Роман Месть агента - роман одним файлом

Часть 37 - http://proza.ru/2021/02/24/1514


Режиссерам и продюсерам. Сценарий киносериала или пьесы. Может кого заинтересует.
"Месть агента" — пример того, что может получиться из случайной встречи и пятиминутного разговора у окна психиатрической клиники. Встреча была настолько эмоциональная, что в результате получился остросюжетный роман, охвативший период в 50 лет. В романе любовь и предательство, порядочные люди и откровенные подонки, КГБ и МВД, убийства и наказание за них, ну и конечно — спасение. Вообще-то был заказан сценарий к сериалу, но заказчик к сожалению "проиграл инфаркту" и получился роман без длиннот и затяжек. Не то сценарий для киносериала, не то пьеса для театра.

e-mail:  livejournal36@gmail.com
Тел:  +995577551882 Skype:  sava36 


Об авторе

Если ты любознательный, активный, шаловливый, пытливый, веселый фантазер с юмором, эмоциональный, впечатлительный – все события становятся ярче.
Жизненный поезд мчится быстро, иной раз, минуя полустанки.  Вот ты способный мальчик, почти самородок, потом студент энергетик, потом гуляка-бабник, потом занят научными разработками, потом владелец собственной компании по недвижимости, потом остановка и высадка на полустанке, в принудительном порядке, из-за неизлечимой болезни, но в очередной раз не сломлен и начинает все с нуля.
Именно болезнь позволила на жизнь взглянуть немного под другим углом, притормозив, над многим задуматься, вспомнить то, что мелькало в окне жизненного поезда, а многое, вообще, пересмотреть и переосмыслить.
Как вы поняли – результат перед вами.

Лиана Табидзе


Оглавление

1. Сигарета
2. Преображение
3. Избиение
4. Майор Арчвадзе 37 год
5. Неожиданная встреча
6. Я - твой ангел-хранитель
7. Донос
8. За Сталина
9. Секретный сотрудник
10. Вербовка
11. Друзья силовики.
12. Бессонная ночь
13. Признание
14. Насилие
15. Улика.
16. Сделка с совестью.
17. Направление в Ад.
18. Красавчик, не угостишь сигареткой?
19. Любовь нечаянно нагрянет
20. Красный летчик в красных трусах
21. Путь в ад усеян добрыми намерениями (Переезд)
22. Откровения.
23. Кличка «Сиротка»    
24. Убитое счастье
25. Встряска
26. Бедняжка
27. Шок.
28. Внучка
29. Поиски спасения
30. Опять «система Станиславского»
31. Время не терпит
32. «Человек-никто» …
33. Обратной дороги нет
34. Игры в разведчиков    
35. Подготовка к побегу
36. Нет ничего хуже, чем ждать и догонять
37. Эндшпиль и два этюда



Месть агента

Действующие лица:

Евгения Петровна Маргелова – главный герой
Роман – студент.  Один из главных героев
Нина Владимировна Месхи  –  одина из главных героев
Дали Мелитоновна Пертая – мать Нино
Мелитон Георгиевич Арчвадзе – майор, летчик, отец Дали
Мери (агент «Сова») – мать Дали
Марго Пертая – мать Мери.
Петр Маргелов – Отец Евгении Петровны
Арчил Векуа  –   капитан, начальник отделения госпиталя
Георгий Иванович Мерабов – полковник, двоюродный брат Хуциева
Вахтанг Глонти  –  лейтенант
Нугзар Варламович Хуциев – майор особист
Нателла Варламовна Хуциева – жена Мераба
Ираклий Нугзарович Хуцишвили – полковник, сын Мераба
Лали Ираклиевна Хуцишвили –  дочь, невеста Давида
Мераб Лежава – полковник. Высокий чин МВД.
Давид Лежава – сын Мераба
Лейтенант Семен Захарченко, Гела и Коба (сотрудники КГБ)
Зураб – врач обычной больницы
Гурам Иванович Яшвили – главврач психиатрической больницы


1. Сигарета

Что движет нами, когда мы идем не проторенным путём? Кто знает, куда он ведёт? Иногда, это может резко изменить судьбу не только идущего, но и тех, кого он даже и не знает. Чужие судьбы зачастую зависят от нашего как бы случайного выбора, но ничего не бывает в жизни случайно, все случайности закономерны, главное, что стоит за закономерностью – добро или зло!

Несколько дней я беседовал через окно, с «психически больной». Если бы я знал, к чему приведет эта беседа - может и не разговаривал! Но кто знает, было бы нам от этого лучше или хуже?
Мой одноклассник сбежал, когда нам в школе делали какие-то прививки и перебегая дорогу попал под машину. Думаю, прививка не стоила того, чтобы провести остаток жизни в инвалидном кресле и испортить жизнь водителю и его семье.

Дело было в середине семидесятых. Я, студент политехнического института, заводила, душа компании, любимец однокурсниц, проходил преддипломную практику на ТЭЦ. Напротив, неё была психиатрическая больница. Несколько зданий царской постройки, обнесенные забором с железными воротами. Небольшая часть одного из здания, выходила на набережную. Видимо, после расширения набережной, из-за нехватки места, ни забора, ни тротуара там не было, да и кому там ходить - набережная, машины. В том месте, вместо забора, на набережную выходили пара зарешеченных окон, на бельэтаже старинного кирпичного здания с толстенными стенами. Эти два небольших окна, почти незаметных в кустах крыжовника, вряд ли, когда-нибудь привлекали чьё либо внимание.
Обычно, студенты, после занятий на ТЭЦ, к станции метро шли по пути противоположному ведшему к набережной, более близкому к метро и более удобному.
В тот же день, я почему-то, пошел по набережной. Длинной, безлюдной и проходящей мимо психиатрической больницы – дорогой.
– Красавчик, не угостишь сигареткой?
Я вздрогнул, молодой девичий голос был как бы ниоткуда, рядом вообще никого не было.
– Я тут, в окне.
Сквозь кусты, в зарешеченном оконном проеме я увидел сидящую полуобнаженную женщину с растрепанными волосами. Сквозь листву крыжовника было не очень хорошо видно, что за женщина и просто как курильщик, решил дать женщине сигарету, не более.
Уже был печальный опыт общения с психически больной соседкой, которая периодически, когда у неё было улучшение, на несколько дней, появлялась в доме. Тогда я был пацаном лет шести-семи и хорошо помнил, как она плевалась или обливалась водой. Была она совершенно беззубая, седая, хотя ей не было и сорока лет.

Подойдя ближе и протянув сигарету, я застыл от изумления. Женщине, сидевшей на подоконнике в зарешеченном окне, казалось лет 18-20. И если то, что красовалось у неё на голове, напоминавшее почти войлок непонятного цвета, и красовавшиеся на полуголом, неопрятном теле, довольно-таки четкие, синяки, соответствовали заведению, в котором находилась эта молодая женщина, то её лицо, хоть и несло печать глубокой депрессии, было просто неземной красоты. Ни до, ни после я такого красивого лица не видел, хотя женским вниманием обделен не был.
Зачарованный её красотой, я просто не смог отойти. Как могла такая прелесть оказаться в психушке и как могла она быть в таком, опустившемся состоянии? Неужели у неё нет семьи, близких или друзей, неужели соседи по, палате, не могут ей помочь?
– Спасибо, как тебя зовут?
– Рома.
– А меня Нино.
В окне появилась пожилая, щуплая, но в отличие от Нино, опрятно одетая, с аккуратно зачесанными назад темными волосами, женщина. Взгляд её был холоден и даже как-то изучающе колюч для ненормальной.
– Рома, ты дай немного сигарет моей соседке, а то не даст поговорить, вызовет санитаров-садистов.
Я достал пачку и протянул возникшей в окне "колючке" в вельветовом халате шоколадного цвета. На лице женщины появилось что-то напоминающее улыбку, и исчезла колючесть из взгляда.
– Ну что понравилась деваха? Она всем тут нравится, вот только строптивая больно, дурочка. Не моется и не трахается, вот её и бьют местные бугаи. Ты только взгляни на её грудь и попку. Все пытаются её объездить – чертовски хороша, а она все брыкается как строптивая кобылка. Хорошо я начеку, насиловать боятся.
– Уйди сволочь, получила сигареты, вот и уходи.
– Ну, зачем же сразу сволочь? Сейчас крикну, и почитателя твоей мордашки погонят в шею, а тебе, за нарушение распорядка вколют дозу, будешь волчком вертеться.
– Не надо Женя, он же обычный прохожий и дал же тебе сигареты.
– То-то, испугалась! Ну, давай молодежь, флиртуй, пока я добрая.
Нино размазывала по лицу слезы. Я стоял, настолько ошарашенный, что не мог вымолвить ни слова. Для меня, все увиденное и услышанное было каким-то чудовищным сном, чем-то запредельно не нашим, не советским, какой-то нереальностью. У меня в голове не укладывалось, как может такое быть, что хорошие люди рано уходят в мир иной, а этот "вельветовый" одуванчик, воплощение зла, живёт.
Нино нагнувшись к подоконнику, чтобы быть ближе, тихо заговорила, глотая слезы:
– Рома, вы первый нормальный человек, за много дней, с кем я говорю. Сейчас уходите, а то я разревусь до истерики, только очень прошу, приходите завтра, я буду очень ждать.
– Я приду примерно в это время. Я тут на ТЭЦ практику прохожу, так что мне нетрудно.
– Вы, студент?
– Да, учусь в политехническом.
Нино, тихо произнесла:
– Я тоже училась, в академии, но это было в той жизни. Ну, все идите, только завтра приходите один, принесите этой старухе что-нибудь, она, нормальная, тут как бы живет, приглядывая за мной, а если что не так – доносит. Да и если можно попрошу какую-нибудь простенькую косметику, только дайте её незаметно, а то Евгения Петровна, каргу так зовут, отберёт.

