(из цикла «Госпожа Журавлёва»)
Сантехник, которого все величают запросто Геныч, с утра уже изрядно опохмелившись, сверяет адрес очередного вызова и нажимает кнопку звонка на третьем этаже. В руке у него расхожий, видавший виды чемоданчик.
Дверь открывает симпатичная худенькая девушка в спортивном костюме.
- Здравствуйте. Меня зовут Елена Степановна. Как здорово, что вы быстро пришли! Недавно позвонила – вы уже тут.
- С авариями сейчас строго, - вздыхает Геныч, стараясь дышать в сторону. – Контрольное время на каждую заявку.
Отступив назад, Елена Степановна кивает головой куда-то вбок:
- Из стиральной машины вода не уходит, чуть соседей утром не залили. Вон туда проходите. Там у нас каморка с унитазом и стиральной машиной. Ванная комната в другом месте.
- Стояк засорился, наверное, – Геныч улыбается прокуренными зубами, снимая дряхлые грязные кроссовки. – Да не маши ты, красавица. Думаешь, слесарь в типовой квартире сортир не найдёт?
Геныч знает себе цену и порой допускает снисходительный тон с клиентами. Вся округа подтвердит, что сантехник Алексей Евгеныч Чумашов - редкий талант по внутренним инженерным сетям. Золотые руки и каменная печень.
Уже при входе Геныч нюхом профессионального пьяницы определяет, что в квартире недавно от души погудели. В коридоре пахнет подожжённой на плите едой, застарелыми спиртными парами, духами и потными стельками. Валяется разрозненная женская обувь, рассыпанная косметика, пустые бутылки из-под вина и джулепа «Зелёный дьявол». На мерцающем бра возле зеркала висят бликующие женские колготки, похожие на дохлую кобру.
Уборка после кутежа идёт полным ходом. Рукава у девушки засучены, везде стоят вёдра с водой, под зеркалом лежат губки и тряпки. В дверях гостиной чёрным пуделем притаился пылесос.
- Извините за бардак, - виновато говорит юная заказчица. – Знала ведь! Стоило её вчера на сутки одну оставить…
Геныч нейтрально пожимает худыми плечами в синей спецовке. За тридцать лет в коммунальном хозяйстве он повидал столько вонючих и загаженных дыр, что квартира Елены Степановны может считаться образцом чистоты и порядка. У самого-то Геныча дома не Эрмитаж.
– Не обращайте внимания на занятый унитаз, - добавляет девушка. - Если надо – я её уберу…
Этой фразы сантехник не понял. Он нажимает клавишу выключателя и входит в санузел.
Входит – и отшатывается назад. В туалете сидит крупная полуобнажённая женщина. Генычу бросаются в глаза миловидное лицо, огромный бюст и выставленные вперёд коленки в тугом коричневом капроне, похожие на баскетбольные мячи. Почему-то Геныч сразу догадывается, что перед ним героиня вчерашнего кутежа.
- Заходи, мастер, не бойся, - добродушно усмехаются из туалета. – Я же не совсем голышом... трусы на месте!
Сантехник осторожно входит. Сперва ему померещилось, что в уборной Елены Степановны заседает продавщица Санька Ганя из молочного павильона. Санька-Александра его соседка по лестничной площадке, а Ганя – её малоросская фамилия по первому мужу. Молочница Санька сама себя избрала старшей по подъезду, гоняет с подоконников алкашей и кошек, и по утрам орёт так, что за три квартала слышно.
У Сани-Гани активная общественная позиция, двое детей-подростков и невразумительный приходящий ухажёр, а ещё крутой нрав и не менее крутые бёдра. Выпивший Геныч любит смотреть с балкона, как Саня-Ганя уходит на работу в облегающих лайкровых лосинах, и на её прыгающем заду конвертиком отпечатываются трусики. Тучный зад Александры тоже имеет активную общественную позицию. Он жив, упруг, обтянут и временами соблазнительно снится Чумашову. Продавщица не трогает Геныча (сантехник – человек полезный), но в душе он побаивается пробивной скуластой соседки.
Женщина в туалете - точная копия молочницы Сани-Гани, такая же молодая грузная блондинка с большими коленками и крикливым ртом. Впрочем, для пожилого сантехника Чумашова все бабы младше сорока пяти – молодые. Как и у Гани, грудь женщины размером с мавзолей, а икры походят на два толстых стеклянных графина. Дама сидит с неприлично раздвинутыми ногами, лучезарно улыбается и явно не собирается вставать.
Конечно, сантехник ошибся. Откуда здесь взяться молочнице Саньке? Судя по внешним чертам, на унитазе застыла мать или старшая сестра Елены Степановны. Она развалилась на фаянсовой чаше, словно в пляжном шезлонге, заложив руки за голову – внушительная, светловолосая, потная. Из одежды на женщине только капроновые колготки цвета крепкого индийского чая, лифчик и миниатюрные белые трусики в ниточку. Соски на впечатляющей груди просвечивают из-под паутинки кружев и торчат будто две крохотных светодиодных лампочки в новогодней розовой гирлянде.
- Извиняюсь, - робко говорит Геныч, уставившись в угол, чтобы не пялиться на женские мячики-коленки, подмышки и грудь.
Полуголая дама заметно пьяна. Края её белых трусиков виднеются лишь с боков, на раздвинутых бёдрах. Спереди их закрывает солидный аппетитный животик, но глубоко между ног выступает и круглится стиснутое со всех сторон «главное женское устройство» - будто в трусики сунули спелый тропический плод. Чайные колготки плотно облегают ляжки, низ живота сдавлен пояском, корректирующим фигуру. Излишек нежного дамского жира поднялся под грудь и пыжится под нею спасательным кругом, словно антаблемент, обрамляющий фасад итальянского палаццо.
- Привет! – зычно говорит дама с унитаза. – Как наши с сербами вчера сыграли? Вырубилась, ничо не помню.
Сантехник сразу проникается уважением к «молочнице Сане-Гане».
- Балет, а не матч. Продули один-ноль. На двадцать девятой минуте Лазович с углового залепил. Во втором тайме сербы только время тянули.
Платиновая женщина шмыгает носом, продолжая держать руки за головой. У неё чернёные брови вразлёт и упрямый подбородок со складкой. Сквозь колготки на ногах алеют ухоженные ноготки. Тесный капрон потрескивает и благоухает на зрелом теле. Ресницы пушистые, тенистые. Когда женщина хлопает голубыми байкальскими глазищами, кажется, будто на лице у неё машут крыльями два огромных ночных мотылька. И вся она складная, крепкая, словно бревенчатый теремок в детском садике.
- Значит, в четверть не вышли?
Опустив на порог чемоданчик, Геныч натягивает резиновые перчатки.
- Ещё не факт, - говорит он без особой, впрочем, уверенности. – Если с голландцами хотя бы вничью сделать…
- Хрен там сделать! – авторитетно заявляет светловолосая. – У голландцев Лусиано Нарсинг в центре и Де Йонг в полузащите. Метеоры. Порвут наших как мойву.
