Из главы 47 романа "Перекрёстки детства"
«Женские капризы ещё долго останутся богатой темой для обсуждения среди опрометчивых мужей»
А. А. Каренин.
Заперев квартиру на замок, и спрятав ключ в конторку, между страницами огрубевшего, надорванного номера «Пионерской правды», мы с Линой вышли за ворота. Неудачи пока не терзали, будущее ничем не грозило. Градусник в тени у чулана показывал +22, но опасаясь простуды, Лина взяла плащ, о чём вскоре пожалела.
Вчерашний любвеобильный барбосик не показывался, а сосед, настроив FM-радио, курил, рылся в кладовке, бренчал железками, двигал что-то громоздкое, и безголосо подвывал вслед за Джо Кокером, не попадая ни в исковерканный текст, ни в мелодию:
«But tell me why
Everytime I try, to tell you it's goodbye
I can't seem to let go
In my heart I know I want to stay
What I’m trying to say»
В наряде, слегка нелепом при +20С с гаком, я и сфотографировал её у чугунного парапета набережной. Она позировала, облокотившись на перила, сморщившись и расчихавшись от яркого солнца, склонив набок полускрытое капюшоном личико. Практически всегда на камеру Лина немного склоняла голову. Её фишка, фирменный знак! Спустя неделю фото распечатали, и она, оценив карточку, воскликнула «Прямо бомжик маленький получился! Фуу, убери подальше, не дай бог Туров увидит, или Савельич! Обсмеют!»
Меня она сняла возле каменной кладки Центра Культуры. За моей спиной виднелась аптека и кусочек шоссе. Я присел завязать шнурки кроссовок, и Лина, хихикая, меня подловила. Укол в четвёртый сектор, защита в четверть. Затем я по её указке по-царски расселся на камне, на фоне живописного левого берега с цветастыми крышами домиков, и неба с редкими белёсыми облачками, отражающимися бумажными корабликами в зеркале воды. Безветренный день не портил морщинками ряби задумчивую голубую водную ширь. Напоследок Лина попросила меня прислониться к дереву, рекламно обратив взгляд за горизонт, и потратила ещё один кадр. Без преувеличения, крайне бездарно, ибо вела съёмку с приличного расстояния. (#яжнефотограф!)
И неожиданно заканючила, нарочито шумно дыша и расстёгиваясь, едва мы направились к плотине:
— Сергей, ооооо, мне жарко! Я задыхаюсь! Ооооо!
Я замер, словно вкопанный:
— Что? Жарко? Потрясающе! Я предупреждал, - упаришься. Носи теперь на руке свой макинтош, проблем–то… У тебя, вон, кофта есть.
— Серёж! Он реально тяжёлый! Предлагаешь мучиться с ним полдня? У меня плечи отсохнут! — продолжала нудить Лина. — Давай вернёмся, оставим. И я пить хочу.
Мысленно чертыхнувшись, и состроив недовольную морду, я прошипел:
— Блин! Вечные катастрофы! Учишь, учишь! Мы просто не успеем погулять, нам уезжать. Забыла?
— Сергей, я ж не предполагала! Ветер холодным показался, а болеть нельзя, - свадьба скоро!
– Ветер! – пробурчал я. – Где ты его нашла, ветер-то?
И нам пришлось возвращаться с полдороги, а это, как известно, не самая замечательная примета.
– Здоров, Серёг! Нагулялись? – изумился сосед, распихивающий по сумкам драное тряпьё. И выключил транзистор, оборвав песню на полуслове.
«Me gustan tomar mis copas,
Aguardiente es lo mejor
Tambi;n el tequila blanca,
Con su sal…»
– А! – лаконично отмахнулся я, не имея ни фрака, ни влияния на знать.
– А я набрал тут хлама всякого, выкину в лесочке у Цементска... Кстати, не в курсе, в Губернске чего-то рвануло?
– Не, Сань, без понятия.
– Серёг, это… займи сотни три до послезавтра. Я поиздержался, на курево не хватает… и пожрать… «дошик»… Тёть Зое отдам…
Я вздохнул и потупился, шаря в пустом кармане, вживаясь в роль,:
– Сань… блин… неудобно получается… я тож на мели капитально. Никак! Нам зарплату задерживают, на отпускные забили… На билеты и осталось…
– Да? – скривился он. – Хреново… Строили мы строили и наконец построили… Тьфу…
И скрылся в сарае, подбрасывая на ладони коробок спичек.
Приняв у Лины одёжку, я вынес воду, специально громко топая и демонстрируя высшую степень недовольства. Сделав несколько глотков, девушка жалобно улыбнулась, и спросила, возвращая кружку:
— Сергей, ну зачем ты сердишься? Я не нарочно, не злись… Видишь, без дурацкого плаща я выгляжу гораздо лучше. Извини уж меня…
И перешла на шёпот:
– У меня есть триста рублей… скажи ему… выручим человека… ему плохо, наверное…
— Ему – хорошо! Они у тебя лишние?
– Но он же вернёт послезавтра…
– Угу, «вернёт»… У него, по любому, за месяц на комбинате набегает, как у нас в школе за полгода… Навешал лапши. Угонит щас в Тачанск и ищи его, свищи… Думаешь, впервой?
Я выразительно щёлкнул по кадыку, снова клацнул замком, бросил ключ в ящик и поспешил покинуть ограду, почти волоча Лину за собой.
Минуя рощу, я размышлял, что она, облезлая и неприветливая, несмотря на необустроенность и реальную опасность распороть ступню о валявшиеся на дне грязные осколки бутылочных стёкол, створки раковин, полвека оставалась излюбленным местом летнего отдыха питерцев. В зной они, расстелив на травке покрывала, устроившись на них, загорали, баловались пивом, квасом, бренчали на гитаре. Рядом на мелководье булькались ребятишки, рассекая Светловку на разноцветных спасательных кругах, надувных матрацах. Нам с Владленом дедушка Иван, на зависть многим, раздобыл в «Коммунальном» чёрный, нагревающийся на солнцепёке, автомобильный баллон с жёсткой резиновой заплатой. И мы летали к Светловке, перебросив через шею полотенца и катя впереди громоздкое плавсредство.