Глава 4. ГОРОД.
Это понятие куда более сложное, чем предыдущее. Город - это Дом из множества домов, огромный Человек из множества людей. Дом - это душа, т.е. носитель идеального. Она есть совесть, высшие потребности, религиозное чувство, духовная любовь, божественный принцип эволюции, то, что наследует опыт личности и стремится к бессмертию. Город же - разум и закон, логика и целесообразность, сила и власть, государство и политика,
организация, связь и управление.
Как известно, первые города появились примерно 5 тыс. лет до н.э. и положили начало всей современной цивилизации. В ее основе множество факторов, главнейшим из которых послужило разделение труда. Поэтому нынешнее определение Города выглядит примерно так:
«Го;род — крупный населённый пункт, жители которого заняты, как правило, не сельским хозяйством. Имеет развитый комплекс хозяйства и экономики. Является средоточием архитектурных и инженерных сооружений, обеспечивающих жизнедеятельность постоянного и временного населения города».
Однако в таком определении нет и десятой доли того, что составляет суть этого сложнейшего и многогранного явления, в котором самым тесным образом сплелись физика и метафизика, реальность и мистика, искусство и культура, наука и религия, свобода и принуждение.
Удивительно, но Город, не будучи по определению живым существом, является им по сути. Да и вся наша современная цивилизация - это в первую очередь цивилизация урбанистическая. Она многолика, разнородна и лишена внутреннего единства. Каждая из ее составляющих имеет свою историю, свой характер, свою разумность, свой темперамент, свои направления развития, свои культурные и духовные ценности.
Существует мнение, что жизнь Города и его душу создают (или определяют) населяющие его люди. Однако это далеко не так. Потому что существует еще одно понятие - Дух Города. А он абсолютно разный даже в пределах одного государства. Сравните Москву, Ленинград, Казань, Свердловск, Новосибирск, Рязань, Грозный, те же Магадан и Набережные Челны, и вам станет ясно, о чем я говорю. Или Санкт-Петербург, Петербург, Петроград, Ленинград и город нынешний.
В древние времена и времена средневековья города одновременно являлись и государствами. Однако, будучи независимыми, многие из них присоединялись к формальным или неформальным союзам, возглавляемым наиболее влиятельными членами таких союзов.
Иногда империи или союзы (конфедерации и федерации) создавались путём прямой военной аннексии (например, Микенская цивилизация или Римская республика), в других случаях создавались как добровольные или полудобровольные альянсы для взаимной защиты (Пелопоннесский, Афинский и Беотийский союзы).
В средневековье города-государства — вольные города и города-коммуны — были особенностью Германии, Италии и Руси. Многие из германских вольных городов входили в Ганзейский союз, который был существенной силой в течение ряда столетий.
Из приведенного отрывка отчетливо видно, как понятие Города быстро прирастает следующими - Вольное Поселение, Вольный Город и Город-Коммуна; союз, конфедерация, республика, цивилизация; добровольность, договоренность, военная аннексия.
В ходе исторического развития все эти определения слились воедино, образовав общее понятие цивилизации. Произошло это во времена Римской республики и уже тогда предполагало союз Города и Мира. Всем важнейшим документам и обращениям обязательно предшествовало адресование «Urbi et orbi», т.е. Городу и Миру.
Последним элементом, завершившим это многовековое строительство, стала культура, т.е. «процесс создания и развития общественного человека во имя реализации своей родовой (сущностной) природы при помощи созданных им материальных и духовных средств, процесс самосозидания человека в его общественной жизни; мера человеческого в человеке».
Конечно, вышесказанное - лишь некий набросок, отдельный фрагмент, произвольно выделенный из общего контекста. О целом же можно говорить бесконечно много, ибо и цивилизация, и культура, и государство, и общество не просто отдельные составляющие некоего общего. Внутри самих себя они также и Дом, и Город, и человек, и семья тоже практически неисчерпаемы. В целом же мы вполне можем сказать - вот он, наш ДОМ ЗЕМНОЙ… Такой, каков он есть и такой, каким мы его построили…
Однако во все времена находились люди, вдруг начинавшие тяжко и мучительно сомневаться. Потом с ними неизбежно происходило то (или примерно то), о чем я рассказал в «Истории о Пропавшем Доме». Оказалось также, что «потеря Дома» означает потерю себя, поиски Дома - путь к самораскрытию (самоактуализации) и самосовершенствованию, а обретение Дома - нахождение себя истинного. Причем (что крайне важно) не «себя в себе самом», а себя как неотъемлемой части Общего.
