Хотя и говорят, что лучший в мире чай цейлонский, но мы все же привыкли к азербайджанскому. И грузинскому. К плохому в то время быстро привыкали, поскольку где ж его взять, хорошее, чтобы начать привыкать к хорошему. То, что доходило через торговую сеть до трудового народа, и чаем уже вовсе не являлось, по сегодняшним меркам все же было-таки чаем. Все постигается в сравнении. Сквозь призму времени то, что мы сегодня потребляем, называя это пойло чаем, всего лишь крашенная в Польше полова. Что хороший чай нашего производства существует, я понял еще будучи студентом. Сашка Фогель, мой однокурсник, как-то угостил меня божественным напитком, попавшим к нему напрямик с Одесской чаеразвесочной фабрики, минуя извилистую цепочку липких рук от производителя до гастронома. Настоящий грузинский чай тоже существует. Именно настоящий грузинский черный чай и заказал мой шеф, Виктор Павлович.
Грузия — чайная страна, кто об этом не знает. И самая чайная ее часть — Аджария, с плантациями на Зеленом Мысе и фабрикой в Батуми. Только вот пьют в Батуми не чай, а кофе. Традиции турков-месхетинцев передались практически всему населению Батуми (не скажу за всю Аджарию, не знаю), чем и объясняется пристрастие к кофе. Зина, например, сначала заваривала кофе, а потом только говорила «доброе утро». Если вы отправитесь в гости, сначала вам предложат кофе, потом только поздороваются. Если вы побывали за день у двух-трех своих друзей-знакомых, то вы выпили минимум четыре-пять чашечек кофе. (Даже если по одной в каждом доме, то еще в расчет пойдет одна утром и одна вечером дома.) Под чашечкой кофе, кстати, надо понимать не пол-литровую бадью кипятка плюс 1 чайная ложка растворимого кофе и сахар по вкусу, а чайная ложка мелко молотого кофе и столько же сахара, сваренного по-турецки в 50 граммах воды.
— Сережа, Гурам сегодня будет готовить долма. Сгоняй на базар, возьми… — Зина начала перечислять травы, но, когда я стал мотать головой, продолжила иначе, — возьми все, что увидишь зеленого по одному пучку и кило помидоров! Кединских. Понял? Запомнил?
А чего тут не понять: я не дальтоник, зеленый от белого отличить могу. А до базара пешком десять минут без одышки.
Рынок в Батуми крытый и двухэтажный. Обойдя оба этажа и называя попавшийся на глаза пучок зелени «вот это», я, для контроля показав одному из продавцов купленные пучки, спросил, чего у меня еще нет из зелени. Он мне продал еще пару пучков чего-то совсем не зеленого, но из категории «зелень». Гордясь собственной находчивостью и рационализмом, я дошел почти до ж\д вокзала (это полпути) и… вспомнил про помидоры. Пришлось вернуться.
Мужик, который продал мне не зеленую зелень, удивленно улыбнулся.
— Ты что, дорогой, долма будешь готовить, а кинза-семена не взял?
— Кинзу давайте! А кединские помидоры есть?
— Сколько тебе?
— Килограмм.
— Нету.
Я посмотрел на помидор (достаточно немаленький), лежавший на прилавке. Придуривается мужик, или издевается?
— А это что?
— Это кило триста пятьдесят.
Надо сказать, что компьютер у меня на несколько секунд завис. Я никогда до этого не видел кединских помидоров. Вот дают субтропики!
Процесс приготовления долма я наблюдал неотрывно. Помогаю Гураму и стараюсь запомнить названия трав. Когда ему-таки надоело учить меня ботанике, он вспылил: «А, слушай! Зина сказала тебе "все зеленое", не запоминай зря! Какой повар, такой и долма. Все равно, как мой, не получится». Он оказался прав. До сего дня я ничего подобного не готовил. К вечеру, когда в моей тарелке оказались три маленьких голубца, завернутые в виноградный лист, я удивился, мол, почему так мало.
— Ты это сначала съешь!
