- Теперь не забудьте записать вещи, непосредственно со мной связанные, - я кашлянул, - если Аля послушает меня и выживет, мама может и не выйти замуж. Так вот, в тысяча девятьсот семьдесят седьмом году ваши родственники Жуковы – Котловы познакомят её с вдовцом по имени Давид Израилевич Михельман. Пусть выходит, не задумываясь, хоть он и старше на десять лет, руками работать не умеет совсем, молотка не держал никогда, зато настоящий гений – несколько языков знает, математик блестящий, потомственный изобретатель из семьи воинов, моряков, очень добрый, мудрый, храбрый, благородный человек, инженер, всеобщий любимец, а главное, состоятельный. И, до шестидесяти восьми лет останется хорошим любовником, мама очень хвалила. Но, с ним может беда случиться, кою необходимо предотвратить. Здоровье будет идеальным, железное сердце, светлая голова, могучие руки, но, увы, щитовидка подведёт, в детстве под бомбёжку попал в школе, вот и начала расти. Не удалить, и окажется мой отец на столе у безумного хирурга - кровопийцы, который станет у него искать несуществующую опухоль в средостении и зарежет, как агнца невинного. И ведь не посадят преступника. А так мог бы отец и до девяноста дожить, никогда не пил, не курил, не изменял, не дрался, хотя силушка имелась. У меня, кстати, ещё и сестра есть сводная, у отца от первого брака останется, про неё так же запишите. Евгенией звать. Выйдет замуж за некоего человека, Игоря Степковского, редкого самодура, солдафона и диктатора. (Не порекомендовал бы его, да уж больно сыновья у злодея окажутся замечательные и талантливые, со старшим Эдуардом мы вместе расти будем, как братья. Очень толковым вырастет, директором предприятия заделается.) В девяностые годы Игорька с работы выгонят, пусть не позволяют дома сидеть, сядет на шею жены и станет бездельником редкостным, до пенсии пальцем не пошевелит. И ещё, средненький, Стасенька, нехай за его здоровьем смотрят, будет у малыша ложный круп, врачи в реанимации до смерти замучают. Пусть эту болячку заранее изучат. Кажется, достаточно будет в ванне помочить и жив останется. Уж больно я кроху любил. Но, третьего, Костика, всё одно рожают. Славный парень будет. Ну, и в конце, совсем мелочь, когда я техникум закончу, пусть родители отдают на курсы в исторический или литературный институт, в иные не потяну, придётся на стройке работать двадцать лет… так, давайте перечитаю. Проклятье, пару моментов про маму и забыл, вот я, осёл безухий. Во-первых, отведите её к глазному, у бедняжки сильная близорукость. Заметите только в первом классе, когда с парты на заднем ряду, на доске ничего не увидит. И пусть аккуратно играет, не бегает за кольцами по улице, попадёт под машину и всю жизнь будет ножка болеть. И ещё, не катается на качелях с лошадиными головами вместо ручек, стоя, упадёт и распорет себе подмышку об уши деревянные. Всё запомнили?
- Да-да, - сглотнула бабушка, - неужели довелось внука увидеть, такой молодой, сильный.
- Не так уж и молод, - я вздохнул притворно, - сорок лет мальчику, просто выгляжу моложе. Как отец, не пью, не курю, от женщин воздерживаюсь, только что обжираюсь периодически.
- На ужин останешься? – спросила Аля.
- Не могу, батарейки в моём темпоральном браслете закончатся скоро, окажусь в церкви, а в ней всё по-другому, - я вздохнул, - но, кое-что, оставлю после себя. Телефон не могу, Эдуард, положи на место, нельзя в прошлом технологии оставлять, вся история изменится. Вот, развяжу рюкзак. Это мягкие игрушки. Тебе, тётушка, панда. Эд, получи дракона, внизу молния, откроешь, должны быть печеньки из двадцать первого века. И для моей мамы, Галеньки вот эта большая собака - обнимака в шляпе. И пусть никому не отдаёт, как куклу, которую обманщица врачиха заберёт. Давайте вместе соберёмся, сделаю фотографию на память, надо ещё перед создателем машины времени отчитываться. Обнимемся, на прощание.
Честно говоря, едва не прослезился, ведь видел прежде лишь фотографии этих людей, на могильных плитах. Даже уходить не хотелось. Однако, насчёт батареек не соврал.
И снова пришлось пережить все «прелести» обратного перехода. Чувство приятное исполненного долга помогло. Надо бы повторить, как-нибудь…
****
Не успел я прийти в себя после перехода, как рядом затормозил настоящий лимузин, выскочили из него два мордоворота в дорогих костюмах и чёрных очках, подхватили меня под белы рученьки и затолкали в свой транспорт, не успел и мяукнуть.
- Тихо – тихо, ребята, можно и повежливее, - я кашлянул, - даже не сопротивляюсь толком. Вы кто будете, лихоимцы, из темпоральной полиции, ФСБ или ещё откуда?
- Я могу всё объяснить, садись и веди себя тихо, - послышался надтреснутый старческий голос.
Я повернул голову и узрел на заднем сидении старика, лет восьмидесяти. И ведь узнал, видел некогда фотографию дедушки, а тут копия, только старше.
- Моё имя – Эдуард Соломонович Нейштадт, - представился дед.
- О, дядюшка, - я улыбнулся, - вижу, дела у вас хорошо идут… Здорово, не придётся каждый год в крематорий ездить, цветы ставить. У меня получилось всех спасти?