ИБО ДОМ НИКОГДА И НИ ПРИ КАКИХ УСЛОВИЯХ НЕ МОЖЕТ БЫТЬ ПУСТЫМ И БЕЗЖИЗНЕННЫМ. ИНАЧЕ ЭТО НЕ ДОМ, А НЕЧТО ИНОЕ.
Вы возразите: «Но ведь Человек-дом - тоже множество; в нем вполне хватает и дел, и замыслов, и мыслей, и чувств, и фантазий, и желаний. Как все это можно потерять? Куда идти? И для чего идти? Особенно если в конце концов придешь к самому себе?»
Хороший вопрос… Очень неоднозначный и очень, очень сложный. Ибо замыкается на самую главную тайну нашего существования. Ту, которую природа отнюдь не спешит открыть нам; ту, которую мы должны непременно понять сами.
Поэтому обратимся к достаточно простому примеру. В качестве предисловия к этой главе я выбрал одну из самых любимых песен 60-х годов, которую знало и исполняло практически все молодое поколение. И не только молодое. Что же в ней было такого необычного?
Горы далекие, горы туманные, горы,
И улетающий, и умирающий снег.
Если вы знаете - где-то есть город, город,
Если вы помните - он не для всех, не для всех.
Странные люди заполнили весь этот город:
Мысли у них поперек и слова поперек,
Из разговоров они признают только споры,
И никуда не выходит оттуда дорог.
Вместо домов у людей в этом городе небо,
Руки любимых у них вместо квартир.
Я никогда в этом городе не был, не был,
Я все ищу и никак мне его не найти.
Если им больно - не плачут они, а смеются,
Если им весело - вина хорошие пьют.
Женские волосы, женские волосы вьются,
И неустроенность им заменяет уют.
Я иногда проходил через весь этот город -
Мне бы увидеть, а я его не замечал.
И за молчанием или за разговором
Шел я по городу, выйдя и не повстречав.
Поездом, поездом, поездом нет, не доехать.
И самолетом, тем более не долететь.
Он задрожит миражом, он откликнется эхом.
Но я найду, я хочу и мне надо хотеть.
Юрий Кукин.
Что скрыто в этих словах? О чем рассказывает нам автор? Что это за «мираж»? Эхо какого голоса мы слышим? Куда он зовет нас? Почему Город не для всех? Что за люди живут в нем и в чем их отличие от других людей? В чем заключается их истинная, а не придуманная «странность»?
Кто, как и когда построил этот Город? «Комиссары в пыльных шлемах»? Мечтатели всех времен и народов, пророки Серебряного века? Создатели «Алых парусов» и «Голубых городов»? Творцы средневековых утопий? Жители страны победившего социализма? Строители «светлого коммунистического будущего»?
Однозначного ответа на этот вопросы нет. С уверенностью можно сказать лишь одно: да, родилась эта песня в эпоху социализма. Победившего, развитого либо «с человеческим лицом» - не суть важно. Однако она была не о социализме и уж тем более не о светлом коммунистическом будущем.
Можно сослаться на оболганную, оплеванную и растоптанную сапогами критиков романтику или исследовать «молодежную культуру времен оттепели 60-х». Однако это ничего не даст нам, пока мы не вспомним: «Культура есть процесс самосозидания человека в его общественной жизни; мера человеческого в человеке».
Итак, «МЕРА ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО В ЧЕЛОВЕКЕ»...
Мы выросли в стране, где была создана самая странная религия и самое странное общество из всех известных человечеству. В ней не было места ни церкви, ни религии, ни духовности, хотя было Учение, был Бог-во-плоти и был некий обещанный Рай.
Обществу были предложены коллективистские, социалистические и коммунистические ценности, призванные заменить ценности общечеловеческие, гуманистические. На тех же, кто придерживался принципов гуманизма (и, особенно, пацифистов) смотрели весьма неодобрительно…
Мало кому известно, что Всеобщая Декларация Прав Человека, предложенная ООН в 1948 году, была ратифицирована в России лишь в 1991-м. И не потому, что она была «буржуазной», а перечисленные в ней ценности, права и свободы были ценностями, правами и свободами западного мира. Просто в ней не было ничего про социализм и коммунизм, а о самом существовании этой декларации в СССР узнали лишь в 1958-м… Такого же понятия, как духовность, практически не существовало.