После первой же штучки я понял, чем на самом деле ведутся взрывные работы в карьерах открытого типа при горнодобывающих предприятиях. Перец! Совсем не тем заряжают дальнобойные орудия: долма бьет дальше и точнее! За первым (достаточно неожиданным) впечатлением наступает послевкусие. И удовольствие. Трех штук мне действительно хватило: я и наелся, и чувствовал себя гурманом.
А потом мы пили кофе. В полости рта после малюсенькой чашечки кофе еще перчило, и я попросил вторую чашку. «Чтоб тебе плохо не было», — сказала Зина, но кофе принесла. После третьей, правда, просьбы. А потом мне было плохо. Сердце стало замирать, пропуская по два удара, губы посинели, лицо побледнело. Зина бегом на кухню за водой, Гурам, ни слова не произнеся, бегом к соседке за чачей. Вода не помогла, а после 150-ти чачи я начал дышать и порозовел. Это был первый и последний в моей жизни эксперимент с употреблением двух чашек кофе подряд. Ну, а про чачу я умолчу. Что, кстати, меня поразило, на сколько быстро Гурам раздобыл бутылку в час ночи. Оказалось, у него с соседкой договоренность: он условным сигналом стучит в ее окно (этаж-то первый), в результате появляется бутылочка. Все это молча, без единого звука. Утром Гурам рассчитывается с хозяйкой. Не придерешься, не подкопаешься.
Странным образом примерно в одно и то же время стала заканчиваться командировка наша, и начала надоедать наша монотонная «работа». Как-то за будничным поеданием утреннего хачапури в Пионерском парке Женька спросил, помню ли я, зачем мы сюда приехали. Когда я задумался, он со слезами на глазах и надломленностью в голосе: «Я так и знал, начали мы Родину забывать! Значит, пора домой ехать». Конечно пора, если самолет послезавтра.
— А ты шефу чай купил?
Даже это не испортило мне аппетит. Чай чаем, а до отъезда мне осталось два хачапури.
Памятуя про синдром чаеразвесочной фабрики, который обобщается абсолютно на всю отрасль, не только на Одесское направление, я обратился к Зине, подчеркнув в определении чая слово «настоящий».
— Нашел время, когда про чай спрашивать. Не сезон сейчас. Только собирать начали, а может еще и не начали.
— Может, в магазине каком есть?
— Ты что!? Опозорить нас хочешь? Откуда чай в магазине. Людей не смеши!
Она, погремев какими-то кастрюлями во чреве тумбочки-шкафа, у производителей кухонной рухляди это называется «разделочный стол», явила на свет Божий и пред мои грустные очи небольшой сверток, плотно упакованный в фольгу.
— На! Здесь грамм триста. Вынесен с фабрики «животным» способом в прошлый сезон.
Оказалось, что и про чай я мало что знаю. Этот чай, и я сразу не поверил, можно заваривать шесть раз подряд (чайная ложка на пол-литра воды). Не только можно, но и нужно! Получается каждый раз различный вкус. Чего не получается, так это всполоснутого пойла. Но чашечка должна быть не большой — стограммовой максимум. Вечером мы пили чай, дегустировали и внимали, как правильно к чаю относиться и правильно с ним обращаться. Век живи — век учись!
В следующий полдень Аэрофлот за полтора часа перенес нас с Женькой, вдоволь наплававшихся и набарахтавщихся в прозрачной до самого дна субтропической морской росе, в наши пыльные степи. Потом местные автобусные линии за два с половиной часа доставили до места постоянной прописки. Женя напрочь отказался в тот же день появляться на работе и отправился домой отдыхать. Устал горемыка. Шутка ли: три недели каторги! Выдохся. Я же напротив, забросив вещи домой, смыв под душем соль морскую и пыль дальних странствий, мудро разделив пачку чая по-братски и пополам, в 15-00 был замечен сотрудниками в родном научно-исследовательском секторе №…
— Завтра бы уже пришел с утра, — пожурил меня Виктор Палыч, когда я ему протянул половинку (а что, «такая корова нужна самому») самопальной упаковки «Настоящего» грузинского чая.
— А когда бы я Вам чай передал? По плану у Вас ведь завтра утром особое чаепитие.
Я стал было объяснять, как правильно заваривать, но он меня остановил.