2. Преображение

Домой шел совершенно потрясенный увиденным. В моем воображении красота и ненормальность никак не стыковались. Ненормальный человек в его восприятии, это что-то человекоподобное жующее траву с монотонной остервенелой жестикуляцией, с глазами навыкате, с беззубым слюнявым ртом, глазами полными или ненависти, или страха. Типичный видеоряд из телевизионных документальных хроник немецких опытов над людьми, времен второй мировой.
Конечно, и виденная в детстве соседка Аня из этого видеоряда не особо выпадала. А тут, красивая до одурения и вдруг – сумасшедшая. С какой стати, почему, кто довел девушку до такого состояния и за что именно её, такую красивую? И что она теперь на всю жизнь будет прикована к этому «желтому дому» и через десяток лет превратится в подобие соседки Ани, беззубую, седую, шамкающую старуху, ни внешне, ни внутренне не соответствующую чему-то вменяемому. Я, хоть и был рубаха парень, бабник и балагур, но внутренне был довольно сентиментальным и от такой жизненной несправедливости, как превращение Нино в соседку Аню, перехватило дыхание и увлажнились глаза.
Я сидел на скамейке у автобусной остановки и провожая глазами 
проходивших мимо девушек не находил никого красивее Нино. Они все тут на этой стороне жизни, чистенькие, радостные и спешащие по своим делам, а Нино там, по другую сторону и почему в таком состоянии, неухожено-брошенном? Вспомнив её нечесаные волосы, оголенное, немытое в синяках тело, понимал, что нормальная женщина до такого не опустится, но никак не мог понять, ведь была у этой несчастной девушки женщина рядом, неужели не может её помочь. Да и говорила она вроде как совершенно нормальная, не дергалась, не плевалась, да и глаза не те, что были у Ани - широко раскрытые, даже вытаращенные, с совершенно безумным пустым взглядом, в котором читалось все её безумие. Глаза Нино были красивые, большие голубые, в них была какая-то бесконечная усталость, что ли, да мимика и интонации голоса, никак не соответствовали войлоку на голове. В голову лезли всякие глупости. Я понимал, что порю горячку. Больше всего, что мне в этой жизни не хватало, так это связаться с псишкой, пусть и красивой. Нет, думал я, у мужиков мозги явно не в голове находятся, если женщина красивая внешне, так значит, у неё должно быть красиво все и душа, и помыслы. Но когда абстрагируешься от красоты, когда не порешь горячку, когда начинаешь соображать логически, взвесив все за и против, расставив все по местам, совершенно иная картина вырисовывается, становится даже где-то за себя стыдно.
– Ну да ладно, хорошо, что еще никому не рассказал про "узницу совести", – подумал я – подняли бы на смех, да и издеваться могли бы долго.
На душе стало как-то спокойней:
– Не она первая, не она последняя душевно больная, а судьба не различает, кто красив, а кто уродлив. Да и как можно было поверить этой старой дуре про то, что Нино кто-то хочет насиловать?
Меня передернуло, когда представил, как целую немытую красавицу, гладя её по немытой и нечесаной голове.
Я еще раз подумал, что будь Нино не так красива, никаких подобных мыслей в голову не лезло бы.
Теперь даже пожалел, что обещал Нино тушь и сигареты, идти на встречу к дурдому уже и не хотелось, но раз обещал – надо, да и жалко, все же больная девушка и грешно таких обманывать.
Успокоившись, поднялся в подошедший автобус, удобно устроившись на заднем сиденье, я забился в забытьи и мысли о Нино совершенно покинули меня.

На следующий день, после практики спустился на набережную. У окна стояла старуха:
– Сигареты принес, Ромео?
Хотелось бабку выматерить, но я протянул ей пачку ВТ:
– Где Нино?
– Нино, подойди сюда, касатик твой пришел, – ухмыльнулась старуха, вынимая сигарету из пачки.
К окну подошла Нино.
Все, что я так ясно понял, складывая на автобусной остановке логические пазлы в ясную картину о психически больной женщине и о своем глупейшем положении пацана, который повелся на внешность, мгновенно улетучилось.
В окне за решеткой стояла бесподобно красавица, с ниспадающими тяжелыми темными волосами.
В прошлый раз мне показалось, что у Нино голубые глаза, а сегодня же ясно увидел прекрасные глубокого синего цвета глаза. Чистая, не глаженая кофточка была застегнута на все пуговицы. Нино улыбалась и на её щеках появились, чуть ли не детские ямочки.
Я обомлел. Это явная несправедливость, нет, это просто перебор – такая красивая и ненормальная. Я как-то оробел от неожиданности.
– Здравствуй Рома, хорошо, что пришел. Очень боялась, что не придешь испугавшись моего вида. Странно, но я готовилась к твоему приходу, как на первое свидание, забыв про...
Ром, а тебе сколько лет?
– Мне 22, а тебе?
– А мне 19. Ты симпатичный.
– А ты красивая до неприличия! Почему ты вчера была в таком виде?
– Рома, давай сегодня поговорим о приятном. Я, например, сейчас счастлива, как влюбленная девочка. Давай сегодня не будем о тяжелом! Завтра все встанет по местам и быть может я тебе и расскажу, а сейчас давай, молча, покурим.
Я вспомнил про тушь, Нино обрадовалась и тут же спрятала её в рукав.
– Увидят, отберут.
Мы курили, думая каждый о своем. Я никак не мог понять, как это возможно, что вчера эта девушка была отвратительной, немытой ненормальной женщиной, а сегодня - с ней хоть под венец. Я уже не знал, как себя вести с Нино и о чем говорить, голос как-то сразу подсел. В голове был полный хаос! Теперь Нино была, чуть ли не граф Монте-Кристо в юбке, да и если быть до конца честным – возбуждала.
Домой я шел, совершенно не понимая, что происходит, а последняя фраза подошедшей старухи вертелась в голове и не давала покоя:
– Чтобы вам не встретиться полгода назад? – и помолчав, добавила стихом из Нового Завета – "Кого люблю, того и наказываю".

