«Моря» и «суша»
(Третий день творения)
1:09 И сказал Бог: да соберется вода, которая под небом, в собрание едино,
и да явится суша. И стало так. И собралась вода, которая под небом, в собрания своя, и явилась суша.
1:10 И нарёк Бог сушу землёю, и собрания вод нарёк морями. И увидел это Бог, как добро.
Итак, приступаем ко «дню третьему» Шестоднева, описываемому библейским поэтом в пяти строфах, с 9-ой по 13-ую.
Напомним, что библейская поэзия творения - это не естественная история и не натурфилософские рассуждения! - Не информация к запоминанию. - А чувственно-образное переживание процесса пробуждения мысли (мышления) в «сознании». Описывая нам это пробуждение, библейский поэт открывает для нас глубинное нравственное устроение нашего «сердца».
Он обращается к нам от имени Откровения, ибо ему открыто о нас самих, то, неведомое нам, которое невозможно познать никакими усилиями «ума». Поэтому, в попытках проникнуть в тайны библейской поэзии, нас ожидают «интеллектуальные тупики», стимулирующие «молчание ума». И это необходимо потому, что иначе мы никак не приобщимся к тому «молчанию мысли», с которого начинается бытие «сознания». И не откроем себе ничего из того «нового» и «откровенного», которое содержится в библейской поэзии Шестоднева.
«Единый день» творения продолжает раскрываться перед нами!
Как происходило раскрытие «тайн единого дня творения»?
Сначала мы узнали важнейшую «новость» о том, что наше мышление причастно «небу» а не только «земле». Затем, нам рассказали о том, что само наше мышление существует по причине нашей «духовности». Наша мысль стала возможной потому, что Дух, - «носясь над водой», - желал проникнуть в эту «бездну».
К чему же это привело?
Какие способности нашего «сознания» появились с самого начала исполнения этого «желания» Духа?
Первая из них - это «вера» в благое бытие. Она соединяет в единое целое «совесть» и «ум». «Вера» отдаёт «совести» первенство во взаимодействии мысли и нравственности.
Вторая из самых начальных способностей нашего «сознания», содержится в его «тайне» - внеинтеллектуальной таинственности - способности мыслить образно, а не только абстрактно. Абстрактное мышление не является изначальной способностью нашего «сознания». И, по этой причине, не связано, бытийно, с нравственностью, - так, как образное мышление.
Третья способность нашего «сознания», относящаяся к числу начальных способностей, заключена в «свободе». «Свобода» - это способность отличать «свет» от «тьмы». Способность воспринимать и удерживать, вмещать в себе благодать, которая приносит «свет». Возможность нести в себе Дух, то есть быть «духовным».
Четвёртая, из числа начальных способностей нашего «сознания», заключается в «небесной» устремлённости и нравственной направленности нашей «свободы». Наша «свобода» превращается в свою противоположность при отсутствии у «сознания» стремления к «небу» и нравственности.
***
О чём рассказывает нам третий «день»?
А «день» третий открывает перед нами основные и начальные аспекты социального бытия «сознания». Подвигает нас в сторону материализации мышления. Туда, где наше мышление становится видимым. И эта социализация, и визуализация мысли, конечно же, скрывается в новом символе библейской поэзии. Поэт, сразу же, ставит нас перед новым «тупиком» для нашего интеллекта! - Прямо-таки «сталкивает лбами» наш «ум» с новым поэтическим образом…
Строфа 9-й Шестоднева начинается такими стихами: «И сказал Бог: да соберётся вода, которая под небом, в собрание едино…»
Новый поэтический образ заключён во впервые используемом поэтом литературном приёме, который состоит в намеренном последовательном употреблении однокоренных слов. Обычно, в литературе, всё равно, в речи или в тексте, этого стараются избегать. Особенно поэты. Здесь же мы сталкиваемся с нарочитостью использования подобных слов: - «соберется в собрание».
И это - только начало! В дальнейшем, этот приём будет использоваться неоднократно! Например, - «умножая умножу», «летающие да полетят» и т.д. и т.п.
Какова цель применения этого литературного приёма и что может скрываться в сочетании однокоренных слов?
В этом новом образе, библейский поэт показывает нам Бога, предписывающего «воде»: «собраться в собрание».
