Во вторую бессонную ночь я лежала в своей постели в темноте, в ожидании, не зная, чего жду. Я закрыла глаза, чтобы не видеть привидение аббата, если он решит придти. Как бы там ни было, сегодня я его не боялась. В голове у меня было слишком много мыслей для того, чтобы обдумывать ещё одну. Я лежала, думая о том, как события прошлого, к которым ты, казалось бы, не имел никакого отношения, могут повлиять на твою жизнь.
Я снова слышала шёпот миссис Хэй о предательстве и об опасности, пока она укладывала меня спать.
Рутвен. ГАури. Мортон. Имена эти пульсировали во мне.
Предательство и ножи... Рутвен и Гаури - похитители и предполагаемые убийцы. Мой отец, король, сам ещё ребёнок, не старше, чем я сейчас, мужественно сопротивляющийся тем, кто на него напал... Мортон - регент, который предал его и умер на эшафоте... Мой отец, подписывающий указы о казни, будучи ещё ребёнком...
- Никогда не слушайте сплетен, в которых его называют трусом, - предупреждала меня миссис Хэй. - У Его Величества была ужасная для малютки жизнь - неважно, королевского он происхождения, или нет. То, что он стал королём в таком юном возрасте, ничего хорошего ему не принесло. Эта Шотландия, за которую Вы сражаетесь, - свирепое и дикое место, управляемое непокорными хозяевами, которые зовут себя "дворянами"... Я не знаю, откуда у Вас в волосах такие узлы! Что Вы с ними делаете?!
Я всегда хотела ей сказать, что, будь я мальчиком, я бы хотела быть одним из таких непокорных хозяев...
Однако я была её золотой девочкой, её королевским детёнышем, её ребёнком, её жизнью. Я была её Ответственностью с большой буквы, говорила она, и это было ужасно тяжёлым грузом, который она, тем не менее, несла всем сердцем. Она должна была подготовить меня к будущему, не давая ложных обещаний радости в жизни, хотя она была щедра и великодушна в отношении этого.
Поэтому я перестала ей говорить, что чувствую. Когда я была ещё совсем маленькой, я пыталась сказать ей, что на самом деле думаю об очень многих вещах, но скоро поняла, что она будет только потрясённо смотреть на меня, как если бы кто-то обвинил её в провале, и прикажет помнить о том, кто я такая. И быть благодарной за то, что мой отец хотел сохранить меня в безопасности, какой у него самого никогда не было.
В утомительной безопасности, думалось мне. До сегодняшнего дня, когда в Комби пришли демоны...
ХЕНРИ, ТЫ СЛЫШИШЬ МЕНЯ?! МЫ ОБА В ОПАСНОСТИ...
Я отпустила мысли на волю, в ночь. Я часто говорила с братом так, как человек говорит с Богом. Хотя я и любила Хенри больше, чем Господа, я сказала себе, что Он никогда не будет ревновать. Ревность - это смертный грех. Бог знал, что Хенри достоин того, чтобы его любили. Он был идеальным, блестящим Божьим рыцарем.
Я редко видела короля, моего отца. Но, насколько я запомнила его перед тем, как он пустился в своё путешествие в Лондон, отдельно от всех, рядом со своим старшим сыном он выглядел некрасиво. Отец наш был толст и коротконог, тогда как Хенри, хотя и не слишком высокий, был худым, светловолосым, и у него была хорошая фигура. Отец был неловок, ум его был груб; у Хенри же была солдатская выправка и серьёзность взрослого мужчины.
Я знала, что не я одна была столь высокого мнения о своём брате. Во всех знатных домах, где мы останавливались по пути на юг, нас развлекали поэзией и песнями, прославляющими нас обеих, но главное - Хенри, который в один прекрасный день должен был стать клролём. В Алторпе один поэт, мистер Джонсон, написал для того, чтобы нас развлечь, что Хенри был
"...богатейший из каменьев драгоценных, без сомненья,
Застывший, яркий, как из Арктики звезда..."
Поэты просто говорили за людей, не более того. Везде, куда бы мы ни отправились по дороге на юг, раздавались приветственные крики, когда появлялся Хенри - благородный, привлекательный наследник английского трона. Каждый мальчик в Англии хотел быть таким, как Хенри. И, конечно, ни у одной девочки никогда в жизни не было лучшего брата...
"Гляди на строгий океан и думай,
Куда ты можешь повести нас дальше..."
Мне нужен был спокойный, рассудительный совет брата. Мне нужно было, чтобы он повёл меня вперёд. Я прошептала про себя слова поэта.