- Это да! – пессимистично подхватывает Геныч. Ему тоже не верится, что наша сборная выйдет в четвертьфинал.
- Мама, не отвлекай человека! – сурово обрывает сзади девушка. – А то кляп тебе забью!
- Не перебивай мать! – возмущается пышка на унитазе. – Мало, что меня связала, так ещё и поговорить нельзя?
Только теперь Геныч соображает, что роскошная футбольная болельщица держит руки поднятыми не просто так. Руки женщины заломлены на затылок, запястья туго привязаны скотчем к трубе сливного бачка. Груди в белом гипюре вспучены, напряжены, вываливаются до середины уборной, нахально глядя коричнево-розовыми лампочками на вешалку для полотенец. От бритых подмышек связанной дамы, от полного, сырого тела идут волны пряного, пьянящего запаха лесной кошки. Крупные ноги в чайных колготках подвёрнуты под унитаз и тоже щедро обмотаны шелестящим скотчем. Наверное, его извели не одну катушку.
Конечно, Геныча это не касается, но он не удержался, выговорил девушке:
- К трубе за руки вязать – напрасно придумали! Нашли игрушку! Свихнёт гражданка фланец – второй потоп устроите.
Найдя запорные вентили, Геныч перекрывает их один за другим. Шипение в трубах стихает.
- Слышала, мама? – прикрикивает Елена Степановна. – Смирно сиди, не куролесь.
- Дак отвяжи, а не умничай!
- Завтра же надеваю тебе наручники и везу кодироваться! Сколько вчера пропила?
- Не твои проблемы, грыжа, вон с глаз моих! Хвораю я шибко…
Изогнув шею, пленница смотрит снизу на свои связанные кисти, презрительно кривит губы. Рот пьяной прекрасной дамы густо накрашен, голубые глаза подведены тушью, которая уже потекла, смешиваясь на висках с мелкими росинками пота. При каждом неаккуратном движении ленты скотча пощёлкивают и врезаются в тело, причиняя женщине раздражение и боль, поэтому блондинка в колготках сидит почти не дыша. Лишь щурятся глаза от вспыхнувшего света, да качается золотой колокольчик в проколотом ухе.
«Профессионально девка мамашу замотала», - машинально думает Геныч. Как и всякий мастер, он умеет оценить любую отлично выполненную работу - будь то укладка черепицы или фиксация на унитазе блондинок в чайных колготках и с миномётной грудью.
- Ленка, не стой, поесть мужику предложи! – говорит «молочница-болельщица» командирским голосом. – Я же вчера котунки с горбушей завернула!... Жаль, сожгла половину, дура пьяная. Холодец есть, пельмени, хворост к чаю.
- Котунки? – рассеянно откликается Геныч. – У нас котунками рыбные пироги в деревне звали.
Белокудрая дама чуть не подскакивает на унитазе от радости, но её не пускают путы из жёсткого скотча.
- Да милый вы мой! – тараторит она. - Тоже с деревни? Откуда будете? Мы с Ленусей с Паромного, давненько сюда переехали. Паромное, Малый Устяш, Завирята – слыхали?
Увы, Геныч «лимита» с другого конца области, из села Студёное. Оттуда он уехал в город в шестнадцать лет, отучился в ПТУ, отслужил в армии и вот, без малого до шестидесяти лет слесарит по коммунальной части. Но двойница Сани-Гани всё равно расцветает, будто встретила земляка. Они немного поговорили о том, что в нынешнее смутное время деревне живётся всё хуже, и сельское хозяйство вот-вот упадёт окончательно.
Дочь Елена Степановна фыркает в сторону мамочки и освобождает туалет от хлама, открывая Генычу доступ к трубам.
Сантехник с трудом отрывает взгляд от пленницы-болельщицы, источающей зной и сладкие сексуальные запахи. Суёт нос в раковину, за стиральную машину. Проверяет биде. В раковине пузырится жёлтая вода со следами недавней рвоты.
- Из унитаза под мамой тоже не уходит, - жалуется Елена Степановна. – Как назло, сегодня столько мытья после её вечеринки! В ванну помои выливаю. Мама вам точно не помешает? Снять её, увести?
- Не помешает, - отмахивается Геныч. Встав на колени, он весь обращается в слух, постукивая по фановой трубе, словно врач по грудной клетке больного. – Засор, однозначно. По всей линии. Либо в этом тройнике, либо вон там, у стояка.
Он осуждающе качает головой.
- Признавайтесь - чего в унитаз кинули?
Привязанная к унитазу восхитительная мама переглядывается с дочерью и виновато потупливает голубые глаза.
- Нечаянно спустила по пьянке… кое-что.
- Не ври, ты нарочно выбросила! – выкрикивает дочь. - Думала, мне связать тебя нечем будет, алкоголичка запойная?
- Я требую гуманного обращения! - заявляет обмотанная скотчем грудастая мать. – Тащи нам с мастером выпить!
- Ты вчера свою норму вылакала! У нас за гарнитур кредит ещё не погашен, а она «Зелёным дьяволом» заливается.
- Иди в жопу, зануда!
Мать и дочь ругаются почти миролюбиво, из чего Геныч заключает, что «футбольная болельщица» мучается в плену не впервые. В квартире чувствуется отсутствие мужской руки, старый слесарь это сразу уловил. Обои поклеены аккуратно, зато полка умывальника прикручена кое-как. Линолеум постлан ровно, зато плинтуса положены неумело. По всему видать, девки одинокие, крутятся как могут.
Для верности Геныч ещё стучит по трубе и диагностирует:
- Забили сток, разбирать надо. Что в унитаз пихали, спрашиваю? Бумага, тряпки, кухонные отходы? Надо знать - далеко ли могло сливом утащить?
- Наручники я туда спустила, и кляп – силиконовый такой, с резинками, - отвернувшись, бурчит пленная близняшка Сани-Гани.
Мать с дочерью румянятся от смущения, поглядывая на пожилого сантехника. На сообщение о наручниках Геныч реагирует равнодушно. Чего он только не доставал из канализационных труб на своём веку! Кошельки, трусы, фотокарточки, пачки сигарет, дохлых крыс, детский пластилин, фаллоимитаторы, гайки и сотовые телефоны… Однажды Геныч выдрал из сливной трубы свёрнутый в трубку «Плейбой». Как его сумели вбить в отверстие унитаза, Геныч так и не понял. Наши люди на всё способны.
Особенно много в сливах бывает использованных женских тампонов. По опыту Геныч знает, что тампоны - главная причина унитазных засоров. Следующими по частоте идут презервативы и полиэтилен.
- Наручники были железные? – деловито спрашивает он. – Я к чему веду - если железные, тогда дальше штуцера уйти не должны.