Предание предполагает, и предлагает нам, в использование подобного приёма, видеть - «овеществление осуществлённого». То есть приведение чего-то невидимого в «явление». Приведение в материально-физический вид того, что было осуществлено «словом» и «светом» в «молчании мысли». - В той мысленной материальности, которая и скрывается за поэтическим образом «воды, которая под небом». Мысленная и мыслимая социальная стихия появляется, и проявляется как физически материальная стихия социума.
Говоря по-иному, языком философским, «сущность» социума, имеющая непознаваемый ноуменистический характер в самой своей абсолютности и идеальности, проявляется как социальная «природа» человечества, которая имеет хотя бы частично познаваемый феноменистический характер.
То есть применение этого литературного приёма, переключает наше внимание с того, что невидимо, на то, что видимо. Объявляя нам, что с этого момента речь идёт о видимом и материальном естестве того, что содержит в себе саму мысль и само мышление. О внешних аспектах социальности человеческой «природы». - О видимом человечестве. - О «природе» социума, как такового, в его материально-физическом выражении.
***
Заканчивается начальный стих 9-ой строфы словами: - «…и да явится суша».
Что же такое «суша», в свете того, что мы говорили о символическом значении того литературного приёма, который мы назвали - «овеществление осуществлённого»?
«Суша» - это что-то видимое и зримое. От еврейского глагола «раа» и греческого глагола «харао», которые имеют значение - видеть, зреть. То есть «суша» - это явление «плотских дел человечества»! Таковых «дел», которые стали зримы. А они стали видимы после того как «вода» была «словом» и «светом» пробуждена. «Молчание мысли» двинулась из этого своего «молчания». И эта зримость чувствами «слова» и «дела», отличает человеческую «плотскость» от её предыдущего состояния. - Не «плотского», но и не «духовного» - невидимого и «молчаливого». - Можно сказать - новорождённого состояния «плоти».
Святитель Василий Великий говорит о том, что когда Бог повелевает «воде под небом» - «собраться в собрание», то есть обрести своё видимое естество, тогда слово «вода» утрачивает своё прежнее символическое значение и обретает новое. То есть «вода под небом» стала некоей вещественностью - символом «видимых дел человеческих». «Вода под небом» пришла в движение, обрела видимость, - «потекла».
Только теперь «вода», в своём символическом значении приблизилась к реальной видимой и ощущаемой нами воде. Стала тем литературным символом, который уже давно использовался добиблейскими и небиблейскими писателями и поэтами, в том числе и в мифах.
Здесь, на этом примере с «водой», нам хорошо видно отличие библейской символики от небиблейских литературных символов и образов. Библейский символ «воды», вводит нас в область «веры» и в «тайну» нравственности мышления, запечатлённую в его образной наглядности. Библейский символ обнажает присутствие «совести» перед «умом». Ясно обозначает её первенство, объявляя первичным для жизни всё нравственное. Теперь же «молчание мысли» - материя мышления, что собой и символизировала «вода» прежде, «собралась в собрание» и явила своё естество - своего субъекта. Она изменилась, пришла в движение, потекла, стала доступна времени и пространству, приобрела чувственные свойства. То есть «вода», в своей прежней символике, включала в себя потенцию поступков: «слов» и «дел». - «Сушу», которой предстояло - «явиться».
А когда вода становится видимой?
Когда течёт.
А что необходимо, чтобы вода потекла?
Воду необходимо ограничить берегами.
Так и появляется «суша».
«Слова» и «дела» делают видимой мысль»!
Сначала «слово» «являет» нам «сушу» мысли. Она становится организованной, оформленной «словом», ограниченной от многовариантности возможного её понимания, видимым явлением, - феноменом, который имеет направление своего движения. Нравственного движения, - к «свету» или к «тьме».
Направленность нашей «свободы» - текучесть «воды, которая под небом», всегда приносит свой нравственный плод. - «Дело» или «поступок» до конца феноменолизирует, нравственно обнаруживает и обнажает мысль. - Выявляет нравственное качество самой материи мышления, определяя саму суть её бытия, как блага или небытия, как неблага.