— Завтра расскажешь. Давай документы готовь по командировке! Пока шеф не вернулся, у главного инженера подпишем.
Остаток рабочего дня я занимался отчетом, благо копии протоколов испытаний я благоразумно вытребовал на руки на судостроительном заводе.
А потом было утро. И ничего не было. Точнее, шефа моего, Виктора Павловича, на месте не было. И ждал я его до обеда. Без его подписи наверх идти смысла никакого. Субординация. Четыре часа я рассказывал сотрудникам про субтропики и достопримечательности, сам маясь от безделья. Хвалили мой «трудовой» загар (Вы еще Батютенко не видели), переживали, как в таком виде я пред начальством предстану. ОТ того и Богданенко жду, обещал сам командировочные утвердить у главного. В конец измаявшись, ушел на обед в заводскую столовку.
— Сережа, иди скорей, Богданенко зовет. На нем лица нет.
Иду. Спокойно. Все-равно дальше Заполярья не сошлют.
— Виктор Палыч, с документами все в порядке, отчет я написал, справки все приложены…
— Серега! Ты что за чай такой мне вчера подсунул?
Виктор Павлович — любитель бега. Каждое утро по «десяточке» — это как дети в школу. Пробежавшись, он любит чаю заварить, пока в душе отмокает, да с ромашечкой, да с лимончиком. Тот день ничем не отличался от прочих, разве что… чаем. Настоящим грузинским, собранным на склонах Зеленого Мыса. Шеф отбегал свою «десяточку», залил кипятком чайную ложку доставленного мною чая, добавил ромашки с лимоном и ушел в душ. Пока он минут двадцать плескался под контрастным душем, чай настаивался: ложка на стакан воды. Виктор Палыч позавтракал, чаю попил, оделся и на работу отправился. Дороги ему — максимум полчаса неспешным шагом.
ОН ШЕЛ ЭТИ ТРИ КМ ПОЧТИ ЧЕТЫРЕ ЧАСА. До моста через рельсы за минут десять добрался. За мостом начинается стена любимого завода. Тут шефа поймало. Полтора км заводского забора Богданенко шел до обеденного перерыва. Точнее, не шел, а стоял через каждый шаг, опираясь на каменный забор всем телом и стараясь набрать в легкие воздуха, который вдруг весь покинул матушку-землю. Зона там не пешеходная, по крайней мере, мало пешеходная, так что и помочь-то некому. Он бы и вернулся, да за что держаться? Спасибо добрые люди вовремя забор подогнали.
Я слушал, а мысленно ругал себя по-боцмански. Надо было вчера ему все о чае рассказать, сказалось утомление тропическим солнцем. Что теперь делать, чем помочь? Зашла Люба Яненко — наша сотрудница, старший инженер:
— Виктор Палыч, может, чаю?
Он начал кашлять. Я испугался, потом сообразил, что это не кашель. Это смех. Так кашлял, пока ни задышал полной грудью, а когда задышал, то залился настоящим полноценным девятибалльным смехом. Мы ржали долго, истерично, со слезами, со всхрапыванием, показывая друг на друга пальцами, произнося только одно: «Чаю… Чаю…» Чай чуть не отправил шефа в бессрочную командировку. И именно чай, оказывается, возвращает нас к жизни. А Люба смотрела на нас ошалело, не понимая, что здесь делают эти два работника цирковой арены, если сам цирк за полтораста верст от города давно уже дает свою прощальную гастроль.
PS. В субтропиках все другое, не только чай, кофе и помидоры. Естественно, я сейчас о растительности. Петрушка, например, там от нашей отличается, как полынь от лебеды. Лавровый лист в магазине продается, только местные его рвут с кустов лавра под собственными окнами. Кинза и у нас растет, если посадить, да вот уже на следующий год вырождается. И фиговое дерево у нас можно вырастить, только зимой надо укрывать, чтобы не померзло. А там инжир можно срывать, проходя по улице. Так у нас растут бесхозные абрикосы и яблони с вишней.
Жаль, что все реже мы имеем возможность сравнивать, испытывая на собственной шкуре, желудке, сердце…