3. Избиение

На следующий день, с утра был как на иголках, все подмывало поделиться с кем-то из друзей о Нино, но осознание того, что студенты устроятся перед окном Нино палаты, как в партере театра, стараясь вызвать на бис бедную девушку, приводило его в ужас и удерживало от такого опрометчивого шага.
Сегодня шел к Нино с решимостью выяснить, что же произошло с ней, как она оказалась в сумасшедшем доме, будучи в здравом уме, а в этом он уже не сомневался, сопоставив увиденное и услышанное, за два коротких по времени общения.
Все произошедшее за два дня, как я пошел набережной, мимо психиатрической больницы, стало казаться каким-то неправдоподобным 
сном. «Направо пойдешь – в метро попадешь, налево пойдешь – в кошмар обретешь», а вдруг я в тот раз пошел бы – «направо» в метро? Что Нино бы не существовала? Или так же и не мылась, и не причесывалась? Или то, что прошел случайно мимо – Нино стала нормальной? И вообще, что с ней на самом деле – болезнь, случайность, преступление? И какая тут моя роль? Зачем случай свел нас? На её счастье или мое несчастье? Кому и зачем это нужно? Вопросы, вопросы, вопросы.
Какой-то хичкоковский сценарий, который разыгрывается почему-то конкретно для меня – случайного прохожего. Маловероятное стечение случайностей, которое только подтверждали отсутствие закономерности – просто удивляли. Что самое поразительное и невероятное, это то, что все происходило с девушкой поразительной красоты, а будь Нино уродлива, что было бы тогда? Поражали два момента, первое – приставленный цербер в лице старушки «одуванчика» и второе, что вообще уже ни в какие ворота – как бы бесхозность девушки. Ну не с Марса же она прилетела, где остались все её родные, близкие и друзья. У такой красавицы не могла отсутствовать друзья, а уж отсутствие любящего мужского сердца, вообще невероятность при такой внешности. Где все они? Это, что кроме меня, случайного прохожего, на всем белом свете ей тушь для глаз не кому принести – Тут что-то не то!
Если честно, я вообще не понимал, чем эта девушка может быть каким-то образом опасна для окружающих, зачем тогда её держать в изоляции, почему нельзя её лечить дома?  И опять, почему, не видно присутствия кого-то из родных, ни прямого, ни косвенного? А если принять во внимание, в каком виде была Нино, когда увидел её впервые, то точно её никого из близких давно не навещал. Почему ей позволяли ходить в лечебнице в таком непотребном виде и хоть это и дурдом, но какие-то порядки и правила гигиены должны же быть?! А синяки, интересно, кто их оставил, в палате, кроме Нино одна лишь старуха, ну ни она же избивает по ночам уснувшую девушку, хотя говорят, что ненормальные боли не чувствуют, ну, глаза же есть и утром синяки же обнаружатся. Дурдом, он и есть дурдом, одни вопросы, ни одного ответа.
Ну и то мгновенное, какое-то волшебное преображение Нино, после совершенно случайного мимолетного общения, будто она увидела, перед собой не меня Рому, а снизошедшего Иисуса Христа – как минимум.
Когда я подошел к окну, ожидал очередной сюрприз, Нино сидела, как и в первый раз на подоконнике, у неё был синяк под глазом и распухший нос. Вид был чудовищный. У меня закололо где-то в груди, наверное, там, где находится у людей душа. Старухи, в окне не было.
– Нино, что с тобой?
– Споткнулась на лестнице.
После всех его рассуждений, в это верилось с трудом.
– Нино, я никак не могу понять ситуацию, мне очень хочется тебе помочь, но теряюсь в этом ужасе! Расскажи мне, что с тобой? Я понимаю, что ты не в санатории, но и не в концлагере же! Скажи, как связаться с твоими родными, они же у тебя есть! Если надо я к ним съежу. Может что-то нужно сделать мне самому? Я же вижу, что ты не больная или уж не на столько, чтобы тебя держать тут. Почему тебя не заберут родители домой, ну хотя бы на выходные?
– Нет у меня никого!
– Как никого, ну хоть какие-то родственники есть?
Нино промолчала. Только глаза наполнились слезами, а лицо исказила гримаса боли.
– Умаляю не надо, мне очень больно, это невыносимо.
– Извини, не подумал.
Я протянул ей бумажку.
– Тут мой телефон, позвони, если что-то понадобится. Может, хочешь, я приду с мамой или бабушкой, скажем, что мы дальние родственники, придешь на выходные, искупаешься, поешь нормально, на крахмальной простыне выспишься.
Нино посмотрела, как бы сквозь меня, потухшим, пустым взглядом
– Я устала, да и нос болит, хочу полежать.
– Нос, это ерунда, до свадьбы заживет, не нервничай, опять сморозил я не к месту.
– Ты мне надоел, уходи!
Было обидно, я к ней всей душой, а она меня гонит как назойливую муху.
Подошла старуха:
– Рома, иди домой, ей надо отдохнуть и вообще, тебе не стоит больше сюда приходить, это плохо для всех, для Нино особенно. Если ты еще придешь, я сообщу врачу, что ты подглядываешь.
Пока я говорил со старухой, Нино отвернулась и ушла вглубь палаты. Больше Нино не появилась. Я поговорил со старухой, но так ничего выведать и не смог. Незаслуженно обиженный, я ушел.
Сходил в кафе, поел, остыл от обиды и понял, что Нино, как и любая девушка, просто не хотела, чтобы я видел её с подбитым глазом и разбитым носом. Глупая, я и не обращал внимания на нос, какой пустяк! Видимо, не стоило, про свадьбу… сглупил! Надо пойти отвлечь её, почитать стихи, что ли?
Я вернулся и тихо позвал Нино. Никто к окну не подошел, а позвал несколько раз, но с тем же результатом. Я взялся за решетку и подтянулся и когда уже почти заглянул в окно, сильный удар в ухо сбросил меня на землю. Рядом стояли два мордоворота.
– Что подглядываешь? На эту красотку дрочишь?
– Нет, пробормотал я, просто так, случайно.
– А, трамвай тут в кустах ждешь?
Второй удар пришелся в солнечное сплетение, я потерял сознание. Один из мужиков меня поднял и когда я пришел в себя, второй врезал мне по носу, потекла кровь.
– Еще раз тут тебя тут увижу, – казал ударивший – убью и рыбам на корм в Куру выброшу. Достав платок, я приложил его к носу. Пошел вон от сюда.
Перейдя через дорогу, я оперся на парапет набережной и запрокинул голову, пытаясь остановить кровь. Рубашка была забрызгана кровью, ухо звенело. Я был в бешенстве. Надо же эта старая клюшка таки пожаловалась на меня, что подглядываю. И надо же, как дураку, повиснуть на решетке окна. Конечно, били как онаниста.
От злости и обиды я скрипел зубами. Ушел, уходи, зачем вернулся? Вот и получил – поделом. Опозоренный и побитый, я решил к этой ненормальной больше не приходить. Пусть лечится! К ней как к человеку, а она меня так опозорила и унизила.

4. Майор Арчвадзе 37 год

Когда Роман окровавленный, побитый, опозоренный и озлобленный уходил домой, он не мог видеть стоящую у окна Евгению Петровну. Роман правильно понял, кто вызвал охрану и клял эту женщину, на чем свет стоит. Он даже и представить не мог, что весь этот безобидный с его стороны междусобойчик с Нино у дурдома, закончится его избиением. Человек – венец эволюции, бессилен перед элементарной подлостью!
Евгения Петровна видела, как Романа били, ей было жалко мальчика, совершено случайно вляпавшегося в то, во что он и предположить не мог, но была рада, что его застали, когда он подтягивался, держась за решетку, а не за разговором с Нино.
– Побитый, не убитый, лучше побыть соглядатаем, чем трупом! – подумала она, когда Роман скрылся из виду. Евгения Петровна, взглянув через плечо на Нино, незаметно перекрестила заоконную пустоту.
– Женечка Петровна, срочно в приемное отделение! – крикнула, приоткрыв дверь ординаторской молоденькая санитарка.
– Офицера привезли, сбит на мотоцикле, жена насмерть, да и он, думаю, не жилец.
Женя, старшая сестра хирургического отделения, была опытной, исполнительной, умеющей и знающей больше некоторых врачей. Была немного замкнутой, неулыбчивой вне работы, но с больными она преображалась, за что её и любили. На работе её ценили, она как бы была всегда «под рукой», так как даже жила во флигеле госпиталя. Вот и сегодня, в выходной, ей придется и принимать поступившего больного и если будет операция, то и ассистировать.
Женя посмотрелась в висевшее при выходе зеркало, прибрала волосы под 
шапочку, поправила халат и пошла, осматривать поступившего после аварии офицера.

В 1921году, когда в Тбилиси вошли части 11-й Красной Армии, ничего не предвещало драмы в семье известного и всеми уважаемого фотографа Петра Маргелова. Но как говорится, человек предполагает, а Бог располагает, никто не застрахован от случайностей и если кто-то случайно выигрывает в обычную лотерею большую сумму, то кто-то в небесную рулетку не то выигрывает смерть, не то, проигрывает жизнь.
Одному из подвыпивших комиссаров в засаленной, пропахшей от кочевой жизни потом, табаком, а то и кровью кожанке, зашедшему сфотографироваться в «Фотографию Маргелова», приглянулась миловидная блондинка - жена фотографа Петра Маргелова. Разогретый винным возлиянием комиссар стал грязно к ней приставать, размахивая маузером, который он вынул для серьезности фотографии, а когда получил от мужа замечание, то, не моргнув глазом, пустил маузер в ход и на глазах 11 летней дочери застрелил её родителей, как недобитых буржуев.
В тот день для Жени, в одно мгновенье ставшей сиротой, закончилось счастливое детство. Её приютила родственница матери, работавшая в госпитале. С тех пор Женя жила с ней при госпитале и помогала ухаживать за больными, а когда родственница умерла, как бы заменила её на работе.
На каталке лежал крупный мужчина, в голубых петлицах которого было две шпалы. Черты лица майора трудно было определить, так как лицо напоминало сплошное кровавое месиво, высокий лоб, широкие скулы и черная курчавая шевелюра с залысинами, выдавали в нем упрямый характер. Окровавленные губы еле слышно шептали:
– Мери, что с Мери, где она?
Женя достала из кармана его гимнастерки документы.
– Мелитон Георгиевич Арчвадзе, 1903 г рождения, майор, летчик, множественные ранения вследствие аварии.
Продиктовала она оформлявшей карту больного сестричке.
На каталке лежал застегнутый планшет. Женя открыла его, так как должна была перечислить находящиеся в нем документы и передать на хранение. В первом отделении лежала карта Грузии, а вот то, что она увидела в другом отделении, заставило её вздрогнуть и осмотреться видит ли кто-то. В планшете лежало письмо с крупной надписью сверху: «Строго секретно. Лично Товарищу Сталину». Женя знала, чем может грозить майору обращение к Сталину, минуя выше стоящих командиров. Женя понимала, что если кто-то куда-то о письме донесет, а такие доброхоты в госпитале были, то майору лучше не выздоравливать. Госпиталь частенько навещали люди из НКВД и забирали даже больных офицеров и те, почти никогда, не возвращались долечиваться.
Женя незаметно сунула конверт под кофточку.

Операция длилась более 4х часов и хирург, военврач 1-го ранга, просто совершил чудо, вернув с того света майора Мелитона Арчвадзе. Теперь будет он жить или нет, зависело лишь от его организма и как на него взглянет Господь.
Два дня Арчвадзе был ни жив, ни мертв. Весь перебинтованный Мелитон в сознание не приходил.

Шел 1937 год и появление сотрудников НКВД ничего хорошего не сулило. Конечно, врагов народа всяких мастей было немало и выкорчевывать их надо было со всей революционной беспощадностью, так как их вражеская подрывная деятельность мешала строить прекрасное и светлое будущее под руководством, дорогого каждому сердцу советского человека и до боли любимого всеми, товарища Сталина. Но Жене казалось, что уж больно много этих врагов оказывалось среди друзей, знакомых и даже сотрудников, которых она знала давно, чуть ли не с детства. Конечно, Женя не сомневалась в правильности политики товарища Сталина и что бороться с врагами надо, но не одобряла местных служак, которые уж больно ретиво исполняли свои обязанности и косили людей, как траву косой.

