«Кобылица молодая»… Такая строчка уже была в стихотворении Пушкина, изданном в 1828 году, - «Подражание Анакреону»:
Кобылица молодая,
Честь кавказского тавра;,
Что ты мчишься, удалая?
И тебе пришла пора;
Не косись пугливым оком,
Ног на воздух не мечи,
В поле гладком и широком
Своенравно не скачи.
Погоди; тебя заставлю
Я смириться подо мной:
В мерный круг твой бег направлю
Укороченной уздой.
В «Коньке-Горбунке»:
Кобылица молодая
Задом, передом брыкая,
Понеслася по полям,
По горам и по лесам… (1-3 издания).
Кобылица молодая
Очью бешено сверкая,
Змеем голову свила
И пустилась как стрела.
То заскачет, то забьётся,
То вдруг круто повернётся… (4 издание и последующие).
Текст первого издания согласуется со стихами «Сказки о Салтане»:
И царица молодая,
Дела вдаль не отлагая,
С первой ночи понесла…
Таким образом, кобылица соотносится с царицей (женщиной). Но ведь уже и текст Анакреонта обращён к женщине, то есть, девушке, которая и есть «Фракийская кобылица»:
Что, фракийская кобылка, от меня бежишь, взором
Недоверчивым сверкая, точно неуч я прямой?
Погоди, узду стальную от руки ты властной примешь
И пойдешь, склонивши выю, по указанной стезе!
Ныне бег и луг цветистый на душе у баловницы:
Знать, наездника лихого не изведала доселе…
Пушкин превратил фракийскую кобылку в кавказскую. А слово "Кавказ", по Плинию- Старшему, происходит от скифских слов "Каука-Сас", что означает "белый от снега". Наша же «кобылица молодая» в «Коньке-Горбунке», - как все вы помните, - была
Вся, как зимний снег, бела…
То есть, это – та самая, первая пушкинская, кавказская, Кобылица и есть.
И кого он выводит под этой Кобылицей? Не лошадь, и не девушку. Он выводит под видом этой Кобылицы – свою Музу. И в первом, и во втором случае, Кобылица молодая – это Муза Пушкина.
Она явилась впервые 13-летнему мальчику, взвившись над сгоревшей его Москвой. И, - добавим, - долетев до Царского Села… Ведь всё это: пожар Москвы, отступление Наполеона, - Пушкину пришлось переживать заочно, в его «монастыре» - Лицее. Он не видел Москвы с 12 до 27 лет, - 15 лет, - огромный срок!! Он, конечно, не сразу понял, что его Муза – Москва, - да, - просто сама Москва, - её Душа. Потому и оседлал Кобылицу «задом-наперёд». До определённого времени, - то есть, - до двух лет заточения в Михайловском, - муза Пушкина ориентирована была на западные образцы, - будучи исходно, по самой природе своей, - Московской Музой. Просто это надо было осознать, понять. А поняв, - начать писать московскую драму – «Борис Годунов». Нас могут уличить в противоречии: только что мы написали, что это – кавказская Муза, переделанная Пушкиным из фракийской девицы Анакреонта, и вот уже она – Москва! Но у Пушкина всё синкретично, всё взаимопроникаемо и разнопланово при этом. В 8-й главе «Онегина» Муза пребывает в разных местах – и в разном качестве. В том числе, и как Ленора скачет с поэтом по скалам Кавказа:
Как часто по скалам Кавказа
Она Ленорой, при луне,
Со мной скакала на коне!..
Не забудем и то, что «Кавказский пленник» - первая «взрослая» поэма Пушкина. Первая из его романтических поэм. Первая поэма, в которую он буквально вложил душу, влил свою кровь. (Поскольку самая первая – «Руслан и Людмила», - «была ещё холодна», - ещё не жертвенна; в ней судьба и лира ещё не слиты).
Удивительно, как исследователь этого же вопроса Сергей Ефимович Шубин, подойдя уже вплотную к разгадке образа Кобылицы, - делает шаг в сторону и говорит, что Кобылица – это Е.К. Воронцова! То есть, - затуманивает своё же почти открытие. Потому что – ну и что, Воронцова! И к чему она? И почему – она?...