- Нет, наручники были пластиковые, - говорит девушка. – Но крепкие, тяжёлые. Какой-то особый пластик, в секс-шопе покупала – специально для этой вот алкашки, – она кивает на матушку.
- Очень крепкие, - грустно подтверждает матушка с унитаза. Видимо, ей не раз случалось испробовать дочкины кандалы на себе.
***
Елена Степановна спрашивает у Геныча, не надо ли ему чего. Сантехник просит включить вытяжную вентиляцию, принести газет, совок, ветошь и ведро «которое не жалко».
- Тросиком тут бесполезно, только глубже пробку забьём. Я стык разниму и сразу весь осадок выбью. Хлопотно, зато надёжно. И освежитель потом готовьте. Тут, хе-хе, не малиной пахнуть будет.
Девушка тащит ведро, газеты, тряпки, грозит связанной маме пальчиком и уходит заниматься уборкой. Вероятно, догадывается, что в обществе пожилого и поддатого сантехника маминой чести ничто не угрожает.
- Если эта артистка будет шуметь, надоедать – зовите меня, я кухню отмываю. Там просто жесть! Потолок потом белить придётся.
- Развяжи меня, сама побелю и вымою, - огрызается футбольная болельщица в чайных колготках, но дочь неумолима.
- Знаю я твоё «развяжи». Сиди давай. Ещё ведь где-нибудь пузырь припрятан? Пока не найду – не выпущу.
Елена Степановна уходит вглубь квартиры, а женщина, притороченная скотчем, развлекает сантехника болтовнёй. Копошась у сливной трубы, Геныч старается лишний раз не поднимать глаз на коленки пленницы, похожие на баскетбольные мячи - чтоб не видеть, как плотно облегают ляжки чайные индийские колготки, как глубоко между ног выступает и круглится стиснутое со всех сторон «главное женское устройство» - будто в белые трусики сунули спелый тропический плод.
Генычу пятьдесят шесть. Пять лет назад он схоронил жену, единственная дочь давно живёт в Великом Новгороде. Связи Геныча с противоположным полом сводятся к редким пирушкам с рыночной уборщицей Клавкой. Клавка вполне устраивает непритязательного сантехника, хотя вечно ходит в драном трико и с фингалом. Но сейчас Геныч приходит к выводу, что если женщина одета в тончайшие трусики с колготками, да крепко связана, хороша лицом и добротна телом, это зрелище куда более привлекательное, чем уборщица Клавка. Ничуть не хуже Сани-Гани из балконных фантазий.
Разбитная и весёлая пленница трещит без умолку. Наверно, досыта наскучалась связанной в туалете, будто узница замка Иф. Через пять минут сантехник Геныч знает, что зовут «болельщицу» Любовь Петровна Журавлёва, что её дочь Леночка учится на какого-то новомодного дизайнера и вообще не девка, а клад, но по характеру истый жандарм в юбке и выпивать мамочке не даёт совершенно.
- А я и правда по пьянке берегов не вижу! – самокритично признаётся Любовь Петровна, блестя чайными ляжками. – Сегодня спросонья в шесть утра чуть на дискотеку не ушла - без денег и без туфель! Дура и есть дура сельская.
- Слушай, а родной сестры у тебя нету? – не сдерживается Геныч. – В моём подъезде Саня-Ганя живёт, из молочного. Вы с ней как две капли воды…
На сравнение с молочницей белокурая болельщица оскорбляется, гордо встряхивает пышными телесами, напоминая белое облако, забитое в лифчик и капрон.
- Сам ты Ганя, валенок! Любка Журавлёва, как и автомат Калашникова - аналогов в мире не имеет, усёк? Все бабы как бабы, а я богиня! – и смеётся.
Далее она рассказывает Генычу, что родилась в деревне Паромное и несмотря на молодость работала там главным бухгалтером колхоза. Что была красотка Журавлёва первой бабой на деревне, и муж Стёпка постоянно сходил с ума от ревности, запирал её в доме и даже заковывал в цепи. А всего Любовь Петровна была замужем дважды и нахлебалась горя сполна, поэтому отныне она свободная птица - живёт как хочет.
Вчера дочь Ленка уезжала на волейбольные соревнования, и мама немножко «злоупотребила на девичнике». В итоге чуть не сожгла кухню и разворотила мебель. Потом из вредности нашла и бросила в унитаз кляп и наручники, которыми Ленка отучает её от пьянства. Из-за этого сегодня у них с дочерью война, да вдобавок унитаз засорился, а стиральная машина протекла. В назидание дочь связала своевольную мамку скотчем по рукам и ногам, заср@нка такая.
- Давай развяжу? – неуверенно предлагает Геныч. В чемодане у него складной нож, которым он режет водопроводную уплотнительную ленту и стрижёт заусенцы на трубах.
- Не, не надо! – Любовь Петровна облизывает помаду и горькую похмельную слюну. - Потерплю часика три-четыре, протрезвлюсь – Ленка сама отпустит. Дайте только попить, пожалуйста?
Сочувственно поцокав языком, Геныч набирает в ковшик из-под крана воды и подносит к воспалённым губам женщины. Она пьёт долго, с наслаждением, жмурясь, делая длинные глотки.
- Зачем тебя всё-таки к унитазу на скотч? – Геныч убирает пустой ковш. – На кровати бы дремала спокойно.
- Меня отвязывать нельзя: я за водкой сбегу, – резонно возражает пышная «Саня-Ганя». – А если по нужде приспичит, все удобства под рукой. Ленку свистну, она с меня колготки снимет. Она цивилизованная.
Геныч не врубается до конца во все тонкости отношений между мамкой и дочерью, но это опять-таки не его ума дело. Он сантехник коммунального участка номер двенадцать и пришёл устранить засор, а не разбираться в хитросплетениях чужого семейного быта.
Тут же без перерыва Любовь Петровна начинает рассказывать, как переехала с Ленкой в город, и как мыкалась в поисках достойной работы. По профессии она бухгалтер-экономист. Работала в таксопарке, в страховой фирме, на мебельном комбинате, на вещевом рынке и даже в финансовой пирамиде. Везде одно и то же. Тупое начальство, сволочные коллеги, махровое кумовство и сомнительная клиентура.
Порядочной женщине там не место. Компании закрывались, банкротились, выдвигали к сотрудникам дурацкие требования, а несколько раз её, неотразимую Журавлёву, работодатели вообще едва не изнасиловали. Любовь Петровна и сама в курсе, что по части женской красоты ей равных нет, но баба она боевая и тёртая, в обиду себя не даст…
***
Геныч разбирает стык, прочищает тройник, однако злополучных наручников в трубе нет. По всему выходит, что придётся лезть дальше. Из разобранной сливной трубы противно попахивает канализацией. Генычу хочется выпить. Вытирая руки тряпкой, он боязливо оборачивается на дверь: не караулит ли их Елена Степановна?