В конце вторых суток в больницу пришли два офицера НКВД.
Военные в кабинете главврача отделения поговорили и с Женей, спросив её, все ли вещи майора лежат перед ней на столе и не было ли еще чего-нибудь? У Жени сжалось сердце, у человека погибла жена, осталась маленькая дочка, которую Женя видела, когда та приходила с бабушкой. Ну не мог этот майор быть врагом! Неужели этой малышке, так же, как и ей придется остаться сиротой? Не может быть, это не справедливо! Женя была рада, что никто не видел письма Сталину, которое она спрятала в кочегарке и посмотрев на лежащие, на столе личные вещи майора, часы, документы, портупею, раскрытый планшет и, увидев, что в нем отсутствует карта, она заявила:
– В планшете была вроде какая-то карта.
– Спасибо, мы её изъяли.
– Ну а все остальное, вроде на месте.
Сотрудники решили поговорить с майором и, несмотря на то, что врач отделения предупредил визитеров, что майор второй день не приходит в сознание, сотрудники НКВД все равно вошли в палату.


5. Неожиданная встреча

Придя домой с распухшим носом, сразу прошел в свою комнату и был благодарен домашним, что не стали заходить и задушевно, успокаивая расспрашивать. Минут через двадцать тихонько вошла бабушка с миской какого-то настоя и потрепав за волосы, стала молча меня лечить. С утра была суббота, нос как-то вошел почти в норму, да и болел терпимо. Настроение было никакое, полная апатия и прострация. Почти целый день валялся на диване, читал Азимова и тупо смотрел передачу – «Вести с полей».
Злость прошла, осталось гадливое ощущение оплеванности. Домашние, видя мое состояние были уверены, что я подрался с кем-то, возможно из-за девочки. Дело молодое, главное живой, все остальное поправимо!
В воскресенье, после позорной пятницы и лечебно-меланхоличной субботы, захотелось развеяться. Я спустился во двор, расписал с ребятами пульку. Когда заморосил дождик решили сходить в баньку за углом. Попариться, пройтись по пиву, а потом завалиться к девицам в общагу физкультурного института - было делом обычным. Общага была по соседству, а мы там были завсегдатаи. Первое время были стычки с ребятами из той же общаги, но их было мало, а мы местные, так что дело быстро уладилось и проблем с ними исчезли. Когда мы приходили с выпивкой, они с удовольствием присоединялись с девицами, составляя компанию.

Покончив с баней, ершом (пиво с водкой) и разговорами типа "Ты меня уважаешь", пройдясь по свежему воздуху и освободив от повышенного давления душу, которая после принятия на грудь находилась где-то в районе мочевого пузыря, ноги сами направились в вожделенную общагу.
Крепко сбитые, гибкие, без тормозов спортсменочки хорошо знали свое дело. Секс-забеги, заплывы и заезды были у них делом не только любимым, но и совершенно обычным. Отрывались безбожно, секс зачастую был коллективным, обильным и изощренным. Отсутствие возвышенных чувств, с лихвой покрывалось акробатизмом и мышечным умением.
От частых и упорных тренировок секс-форма девчат почти всегда была на пике, так что и на этот раз, из бесплатного спортивного борделя, добрался домой к утру обессиленный, затраханный, но довольный.

Проспав до полудня, отправился на практику, куда можно было и не торопиться, так как там царил олимпийский девиз – "Главное не мат часть, а посещение", да и ежедневные бильярдные баталии делали свое притягательное дело. Правда, бильярд был своеобразный, вместо стандартных шаров были чуть меньшего размера стальные шары от подшипников турбин.
Погоняв с однокурсниками железки и потрепавшись про свое ночное коллективное акробатическое болеро со спортсменками в красках и деталях, к трем часам пыл иссяк и стали расходиться. На набережную совсем не тянуло, психиатрией уже был сыт по горло.
Выйдя за ворота ТЭЦ, болтая с однокурсниками, пошел не отрываясь от коллектива, обычной дорогой к метро. Пройдя забор больницы и завернув за угол, неожиданно увидел «старую каргу» - Евгению Петровну, которую в цивильной одежде не сразу и признал. Тут же заныло ухо, инстинктивно осмотревшись, нет ли рядом инквизиции от психиатрии, прошел мимо сделав вид, что не заметил её или не признал. Мне совершенно не хотелось вновь испытывать судьбу, кто знает, где и что из-за этой мадам может произойти и какие приключения можно найти на свою, скажем, многострадальную голову.
– Рома, подождите.
Я неохотно остановился. И когда она подошла, спросил:
– Вам художеств на моем лице мало?
– Извините, но это единственное, что хорошего я могла в тот день для вас сделать.
– А может, для полного счастья, еще и в реке стоило бы меня утопить?
– Не юродствуйте, я и сама очень переживаю, что так получилось. Хотя, нет, очень рада, что получилось именно так. Вами уже заинтересовались и вариант, что вы обычный женский соглядатай, лучший из возможных. Я пыталась вчера вечером к вам дозвониться, но вас не было. Не хотела встречаться с вами на выходе с ТЭЦ на виду проходной больницы. Подумала, сегодня уже по набережной вряд ли пойдете и решила встретить вас тут. Дай Бог, пронесет.
– А откуда у вас мой номер телефона?
– Потом объясню, идите за мной.
Немного поколебавшись, я пошел за ней. Шли минут 10 где-то в районе кинотеатра "Аполло" Евгения Петровна нырнула в итальянский дворик. Осмотревшись, последовал за ней.
Тбилисские итальянские дворики, со строениями дореволюционной постройки, это совершенно особый мир. Мир – национально колоритный и разноязычно шумный.
По утрам его метут крикливые курдянки-дворники, звучат зычные призывы зашедших торговок-молочниц и голоса, перегнувшихся из окон в утренних халатиках, осчастливливая соседских мужиков, почти вываливающимися из подмышек белыми грудями, соседок, которые выясняют у торговок молочный ассортимент. Гомон идущей в школу ватаги детей. И орущую со столба тарелку-репродуктор.
Ну, а вечером в этом же самом итальянском дворе, звучат уже иные интонации. У вечно открытого водопроводного крана, пара-тройка женщин, постоянно что-то моя или полоща, с одним и тем же темпераментом обсуждают то цвет утреннего поноса ребенка, то размеры гениталий мужа дочки, а на общем дворовом столе, негромкое мужское застолье сменяется монотонным катанием костей при игре в нарды или обычным шуршанием домино, при забивании козла. И если что-то вдруг из этого хора вдруг пропадает, то значит что-то у кого-то случилось и весь двор спешит помочь.
Ну, а днем – все итальянские дворы почти вымирают, так как одни на работе, другие на рынке или по магазинам. Вот в такое время я и нырнул за Петровной в её итальянский двор.
Поднялись по винтовой, видавшей множество ног, изъеденной ржавчиной лестнице и пройдя по застекленной веранде, оказались перед оббитой черным кожзаменителем дверью.
– Это моя комната, не волнуйтесь. Я сама волнуюсь, так как не знаю, правильно ли поступаю вообще.
Зайдя в помещение, почувствовалось, что в нем давно или почти не живут, об этом говорило не только отсутствие какого-либо запаха хозяев, но и слой пыли на мебели.
– Я здесь бываю редко, потому и пыль. Рома, давайте сначала я сварю кофе. Попьем кофейку, вы поймете, что никакого подвоха тут нет – успокоитесь. Я сама еще не знаю, как себя вести. Думаю, вы уже поняли, что я психически нормальная женщина и собираюсь с вами поговорить о Нино. Но не потому, что так хочу я или хотите вы, потому что об этом попросила она и телефон ваш дала мне.

 
6. Я - твой ангел-хранитель

Мелитон Арчвадзе в бинтах, как в коконе с капельницами в обеих руках, был без сознания уже второй день. Губы были такие же белые, как и бинты и лишь черные густые брови и ресницы закрытых глаз, все на чем мог остановиться взгляд.
Женю на всякий экстренный случай особисты взяли с собой. Она стояла сзади сотрудников НКВД. Один был высокий, возрастом постарше, в очках, другой низкий волосатый с маленькими злыми глазами. Женя видела, как низкий щупал у лежащего майора пульс, потом он поднял больному веко и дернул за волоски бровей, проверяя реакцию зрачка.
– Дохляк, – заявил дергавший за бровь.
Потом он пошарил рукой под подушкой, поднял одеяло и ничего не найдя, отряхнув ладошки, повернулся к Жене:
– Тебя как звать?
– Евгения Петровна.
– Женя значит? Если эта вражина вдруг оживет, дай знать. Ну, а если подохнет, все равно позвони, отметим это вечерком вместе.
Он протянул Жене клочок бумаги и, сверкнув золотым зубом, хлопнул её ниже поясницы. Женя чисто рефлексивно влепила ему пощечину.
– Ты, сучка, на кого подняла свою пакостную ручонку!? Я тебя сгною, ты у меня будешь ползать и сапоги лизать, чтобы я тебя простил и любил.
Низкорослый, своей волосатой рукой, как тисками схватил Женю за предплечье и потянул к выходу.
– Отставить лейтенант! Тебе арестанток мало? – зло отчитал гориллу старший по званию офицер.
– Успокойтесь девушка, у него очень нервная работа, вот и сорвался.
Лейтенант покраснел как рак, у виска вздулась и пульсировала вена, губы стали тонкими и белесыми, глаза налились кровью. Жене стало страшно, было понятно, что угрызения совести для него чувство неведомое. Это животное в офицерской форме напомнило ей того комиссара, который из-за своей похоти застрелил её родителей. Глаза Жени наполнились слезами. Офицеры ушли и Женя успокаиваясь, промокнула глаза платком, подошла к кровати Мелитона, поправила одеяло и разгладила пальцем бровь, с выдранным клоком, села на краешек кровати и стала щупать пульс у больного.
– Господи, ну чем мы все перед тобой провинились? В чем провинились перед тобой мои мама и папа, что ты разрешил этому поддонку в галифе и вонючей кожанке их застрелить? Почему ты позволил, этому чудовищу с маузером, застрелить родителей на моих глазах? Ведь я чуть с ума не сошла от этого, в чем я перед тобой провинилась? В чем перед тобой провинился этот майор и его маленькая дочка, что ты лишил их любимой жены, матери, а теперь зачем ты привел сюда этих людей, у которых ничего святого нет за душой, чтобы они лишили дочку этого майора - еще и отца? Какой он враг народа? Военный летчик, майор, красавец и вдруг враг, что за чушь!
Женя погруженная в эти тяжелые жизненные вопросы, забывшись, глядела на руку Мелитона, потому и не сразу заметила, и осознала, что больной открыл глаза.
– Воды! – прошептал Мелитон
– Миленький, хороший мой, слава Богу, пришел в себя!
Женя влажной ваткой смочила майору губы, погладила его за черный, жесткий чуб:
– Ты только больше сознание не теряй, я тебя в обиду никому не дам! Если Господь почему-то за тебя не заступился, я буду твоим ангелом-хранителем. Да-да, я уже тогда знала, когда тебя привезли, что я должна тебя спасти и спрятала твое письмо! Не умирай! Ради своей красавицы дочки ты не имеешь право это делать!
– Ты кто? – неожиданно прозвучал тихий голос Мелитона.
– Женя, я медсестра, вы два дня были без сознания. Постарайтесь не говорить.
– Как моя жена?
– Подождите, я сейчас позову врача.
Женя выскочила из палаты, прикрыла дверь, облокотилась к ней спиной и закрыла глаза.

