Это был прощальный разговор на диванчике, какие для посетителей музейных залов, поздней ночью, в фойе кинотеатра "Сыпрус", где мы ставили выставку работ фотографа. Она спросила, о чем давно хотела, просто долго не решалась, или вправду забеременела, дура, ведь предупреждал.
Она ожидала иного, она приняла бы отговорки, отшучивался я и раньше, но теперь сказал, как есть, и не потому, что смешно было встречаться по выходным и праздничным, когда она под твоим прикрытием приезжала на свидания в мою квартиру на краю города. Просто решил, разрушать их семью было подло.
Помогая развешивать рамки с фотоснимками, ты знала, о чем мы можем беседовать, посматривая в нашу сторону. Художник, руки в брюки, распоряжался: выше, ниже, ровнее. Я ловил твой взгляд, предчувствуя непоправимое, если тут же не объясниться, как бы это ни приняла моя любовница и твоя давняя подруга.
- Ты это читаешь мне? - ты сидела в кресле с ногами, обхватив лодыжки руками с маникюром восьмиклассницы, положив подбородок на колени и смотрела, как я, появившись из кухни, словно забыв, вдруг, начал читать вслух не специально, вовсе не собирался читать, само собой как-то. Впрочем, почему бы и нет?
- Ты помнишь ту ночь?
- Помню, - ты ждала продолжения.
Там, в фойе, услышать такой ответ было обидно, но ведь она видела, как нас тянуло друг к другу при встречах, когда я ждал на вокзале прибытия вашего поезда, и когда провожал с того же перрона. Сколько так могло продолжаться, и это не справедливо, - у ней мы с тобой оба, у нас тобой на двоих она, а друг для друга нас попросту не существует.
- Догадывалась?
- Да, - ты взяла вязание, давая понять, что сказано.
Но задумывалось же продолжение, его досказать, чтобы не вернувшееся ощущение пространства и времени, разделившее нас той ночью, но фраза зависла многоточием, и концовка не представлялась, будто повествование уводило туда, куда ни разу не удавалось заглянуть.
- Тебе не интересно?
- Нет, - ты смотрела на меня, будто оставалось только выбрать оружие, чтобы покончить, наконец, не тяготиться этим треугольником, прочел я мысли.
За это, чтобы потом склониться надо мной, поверженным логикой, оставшуюся жизнь пребывать виноватым, нарушил таки заповедь, и нет мне прощения, лишь жалость двух женщин, когда я объявился, и они согласились на мое существование, потому что я еще с тех времен, когда мы были молоды, живы и здоровы, но убил бы обоих.
Над этой тирадой ты не рассмеялась, подошла, положила руки мне на плечи, прижалась, давая понять и успокоиться тем, что как все было, так и будет.
Лишив надежд, и, потеряв, ее, я потерял и тебя, и только теперь, спустя столько, вот так запросто явился в теплый и уютный дом, в котором все оказалось, как представлялось, как и должно было быть, хотя никогда здесь не бывал, чтобы остаться, мы так решили, благодаря ей, которая первая напомнила о тебе, но оказалось, что ты не пожелала звонить, пообещав подумать, выяснилось, что экспресс не останавливается в поселке, где я так ждал, а прибытие поезда на платформу, где мы бы встретились, не совпадает по времени с назначенным приемом, и вещи покойного супруга, что вдова собрала донашивать, мы с ее мужем были одного роста, не получится передать, ты все не звонила, и не звонила.
- Так почему ты не поступил, как мужчина, который любит и любим? Мы бы не расстались тогда, и никто бы не был лишним, - в вопросе звучал сам ответ.
Ты намеревалась держаться подруги, оставаться в новой семье, как до меня в семье прежней. Все шло к вашей солидарности, опробованное в прошедшем, запросто примерялась в нынешнем, как будто на меня пошитый фрак покойного. Неужто они? Эту мысль я отогнал, я начну ревновать, а в результате окажусь в постели обеих.
- А что в этом такого? – Теперь ты прочла мои мысли, тебе нравилось причинять мне боль, самой же было интересно, что произойдет с нами, как с тремя бильярдным шарами на зеленом сукне в карамболе с фишками, когда один биток должен коснуться от борта обоих прицельных шаров, чтобы те принесли призовые очки.
Что я мог ей дать, - наши безрассудные мотания между столицей и пограничным городом на Нарове с загулами на даче тещи фотографа на одном берегу залива Кясму, на другом был капитанский мостик, как прозвали домик Георга, в котором жена Илона застала его оргию с мальчиками, то в баре Леона в самом Вызу, где только свои смотрели Евровидение, с поездками в Раквере к отцу фотографа за самогоном, в полуподвальной кафешке в Силламяе, где у художника была школьная зазноба, то в Удрии, освежиться под водопадом, наконец, в ресторане, откуда на квартиру с буфетчицей из павильона на площади, а утром в пивной бар на пустыре, надо было ей видеть, из чего составлялась та жизнь, чтобы понять, как дорога жизнь спокойная.
Я никогда не рассказывал, как ты поехала с нами, покойный тоже присоединился, в Усть-Нарву, как ты нагая позировала под луной, а фотограф отснял потрясающую сессию, благоверный умолял, только чтобы не было видно лица, но там ничего предосудительного, пристойная эротика, и еще, когда поехали на дачу с моделями кастинга, на котором он был в жюри, бабник, какого не видел, вдова и сама знала, серия слайдов с обнаженными в волнах залива на фоне радиоактивного объекта на горизонте, она об этом не знала, и не узнает, мужская солидарность тоже есть на свете.
Тогда в фойе я объяснился, но к тебе она меня ни за что бы не подпустила, а теперь, получается, сама все подстроила...
- Я не буду тебе мешать, - ты отложила спицы и закуталась в плед. - Только будь добр, почему ты слово "возьмем" написал без мягкого знака, разве ты не окончил ЛИТ?
Литературный институт я действительно окончил, когда это было, и не только, я пытался вспомнить, кто с нашего курса стал знаменитым, но к чему это, не буду же я рассказывать, что языкознание сдал только с третьего раза, кавказцы высмеяли старосту, они сдавали заочно, их зачетки оптом заносила в аудиторию секретарша деканата заочного факультета, и так же возвращала через пару минут, а на мой немой вопрос, без слов, отвечала, что ты хочешь, если сам сдал только с третьей попытки с тортом, апельсинами и шампанским на дому у доцента в юбке и в роговых очках, потому что старая дева так пожелала.
А выражением "воз-мем" непререкаемо, на вдохе с выдохом, командовал флотский старшина, чтобы разом поднять эдакое непосильное, якорную цепь, которая теперь бы очень пригодилась, чтобы причалить, только по всему выходило, что выбирать из двух кнехт мне не дано, швартовка сразу к обеим для гарантированной недвижимости.
Но теперь надо было дописать начатое. Про то, что стоит хоть раз в жизни умереть, пусть, пережив клиническую смерть, чтобы через тридцать лет воскреснуть в объятиях сиамских близнецов. Вот такое у нас получилось запоздалое начало.
Нет, персонажи не вымышленные, мои друзья, может живы, может нет, я тридцать лет ничего о них не знаю, с вдовой виделись на годовщину на могиле ее супруга, позвонил ей, оказавшись в приюте после всего, что со мной произошло, собирался в Нарву по приглашению директрисы Арт резиденции на танцевальное шоу для инвалидов, думал, вдруг совпадет, если она к родителям соберется, получалось по пути, но она взяла и предложила навестить тебя, а я постеснялся, вот и придумал эту историю, а голоса твоего так и не услышал. Просто хотелось вспомнить.