Подарок для моей возлюбленной Чэнел Сантини
- Знаешь, Вяземскай, - рассматривая заманчиво шуршащие листки прокламаций, где, что ни слово, так " шалишь " и " не балуй ", а лакмусовые личины лукавых царедворцев чередовались прилизанными картинками с изображением какой - то шикарной блондинки в капюшоне, задумчиво произносил Пушкин, решив отныне выражаться дубово и тупо, словно блоггер, - а ведь за такую женщину, как эта прыгающая вверх блондинка, вполне стоит убить любого Шумурдякова.
Вяземский недоверчиво хмыкнул, но не успел возразить приятелю, как тут же из - за угла с видом совершенно дебильной чертовой куклы вывернула Пикачу.
- На, сука !
Пушкин скакнул к незадачливой туристке, вечно выворачивающей из - за углов в самый неподходящий миг ситуации ( а она всегда, товарищ Шанель, неподходящая, тако како эшелоны, Гиркин, маразм, совдепы и огромадные кучи перепревшего навоза, толкающие несогласие к лежанию диванами, а диван, как известно и на " Немецкой волне ", слово нерусское ни х...я, тюркское и означает совокупность лишенных хера и яиц приближенных к трону наместника Пророка на Земле, имеющих прерогативу раззявить своевременно пасть, дабы заглотнуть горсть фиников или чашу с цикутой, тут уже от понимания ситуации зависит, вон, Клара Лучко верно ее понимала и замуж вышла, а Тухачевский не догнал и расстрелялся, сука рваная, из пулеметов и залпом ), и задавил лишь пискнувшую, но неубиваемую и Заксенхаузенами лихую девку пальцами, растущими на конце руки великого поэта, оттаранил хладное тело в " Инстаграм " и там бросил его собакам, нате, жрите. Вернулся к мраморному камину, куда Вяземский уже заталкивал штангой прислуживавшего им калмычонка казачка мордвинушку, триедино совместившего нелегкие судьбы Отечества, товарищи бойцы !
- Доблесть ! - вскричал внутренний голос Пушкина и кудри поэта распространились в разные стороны, например. - Пуля - дура, гильза - сволочь. Орудовать умом и сообразительностью, граждане отечества в опасности, чтобы возможные гипотетизмом враги сами бы убыли, бля, а прибыли не вороги, но партнеры. Не халявщики Лени Голубкова, а истинные обманутые вкладчики, укупающие на грош пятаков ...
- Не гони, Пушкин, - попросил Вяземский, уже зная по опыту, что когда его товарищ начинает почесывать киянкой выпуклый лоб брошенного в камин калмычонка, то идет мысленно доблесть, заканчивающаяся обычно не оправданием доверившихся скорбному рассудку начальствующего и первоприсутствующего двадцать лет идиота различных фигур, смутных и недостоверных, как времена с нравами развратного крепостными взаимоотношениями поэта Пушкина, а Пушкин был поэт. Он это сразу подтвердил, очнувшись от мечтаний и посвящая экспромт, вынутый из галифе, той самой блондинке с прокламации.
- Гражданка Ким, где твой мордатый братец ?
Из пулеметов. Из огнемета. Из самого говенного ружья
Стрелял в ангольских негров Альвец,
Партнер Негоро и больше ни х...я.
- Мудро, - заценил стихозу Вяземский, подталкивая лаковым штиблетом свисающую из камина ногу казачка в гудящий зев. - Ты, Пушкин, про Суркова давай.
Пушкин закинул в камин азям мордвинушки триединства и загнал за Суркова, делов - то.
- Сурков из самых честных правил Пифагора
Сумел сложить каре из дам,
А рядом ходит бородатистый Негоро
И был когда - то Жан - Клод Ван Дамм.
- Ловко, - заценил стихозу Вяземский, подталкивая лаковым штиблетом свисающую из камина вторую ногу калмычонка в гудящий зев. - Ты, Пушкин, про Марию Шарапову давай.
И облизнулся, сука. Шалишь ! И не балуй, конечно. Мне принадлежит моя птичка Феникс, моя встающая на длиннющие ножки муза и любовь, моя зеленоглазая ведьма и - навсегда. У тебя, вон, целая говнопередача для колхозных ребятенков на кощунственном " Первом " имеется, там и жри говно о равноценных возможностях Потупчиков и Собчак, а на Машеньку мою не х...й рот разевать, гнида. Но Пушкин на то и Пушкин, чтоб возвернуть мне Марию взад. Соответствует Пэрис Хилтон, Питером О* Туллом, сиськами и глонами летящего сквозь космический вакуум корабля - призрака Гаврилы Бирна.
- Шарапова. Мария. Ты одна,
Как Кусумда флоридовских просторов.
Топор. КомпАс. И прочая х...ня,
А также и Негоро.
- Вумат, - заценил стихозу Вяземский, засовывая лаковые штиблеты вместе с ногами следом в гудящий зев. - Ай, - подумал он, - ноги мои ноют. Устали мои ноги, Пушкин, - сказал вслух Вяземский, устав думать, поймав недоумевающий взгляд поэта, пояснил, - думаю вот опровернуть Розенберга с Дарвиным до кучи. Выйду вот на Болдуин Уимблдонов и сразу обосрусь от старости.
- Так и будет, - не спорил Пушкин, - весь мир станет ржать по - конски над глупостью не осознающей своей исчерпанности Шараповой, снова и вновь лезущей в калашный ряд литературной Пикачу, неубиваемой никогда.
- Иншалла, - простонал в мазохистском экстазе Вяземский, окукливаясь.