- Говоришь, тяжко после вчерашнего? – Геныч подмигивает Любови Петровне. – Может, накатим по маленькой?
- Вау! – расцветает привязанная «молочница» Журавлёва. – Спаситель ты мой! Конечно, хочу! Посмотри на полке за отбеливателем, там у меня конфетки спрятаны. Я иногда тайком от Ленки в сортире того… нахлобучиваю.
Пошарив на полке, Геныч находит несколько слипшихся шоколадных конфет. Вынимает из чемодана почти полную бутылку недорогой сорокаградусной «Княжеской».
- Нам, сантехникам, без горючки никак. Иногда аптечную спиртягу беру, фанфурики, а вчера вот магазинной разжился… Только кружки нет.
- Я не деревенская, что ли? Из горла не побрезгую! Поехали!
Связанная Любовь Петровна ловко присасывается маковыми губами к горлышку поллитровки, зажмуривается, откусывает от поднесённой конфеты и обмякает. Поймала кайф.
– Ммммм, мягонько упало! Ох, как славно-то… Живём!
Сантехник выпивает сам, скрывает улики и вновь по локоть закапывается в трубу. Пышногрудая и пышнобёдрая фея сидит рядом, обдавая затылок Геныча жаром, словно модульная котельная на шесть мегаватт.
- Поговори со мной! – капризно требует она. – Давно слесаришь, Алексей Евгеныч?
- Да всю жизнь, - с законной гордостью рабочего говорит Геныч. – У меня в трудовой всего четыре записи. Была бы одна, да контора название меняла. То ЖПЭТ, то «Северо-Запад», сейчас вот ООО УК «Вернисаж».
- Ах вернисаж, ах вернисаж… Насмотрелся, наверно, ты всякого! – загорается, ёрзает разгорячённая спиртным Любовь Петровна. – Пацанками мы немецкую порнуху в деревне гоняли, там сюжет один и тот же: приходит слесарь на вызов, весь такой мачо, а его три тёлки в чулках и масках зайчиков встречают! Приковывают к батарее и начинают «обслуживание» - только спальня ходуном!
Выбивая грязь из трубы, Геныч кроит недоверчивую гримасу.
- Басни всё это, Саня-Ганя… то есть Люба! Насчёт немцев врать не стану, а у нас народ потише будет... Больше тридцати лет слесарю, в масках баб не видел. Вызовы как вызовы. Раковина там забилась, стояк прогнил… Водки работяге плеснуть – без вопросов. Зайчиков, чулочков - нет.
Когда Геныч был моложе, случалось, кто-то из заказчиц в шутку предлагал рассчитаться за ремонт натурой. Однако сантехник побаивался раскрепощённых, предлагающих себя женщин. Ну их к бесу, вдруг заразу на конец намотаешь или муж во внеурочное время объявится? Геныч был по-крестьянски рассудителен и приключений не искал. От настойчивых дам отделывался шуткой, от «натуры» вежливо отказывался и быстро сматывал удочки.
- Но прикольные-то вызовы были? – не унимается Любовь Петровна, поскрипывая скотчем. – Скучно мне связанной сидеть. Расскажи, не будь вредным!
Ковыряясь во втором тройнике, Геныч с натугой вспоминает, как однажды доставал из вентиляционного колодца ручную игуану. Ящерица сидела там словно окаменевшее изваяние и сантехник жутко боялся укуса, хотя хозяева уверяли, что чёрная игуана Вигманна абсолютно безобидна. Потом Геныч залез в вентиляционный короб по самое плечо и всё-таки выцарапал страхолюдную тварь брезентовой рукавицей.
- Ещё у гавкающей бабки был! – вспоминает он, гремя ключом. – В ЖПЭТе тогда робил. Пришёл на вызов: умывальник в квартире бежит. Встречает меня бабка – седенькая, приличная, в душегрейке. Я ей сифон на кухне чищу, она уходит в комнату – оттуда гавканье. Я говорю, мол, не сорвётся собачка-то?
Старушка уверила, что собачка не сорвётся. Ничего ненормального Геныч в бабке не заметил. Но едва бабка уходила в комнату, оттуда раздавался громкий лай. Геныч решил, что неведомая псина таким образом приветствует хозяйку. Или та её дразнит чем-нибудь. А потом Генычу вдруг стало любопытно взглянуть. Он оставил разобранный сифон и подкрался к дверям комнаты.
Бабушка в душегрейке стояла опершись руками на подоконник как собака лапами, смотрела вниз на прохожих и самозабвенно лаяла. По словам Геныча, выходило очень похоже. Раскачиваясь у окна, бабка задирала голову, подвывала, умолкала на некоторое время, потом вдруг опять разражалась целой серией заливистого лая. На комоде красовалась фотография лопоухого пса с чёрной ленточкой на углу. Вероятно, померший домашний любимец.
Геныч доделал сифон и торопливо ушёл. При нём старуха говорила обычной человеческой речью, уточняла, сколько должна за ремонт, и рылась в затёртом кошельке. Сантехник решил, что старушка страдает выпадением памяти и в комнате представляет себя умершей собакой, а за её пределами становится обычной бабкой.
***
Сантехник ненадолго прерывается и они с Любовью Петровной снова выпивают.
- Закурить у тебя не найдётся? Хоть на полтяги, - Журавлёва зарумянилась, с чавканьем жуёт шоколадную конфету. – Ленка же меня и за курение шпыняет, представляешь? Как бычок найдёт – крику на весь дом.
- Серьёзная девка у тебя! А с виду интеллигентная.
Без колебаний Геныч достаёт старую добрую «Приму» (других сигарет он со времён армии не признаёт). Прикуривает, даёт пленнице сигарету в жадный леденцовый рот. Под гудение вытяжки Журавлёва благодарно кашляет, испуганно скосив глаза на дверь, и делает пару ядрёных затяжек.
- Класс! Мы вчера с девками гондурасскую сигару на троих курили. Продрало до задницы... Оставишь мне пару «примстонов»? Туда, за биде куда-нибудь!
Геныч широким жестом прячет за биде целую пачку. В чемоданчике у него лежат ещё две.
Потом сантехник вспоминает-таки случай с сексуальным подтекстом. Дежурный слесарь на участке заболел, и милиция вызвала Геныча вскрыть квартиру на улице Депутатской. Из этой квартиры позвонила дама на грани нервного срыва, сообщила дежурному, что находится в опасности, а остальное – нетелефонный разговор.
Попутно дама предупредила, что дверь наряду она открыть не сможет. Геныч запомнил даже фамилию звонившей: Щучкина. Щучкина зачем-то уточнила, что работает в библиотеке, плакала и настаивала обязательно привезти к ней домой сотрудницу-женщину.
Свободной сотрудницы-женщины у милиционеров не нашлось, но и ждать было нельзя. Мужской наряд приехал на Депутатскую, Геныч отжал косяк, запустил «фортуну» и вырезал стальной ригель замка. Дверь распахнулась.