Шубин доискивается в Кобылице до образа Гекаты, - трёхглавой античной богини, являвшейся по ночам на перекрёстках дорог в виде кобылицы. ( Сергей Ефимович утверждает, что белой. Мы не нашли прямых утверждений о именно белой масти Гекаты-лошади). Далее, исследователь развивает свою мысль и рассуждает, что Геката вполне может быть царицей Ада – Прозерпиной. Опираясь при этом на слова Пушкина из 8-й главы «Онегина» о том, что поэт «читал охотно Апулея». А именно у Апулея в 11 главе «Метаморфоз» образы Гекаты, Прозерпины (и ещё многих античных богинь) объединены в одном образе Исиды. Ну, а Прозерпина – «Ада грозная царица», - это Воронцова. И всё. То есть, по Шубину, Пушкиным здесь, в «Коньке», просто описан половой акт по отношению к жене генерал-губернатора Одессы... Грустно... А так близка была истина!
Об этом можно прочесть у Ефремова в его «Таис Афинской». До того, как появилось трёхглавое божество Гекаты, «Богиня-кобыла превращалась в трехликую богиню-музу. Ее три лика соответствовали Размышлению, Памяти и Песне. Лишь впоследствии, когда женские божества уступили мужским, трехликая Муза стала Гекатой, а Девы-Музы умножились в числе до девяти и находились в подчинении у Аполлона — водителя Муз».
А ведь начало 8 главы «Онегина», где упомянут Апулей, посвящено именно Музе Пушкина, - о чём мы уже говорили выше.
В те дни в таинственных долинах,
Весной, при кликах лебединых,
Близ вод, сиявших в тишине,
Являться муза стала мне.
Удивительно, что и лебеди так же согласуются с нашей белой кобылицей. Таис Афинская у Ефремова говорит далее, узнав о трёхликой Музе-кобылице: — Теперь я понимаю, отчего древние имена нимф и амазонок звучат так: Левкиппа — белая кобыла,… ». Далее нам не надо. Нас интересует только эта, белая, - Левкиппа. То есть, про саму Левкиппу мы ничего не нашли. Но вот про левкиппид, - да. Это были дочери Аполлона (являвшегося к любимой в образе лебедя) и нимфы Леды. Вот как пишет о них Я. Голосовкер:
«Оборотнями были сестры Левкиппиды: могли они превращаться и в лебедей, и в белых кобылиц. И так похожи были издалека те лебеди на кобылиц, что нельзя было никак различить, лебеди ли плывут по небу или то крылатые кони: и шеи у коней лебединые, и крылья у них лебединые, и ноги они поджимают по-птичьи».*
«При кликах лебединых» стала являться Поэту муза; она же явилась в сказке – как белая Кобылица…
Так в белоснежной Кобылице объединились и «кавказская» и «московская» «Кобылицы молодые». И всё это – Пушкинская Муза.
Но Кобылица в «Коньке-Горбунке» названа ещё и «саранчой»!
Саранча, кстати, так же сходна со свежевыпавшим снегом (но уже не зимним!).
Можно сказать, что образ Кобылицы «Горбунка» - образ универсальный; полный.
Она (Кобылица) объединяет в себе несколько «начал», - то есть, - каких-то рубежей, когда Пушкин что-то начинал как Поэт. Так, в 1812 он, по-видимому, начал ощущать себя именно русским поэтом: «начал писать с 13-летнего возраста…». В 1820 он начинал как романтик, - поэмой «Кавказский пленник» («Кобылица молодая, Честь кавказского тавра…»). А в 1824 году начинал как профессиональный литератор, - и выйти в отставку и заняться исключительно литературой его заставила именно унизительная «поездка на саранчу». Вот такая саранча!..
И всё это – пушкинская Муза, - которая появилась на поле Русской Словесности и произвела на нём революцию. И оттеснила во вторые, третьи, четвёртые и т.д. ряды всех прежних поэтов. По отношению к ним, этим поэтам, она – «воришко». И даже – не только воришко, но и – сам чёрт!
*Яков Голосовкер. Сказания о титанах.
Продолжение: http://www.proza.ru/2019/06/30/1331
Иллюстрация - черновик А.С. Пушкина стихотворения "Подражание Анакреону". Взята из интернета.