Из главы 51 романа "Перекрёстки детства"
«В детстве Вовочка любил всех животных, а теперь любит только жатецкого гуся и велкопоповицкого козла»
Из анекдотов про Вовочку.
Без обновленья мир не существуют… Едва мы ступили на потрескавшуюся асфальтовую тропинку, бегущую вдоль каменистого берега пруда, и отделённую от шоссе полосатыми дорожными столбиками, навстречу, с горы, порыкивая, стал спускаться видавший виды трактор «Беларусь». Приметив нас, водитель принялся неистово сигналить, а когда подъехал поближе, остановил, не выключая двигателя, драндулет, распахнул дверцу и, высунувшись, восторженно заорал:
— Серёга! Максимов! Здорова-корова!!! Откуда взялся в родных краях? Э, Штирлиц, не признал, чё ли?
Всмотревшись в худощавого светловолосого прищурившегося молодого тракториста с плутовским выражением лица, я тоже закричал, подойдя вплотную к отбойнику и стараясь перекрыть голосом тарахтение техники:
— А! Вовочка! Привет! Узнал–узнал! Тысячелистник на границе Вселенной! Да успокой ты тарантас, ни шиша не разобрать. Отпусти в поля гнедого коня.
Вован пошурудил в кабине и наступила тишина.
— Ну, чё поделываешь? — спрыгивая на землю и ухмыляясь как обычно, продолжал бывший одноклассник, чья мать служила в школе библиотекарем.
— Вот, гуляем, — я ответил на рукопожатие, кивнув на Лину, скромно стоящую рядом. — А ты?
— Вот, рулю! — в тон мне, понимающе, хохотнул старый школьный товарищ Вовочка Недотыкин. — Жена? Познакомь хоть, горожанин!
— Почти, — рассмеялся и я. – Лина – невеста. Владимир – труженик села. Вместе учились.
Лина прыснула в ладошки:
– Очень приятно…
Ох, лукавит, небось, вежливая моя.
Вовочка вытянулся в струнку и тряхнул чубом:
– Аналогично! Скоро свадьба? Готовитесь?
– Скоро…, – я кашлянул.
– Ну, понятно! Уж сколько их упало…! — Недотыкин, упоённо рисуясь, промурлыкал котом, обожравшимся сметаной:
«Сердце мое, сердечко,
Нет на тебя уздечки…»
И посерьёзнел:
– Не пожалеешь?
– Пусть попробует! – откликнулась Лина за меня и пнула подвернувшийся камешек.
– Ха–ха–ха! – залился Вован и хлопнул меня по плечу. – С юмором выбрал! Держись, брателло!
Он вытащил из кармана робы мятую пачку дешёвенькой «Астры», закурил, протянул мне.
— А ты окольцован? — отказываясь от сигареты, поинтересовался я, развивая тему.
— Изыди, окаянный, кхе-кхе-кхе, на фиг надо, ты в своём уме, кхе-кхе? – подавился он дымом. – Баба – в хату, свобода – в петлю! Пелёнки-подгузники пойдут, не выпьешь, не погуляешь. Тьфу, гадость.
Это о сигарете.
— Литроболишь? — деланно удивился я.
— Есть грешок, каюсь. Пляшу, пока пляшется! — подтвердил он, осклабившись. — А чем в Питерке заниматься ещё? Тоска смертная. Вона, кругом квасят. Начальник у меня и тот зажигает. Кстати, о начальстве, извини, поеду–ка я, шеф разбазлается, дрова, мол, срочно вези. Вы вечером дома?
— Не, вряд ли, мы в три обратно, в Тачанск, — отрицательно мотнул я головой. — Со вчерашнего дня наслаждаемся природой.
— Хрясь твою жердь! И не предупредил! — Вовочка разочарованно почесал затылок. — Жаль! Заскочил бы, сообразили на двоих, вспомнили юность боевую.
Вовочка изобразил большим пальцем и мизинцем знак бутылки и продолжил:
— Ты кем робишь?
— А! — отмахнулся я. — Спиногрызам историю преподаю.
— О! Педагог! Совесть нации! И чего по деньгам?
— Паршивенько… Исходя из ставки, не совесть, а прыщик в районе лодыжки.
— Свали в туман! Неужели нравится?
— Долго объяснять, Вов. В тумане-то туманно… Не время, не место… Сам где?
— Здесь! — Недотыкин похлопал колесо. — Шуршало, конечно, месяцами не платят, херово, а податься в нашей дыре некуда. Не город… Ладно, шабашка подворачивается регулярно, выживаю! Выкручиваюсь…
— Мдэ-э-э! — философически промычал я.
— Слушай, Серёга! — помедлил Вовочка, вцепившийся в подножку. — Про Димку Святру;шенко слыхал?
— Не, а что?
— Ты знал, он в ментовке после армии работал…
— Ага, это я в курсе.
— Его оттуда за превышение попёрли.
— Да брось! Серьёзно? — изумился я.
Пару лет назад, провожая пьяного Пушарова на трамвай, я столкнулся со Святру;шенко, патрулирующим проспект. Мы немного поговорили, и я искренне за него порадовался.
— Пересекался я с ним в Тачанске, он в чёрной форме разгуливал. Наручники, дубинал, круть! Потрындели чуток.
— Во–во. А сейчас по–чёрному бухает. Страшный стал. Чудом не посадили. Он с корешем датого бомжа чуть не до смерти забил. Приласкали, в натуре. Рёбра поломали, почки отбили.
— Охренеть! Во дела! Подвёл черту под веком–зверем, называется… — при слове «охренеть» Лина дёрнула меня за куртку.
— Выпали карты пиковым тузом Димону. Эх, Серёг, бывай! Его величество ждать не любит… Удачи тебе! — заторопился Вовочка. Увидимся!
— И тебе! — я поднял в прощальном приветствии руку.
Вовочка завёл мотор, отъехав, обернулся и сквозь заляпанное грязью стекло погрозил мне кулаком.