Вместо них были научный коммунизм и столь же «научный» атеизм. Я прекрасно помню эти годы и с полной ответственностью могу сказать: уже тогда, в начале и середине 60-х, и первое, и второе представлялось некой абстракцией, чем-то таким, что не имело к нашей реальной жизни никакого отношения. Поэтому «Город» Ю. Кукина не мог относиться ни к «Граду Земному», ни к «Граду Небесному». Столь же чуждым он был и западничеству, и диссидентству, и столь модному тогда авангардизму.
Он в первую очередь был СТРАННЫМ. Таким же странным, как книги А. и Б. Стругацких, о творчестве которых один известный партийный функционер сказал: «Книги они писали хоть и коммунистические, но явно АНТИСОВЕТСКИЕ».
Совсем недавно мне захотелось вновь перечитать кое-какие вещи этих литературных Учителей прошлого века. И вот, когда я читал их «Полдень, ХХ11 век», у меня возникло странное ощущение - будто я вырос из того, чем ранее так восхищался, во что верил и в чем хотел бы жить. Нет, «Полдень» не превратился в «детскую литературу», не был ни наивен, ни примитивен. Было ясно лишь одно: в ходе времени он трансформировался в классическую утопию.
Однако это была особая утопия, лишенная категоричного «нигде», «никогда» и «ни при каких условиях». Это была ВЕРОЯТНОСТЬ, не подкрепленная реальностью факта, но не отвергающая саму его возможность; была манифестацией некого удивительного закона Бытия, согласно которому «несуществующий мир» одновременно представал как почти существующий; был воплощенной мечтой, «страной обетованной», живой моделью для совершенно реального земного строительства.
Однако времени для сотворения этого будущего оставалось слишком мало. Время в материи утопии вообще ведет себя совершенно непредсказуемо. То его мало, то бесконечно много, то оно становится дискретным, то куда-то вообще исчезает. И это при том, что ПРОСТРАНСТВО для реализации утопии остается одним и тем же!
Именно поэтому любая классическая утопия рано или поздно превращается в «социальный утопизм»; реальное и прагматическое приходит на смену умозрительному и мифологическому. Построение альтернативного мира усилиями мысли и воображения сменяется революционными методами его преобразования ради осуществления неких высших принципов. А те уже имеют самое отдаленное отношение к реальным человеческим потребностям, мечтам, желаниям, чувствам, жизням и судьбам.
Что же касается самих принципов (например, изложенных во Всеобщей Декларации Прав Человека), то они чаще всего так и остаются лишь благими намерениями. И мы вновь повторяем: «Хотели, как лучше, а вышло, как всегда»…
Чтобы выйти из этой странной ситуации, мы просто вынуждены предположить: у каждого сущего есть свое отражение на ткани бытия, свой «тонкий», нематериальный двойник. Иногда мы его видим, иногда нет; иногда ощущаем его тихий зов и начинаем беспокоиться, куда-то собираться, о чем-то мечтать, к чему-то стремиться.
Как правило, к чему-то необычному. Потому что «обычного» и так выше головы. Увы, но истинно «необычного» в нашей жизни слишком мало. На всех не хватает, поэтому нам остается лишь «выезжать на природу» с ее неизменными шашлыками, пивом, купанием, костром, и т.д.
И дружно начинаем петь:
Понимаешь, это страннно, очень странно,
Но такой уж я законченный чудак.
Я гоняюсь, я гоняюсь за туманом,
И с собою мне не справиться никак.
Люди сосланы делами,
люди едут за деньгами,
Убегают от обид и от тоски.
А я еду, а я еду за туманом,
За туманом и за запахом тайги.
Понимаешь, это просто, очень просто,
Для того, кто хоть однажды уходил.
Ты представь, что это остро, очень остро -
Горы, солнце, пихты, песни и дожди.
Пусть полным-полно набиты
мне в дорогу чемоданы -
Память, грусть, невозвращенные долги,
А я еду, а я еду за туманом,
За мечтами и за запахом тайги.
