На курсах французского часть пятая последняя

Константин Миленный
Н А   К У Р С А Х   Ф Р А Н Ц У З С К О Г О

(ч а с т ь   п я т а я   п о с л е д н я я)




Сценарий спектакля обязана написать  группа. В спектакле
должны быть заняты в качестве исполнителей все слушатели группы.
Внимание! А сейчас самое главное! Спектакль это экзамен за первое
полугодие обучения, который будет принимать комиссия, с
индивидуальными оценками слушателей в экзаменационных
ведомостях.

Для некоторых это было трагедией. Одно дело обычный
экзамен, когда ты можешь сосредоточиться, попытаться вспомнить то,
что забылось, наконец, подсмотреть, списать или спросить у соседа,
воспользоваться  шпаргалкой. И совсем другое дело сцена, когда ты
на ней в первый раз, а тебе уже пятый десяток. Когда перед тобой
полный зрительный зал, а тебе  напрочь отказала память и коленки
как у кузнечика.

Наш Дюпон, толковый малый, но немножечко заторможенный,
говорил о себе:

- В меня все входит в несколько раз медленнее, чем в любого
из вас. Но если  из вас это завидно легко вошедшее рано или поздно
обязательно выветрится бесследно, то во мне это будет сидеть до конца
моей жизни.

Эту мысль он высказал другими, более простыми словами.
Вообще, он был несколько косноязычен для доцента, но насколько это
сказывалось в его французском прононсе судить не берусь. Ясно одно,
спектакль стоил ему много крови, и думаю, что большей, чем любому
из нас.

Однако, забегая вперед скажу, что наши опасения за
сценическую судьбу Леона Дюпона, исполнителя роли Наполеона №1,
оказались напрасны. Более того, каждое, чаще безмолвное его
появление на сцене в рыбацких сапогах вызывало шумное одобрение
зрителей, что и нас воодушевляло тоже.

Сапоги эти были его настоящей находкой, сыгравшей
самостоятельную роль, роль  ботфортов Бонапарта, в которых наш
Леон тонул до середины бедер. А где уж он нашел их было совсем не
важно.

Мне все время казалось, что мадам как-то не очень ко мне
благоволила. Поэтому неожиданностью для меня стало ее предложение
принять за основу сценария будущего спектакля мои сочинения про
сумасшедший дом. Но мужики с радостью поддержали ее. Деваться
было некуда и я не стал капризничать. Я только попросил  Алекса
помочь мне переделать сочинения в сценарий.

Он был славным парнем, он тут-же согласился  и в ближайшую
субботу мы уже сидели в квартире его родителей в доме на углу
Университетского и Вавилова. Сделали много, но не всё. Нужно  было
еще распределить роли и подумать  о костюмах.

Список сумасшедших действующих лиц   (близких к этому
скорбному состоянию исполнителей со сценическими псевдонимами
и настоящими именами я, к сожалению, подзабыл) выглядел так:
        два Наполеона, Бородатая женщина, Факир, Цезарь, остальных тоже
        не помню. Да, вот еще костюмы.

Свой костюм я, Кай Юлий, не погнушался и сделал
сам. Цельнокроенную дома на полу "тунику" из простыни и сшитую
вручную с изнанки, кажется, это называется "через край", я подпоясал
на себе толстой крученой бельевой веревкой с тещиной дачи и украсил
на левом плече громадной пряжкой от старого халата жены. И еще не
помню из чего сделанный тряпошный лавровый венок.

Бородатая женщина, Алекс, нацепил на себя дачное "бабино"
платье, кофту и широкополую шляпу. Из своего у него оставались
только обувь, да ухоженная борода. "Бабой" Алекс всегда по доброму
называл свою жену, самоотверженную  и толковую особу, с которой
они, бывало, почти на равных, якобы, чтобы муж меньше травился,
разделывались с бутылкой водки. Со стороны нам всем казалось, что
отношения между ними скорее были товарищескими.

Самой выигрышной принадлежностью его камуфляжа был
бюст. В смысле, грудь, умеренного размера, острая, пожалуй, даже
девичья, часто отвлекавшая внимание занятых и свободных от
репетиции "артистов".

Чудом у меня великолепно сохранились фотографии  всех
участников спектакля и отдельных сценок.


Спектакль начинался с того, что все участники выходили на
авансцену и по очереди представлялись зрителям. Шаг вперед, имя,
фамилия, роль, которую он исполняет, короткий офицерский кивок
головой и на место.

Первым был Наполеон №1. Он должен был сказать: Меня
зовут Леон Дюпон, что по-французски звучит как (для наглядности я
дам транскрипцию русскую): Жо мапель Леон Дюпон.