Женя уже давно поставила крест на мужчинах, они как-то её не волновали, а тут, даже от тихого голоса Мелитона у неё в ушах как колокола звонили, сердце забилось где-то в горле, а ноги просто отказывались слушаться.
– Мне очень жаль твою Мери, я не собираюсь её заменить, но в обиду я тебя не отдам!
Женя, стараясь не выдавать нахлынувшего волнения, пошла сообщить главврачу хорошую весть.
7. Донос


Георгий Иванович Мерабов стоял у окна и смотрел, как рабочий подстригал на клумбе кусты, курил и думал:

– Вот не понравится мне как он подстрижет куст, так я могу стереть его одним росчерком пера, как немецкого шпиона, специально портящего социалистическую природу, а могу и наградить, тем что не арестую его. А вот зайдет начальник и если ему не понравится, как пострижен куст, бедного садовника, все равно посадят как шпиона, только арестуют и меня, за то, что покрываю шпионов. Сегодня, чтобы не стать шпионом, надо быть поддонком, только через некоторое время тебя пустят в расход, за то, что ты поддонок, они никому не нужны, им верить нельзя.
Георгий ткнул папиросу в стоящую на подоконнике пепельницу.

– Вот и думай, что делать с этим садовником! Проблема!
Полковник подошел к Т-образному столу, за которым он проводил совещания и бросил взгляд на свою рабочую часть стола. На зеленом сукне с правой стороны стола, стоял небольшой бюст Феликса Дзержинского, рядом с ним два телефонных аппарата, симметрично с левой стороны стола стояла настольная лампа черного цвета, а в центре на краю стоял пишущий прибор с тяжелым пресс-папье. Рядом со столом стоял большой сейф, на котором стоял большой бюст Ленина, а за спиной на стене висел портрет самого Сталина.

Мерабов тяжело опустился на стул. Перед ним лежала красная папка. Немного побарабанив костяшками пальцев по столу, он открыл папку и в третий раз прочитал лежащее в ней донесение.



10.05. 1937г
Начальнику Тбилисского отдела ГПУ-НКВД
Полковнику Г.И. Мерабову.
От следователя Лейтенанта В.Г. Глонти
Д О Н Е С Е Н И Е

Доношу до сведения, что по вине низкого профессионализма, а может и по каким-то другим причинам, водитель грузовой машины не смог полностью справиться с заданием и при аварии с мотоциклом майора М. Арчвадзе погибла только жена, Мери Арчвадзе, агент по кличке «Сова».
При посещении выжившего майора в госпитале стало ясно, что он уже двое суток находился в коме. Прогноз врачей 50/50.
Письмо И.В. Сталину, о котором доносил агент ни на месте аварии, ни в планшете, ни в карманах найдено не было, не было оно найдено и при осмотре Мери Арчвадзе в морге.
Я беседовал с медсестрой, которая делала опись находившихся при майоре Арчвадзе вещей, она ничего другого, кроме того, что описала, не видела. Мне эта медсестра, сразу показалась более чем подозрительной.
Когда я с майором Н.В. Хуциевым вошел в палату к Арчвадзе, майор зачем-то взял с собой эту подозрительную медсестру Е. П. Маргелову, из-за которой я не мог удушить находящегося в коме Арчвадзе.
Я дал Маргеловой телефон и попросил позвонить, когда эта сволочь Арчвадзе придет в себя, она отказалась и ударила меня по лицу, чем показала свою враждебность социализму и лично тов. Сталину.
Я собирался привезти её сюда на допрос, но майор Н.В. Хуциев, грубо оборвал меня и стал успокаивать врага Маргелову.
Прошу вашего разрешения лично допросить обоих, так как явно прослеживается с их стороны сговор, а возможно и контрреволюционный заговор.

подпись.


Полковник некоторое время сидел совершенно неподвижно, но ходящие желваки и сломанный в руках карандаш выдавали внутреннее напряжение. Георгий Иванович прекрасно понимал, что если дать ход письму, то этим он подпишет и себе приговор, так как Нугзар Хуциев его двоюродный брат, о чем этот выродок Глонти, к счастью не знает. Вот сволочь, вот мразь уголовная, смотри куда роет! Я покажу этому волосатому гиббону! Недоразвитый мясник, извращенец! Ну, все ты трупп!
Что за жизнь, каждый роет яму соседу. Как голодные крысы стараются друг друга сожрать.

Георгий поднял трубку и набрал номер:
– Нугзар Варламович, что там у вас с Арчвадзе? Зайдите, надо обсудить, только не ори в трубку «Слушаюсь товарищ полковник», если Глонти рядом.
– Слушаюсь товарищ полковник! Глонти у арестанток.
– Жду.
Майор Хуциев взял со стопки папок, аккуратно лежавших с краю стола, верхнюю, на которой крупными буквами было написано «Дело Арчвадзе М.Г» и вышел из кабинета.
Братья, чтобы не искушать судьбу, вышли на балкон:
– Читай, – полковник протянул брату донос, хорошо, что эта мразь не знает, что ты мой брат, а то написал бы сразу выше и тогда, он точно выбил бы из нас, что мы собираемся убить Лаврентия Беря!
– Что предлагаешь?
– А ты как думаешь? – ухмыльнулся полковник, – не в подвал же спускаться! Да, Нугзар, что там, в госпитале случилось? Кто эта Маргелова? 

– Да медичка, ничего особого, но лейтенант стал её за задницу хватать, вот она и влепила ему пощечину.
– А что с летчиком?
– В коме.
– А что с письмом?
– Георгий, так кто это письмо кроме «Совы» видел, может она наговорила на мужа? Теперь её не спросишь!
– Хорошо, пусть если Бог ему даст – оклемается, потом будем думать.
Братья еще немного пошептались и. видимо, о чем-то договорившись, хлопнули по рукам!

8. За Сталина

В 6 часов вечера в следственном отделе зазвонил телефон:
– Лейтенант Глонти слушает!
– Есть, товарищ полковник.
– Да, майор Хуциев присутствует. Передам! Есть, в 21:00 на доклад.
Лейтенант повесил трубку.
– Что-то Иваныч спятил, в девять вечера вызывает доложить по делу Арчвадзе.
– Может я домой, ты один сходишь? Чего там докладывать. Лежит себе без сознания. Кстати, Вахтанг, ты сегодня не звонил в госпиталь, может летчик уже улетел на тот свет?
Майор набрал телефон госпиталя:
– Добрый день, звонит майор Хуциев. Кто у телефона? Здравствуйте, что можете сказать относительно состояния Арчвадзе? Ясно, это хорошо, завтра еще позвоню.
– Что ожил?
– Нет, пока в коме, я и сказал, что хорошо, может так и окочурится.
– Завтра я сам поеду в госпиталь, очень хочу пригласить на разговор эту Женечку, ей очень хорошо будет, я люблю с такими кралечками разговаривать! У них такие открываются фантазии и такое проявляют рвение в любви, особенно, когда я в руки беру плоскогубцы!
Вахтанг заржал как конь, щупая свои гениталии, вот и Женечка пусть порадует меня, пока с зубами и ногтями все в порядке.
– Слушай, лейтенант, тебе жен врагов народа не хватает? Сколько у тебя их там?
– А, сколько бы не было! Они уже не женщины – мясо, обезумевшее мясо, готовое на все, надоели. Новенькую хочется, а уже потом буду ей коготки вырывать по одному, они тогда страстнее становятся. Я не понимаю, чего это ты отказываешься присоединиться, может у тебя не стоит, а майор, может ты импотент?
Хуциев сверкнул глазами, но сдержался.
– Чего сверкаешь зеньками, каждый из нас может оказаться там, вот когда ты окажешься внизу против меня, тогда и сверкай. Шучу, может завтра наоборот, я там окажусь, одно успокаивает, ты меня насиловать не будешь, а вот я, если что – поупражняюсь. Ну, это я так, майор, гипотетически.
И снова Вахтанг как конь заржал.
Лейтенант Глонти, конечно, догадывался зачем его вызывает начальник вместе с Хуциевым. Письмо подействовало! Вахтанг уже сейчас предвкушал, как он будет ломать этому интеллигенту костяшки пальцев, а особенное удовольствие получит, когда он его и Женю будет насиловать по очереди, на глазах друг друга – Заступнички хреновы! Эта медицинская шлюха еще долго будет жалеть о пощечине, да и майор пожалеет, что на свет родился, когда его яйца потекут зажатые дверью!
Лейтенант достал из тумбочки щетку и стал долго и нудно начищать сапоги.
Майор Хуциев тоже знал с чего это у лейтенанта такое агрессивно-сексуальное настроение. Он, с ужасом понимал, что не будь Мерабов его двоюродным братом, то он, летчик, который пришел в себя и Евгения Петровна, которая очевидно спрятала по дурости его письмо к Сталину – были бы стерты в порошок.
Но сегодня у него в прикупе 2 туза, так что пусть лейтенант куражится, чистит сапоги и представляет себя на месте старшего следователя.