А потом смущенно замолкаем. Ибо понимаем - наше «бегство от Города»- иллюзия, самообман, мираж. Ибо все это - дела, деньги, долги, обиды, как и тайга, песни, туман, дожди - все это декорации, антураж, постановочные средства. Истинным и неизменным остается лишь одно: ЕДУ ЗА МЕЧТАМИ…
Да и не было у нас причин бежать от городов. Полвека назад они были совсем не похожи на нынешние, а те, что строились своими руками (такие, как Братск, Ангарск, Тольятти, Набережные Челны и многие другие) требовали самого неусыпного внимания. Да и вообще в те времена было куда податься и где применить свои силы на шестой части земного шара…
Объявить все это погоней за «Синей Птицей» язык не поворачивается. Хотя бы потому, что подавляющее большинство проектов и начинаний 60-х и 70-х реально воплотилось в жизнь. Тогда как же объяснить феномен Города, который «не для всех, не для всех»? Откуда появились в нем необычные поэты, музыканты, писатели, архитекторы, ученые, актеры, исполнители бардовской песни, режиссеры, сценаристы и множество других странных людей?
Думается, что для понимания столь небанального явления и объяснения должны быть столь же небанальными. Их не так уж и много. Первое - реальность 60-70 –х годов категорически не предполагала демократизации, либерализации и деидеологизации по западному образцу и неуклонного следования идеалам общества всеобщего потребления.
Это было время, когда ДЕЙСТВИТЕЛЬНО НАЧАЛОСЬ СТРОИТЕЛЬСТВО НОВОГО ЧЕЛОВЕКА, НОВОГО МИРА И НОВОГО ОБЩЕСТВА. Причем совсем не таких, которые предписывались коммунистической доктриной. Следовательно, строительство это было смертельно опасно для власть предержащих. Что было дальше, мы прекрасно знаем…Самое время вспомнить:
«Всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет; и всякий город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит. И если сатана сатану изгоняет, то он разделился сам с собой: как же устоит царство его?». (Матф.;12:25–26).
Вариант второй. Всем известна пословица: «Свято место пусто не бывает». Похоже, что именно таким местом становился (или мог стать!) СССР 60-70 годов. Однако отнюдь не в церковно-религиозном смысле. Просто духовный мир, не имея возможности традиционного проявления, пошел своим, весьма необычным путем и начал стремительно прорастать там, где для этого создались благоприятные возможности.
70-тилетнее отлучение от церкви не сделало из большинства граждан СССР воинствующих атеистов, однако превратило наше сознание в некий «чистый лист», готовый к восприятию новой концепции мира. В ней, этой концепции, вполне можно было не верить в библейскую версию Эдема с его изгнанием из рая и первородным грехом, непорочным зачатием и искуплением грехов человечества, но ни при каких условиях нельзя было не верить в то, что
ВЕЧНО, НЕИЗМЕННО, ЧЕГО НИКОГДА И НИКОМУ ИЗМЕНИТЬ НЕ ПОД СИЛУ.
В то, что всегда будет звать нас к себе, помогать в самые трудные моменты, давать силу и уверенность в завтрашнем дне. Это и будет наш Дом Земной, Наш Город Солнца, естественно переходящий в Город и Дом Небесный… Даже тогда, когда романтика юности и молодости осталась далеко позади. Там осталась романтика, мы же по-прежнему верим в Город. И будем верить до конца дней своих…
Ночь и тишина, данная навек.
Дождь, а может быть, падает снег.
Всё равно, бесконечной надеждой согрет,
Я вдали вижу город, которого нет.
Где легко найти страннику приют.
Где наверняка помнят и ждут.
День за днём, то теряя, то путая след,
Я иду в этот город, которого нет.
Там для меня горит очаг,
Как вечный знак забытых истин.
Мне до него последний шаг,
И этот шаг длиннее жизни.
Кто ответит мне, что судьбой дано?
Пусть об этом знать не суждено.
Может быть, за порогом растраченных лет
Я найду этот город, которого нет.
Там для меня горит очаг,
Как вечный знак забытых истин.
Мне до него последний шаг,
И этот шаг длиннее жизни.
Лисиц Регина.
Вот так. Иногда поэзия может понять и высказать то, что никакому, даже самому серьезному исследованию, не под силу…