Библиотекарша Щучкина оказалась черноволосой кругленькой женщиной сорока семи лет. Вся в слезах, она лежала в спальне на растрёпанной постели. Её руки были закованы в наручники за спиной, другая пара наручников стягивала лодыжки. На Щучкиной был чёрный кожаный корсет, переливчатые колготки и кожаные трусики. Вокруг были раскиданы цветные журналы и тюбики с интимными препаратами.
- Не смотрите на меня! – завизжала библиотекарша, увидав двух милиционеров и сантехника. – Я русским языком просила взять женщину-сотрудницу!
Оказалось, эта ретивая одинокая гражданка на днях читала порнографический журнал, где мужчина-маньяк сковал женщину по рукам и ногам, спрятал ей в трусики ключ от наручников и приступил к развратным действиям сексуального характера. В журнальной повести пленница умудрилась залезть скованными назад руками в трусики, незаметно достала ключ, расковала наручники наощупь и отбилась от насильника.
Возбуждённая подробным описанием сцены, разведённая госпожа Щучкина решила поразвлечься в постели и сделать с собой то же самое, не прибегая к услугам посторонних мужчин и маньяков. Заказала в интернете наручники и потренировалась запирать и отпирать их на себе спереди. У неё получилось.
Воодушевлённая Щучкина закрылась в квартире, намазалась возбуждающим гелем, до упора ввела себе искусственный член. Натянула трусики, колготки, сковала себе первыми наручниками ноги, сунула ключ в трусы, завела назад руки и защёлкнула там запястья второй парой наручников. Стала кататься и тереться о постель, ожидая острых ощущений и наступления оргазма.
Воображать себя жертвой сексуального насилия в наручниках и коже, с искусственным фаллосом внутри, оказалось довольно интересно, но оргазм почему-то запаздывал. Более того, вскоре лихая экспериментаторша Щучкина убедилась, что журнальная литература и реальная жизнь существенно расходятся. Она выяснила, что невозможно запихать за спиной скрученные руки под тугой поясок колготок и тесные трусики, если вы не йог.
Щучкина йогом не была. Тут ей стало не до шуток. Библиотекарша билась на постели целый час, совершенно беспомощная, но руки распухли и ни в какую не лезли под стягивающее нижнее бельё. Щучкина выдохлась, обессилела и с трудом дотянулась до прикроватной тумбочки, где лежал сотовый телефон.
Больше всего Щучкина порадовалась, что заодно с членом не воткнула себе в рот кляп. После нескольких попыток она смогла набрать языком короткий номер 02 и попросить помощи. Она добавила, что в кино всё врут и лежать в наручниках, даже занимаясь при этом сексом, - удовольствие ниже среднего.
Наручники на женщине оказались новой системы, ключ от табельных милицейских браслетов к ним не подходил. Виртуозный слесарь Геныч вызвался рассечь кандалы «фортуной». Библиотекарша вспылила, укатилась на дальний край постели и заявила, что скорее умрёт в проклятых оковах, чем подпустит к себе чужого мужчину.
Милиционерам пришлось срочно искать в соседях женщину. В квартиру Щучкиной привели молодую медсестру Руфину с верхнего этажа. Руфина пофыркала в кулачок над незадачливой мазохисткой, попросила мужчин выйти из спальни и сунула руку в трусики Щучкиной в поисках затерянного ключа.
Злополучный ключ был найден проскользнувшим в интимное место пострадавшей вслед за фаллоимитатором. Кстати, сам процесс извлечения ключа Щучкиной безумно понравился. Курившие на лестнице милиционеры и слесарь слышали, как библиотекарша ужимается, вздыхает, хихикает наедине с Руфиной, а под конец издаёт приглушенный протяжный стон.
- Тада-дадам! Кончила библиотека! – резюмировал старший наряда и затоптал окурок о бетон. – Может, за тем нас и вызывала?
***
- Сильна твоя Щучкина! Блудница вавилонская. Чего только наша баба с голодухи не выдумает, - выносит вердикт захмелевшая Любовь Петровна. Её быстро повело «на свежие дрожжи». – С Ленкой-то у нас по-свойски, больше вроде в шутку. Выпила мама Люба - пусть сидит связанной. Вот первый муж Стёпка меня действительно зверски мучил. И ревнивый был, и нравилось ему, видать… А тут набрала я в Интернете наобум «сексуальное рабство»… Ты в интернете не бываешь, Евгеныч?
- В интер… где? – изумляется пожилой сантехник и чуть не упускает ключ в трубу. – Хы-хы! Ты бы у меня спросила, какой диаметр на напорную магистраль нужен? Или какая резьба на кран Маевского идёт? Я тебе мигом объясню. А ваши интернеты – извиняй.
- Ух ты! Чо, даже мобильника нету?
- Привозила дочь какую-то трубёшку. Так и лежит. Дорогая, поди. Не ровен час напьюсь, потеряю…
Любовь Петровна двигает чайными индийскими коленками, мотает за головой привязанными руками и приступает к половому и цифровому просвещению сантехника.
- Ладно, слушай. Набрала я в поисковике «сексуальное рабство», и Боже ж ты мой!... Стёпка мой был не единственный псих с необузданной фантазией. Сколько извращенцев на свете! Секс, наручники, плётки, кожаное бельё... На меня вывалилась целая куча связанных полуголых девиц в соблазнительных трусиках, колготках, перчатках и сапогах на высоком каблуке. Все изогнуты, скрючены, подвешены на самых разных приспособлениях. Рехнуться можно! Куда там твоей беспонтовой Щучкиной?
Ладно, к стулу, креслу и постели меня саму сколько раз привязывали. К турнику, гимнастическим брусьям – тоже. Ну, ещё к дереву, бамперу машины и шведской стенке. Было, не скрою. К гинекологическому креслу за руки-ноги как-то приковали, изнасиловать хотели. Но здесь я увидела женщин, распятых или вздёрнутых на чудовищных станках, у которых одно-единственное предназначение: удерживать жертву пыток.
Не примитивно примотать к мебели или отопительной батарее, тупо скрутить по рукам и ногам. Нет, неведомые инженеры-садисты ясно преследовали целью превратить саму процедуру связывания в жёсткую изощрённую пытку. Чтобы запихать, согнуть, забить подопытную обнажённую бабу в жуткую раму с шарнирами, крюками и петлями, чтоб помыслить не могла освободиться! Пусть ей везде трёт ремнями и узлами, раздражает, жжёт, мучает. Пусть только моргать может и ждёт, сжалится когда-нибудь тюремщик или нет. Без посторонней помощи ей никогда не вырваться. Брррр, адские игрушки…
У одних арестанток руки за спиной к пяткам прикручены. Другие в смирительных рубашках висят, рукава затянуты назад, а между ног тугая-тугая лента пропущена. На третьих – кожаная сбруя, похожая на страховку у альпинистов. Опутывает шею, руки, ноги, груди и узлом впивается в женский пах. Это очень больно, Стёпка-муж такой уздечкой меня усмирял. Ремни страшно трут ягодицы и половые губы, не позволяют шевельнуться, одновременно больно и приятно, не поймёшь, чего больше.