В оговоренное время офицеры были в кабинете начальника.
– Добрый день, офицеры. Мне сегодня утром поступил рапорт, где говорится, что майор Хуциев связан с майором Арчвадзе, а медсестра Маргелова у них связная.
– Это ложь, товарищ полковник! – вскочил майор.
– Сесть! Лейтенант, заберите у майора табельное оружие.
Вахтанг Глонти, подскочил к Хуциеву и ловко заломив, почти не сопротивляющемуся майору руку, вытащил из кобуры пистолет ТТ.
– Я не поверил донесению и зная, что вы с лейтенантом друзья, сам съездил в госпиталь со своим шофером. Маргелова, призналась и сейчас она в подвале, ждет вас лейтенант.
Полковник нажал на кнопку вызова. Вошли двое.
– Увести, – скомандовал он и указал взглядом на обмякшего на стуле майора.
Когда арестованного увели полковник подошел к лейтенанту:
Полковник подошел к сейфу, открыл дверцу, достал два красивых золоченных бокала, видимо экспроприированных в свое время у кого-то из буржуев. Один был с красной ножкой, другой с синей, поставил сверху сейфа и налил в них коньяк.
Полковник протянул Глонти позолоченный бокал с синей ножкой,
– Поздравляю! Обмоем очередное звание, товарищ старший лейтенант!
– За Сталина!
Глонти опрокинул бокал.
– Спасибо, за своевременный сигнал!
– Служу трудовому народу!
– Отставить!
– Виноват, товарищ полковник, Служу Советскому Союзу.

 
Не страшно, привыкните, не вы один, кто путает с непривычки, главное быть верным сыном своего народа и чуять врага на расстоянии и искоренять эту нечисть без малейшей жалости.
– Я всегда ненавидел эту интеллигентскую мразь! Хотите товарищ полковник, первым допросите эту госпитальскую сестричку, получите удовольствие. Молода и хороша, а уж потом, я развлекусь с обоими сразу.
Полковник протянул Глонти лист бумаги.
– Пиши телегу на майора. Все что знаешь про этого сволоча-книголюба. Я давно подозревал его в отсутствии стремления выявлять врагов народа. Пиши и через неделю две, будешь на его майорской должности. Пиши подробно, записку я должен отправить наверх, так, что факты и больше.

Глонти пыхтел над листом бумаги минут десять, когда вдруг схватился за горло и захрипел. Хрипел он не долго, потом обмяк и завалился на стол.
Полковник нажал на кнопку вызова, вошли Хуциев и те же два красноармейца.
– Нугзар, Ты знаешь, что с ним делать. Перебрал лейтенант, видно давно не пил!
– Ну, ты Георгий Иванович и "Станиславский", такой спектакль!
Зато он умер довольный, в отличите от тех, кого он пытал. Я всегда любил театр, а "система Станиславского», полезная в нашем деле система!

9. Секретный сотрудник

Сваренный в джезве кофе издавал приятный аромат он, явно, способствовал снижению нервозности, недоверия, создавал обстановку общения. А может, как теперь кажется, виновато в этом было умение Евгении Петровны, манипулировать собеседником.
– Рома, буду говорить с вами откровенно, насколько это возможно. Старайтесь не задавать лишних, а тем более глупых вопросов. Я, сама расскажу вам то, что смогу. Я не буду переходить на «ты», так как, сегодня мы поговорим и больше, надеюсь, никогда не увидимся.
– А уж как я надеюсь больше с вами не видеться! И дернула меня нечистая пойти в тот день по набережной!
– Да, думаю, тут без сверхъестественных сил не обошлось, –  натянуто улыбнулась Евгения Петровна.
– Знаете, еще вчера, вероятность того, что мы будем с вами тут беседовать, попивая кофе, была равна примерно тому, как если бы сейчас в окно влетит метеорит, однако… вы тут.
– Вы говорите со мной, почти как посвященная, к Богу приближенная. Чем я обязан такому вниманию, неужели разбитым носом?
– Я и есть для таких мальчиков, как вы и посвященная, и приближенная к «Богам», но это уже из области совести и философии жизни, но сегодня не обо мне. Давайте вы будете меня слушать, и стараться понять, что главное в жизни обывателя, это умение приспособиться, мимикрировать, если цель – хорошо устроиться. Я прожила в этом мире и поняла, что для народа, «Боги» меняются только внешне и иерархически, а для «Богов», народ всегда серая масса, материал из которого лепится их благополучие и величие.
Это только в вашем возрасте молодежь руководствуется законами тяготения и относительности, это в вашем возрасте люди считают, что все дороги для них открыты, что жизнь только начинается и надо её прожить так, чтобы не было мучительно больно…, это только в вашем молодом возрасте кажется, что стоит только очень захотеть и все что хочется, будет и ничего за это не будет! Нет, дорогой мой Рома, не так, не все дороги ведут в Рим и тем более к храму. Это только дельцы делают сделки с партнерами, зарабатывая большие деньги, а простые люди, зарабатывают большие деньги, обычно, делая сделки с совестью. Это только в вашем юном возрасте, максимализм преобладает над реализмом, это только в вашем розовощеком возрасте порядочный человек и порядочная свинья не синонимы, это только вы любящие вкусно поесть и сладко поспать считаете, что презумпция невиновности – обязательный атрибут правосудия, и что признание не является царицей доказательств!
Поверьте, мне Рома, то, что я говорю, не просто слова, это то, что сломало судьбы и жизнь, не одного поколения. Я через это прошла и не пожелаю никому. Сегодня уже не та ситуация, что была при культе личности, до войны и после. И если сегодня просто разбили нос и дали по уху, то в те времена, вам загнали бы под ногти гвозди, вы бы признались, что член подпольной троцкистской организации и отправив вас на тот свет, кто-то получил бы очередное повышение, купил бы своему сыночку велосипед, а из коронки с вашего золотого зуба заказал бы для любимой жены красивое колечко. Для всех соседей этот кто-то был бы милейшим человеком, который и мухи не обидит, а жена часто расстраивалась бы, что у него очень нервная и напряженная работа, так как очень часто и обильно у него идет носом кровь и пачкает одежду, а то и бельё.
Почему я тебе все это говорю, потому, что тогда все жили в постоянном ощущении страха. В то время, для того, чтобы стать врагом народа и подвергнуть, в лучшем случае, нечеловеческим испытаниям родных, достаточно было случайного взгляда на соседа или сотрудника на работе. А им, в свою очередь, достаточно было показаться, что взгляд твой недобрый, а то и квартира попросторней тогда, тот, кому показалось, старался быть первым с доносом, что ты вражеская сволочь, так как по четным встречаешься с немецкими врагами народа, по нечетным с американскими наймитами, а по выходным, дома с женой и детьми, шепотом читаешь статьи Троцкого и Рыкова.
Я сама прошла те жернова человеческой душедробильни. Мне не раз приходилось делать выбор, правда и ложь, в те времена были понятия совершенно абстрактные. Правдой было то, что давало нужный результат, а его добивались, средневековыми методами, разве что, исключая костры. То, что я сегодня есть, это не осознанный выбор, а наоборот – отсутствие какого-либо выбора.
Давайте, Рома закончим с философией массового террора, я не для этого тебя сюда привела, давай перейдем к Нино.
Евгения Петровна, открыла сервант, вынула бутылку коньяка две стопки и поставила на стол.
– Будете?
– Нет, спасибо.
– А я выпью.
Евгения налила стопку и медленно её выпила.

