Муха

Степан Хаустов
       Каждый раз, прежде чем выключить свет и закрыть глаза, мой взгляд невольно останавливался на еле заметном, слегка размазанном пятнышке…
       Ничего, кроме домашнего тапка под рукой, тогда не оказалось. Удар… – и всё было кончено, без шансов.
       Кажется, чего особенного… Сотнями давим, не замечая. А здесь… Зачем то ведь залетела, можно сказать, в гости, а я возьми да прихлопни. Может у неё дела какие… или миссия? А почему, нет? А я… Даже жалко стало. Одно успокаивало: что-либо почувствовать она вряд ли успела.
       Пятну этому, уж год. А подчистить…
       Кого перед сном мысли не донимают: о минувшем дне, предстоящих делах… Пока, наконец, не накроет пелена, а мысли не уступят место образам. Цепочка. Без неё – никак. Всё в этом мире взаимосвязано и во всём есть свой смысл. И в мухе, видимо, тоже.

       Утреннее настроение на моём лице выглядело куда улыбчивей вечернего, ибо навевало хоть и небольшими, но изменениями. К лучшему, разумеется. А так… изо дня в день по инерции: подъём – отбой. А между, – работа. И хорошо, если нескучная.
       На выходе из подъезда чуть не споткнулся… В тамбуре темно. И только в последний момент едва заметил свернувшегося на коврике полусонного Пушкина. Тот не часто, но случалось, спал в подъезде. Первое время выгоняли, потом перестали, даже подкармливать стали. Жалко, уж больно безобидный, да к тому же, с очевидной инвалидностью.
       У кого в подъезде Мурка живёт, у кого – Тузик. А у нас вот, Пушкин.

       Когда вышел, не сразу сообразил… Первое впечатление, – фильм снимают. Но какое кино без камер, съёмочной группы и ограждений… Всюду лишь толпы неподвижно стоящих, ничего не понимающих людей и застывший в ‘пробках’ транспорт. Во всём ощущалась некая тяжесть, я бы сказал, тягучесть. Воздух и тот был каким-то желеобразным, прорезиненным.
       И полная растерянность. Кажется, ещё немного – и паника. А затем и подгоняемый страхом хаос. И тогда не удержать…
       Спрашивать… – бессмысленно. Все стояли молча, запрокинув головы, не обращая друг на друга никакого внимания.
       Неплохое начало для ‘Откровения’!

       Обстановка на работе ничем не отличалась от уличной: та же растерянность и страх. Ситуацию усугубляли неработающие средства связи и электроника.
       При данных обстоятельствах, первое, что пришло в голову, – написать… Но тут же осёкся: ни инета, ни почтовых голубей в штате… Да что и кому писать? Думаю, и ‘наверху’ знают не больше нашего.

       …С первыми лучами повыползали из своих норок и ‘интеллигенты’ (которые, бывшие). И прямиком к ‘точке’, как на работу. Лучше места и не найти: буйная растительность, речка... Да и из местных, после участившихся укусов чешуйчатыми, – никто не зарился. А у них с этим всё в порядке: кровь – ядовитей любой мамбы будет! Так что ещё неизвестно, кто бояться должен…
       Ни у кого – ни документов, ни имён. Исключительно, прозвища. Но какие!..
       ‘Эвклид’, ‘Капитан’, ‘Золушка’… ‘Пушкин’ – в большинстве своём люди образованные и даже творческие (в их среде те же стихи читать – дело обычное), но никому не нужные. Просто вычеркнутые. В том числе и из всех существующих реестров. Контингент хоть и пошатывающийся, но голов не задирающий: только прямо и под ноги. Туда, где найти что-то можно, а значит и выжить. А что, небо... – так это для ‘небожителей’.

       …Происходящее напоминало удалённый гипносеанс: человек прекращал реагировать на окружающую обстановку и молча покидал помещение. Ещё шаг, два… и исчезал, испарялся. Один, другой, следующий… Ещё, ещё… Пять минут – и офис пуст.
       Неожиданно включился и мой ‘PC’… И пожалуйста: на весь экран – моя старая знакомая! И сразу обратный отсчёт: пять, четыре…

       Распогодилось. Висевшая над городом туча растаяла так же внезапно, как и возникла.
       …’БИ’ не просыхали, ненадолго прерываясь лишь для пополнения провианта. Вот и сейчас, удобно устроившись в одной из освободившихся ‘трёшек’, ждали гонца с элитарной жратвой и пойлом. Благо, всё теперь стало бесплатным. Ни кассиров, ни покупателей…
       От пятнышка на потолке – и след простыл. А на его месте, почёсывая упитанное брюшко, сидела обычная комнатная муха и с нескрываемым наслаждением слушала ‘Цокотуху’ Чуковского…
       Это был её последний из отпущенных природой день.
       Судя по всему, жизнью она осталась довольна.

26.06.2019