Листала я фотографии и не переставала удивляться. Придумал ведь кто-то столько устройств и одежды для пыток и связывания! Кожаные петли для рук и ног, ошейники с шипами, длинные перчатки из кожи выше локтя, с замком-молнией во всю длину, чтобы застёгивать вместе за спиной руки пленницы. Высокие сапоги, которые плотно-плотно сошнуровываются между собой через кольца. На каждом сапоге я насчитала по двадцать колец. Обалдеть сколько времени, должно быть, уходит, чтобы через каждое продеть верёвку и хорошенько затянуть! Но в итоге со сшитыми руками и ногами дамочка превращается в соляной столп. Можно на плече вместо бревна носить...
***
- Вам чего-нибудь помочь? – в туалет заглядывает Елена, морщит нос от канализационного амбре. – Вы не стесняйтесь.
- Нет! – в голос отвечают Геныч и Любовь Петровна. Запах «Примы» и перегар частично перешибло вонью из трубы, а частично вытянуло вентиляцией. Если непьющая дочь и учуяла что-то, то при сантехнике ничего говорить не стала.
- Она вам не мешает, Алексей Евгеньевич? Матом не орёт, убить не грозится? У неё с бодуна случаются заскоки, знаете...
- Нормально всё, - сантехник тянется за молотком. – Про одежду мне тут рассказывает… про интернет.
Геныч задумчив. Прежде он полагал, что интернет – это типа телевизора, где показывают всего понемножку. Новости там, футбол, прогноз погоды. Однако со слов Любови Петровны выходит, что всемирная паутина – не что иное как галерея людей с больным воображением, которые зашивают девчонок в мешки, надевают им смирительные рубашки и вешают за ноги.
Елена Степановна удаляется, и Любовь Петровна продолжает:
- …Смирительных рубашек на них – миллион фасонов! На «липучках», замочках, завязках, цепочках. Из брезента, кружев, эластика, хлопка. Разноцветные резиновые шары-кляпы размером с два кулака, которые плотно засовываются в рот, крепятся ремнями под подбородком и на затылке. Хрен выплюнешь. У Ленки тоже для меня такой есть, синего цвета и с защёлками на шее, который я в унитаз вчера сдуру кинула, аха-ха!
Есть ещё прорва других кляпов на любые извращённые вкусы. Кляп-трензель – в виде толстой железной трубки, обитой кожей, с удерживающей системой ремней. Кляп-кольцо – оставляет пленнице свободным язык, зато не даёт сомкнуть зубы. Пихай ей в беспомощный рот что угодно. Строгий кляп с «паучьими лапками», которые терзают губы и щёки. Наконец – сплошная маска-кляп во всё лицо, стягивающая нос, рот и глаза. Из неё выпущена тонкая дыхательная трубка, как у аквалангиста.
Я увидела сотни разнокалиберных дыб, железных клеток, крестов и звездообразных стендов с распятыми девственницами. Хромированные козлы с завинчивающимися обручами для конечностей. Кресла, лавки, кровати с деревянными колодками для шеи, лодыжек и запястий, у некоторых даже для грудей специальные колодки есть.
Листая страницу за страницей, я попадала в сумрачные подвалы с канделябрами в кирпичных стенах, уставленные ширмами и приспособлениями для БДСМ самого жёсткого уровня. Вдоль стен там тянулись крючья с хлыстами, масками, зазубренными пиками и ошейниками. Отборные невольницы в чулках и колготках неуклюже болтались на громоздких сооружениях с тросами и роликами, вздёрнутые к небу за локти, задницы и пышные волосы.
Какую-то полуголую блондинку на цыпочках подняли к перекладине с задранной головой за подмышки связанных рук, соски, язык и крюк, сунутый в трусики. От одного вида – мороз по коже. Я бы сразу умерла от боли, ни одна реанимация не откачала бы.
Некоторые пленницы лежат в специальных распорках с кандалами, перекрещенных так хитро, что головой женщины упираются в собственную задницу, а локти и колени торчат во все стороны под неестественным углом. Для полного кайфа ниже пояса их стянули ременными упряжками с амбарным замком промеж ляжек.
Особенно меня поразила фотография девушки, затянутой в чёрные колготки и корсет. Пленница стоит спиной к объективу, руки у неё связаны от плеч до запястий, верёвка от лопаток поднимается вверх и обвивает специальное кольцо. Правая нога задрана, согнута в колене и подвешена к кольцу другим концом верёвки. Арестантка вынуждена балансировать на пальчиках левой ноги. Рыжие волосы, собранные в тугой хвост, обмотаны ремнём и тоже притянуты под потолок. Между бёдер истязаемой туго застёгнут ремень и пропущены два шнура, соединённые с руками и поднятой ногой. Даже по фотке понятно, что пленнице кошмарно больно. Наверняка её рвёт на части весом собственного тела.
***
Здесь Геныч прерывает повествование «Сани-Гани» торжествующим кряхтением. Обтерев от слизи, бросает на газету пластмассовые наручники и синий целлулоидный шарик с ремешками и застёжками.
- Танцуйте, вот она, ваша потеря! Эти?
- Эти! – подтвеждает Любовь Петровна. – Только тс-ссс! Знаешь что? Скажи, что не нашёл их, ага? Заверни и спрячь, я выброшу куда-нибудь.
Сантехник Геныч понимающе кивает. Завернув находку в бумагу, откладывает в уголок и начинает собирать вычищенный сток. Вместе с наручниками Геныч выбил из засора несколько вездесущих женских прокладок, размокший коробок спичек и картонную втулку от рулона с туалетной бумагой. Их он и предъявляет заглянувшей Елене Степановне.
- Получите вашу пробку! Остальное, видать, в стояк ушло. Свинчиваю обратно.
- Ура! Я тоже почти закончила!
После ухода Елены сообщники вновь капитально прикладываются к бутылке и сделали по контрабандной затяжке сигаретой. Запах сырой самки переполняет санузел, забивая даже дым выкуренной «Примы». Любовь Петровна уже не испытывает никакого неудобства от своего «антиалкогольного плена». Она оживилась, играет чернёными проволочными бровками и хлопает голубыми байкальскими глазищами так, что кажется будто на лице у неё машут крыльями два огромных ночных мотылька. Тесный капрон цвета крепкого индийского чая потрескивает и благоухает на сдобных ляжках. И вся она складная, крепкая, словно бревенчатый теремок в детском садике.