– Почти год назад, Нино познакомилась с симпатичным молодым человеком, назовем его Дато, который изначально родился с нимбом, так как родители были из касты «неприкасаемых». У Нино же была только божественная красота, да мать, работавшая в библиотеке, в общем, без роду без племени. И если для молодого человека красота Нино что-то и значила, то для его родителей, без «нимба» – ничего.
Через некоторое время Дато познакомил, понравившуюся ему Нино с родителями. Вот с того момента и начались все несчастья бедной девочки. – Евгения Петровна закурила, закурил и я.
– Евгения Петровна, вы рассказываете, как будто милицейскую сводку читаете, ну разве, что про нимб.
– Привычка. Вы же не думаете, что в психбольнице я работала нянечкой?
– Да уж понял.
– Ничего вы не поняли, сексотом, никто по доброй воле не становятся, кто-то для того, чтобы спасти себя, кто-то для того, чтобы спасти кого-то. Но это ни для кого значения не имеет, так как, сделав шаг, делаешь второй, потом третий, а потом шаги превращаются в грехи. Сначала делаешь что-то как бы во благо, потом маленькую, ну очень маленькую, почти незаметную подлость, оправдываясь, что у тебя нет выхода, да и не сделаешь ты, так сделает другой, а тем, кого ты любишь, может быть плохо. Заметь, никогда себе не говоришь, что плохо будет тебе, так как оправдаться легче, когда ты отводишь беду от любимых. Потом уже начинаешь, сначала робко, а потом и с гордостью считать, что все это надо родине. Проходит время, ты уже тех, кого предаешь, начинаешь презирать и больше себя не обманываешь, прекрасно понимая, что служишь дьяволу, за жирную, а кто и просто за косточку. Но назад, к сожалению дороги, нет. Не бывает маленькой подлости, подлость или она есть или её нет и с этим приходится жить. Но иногда, если душа не полностью превратилась в самооправдание, если вдруг на пути попадает такой ангел, как Нино, начинаешь думать, что вот он шанс, чтобы что-то положить и на другую чашу, на чашу добра.
Я все никак не мог понять, куда эта женщина клонит, да и зачем вдруг ей нужно было меня вылавливать на выходе с ТЭЦ, тащить к себе домой и изливать душу?
– Евгения Петровна, я вот сижу и никак не могу взять в толк, с чего это вы мне свою душу изливаете? Может быть, собираетесь меня вербовать, заявив в институте, что я подглядываю за душевно больными? Это у вас такой своеобразный тандем: Нино просит у прохожего сигарету, потом вы за день беседы узнаете, достоин ли клиент почетного звания «Помощник родины» или нет. Если да, то зовете костоломов, они бьют болезного по морде, а уж потом вы довершаете свое черное дело, завлекаете к себе побитого домой, а потом заявляете в милицию, на работу или в деканат, что вас пытались изнасиловать?
– Вы, или сама наивность, или сволочь, большая, чем я! Я же уже вам сказала, что должны благодарить судьбу, что повисли на решетке окна и получили в нос или куда еще, как поганый онанист, а не оказался в лучшем случае в одной из палат дурдома, а в худшем – на дне Куры. 
– Мне стало как-то не по себе, уж слишком далек был я от проблем психиатрии истинной, а уж тем более – психиатрии насильственной. А тут, вообще, пахло психиатрией патриотической! Шизофрения какая-то, я почувствовал, что у меня вроде шевелятся волосы и как-то, внутри все похолодело. Вообще я не из когорты партизан и мне изрядно поплохело. Видимо мое выражение лица, полностью отражало весь ужас и безнадегу при попадании в жернова карательных силовых структур так как Евгения моментально среагировала:
– Не бойтесь, если бы тебе сейчас грозила опасность, то я ни за что с тобой бы не встретилась. Было бы, скорее всего, уже или поздно, или бесполезно. Так вот, Рома, я продолжу. Семейные проблемы «приземленных» и «небожителей» разнятся и сильно. Если первые женятся в основном на тех, кто симпатичней, имеет жилье или подходит по темпераменту, то вторые, роднятся в основном с теми, у кого покрепче «спина», да больше состояние. В общем, брак у небожителей скорее удачное вложение капитала. Частенько практикуется и раннее обручение, как бы застолбить брак. Конечно про обручении, в основном известно лишь в кругу посвященных.
Так вот, Давид Лежава, уже несколько лет был обручен с Лали Хуцишвили, девушкой из семейства небожителей, что накладывало определенные обязательства на семьи. Если мать Дато могла еще смириться, что её сын спит не только с будущей женой, то семья невесты, была категорически против встреч Давида с простушкой.
Так как Мераб Лежава был начальником милиции города, а Ираклий Хуцишвили занимал должность в аппарате КГБ республики, то «аура» семьи невесты была значительно больше, и было понятно, что Нино должна была исчезнуть с горизонта зятя. Самое глупое в такой ситуации со стороны Двида, было светить Нино и хвастать ею, где попало, но Нино была такая красивая и добрая, что все окружение Дато, в ней души не чаяло и если бы не злосчастное обручение, то, наверное, это была одна из самых красивых и счастливых пар.
Семья Хуцишвили и сама невеста, стали первыми её врагами.
Некоторое время, Ираклий уговаривал Дато оставить Нино и не появляться с ней в обществе, так как он уже обручен с его дочерью Лали, но Давид на это не реагировал и после очередного безрезультатного разговора с Давидом, Ираклий Нугзарович решил действовать.
Утром следующего дня Хуцишвили попросил секретаря вызвать лейтенанта Захарченко.

10. Вербовка

Через неделю Мелитон Арчвадзе лишился многих бинтов и начал ходить. Женя за эту неделю буквально вдохнула в него жизнь. Она от летчика почти не отходила, её переполняло новое, незнакомое еще чувство, все вокруг почему-то стали хорошими, работала с улыбкой, да и сама вся лучилась радостью и счастьем. В отделении видели её вдохновение и самоотверженность по уходу за почти умиравшим майором и другой работой почти не обременяли. Только летчик угрюмый, обросший щетиной, ничего этого не замечал, постоянно был замкнут, переживал, что не смог предотвратить аварию и что погиб не он, а его Мери. 
Несколько раз к больному приходил майор Хуциев, был предельно вежлив, составил протокол об аварии, выяснял у Арчвадзе, что за машина врезалась в 
его мотоцикл, запомнил ли он номер или что-то характерное, так как водитель с места происшествия скрылся и ведется его поиск.
Пособолезновав Мелитону относительно гибели жены, сообщил Жене, что его помощник, лейтенант Глонти, к огорчению всех его знавших, героически погиб в перестрелке с врагами.

Несколько раз приводили дочку Мелитона, четырехлетнюю Дали. Пухленькая девчушка, с громадным голубым бантом и такого же цвета девчачьими глазами, понравилась Жене своей непосредственностью. Она читала стихи и скакала им в такт на одной ноге. Было полное впечатление, что она одна заполняла своим присутствием всю палату, всем успевала улыбнуться и беспрестанно чирикала как воробушек. Но иногда вдруг останавливалась и, прижавшись к руке отца, спрашивала, когда приедет мама. Её бабушка, теща Мелитона, Марго Пертая, Жене не понравилась. Худая, с горбатым носом, тонкими, почти бесцветными губами мегрелка, с зятем почти не разговаривала, а когда она встречалась глазами с Женей, то у неё было очень неприятное, даже брезгливое чувство, будто её раздевают и оценивают, как на рынке.
Как-то Женя случайно подслушала их разговор:
– Это твое письмо виновато.
– Какое письмо?
– Ты сам знаешь, мне Мери рассказала. Она видела все, вот ты её и убил.
– Ты видимо гоми объелась, женщина!
– Ненавижу, все равно тебя расстреляют, как врага, так как Мери все о тебе сообщила куда надо. Я буду счастлива, а дочку забудь, она никогда не будет Арчвадзе, она будет Пертая, так и запомни! Ну, а если вдруг не помрешь, ищи жилье на аэродроме, ты и так там все время пропадал, а Мери была вдовой при живом муже!
Больше ни теща, ни дочка в госпитале не появлялись. У Жени просто сердце кровью обливалось, когда она видела, как переживает и все больше, уходит в себя Мелитон.

Нугзар Хуциев ходил по кабинету, читая записку главврача о Е.П. Маргеловой.  Он понимал, что Женя именно тот человек, что ему нужен и не воспользоваться моментом, чтобы сделать доброе дело с выгодой для себя, просто глупо. В связи с тем, что лейтенант Глонти умер от разрыва сердца, перебрав спиртного, о письме Сталину, написанном Арчвадзе, знают только он и полковник Мерабов, а смерть очередного «турецкого шпиона», коих в подвале пруд пруди, никому ни орденов, ни званий не даст, лишь очередной грех на душу. Зато, после того, как главврач сообщил о чувствах Евгении к Мелитону, можно разыграть прекрасную партию к всеобщему удовольствию с минимальными потерями.
Майор позвонил по внутреннему телефону:
– Товарищ полковник, можно зайти, есть неплохая мысль.