"ТЫ НЕ ДОЛЖЕН ПОТУХНУТЬ..."
Хотя некоторые люди говорили, что находят его неприветливым, чопорным и надменным, или даже холодным, однажды, когда мы встретились в Холируде, я увидела, что его предполагаемая замороженность произрастает из запаса скромности, который находил мало удовольствия в том, чтобы трубить о своих добродетелях. Он был куда более скромен, чем я - которая делала большое из малого, - хотя у него было много больше достоинств для того, чтобы таким быть. Я видела его, улыбающегося и машущего, милю за милей, толпам приветствующих, которые выстроились по всему нашему маршруту до Лондона, даже когда горло у него пересохло, а ресницы затвердели от пыли, взбитой таким множеством ног. Однажды, когда мы вместе с нашей матерью готовились к подобающей встрече очередного мэра и старейшин, он, склонившись над тазом воды и полотенцами, предложенными нам, чтобы мы могли вымыть лицо и руки, сказал мне: "Я не знаю, почему они меня приветствуют. Я ничего ещё не сделал, чтобы подтвердить себя им."
- Ты пропустил полоску грязи. Вот здесь, - показала я, проверяя нашу чудесную близость.
- Я обещаю вознаградить их надежды, - произнёс его голос сквозь полотенце. Снова возникло его лицо - сияющее и влажное. Я не должен их разочаровывать. Из-за того, что они на меня надеются, я в долгу перед ними.
- Ты никогда не сможешь никого расстроить. - Едва ли я смела поправить потемневший от воды локон волос, упавший ему на бровь.
Он встряхнул головой, но, тем не менее, с удовольствием улыбнулся, видя мою ярость.
- О, моя Элизабелла! Их уже расстраивает наш отец, а он ещё даже не добрался до Лондона!
Я пожала плечами. Я всё ещё слишком стеснялась попытаться ему сказать, насколько превосходил он во всём нашего отца. Исключая, возможно, своё заметное безразличие к книгам. Но, в конце концов, это было наше с ним общее слабое место. Также я размышляла о том, сколько всего знал Хенри из того, чего не знала я, и до какой степени мир, в котором жил он, был больше моего. Слегка поражённая и напуганная его неуважением к нашему отцу, я думала и о том, насколько он, должно быть, доверяет мне, чтобы говорить мне такие вещи. Он смотрел на меня своими серьёзными глазами, согревая меня, делясь своими знаниями и откровенностью со мной, своей младшей сестрой, как с равной...
ХЕНРИ?!
Лёжа в постели, я поворачивала и поворачивала на своём пальце его кольцо, вспоминая, как он дал его мне в Шотландии, высоко на скалах - выше Эдинбурга. От скачки нам не хватало воздуха. Хенри привёз молодого орла, которого он тренировал для охоты. Он вручил птицу своему сокольничему, а потом мы вскарабкались на камни скалы под названием Кот Ник.
Был тот редкий момент, когда светило яркое солнце. Тёмный остров-дракон, крадущийся в Фирт-оф-Форте позади нас, был словно причёсан светом. Спины пары чаек, перекатывающихся и кричащих ниже, у нас под ногами, вспыхивали и сверкали на солнце белым светом.
- Мы не знаем, что нас ждёт, Элизабелла, - сказал он.
- В Англии?
Он кивнул. Вместе мы наблюдали, как аккуратно сложенные уши моей любимой борзой, подпрыгивая, выныривают из длинной травы на склоне справа от нас, а потом исчезают снова.
- Король был скор, послав мне инструкцию насчёт того, как вести себя, будучи принцем, но менее щедр относительно информации о нашей новой стране. - Хенри бросил камешек с края утёса. - Госсекретарь Англии, Роберт Сесил, написал мне, предложив - если я правильно понимаю его с его осторожными словами - помочь мне выучить то, что мне надо знать. Но в настоящий момент он озабочен сглаживанием воцарения нашего отца.
- Англия будет приключением, - сказала я. - Разве ты не будешь благодарен за то, чтобы сбежать из Стёрлинга и увидеть больше?
- Конечно. - Он толкнул другой камешек. - Но я чувствую и тяжесть всего этого...
Я кивнула; но, по правде говоря, я почувствовала острую боль. Конечно, Хенри ощущал тяжесть своей новой жизни. Однажды он станет королём Англии и Шотландии - после нашего отца. Я же, с другой стороны, была только дочерью, и годилась лишь на то, чтобы выйти замуж за того или иного иностранного принца. Миссис Хэй не сказала этого так прямо, но именно это она имела в виду, говоря о том, чтобы "готовить меня к моему будущему".