- Да, - дядя кивнул, - и сестра моя старшая Аля, лишь недавно умерла, родила двух славных племянничков от достойного человека. И отца своего ты спас, врача того сумасшедшего живьём закопали, в прямом смысле слова. Стасик уцелел, теперь у Евгении Давидовны трое сыновей, всех пристроил, радуют сердце старика. Моя младшая сестра и твоя мама цветёт и радуется жизни.
- Чудесно, - я выдохнул с облегчением, - просто рай. А от меня что надо, хотите подвести до дому? Если так, спасибки, метро сейчас столько стоит.
- Не совсем, - собеседник покачал головой, - понимаешь ли, твоя книжечка по истории мне очень помогла, сначала, избавиться от иллюзий и веры в коммунистические идеалы. Отучился, в армии отслужил и поступил работать в КГБ, а после и ФСБ, зная будущее, подыскал нужных людишек, познакомился, с кем нам, денежек поднял, а там, в девяностые, заделался олигархом, ныне стал самым богатым и могущественным в стране. И… вовсе не хочу всё это потерять из-за парочки червячков. Конкурентов много, узнают о том, что прошлое менять можно, и я снова скончаюсь. Учёного и его машину времени уничтожили, остался лишь один свидетель, способный разболтать этот секрет, и он передо мной сидит и глупо улыбается.
- А свидетелей всегда убирают, - я кивнул, - пришла пора мне обгадиться с испугу.
- Ничего, прислуга салон вычистит, - ухмыльнулся старый негодяй, - но, я надеюсь, что потомок воинов, моряков, изобретателей окажется храбрее и примет весть, как должно.
- Ни капли фантазии, взяли бы обоих и отправили куда-нибудь в доисторические времена, не проливали крови… Сказочно, но, хочется напомнить, я кое-кому жизнь спас, до сих пор спина ноет и на руках, посмотри, синяки, дракона своего отдал, - я поднял ладошки и покрутил ими, - неужели, это ничегошеньки не стоит?
- Поэтому и сидим здесь, беседуем, - старик улыбнулся, - а то бы просто на стройку свезли и в бетон закатали, и никто, никогда искать не стал. А Гале объясню что-нибудь. Но, без награды не останешься. Книжонки твои напечатают, и похуже бредни издают ныне, рекламу обеспечу, игры компьютерные по ним создадут, комиксы нарисуют, мультфильмы снимут, всё, как хотел. Правда, доходы мне в карман пойдут. Я читал твою писанину, ты мужичок умный, без лишних сантиментов, философствовать любишь, должен понять, отчего так поступаю.
- Уже легче, мечта графомана заветная сбывается, - я скрестил руки на груди, - вот что значит, вмешиваться в историю, Б-г лучше знает, кого убрать надо. Но, хочу пару моментов уточнить. Во-первых, я не из болтливых, все секреты своих начальничков на заводе знаю, бывших и нынешних, и ни звука не издал, хотя, стоило ментам писульку накатать и сели благополучно. Ни разу никого не сдал, а уж полезного родственника и подавно. Во-вторых, кто поверит сказочнику? Решат, что свихнулся окончательно. В-третьих, не стоит убивать курочку, способную приносить золотые яйца. Раз уж собираетесь на моих сказках зарабатывать, можно ведь и увеличить их число. Я каждый день пишу по четыре страницы, а в воскресение и все четырнадцать, пока испишусь, глядишь, и сто томов накатаю, а это бабло немереное. В-четвёртых, став известным писателем, заделаюсь публичной фигурой, на ТВ пригласят, приставите спичрайтера, чтобы правильные тексты подсказывал, стану гавкать умные вещи, глядишь, и помогу в чём. Я могу любую ахинею нести с честными глазами и умным видом, недаром, потомок доцента. А порешите, ну, мёртвого писателя охотнее печатают, отгрохаете мемориал и только. И ведь я довольно бескорыстен, денег лишних не попрошу. Должны знать, уверен, мама копейки не взяла за всю жизнь.
- А ведь я и предполагал, что нечто подобное скажешь, - дядя погладил подбородок, - насчёт ТВ попасть и не мечтай, дураку такое не поручают. Книжульки же свои пиши, но имей в виду, в телефон и компьютер установлю кое-что, и люди приглядывать станут, хоть звук издашь неправильный, и сразу в бетон закатают, не успеешь и опомниться. И тогда, следов не останется от произведений, велю стереть отовсюду. Дело твоей жизни пропадёт.
- Устраивает, - я кивнул, - до метро подкинете?
- Давно сестру не видел, - собеседник нажал на кнопку переговорного устройства и отдал приказ шофёру.
Я вышел из машины, напротив - подъезд родного дома. Снял браслет темпоральный, уронил на землю, наступил, несколько раз, расплющил, послышался странный звук. Повернулся и увидел, что лимузин буквально растворился в воздухе, будто и не было никогда.
- А учёный-то не дурак был, предусмотрел всё, не знаю, что это за технология, но прикольная, полагаю, при уничтожении браслета, в прошлое отправляется сигнал, ведь дядюшка не мог уничтожить учёного до того, как я в путь отправлюсь, чтобы не исчезнуть, и изобретатель просто не наймёт неудачника, уцелеет сам, выберет другого "темпорального странника", соответсвенно, или вообще прекратит играть с судьбами человечества, - я пожал плечами и развёл руки в стороны, - ну, как говорится, что Б-г не делает, всё к лучшему. И нечего людям вмешиваться. А так хотелось родственников спасти. Писателем не стану, останусь графоманом - строителем, но, видать, суждено так по судьбе…