Но от волнения он поменял местами всего две пары букв и у
него получилось запомнившееся многими на годы:

-Ма жопель Леон Дюпон.

Зал грохнул. Тогда он исправился:

-Жопа мель Леон Дюпон.

Зал взорвался второй волной.

Тут уже ржала и вся государственная комиссия.

Потом Леона расклинило, он вспомнил и  стал по-детсадовски
вскидывать вверх руки сжатые в кулак и речитативом кричать на
зрителей:

- Жо мапель - жо мапель - жо мапель. 

Сюжет  помнится кусочками, да и не было там, честно говоря,
никакого сюжета. Просто обыгрывался тогдашний анекдот про наших
хоккеистов заграницей,  про 28 долларов,  которые получал в неделю
каждый игрок.

Фирсов спросил, интересно, а сколько же  приходится у нас на
один день. Викулов разделил, 28 на 7 и у него получилось 13. Не поняли,
решили проверить. Полупанов проверил умножением 13-ти на 7, у него
получилось 28. Майоров для верности проверил сложением в столбик,
тоже 28.

Все "расчеты" делались  наглядно, мелом на переносной
классной доске, крупными цифрами, видимыми из любой точки зала
и сопровождались математическими комментариями Цезаря. Нелепость
этих действий была, конечно, очевидна, но не сразу бросалась в глаза,
потому что забалтывалась всякой чепухой для отвлечения внимания.

Хохот в зале стоял очень долго. Бородатая женщина в этой
инвалютной атмосфере пошла по рукам, со всеми кокетничала,
призывно подмигивала и строила глазки Цезарю, обоим Наполеонам,
а потом и мужчинам в первом ряду зала. 


Одним словом, как вы уже поняли, все закончилось хорошо
и даже отлично. Я получил круглые пятерки в первом полугодии, да и
во втором тоже, тут уж все двигалось по накатанным рельсам.

Весь второй семестр был посвящен работе с текстами по
специальности. Чтение лекций на французском. Обсуждение, критика,
всё без перевода. А в июне нас отправили на  стажировку во Францию,
в Монпелье, в Университет Поля Валери, "a cote d;Asure", на Лазурный
берег.

Уже потом, в Алжире мне пришлось видеться с Леоном в
Бумердесе, где он работал, кажется, в нефтяном институте на кафедре
"Технология металлов". Я приезжал туда со своими коллегами по
университету в Аннабе во время зимних каникул в самом начале
января 79-го года.

Мы обкатывали "Пежо - 404", авторухлядь двадцатилетней
давности, по дивному маршруту: Эль Ходжар - Скигда - Тизи Узу -
Обезьянье ущелье - Алжир (столица) - Бумердес по средиземноморскому
        побережью Африки.


Леон был в отчаянии, язык у него так и не пошел, поэтому
лекции читать ему не доверили и работал он лаборантом, фактически
без языка, правда, почти за те же деньги, что и полный преподаватель,
"le professeur". Все равно обидно, уж больно нашинский был он парень.
Освоили мы с ним спирта аптечного несколько пузырьков под местное
пиво "Трант труа" - тридцать три, проговорили всю ночь.

Я  его Леоном по привычке, как нас учили, он меня ЖУльеном,
как суп ресторанный. А ЖЮльена он так и не осилил, амбушюр у него
не тот все-таки был.  Рано утром мы с коллегами  отправились восвояси.

Поехали тем же маршрутом, но с заездом в высокогорную
деревушку с неприличным для русскоязычного уха названием Бени-Ени.

Помните из одесского юмора:

В Конотопе Беня жил,
Беня мать свою любил.
Если Бени маму знать,
Значит, есть куда послать.

  А эта Беня, которую  мы решили посетить на обратном пути,
была довольно широко известна кустарным производством украшений
из серебра, которое местные жители добывали прямо здесь же, рядом
со своими жалкими  хижинами.

Добирались мы до нее еле-еле, поскольку гнездилась она на
высоте  ближе в двум тысячам метров. Наш автоветеран полз из
последних сил, поддоном и глушителем волочась по снегу. Вспоминали
"В снегах Килиманджаро". Оказывается,  Африка бывает не только
"знойкая", как говорила имея ввиду "знойная", моя теща от первого
брака Любовь Павловна, но и морозная тоже.

Мы купили за грошИ по паре полных "с походом" пригоршней
этих цацек. Не ахти какие шедевры ювелирного искусства, но с местным
колоритом и  на подарки  сгодятся. И, конечно же, моей теще от
последнего брака Марь Иванне. На тещь мне, право слово, везло,
вопреки укоренившемуся мнению об их традиционной вредности.

И "chez soi", к себе, домой.

Ну, вот и всё. "A bientot". До скорого.

         продолжение:http://www.proza.ru/2019/06/27/442