***
- Ещё того хлеще – снимок абсолютно голой стройной девчонки, которая грудью лежит у подножия дерева, а ноги вздёрнуты вверх по стволу и прикручены к нему в четырёх местах: за лодыжки, ниже и выше колен, и за ляжки, - вещает «молочница Саня-Ганя», развалясь на унитазе. - Руки пленницы круто связаны назад, длинные волосы тоже обмотаны верёвкой и притянуты кверху, к икрам, так, что голова заламывается. В зубах – кляп, между ног в паху навязаны жёсткие узлы. Из такой суровой позы не только не выпутаться, в ней даже не шелохнуться. Ты составляешь с деревом единое целое.
Потом я нашла кучу садомазохистских снимков на лоне природы. Здесь полуобнажённые жертвы в латексных сапогах и тесных кожаных трусиках были аккуратно развешаны на ветках, решётчатых изгородях, детских качелях и спортивных брусьях. Народные любители БДСМ подошли к проблеме творчески. Если где-то поблизости нет дерева, или чугунной ограды, или садовой скамейки, - голую женщину распинают между вбитыми в землю кольями. По-моему, так обезвреживали пленников древние индейцы. Вбиваешь глубоко в землю дюжину заострённых палок – и вяжешь к ним желанную красавицу в любом хаотичном порядке.
На снимках женщины с заткнутыми ртами лежали и сидели привязанными между кольями во всех позах: на спине, на животе, на боку, на корточках, на акробатическом «мостике», на коленях, затылок в затылок, и в знаменитой 69 – друг другу носом между ног… да вообще не поймёшь как.
Или вот – зеркальная сладкая парочка. Две одинаковых брюнетки в чулках и кожаном белье поставлены на четвереньки, на колени и локти на деревянный помост. Упираются задом друг в дружку. В помост ввинчены две дюжины блестящих хромированных крючьев. Икры и бёдра брюнеток связаны ремнями между собой и притянуты к хромированным якорям. Локти и запястья жёстко прикованы кандалами к настилу. Во ртах силиконовые чёрные кляпы.
Головы пленниц задраны назад и связаны за волосы общей верёвкой. Попытайся одна из них опустить лицо, голова соседки вообще запрокинется куда-нибудь к лопаткам. Это ещё не всё. В интимные места дамочек засажено по стальной загогулине, которые тоже привязаны ремнями к волосам. При любом неосторожном повороте головы жертвы не только дёргают за косы себя и подружку, но и натягивают крюк, рискуя разорвать себе промежности. Сто десять процентов неподвижности пленницам гарантировано.
В следующем разделе были женщины, связанные в кафе или ресторанах. Девчонки разной степени полноты и порочности изображали из себя официанток – они были сплошь в чёрных чулках, наколках и передниках, с густо накрашенными кукольными глазками и огромными кляпами во рту.
Авторы изобретательно прикручивали моделей-официанток к каминным решёткам, столикам, колоннам и табуреткам. Сложный ли предмет – высокая барная табуретка? Четыре ножки с перекладиной да круглое сиденье. Но весёлые Кулибины даже к нему вязали женщин по-разному. Одну девушку в алом латексном купальнике уложили животом на сиденье, свесили и прикрутили к ножкам табурета обнажённые руки и ноги. В зубы ей вставили трензель, какой бывает у конской уздечки. В стальные кольца у щёк девчонки просунули кожаные удила. Удила были закинуты ей за спину и глубоко затянуты между ног, не давая пленнице опустить голову. Замри, не двигайся, не дыши. Лицо девчонки в купальнике неестественно задрано кверху, волосы стелются по лопаткам, трензель распяливает ей уголки губ до самых ушей.
Другую мадам усадили на такой же табурет по-турецки, связали вывернутые за спину руки, связали бёдра со щиколотками, чтобы ноги не разогнула. На горло нацепили собачий ошейник, от него пропустили ремень между ног и обмотали где-то под сиденьем. Ни распрямиться, ни слезть. Можно только вместе с табуреткой грохнуться на пол и нос расквасить.
Третью женщину голышом наклонили над табуретом, привязали к нему за расставленные ноги, руки завели назад, верёвку от рук перекинули через плечи и примотали к перекладинам. Тоже ни разогнуться, ни освободиться. Твори с твоей голой попой что вздумается!
Мало того, что корчиться в таких извращённых неподвижных видах – удовольствие ниже среднего: с кляпом, стянутыми губами, грудями, вывернутыми конечностями и ремнём в интимных дамских местах. Кое-где висящих девчонок вдобавок насиловали или истязали разными жуткими инструментами люди в чёрных костюмах. Неужто это по доброму согласию делается? Или в тюрьмах, откуда заключённым некуда бежать?
Нет, решила я. Вряд ли съёмки ведутся в тюрьме. Жертвы сплошь упитанные, жирненькие, холёные. В дорогом белье, крутых сапогах и колготках. Накрашены, с причёсками завитыми, маникюром. Некоторые даже улыбаются палачам, а у самих слёзы на глазах. Обалдеть!
Наверное, решила я, им прилично за это платят. А что? Подают в интернете объявление: «Требуется смазливая девушка для фотосессии в связанном виде. При себе иметь сапоги, колготки, эротичное бельё. Оплата почасовая. Дорого. Пытки и сексуальный контакт – по договорённости, оплачиваются дополнительно», ха-ха-ха!
***
Завершив возню, сантехник бросает инструменты в чемоданчик. Включает воду, проверяет. Сток работает как часы. Опохмеленная Журавлёва пыхтит на унитазе, взирая на мастера с обожанием и преданностью.
- Давай тоже куда-нибудь суну, на запас? - Геныч опытным движением впихивает пузырь с остатками водки за трубу. – Я себе ещё куплю. Развязал бы тебя, Люба, но сама говоришь: нельзя…
- Нельзя! Спасибо огромное! – «Саня-Ганя» бурно шевелит бунтующими прелестями, кривится от тугого скотча, впившегося в запястья. – Чем тебя отблагодарить, даже не знаю? Связана, ничего не могу. Настоящий ты мужик, наш, деревенский! Всё починил, меня напоил, сигареткой поделился!
«Вон какой классный рот у тебя, дурочка! - мог бы сказать Геныч, будь он понахальней и помоложе. – Горячий, губастый, пылающий. Не рот, а сокровище Карибского моря! Возьму натурой. Ты очень удобно сидишь на унитазе, я стою перед тобой… Приголубь меня по-французски, пока связана и дочери нет, и будем в расчёте»!
Ничего подобного Геныч не произносит. В его жизни «любовь по-французски» называется куда грубее - «дать за щеку». И было бы кощунственно представить, что бухгалтер Журавлёва, эта недоступная дама высшего света, ляжки которой заполированы в колготки стоимостью в годовую зарплату работяги, когда-нибудь снизойдёт до сантехника.
Геныч трясёт косматой седоватой шевелюрой с наметившейся лысиной, отгоняя наваждение.
- Ничего не надо, милая. Вот было б мне годков двадцать… - он стыдливо хихикает от былых воспоминаний. – Чего уж… Вечером свою Клавку-дуру поймаю. Грохнем с ней самогону, подерёмся и спать.