- Мы не можем знать будущее, - сказал Хенри. - Мы можем надеяться, но никогда не можем быть уверены. Вообще.
Он поёрзал и засунул руку в карман, свисавший вовнутрь его бриджей.
- Я приказал сделать вот это.
Он показал мне два кольца, совершенно одинаковые, за исключением их размера, из переплетённых золотых прОволочек; наверху каждого из них была маленькая, квадратная золотая печать, на которой был выгравирован корабль под всеми парусами.
Он надел одно из них мне на палец.
- Если когда-нибудь тебе станет на самом деле страшно, пришли мне вот это кольцо.
Второе он надел себе на руку.
- А если придёт нужда мне, я пришлю тебе своё. "Я в опасности! - скажет оно. - Приезжай немедленно! Мне нужна твоя помощь!"
- Я приеду! - сказала я.
Взглянув на обе наших руки с одинаковыми кольцами, я почувствовала, что расту, пока не стала такой же широкой и твёрдой, как одна из гор, что маршировали вдали, за городом. Я стала крадущимся драконом. Я была такой же сильной, как ветер, что дул нам в спины и стирал с голубого неба облака. Мой брат Хенри не только пообещал мне свою помощь, если она когда-нибудь будет мне нужна, - он поверил, что, возможно, я буду в состоянии ему помочь.
Мы серьёзно поцеловались, чтобы скрепить наш договор.
"Я ПЫТАЮСЬ, ХЕНРИ, ХОТЯ ТЫ НИКОГДА НЕ ПРИСЫЛАЛ МНЕ СВОЁ КОЛЬЦО. ТЫ МОЖЕШЬ ДАЖЕ НЕ ЗНАТЬ, ЧТО ТЕБЕ НУЖНА МОЯ ПОМОЩЬ."
В тени своей постели я видела его, умирающего под ножами друзей человека, которого я встретила в лесу. Видела себя, цепляющуюся, словно когтями, за запертую дверь тюрьмы. Потом я превратилась в безголовую курицу, такую, как та, которую я видела на скотном дворе в Комби - её оторванная голова была брошена посреди него, жёлтый глаз до сих пор смотрел по сторонам, крылья хлопали, словно она ещё могла взлететь. Курица и голова - слишком далеко друг от друга... Всё было не там, где положено. Очертания мира дрожали, как отражение в пруду, в который упал камень. Любопытная собака прибрела понюхать голову. Я представила себе, как она хрустит у животного на зубах, и завизжала, чтобы собака шла прочь...
МОЙ ЗОЛОТОЙ БРАТ, ПОМОГИ МНЕ! БУДЬ НАЧЕКУ, СПАСАЙСЯ, НО НЕ ПОЗВОЛЯЙ НИКОМУ ПОВРЕДИТЬ И МНЕ... ВЕДИ МЕНЯ ВПЕРЁД!
На следующее утро, как всегда, за молитвами последовал завтрак. Весь день из своего высокого окна я прислушивалась к обычным дневным звукам в поместье. Никаких вооружённых мужчин, маршем идущих вниз по авеню. Никакого прибывшего из Лондона посланника на взмыленной лошади...
Если я придумала, что человек, встреченный мной в лесу, был дУхом, возможно, я придумала и человека тоже. Возможно, я сошла с ума...
После ужина я взглянула в зеркало. Бледна, да. Вокруг глаз - некоторая краснота от недостатка сна. Но в остальном - всё как обычно.
- Вы думаете, безумцы знают, что они безумцы? - спросила я Энн.
- Конечно, нет, - сказала она. - Ну, возможно... В деревне есть одна сумасшедшая старуха. Вы могли бы пойти спросить её, знает ли она, что безумна... а ещё об этом наверняка могла бы знать моя тётя. Она знает всё.
Когда пОзднее, заходящее солнце сжалось до размеров маленькой горячей красной монетки прямо над горизонтом, и я вышагивала по забрызганным грязью садам c рысившей позади меня Энн, я услышала на авеню топот копыт.
Если они пришли арестовать меня, я буду готова. Я ждала в сухой нижней юбке и в чистых туфлях, всё ещё слегка запыхавшись, когда чуть позже лорд Харингтон прислал за мной, чтобы я пришла к нему в кабинет.
Всё-таки я не сошла с ума...