Третий «день», наконец-то, привносит в наше мышление феноменальность, доступную познанию нашего интеллекта. Но библейская феноменальность очень жёстко и жестоко увязана с образами нравственности, для того, чтобы «ум» не блуждал между чувствами и желаниями, которые рождают в «сознании» его помышления. В этом и заключена необходимость появления «суши», - для того, чтобы «собрание воды» текло в нравственно верном направлении - к «свету». И обличалось её застаивание во «тьме». Ибо только «вода» освещаемая «светом», становится носительницей блага, а значит и жизни. Во «тьме» же, «вода» погребая в себе «сушу». Превращается в болотную «грязь», становясь прибежищем «бесов» и «демонов» - пародий на жизнь.
***
Описывая «день» третий, библейский поэт ведёт речь о «духовной» потенции жизни материи мысли, сотворённой Богом. О «духовном» наполнении её чувственного и видимого измерения. Об особом «духовном» чувствовании или чувственной «духовности», которая и составляет собой саму «сущность» человечности. Она сформировалась - «дарственными усилиями божества»:
- «И сказал Бог: да соберется вода, которая под небом в собрание едино и да явится суша и бысть так».
И тут библейская поэзия преподносит нам совершенно неожиданный сюрприз!
Мы с вами привыкли к тому, что до этого момента всё и всегда происходило буквально, в точности по слову Бога. То есть если Бог сказал, как надлежит чему-то «бысть», то это чего-то и «бысть так».
Но третий «день», в этом самом «бысть так», оказывается несколько иным. Не совсем таким, как «дни» предыдущие: «день един» и «день вторый». И это ещё одно интеллектуальное затруднение для нас, но, немного отличное от тех, с которыми мы сталкивались ранее:
- «И собралась вода, которая под небом в собрания свои и явилась суша».
Здесь, в этом месте своего эпическо-поэтического повествования, библейский автор показывает нам те различия, в данном случае - количественные, которые отличают «нетварность» - вечное божественное бытие, от «тварности» - того, что сотворено. Того, что происходит в той «воде под небом», которая пришла в движение развития по «слову», положив начало течению - времени.
«Слово», прозвучавшее на «небе небес», которое есть образ «нетварности», воссияло светом в «воде над твердью», представляющей собой - единое поле мышления всего человечества. Оно было сказано для Всечеловека, поэтому и прозвучало так: - «да соберется вода под небом в собрание едино», показывая нам, внимающим поэту, то духовно-нравственное единство мысли, которое объединяет всех «под небом» в некое единое мышление - во всечеловечество.
И «вода под небом» исполняет божественное желание, но особенным образом: - «И собралась вода под небом в собрания свои».
Зачем это было нужно и к чему это привело?
Библейский поэт подводит нас к замечательнейшему литературному образу, символизирующему бесконечность и неисчерпаемость божества как любви!
Когда «вода» - мышление собралась в «собрания свои», большие и малые водоемы - «сознания», то явились миру неповторимые «берега мышления». Они показали себя в той уникальности мысли, которая присуща, как дальше скажет Писание, только этой конкретной системе «вод» - только этому конкретному «сознанию».
Проявился богатый феноменальный мир мышления, тот культурологический фундамент и субстрат, на котором и в котором стала развиваться вся человеческая культура и цивилизация. Это мир культуры и цивилизации, который стал существовать не только по всем самым различным местам «поверхности», но и на разных уровнях, «высотах» и «глубинах». Этот мир «ландшафтов» мышления, его «прибоев» и «ветров», приобрёл не только многообразие, но и получил вертикальное нравственное измерение. Он был устремлён к «небу»! «Вода под небом» действительно проявилась как целый мир мышления, который стал основанием невообразимого для нас разнообразия жизни человеческой «души», в её культурологическом, социальном и цивилизационном измерении.
Библейский поэт - художник рисует и выстраивает для нас прекрасный поэтико-художественный литературный образ - картину жизни материи мысли. И наполняет её вертикальной символикой библейской нравственности и духовности: - «И сказал Бог воде под небом собраться в собрание одно - и она собралась в собрания свои». - Эта мысленная и мыслимая картина - невообразимое обиталище жизни, которое невероятной любовью Бога к людям, стало богатейшим и бесконечным миром мыслимых «ландшафтов», - обиталищ для мысли - «сознания».
Как превосходно сказал об этом Сын Человеческий: - «В доме Отца моего обителей много!»