю Фейсбук, закрываю на ключ входную дверь, скидываю с себя все-все вон... Сырые еще плавки цепляются за бинт левой ступни, как бы отбрыкиваюсь от них, ударяюсь пальцами ноги об табуретку, та стукается о другую, с другой на пол летит банка с кисточками, кисточки разлетаются по полу - банка катится куда-то под стеллаж, три секунды с вибрирующим меж зубов «бля-я-я-я…» прыгаю на правой ноге, тряся левой в воздухе. Стуканье табуреток, полет банки с кисточками и «бля…» поглощены временем прошедшим…, - пытаюсь по-прежнему придать смысл времени настоящему - опускаю левую ногу, переступаю кисточки… Стоп!, - точно так же я уже переступал 40 минут назад пучки конского волоса!!! Поднимаю пакет с зеленью и вспотевшей скумбрией, без всего на себе, прихрамывая, прохожу на кухню, вынимаю из пакета зелень - кладу в контейнер холодильника, лампочка холодильника гаснет - время прошедшее крадет ее свет (искусственная придумка, родившаяся в момент редакции текста (примечание автора)), секунду смотрю, просто смотрю в отдающий холодом мрак холодильника, секунду он тревожит…, закрываю холодильник, встряхиваю пакет, как бы дооборачиваю им обе скумбрии, открываю морозилку - кладу, закрываю, снова открываю холодильник - лампочка не горит, закрываю, подхожу к выключателю, нажимаю - свет на кухне не загорается, оборачиваюсь на лампочку - по ней ползает муха, … видимо, та самая, которая приставучая под утро спать не давала…, подношу ладони к лицу - отдают рыбой, раздвигаю ладони - начинаю смотреть вдоль по себе вниз, ползу глазами по себе медленно, как медленно полз сквозь мой блеклый городок дальневосточный экспресс, взгляду ползти вниз совершенно легко, почти невесомо (тянет гравитация), «доползаю» до пальцев ног, на большой - из-под бинта - палец левой ноги садится муха, начинает суматошно, как в ускоренной съемке, по нему ползать, только по нему, словно он измазан Рыжухинским дерьмом, оборачиваюсь на лампочку - мухи на ней нет….
- Су-у-ука! - окончательно гашу желание разблокировать «француженку»…
(июнь 2019)