***
От Журавлёвых сантехник Геныч уходит совершенно ошалевшим. Под конец Любовь Петровна уснула на полуслове, мило захрапела прямо на унитазе. Дочь Елена по-царски расплатилась с Генычем, отвязала огромную сексуальную маму и отбуксировала на кровать. Пояснила, что с уборкой управилась, и теперь присмотрит за Любовь Петровной безо всяких вспомогательных и удерживающих средств вроде канцелярского скотча. Главное – сток наладили!
В коридоре уже не воняет подожжённой на плите едой, застарелыми спиртными парами, духами и потными стельками. Пахнет аэрозолем «Морской бриз» и моющим средством. Разрозненная женская обувь, рассыпанная косметика, пустые бутылки из-под вина и джулепа «Зелёный дьявол» тоже исчезли. И на мерцающем бра возле зеркала больше не болтаются золотые женские колготки, похожие на дохлую кобру.
Приплетясь в участок, Геныч отчитывается, что заявка по улице Космонавтов закрыта. Немного шкарится с замначальника Авдейченко («Геныч-сука, ты опять в дозе?») и отправляется домой. Возле рынка встречает верную собутыльницу Клавку. Та курит за киоском.
- У-у, какие люди! – басом говорит некрасивая, побитая кем-то Клавка в застиранном чёрном фартуке. – Накрывай поляну, Лёшенька, жди меня вечером!
- Да чо ты понимаешь? Я щас с такого вызова иду! – вскипает Геныч - и запинается на полуслове. – Со мной такая баба была... эх!
Геныч хотел бы передать, насколько обольстительна была привязанная к унитазу Любовь Петровна, похожая на Саню-Ганю как две капли воды. Какие гладкие и завлекательные на ней были колготки цвета крепкого индийского чая. Как были вспучены и напряжены груди, нахально глядящие коричнево-розовыми сосками на вешалку для полотенец. А от бритых подмышек связанной дамы, от её полного, сырого тела шли волны пряного, дурманящего запаха лесной кошки…
Но у пролетария Геныча нет в запасе достаточных слов. И он говорит лишь:
- Шо ты в жисти понимаешь, вша гундосая? Глянь в зеркалу! Ни кожи, ни рожи, морда пропитая, ходишь в рогоже драной. Мне, между прочим, сегодня такая королева про секс в интернете рассказывала! Про этот, как его?... – как на грех Геныч напрочь забыл мудрёное словцо БДСМ. – В общем, на ВЛКСМ похоже. Там девок пачками к табуреткам и крючкам вяжут… зачем-то. Сама она тоже на унитазе связанной сидела, и коленки в разные стороны как мячи баскетбольные. Вылитая Саня-Ганя, соседка моя.
Понятное дело, Клавка не верит пьяненькому Генычу.
- ВЛКСМ, Саня-Ганя! Чо сразу не Сикстинская мадонна? Яйца себе к унитазу привяжи, вээлкасэмщик хренов. Во перепил, старый гуманоид. Ступай проспись!
- Сиськи у ней с мавзолей! Жопа в три обхвата! – в отчаянии говорит Геныч. - Тело белёшенько, ручки нежненьки, губки яблочком! Трусики, колготочки блестят – как в кино, миллион долларов стоят! Да что тебе объяснять, как об стенку горох! Связанная она была и на всё согласная! Мы водочку на пару пили. А ты… Ересь перепончатая!
- Вовсе ужрался, пень горбатый! – ерепенится обиженная Клавка. – На тебя бомжиха с вокзальной помойки – и та не позарится! Дошёл до кондиции! Белочка. Не приду к тебе больше, пёс вонючий!
Конечно, Геныч городит полную чепуху, но по-бабьи ей обидно. Клавка тоже подшофе и чуть не пустила сейчас слезу среди улицы. Злобно вытирает глаз рукавом.
- Ругаешься. Кроешь по матушке в хвост и в гриву… «королевы» мерещатся, Сани-Гани. А ты с шабашек деньги-то домой бы нёс, гоблин седой. Постричься бы мне, косметикой подвестись. Шмотку красивую ту-другую купить. Вот и я бы ещё всем фору дала! Ты же не подумаешь, козлина!
Махнув рукой, Геныч проходит дальше. Ему самому уже кажется, что не было никакой полуголой сексуальной Любови Петровны, привязанной к унитазу. Очень неправдоподобно это звучит. Заявка на аварию была, Елена Степановна была, засор в трубе – был. А бабы в колготках и скотче не было.
***
Заруливая в родной подъезд, сантехник на входе сталкивается с яркой продавщицей Саней-Ганей – грудь плывёт на шаг впереди хозяйки, челюсть кирпичом, под облегающими лайкровыми рейтузами конвертиком отпечатываются трусики. Не заметив, продавщица двигает Геныча бульдозерным плечом. Чемоданчик слесаря падает на панель и раскрывается. Со звоном разлетается инструментальное добро – плоскогубцы, бокорезы, линейки, газовый ключ.
- Куда тебя? – рявкает мощная Саня-Ганя на сжавшегося Геныча. – Опять шары залил, Чумашов?
И вдруг осекается. Возле её массивной ноги в фасонистом ботинке лежат раззявленные пластмассовые наручники и катается синий кляп на ремешках. Видно, поддатый Геныч машинально сгрёб их вместе с инструментом в квартире Журавлёвых.
- Нифассе! – выдавливает Саня-Ганя, взглянув на смирного пожилого Геныча совершенно иными глазами. Карий её взор подёргивается поволокой, она с намёком поправляет под жёлтой кофточкой лямки бюстгальтера. – Наручники в наборе? Затычка в рот? Ну и слесарь у меня под боком! Я-то думала, БДСМ-сантехники только в гансовской порнухе бывают! Да ты у нас ухарь-террорист, Чумашов? А всё скромницей, синяком прикидывался!
Геныч смущённо собирает ключи и искоса пожирает глазами обтянутые икры продавщицы, похожие на толстостенные стеклянные графины. Если томная Александра шевелит ногой, лайкра сверкает и похрустывает между ляжек, словно сахарная глазурь на юбилейном прянике «Галактика».
Поддев наручники носком ботинка, продавщица-молочница странно улыбается.
- Знаешь что, Чумашов? У меня… у меня вчера в ванной смеситель потёк, зараза. Будешь трезвый – заходи посмотреть? Когда углашков моих не будет. Поремонтируем, ага?…
- Ага, - говорит растерянно Геныч.
- Чемоданчик с собой не забудь… волшебный. Да чтоб трезвый был как стекло! Бухих не люблю. И побрейся. Чао-какао!
Отвернувшись, сорокалетняя продавщица величественно отчаливает со двора, выписывая задом головокружительные «восьмёрки».
Пожилой сантехник глядит ей вслед, позабыв про рассыпанные ключи, и чувствует, как перед ним открывается что-то новое.