Из кабинета полковника майор Хуциев позвонил в госпиталь и позвал к телефону Маргелову:
– Евгения Петровна, не хочу присылать вам повестку, наше заведение не из тех, которое может навеять приятные мысли, поэтому, может, я сам зайду к шести вечера. На территории госпиталя посидим на скамеечке, поговорим о жизни, идет?
У Жени подкосились ноги, похолодело где-то ниже живота.
– Хорошо, – тихо ответила Женя и повесила трубку.
За то время, что Женя спрятала письмо в кочегарке, несколько раз ходила пить чай со стариком Самвелом - кочегаром, которого знала, как появилась в госпитале. Несколько раз перепрятывала письмо, а в последний раз, сожгла его, бросив в топку, так и не распечатав.
Вечером, когда Женя вышла к шести из здания, майор Хуциев уже сидел на скамье под раскидистым кленом. Женя очень нервничала, как бы предчувствовала что-то нехорошее. Она замерла у выхода, ноги отказывались идти, но взяла себя в руки, тут ничего от неё не зависело.
–Добрый день.
Майор встал и галантно поцеловал её руку. Они сидели на скамейке, Женя крутила за черенок подобранный кленовый лист, наступило тягостное молчание. Её била мелкая дрожь, было страшно. Она давно привыкла жить одна и ни на кого не полагаться. Может и характер такой, немного нелюдимый, жестковатый, выработался из-за того, что давно у неё не было возможности не то, что поплакаться в чью-то жилетку, но просто прислониться к кому-то, почувствовать сопричастность, дружескую близость, общность мироощущения, не говоря уже о чувстве нужности кому-то. Женя, с детских лет, с тех пор как лишилась родителей, совершенно забыла чувство любви к ближнему и жила вроде как по течению, изо дня в день. Жила и жила без сентиментальности, без женской хандры, без мужчин и любви к ним.
И вот вроде судьба над ней сжалилась, сердце её оттаяло, она всей душой прикипела к этому чуть не погибшему летчику. Женя уже и забыла, когда плакала, а тут чуть ли не каждую ночь рыдает в подушку от счастья и ей даже его ответные чувства не особо и нужны. Она понимала, что к ней пришла любовь, что Мелитон для неё уже неделю, как стал смыслом жизни, радостью и надеждой. И вот сейчас она страшно боялась, что из-за этого майора все может кануть в лету, испариться как утренний туман или даже утонуть в крови. Она хорошо понимала, что особист, явно пришел не для того, чтобы посидеть с ней на воздухе, он явно несет что-то недоброе, такая уж у него работа.
– Евгения Петровна, думаю понятно, что я пришел сюда не для того, чтобы говорить вам комплименты, хотя вы их и достойны. Я не лейтенант Глонти и руки распускать не мой конек, но отнюдь и не ангел. Должен сказать, что

вам, моя дорогая, очень и очень повезло, что на вашем пути встретился именно я, а не лейтенант. Буду с вами откровенным и надеюсь не только на понимание, но и трезвую вашу голову. Еще раз хочу сказать, что у вас будет возможность выбирать, но между чем-то плохим и ужасным. У других и такой возможности нет.

– Вы что, хотите меня сделать вашей любовницей? Лучше застрелите!
– Нет, не волнуйтесь, с этой стороны вы меня не интересуете, – майор улыбнулся.
– Расслабьтесь и внимательно слушайте, что я буду говорить. Ответ у вас сразу требовать не буду, сегодня подумайте, а завтра за ответом зайду.
Майор закурил и продолжил:
– Евгения Петровна все, что я вам сейчас тут буду говорить, конечно, должно остаться между нами, в противном случае вы можете поставить меня под удар, и я буду вынужден, уж извините за профессиональный сленг, вас ликвидировать. Надеюсь, вы поняли?
Женю начинала догадываться, о чем пойдет речь, конечно, про письмо и боялась, что сделала что-то непоправимое, бросив его в топку.
– Начну с того, что жизнь Мелитона Арчвадзе в ваших руках. Я доподлинно знаю о наличии известного вам письма, написанного майором, из доноса его жены. Надеюсь, вы письмо уничтожили? Предлагаю вам сделку, я обменяю донос, а, следовательно, и жизнь летчика, на ваше согласие изредка сотрудничать с нами, доказывая свою любовь и преданность родине и лично тов. Сталину. То есть, вы станете секретным сотрудником, скажем по месту работы, а там видно будет. За Мелитоном шпионить не придется, – улыбнулся майор.

– Вы же понимаете дорогая Евгения, что если вы откажетесь, то Мелитон Арчвадзе будет арестован, письмо будет считаться потерянным при аварии. Вы, скорее всего, не пострадаете. Но донос о том, что майор готовил заговор против вождя, будет стоить ему жизни.

11. Друзья силовики.

Два закадычных друга Мераб Лежава и Ираклий Хуциев закончили школу под грохот победных салютов, в честь победы в войне против фашистов. Вопроса, куда идти учиться и кем стать не было, отец Ираклия, закладывая основы трудовой династии особистов, устроил сына и его друга в школу 
№305, которая готовила сотрудников военной контрразведки, впоследствии высшая школа КГБ. Ираклий поступал туда уже под фамилией Хуцишвили.
Когда друзья окончили школу военной контрразведки, генерал-майор Хуциев определил их в свой аппарат МГБ.
После калейдоскопических послевоенных преобразований силовых структур друзья, в конце концов, оказались в различных ведомствах – Мераб в МВД, а Ираклий в КГБ. Мужская дружба со школьной скамьи у них не только не прошла, но и переросла в дружбу семьями.
У Мераба был сын Давид, а у Ираклия дочь Лали. Друзья даже отдыхать ездили вместе, а если учесть, что их ведомственные дома были не только в элитном районе города, но и рядышком, то дети не только играли в одном дворе, но и в школу ходили одну, причем в один класс, хотя Лали почти на год была младше. Давид сразу показал всем в классе, что косо посмотревший на Лали будет иметь дело с ним, вот и прозвали их «жених» и «невеста». Отцы смеялись над этим прозвищем, но как-то сидя за столом по поводу 15-летия Лали, в шутку решили их обручить, так как дети и сами тянулись друг к другу. Смеялись, смеялись, а когда к разговору подключились жены, то разговор тихо-тихо перешел в практическую плоскость.
– А почему бы и нет, – заявила Венера, мама Давида, – Дети прекрасно ладят друг с другом, да и мы не только поможем с устройством, но и сбережения наши преумножим. А то денежки запросто могут, уйдут какой-нибудь уличной девке или их пропьет ловкий бабник.
Валентина, мама Лали, поддержала подругу и в тесном родительском кругу решили на шестнадцатилетние Давида обручить детей обменявшись кольцами. Сказано-сделано, обручение было в очень узком кругу, а на кольцах были выпуклые надписи – «Дато» и «Лали»!

Ожидая Захарченко, который был правой рукой по исполнению всяких грязненьких делишек, полковник обдумывал, как же отвадить Давида от Нино. Он был настроен весьма решительно, так как не позволит какой-то шлюшке, вцепившейся в Давида развалить будущее его дочери. Конечно, он прекрасно понимает Давида, так, как и его Валентина, не нагибай вовремя голову, своими рогами цепляла бы люстру, так ведь о её рогах никто не знает, а кто знает – не болтает. А этот молокосос, везде козыряет этой девчонкой, молодой он еще, дурной. Да и Мераб ничего не делает, как будто мстит за свою Венеру, хотя откуда ему знать, ведь с Венерой, на конспиративной фазенде встречались всего раз пять и то пустое все это было. С Валькой ей не сравнится, просто «лежало» вот и оприходовал, пока Мераб лежал в госпитале с язвой, да и Евгения, следила, чтобы он раньше срока не выздоровел. Маргелова – отличный сотрудник, золотой фонд НКВД, от отца досталась по наследству. Бывших сексотов не бывает. Ираклий её использовал редко, работала она выборочно, так сказать – на семью, но платил ей он, как и отец, щедро.

Полковник поднял данные о Нино Владимировна Месхи:
студентка художественной академии, мать – мегрелка Дали Мелитоновна Пертая, библиотекарь из Зугдиди, отец - Владимир Месхи, будучи студентом университета, погиб 10 марта 1956 года во время волнений по поводу культа личности Сталина.
Живут вдвоем в районе Сололаки, в доме дореволюционной постройки на четвертом этаже.
Ох, как часто мы, живя с кем-то бок обок всю жизнь, думаем, что знаем о человеке все.
Зная Евгению Петровну Маргелову с рождения, он многого о ней не знал. Не знал он что его отец Нугзар Хуциев никогда не оформлял Маргелову как сотрудника НКВД, а когда лежал в госпитале с раком желудка, передал Евгении Петровне её личное дело с подлинником записи, что Е. П. Маргелова является сотрудником «Сиротка» и находится в распоряжении майора Н.В. Хуциева.
Евгения Петровна была для Ираклия чем-то сродни живой семейной принадлежности, живому безотказному существу семьи без рода, без племени, как бы без прошлого и будущего, существующего лишь для того, чтобы выполнять мелкие щепетильные, а то и грязненькие поручения доставшаяся ему от отца в наследство. Поэтому прошлое Маргеловой для, него полковника КГБ, Ираклий Хуцишвили значения не имело, так как она уже давно для государства – никто, человек с паспортом, но без прошлого.
И не зная ничего о прошлом Маргеловой, он запустил механизм приведший многих к трагическому концу.

Читая данные о Нино, полковник, думая о дочери, рассуждал:
– Ох, уж эти бесприданницы! Ну, понятно, кто не хочет в мужья или зятья богатого молодого красавца? Ничего, мы поставим все на свои места! Кесарю кесарево, а Богу богово!

– Товарищ полковник, лейтенант Захарченко, – послышалось из селектора женский голос.
– Пусть входит.
– Лейтенант Захарченко, явился!
– Заходи, присаживайся. Семен, значит такая ситуация, как бы тебе объяснить точнее?
Полковник достал из пачки Marlboro сигарету и стал искать по карманам спички. Семен щелкнул зажигалкой:
– Zippo, товарищ полковник, есть Zippo!
Захарченко крутил в руках зажигалку с рисунком голубоглазого тигра, которую он месяц назад отобрал у одной диссидентской мрази и трепался ею перед кем только мог.
– Лейтенант, в общем, есть одна девица, довольно-таки симпатичная, нужно с ней побаловаться и, конечно, сделать незабываемую сексуальную фотосессию об этом. Внешне должно быть, как будто это сделал маньяк, ну там одежду порвите, трусы в прихожей бросьте, не учить же мне тебя, но без крови и избиений. Да, дома будет и её мать. Надо усыпить обоих хлороформом. Возьмешь еще двоих из взвода. Тут адрес и фотографии девочки и ключ от квартиры.
Полковник протянул Захарченко конверт. Семен открыл конверт, в нем лежали фотография, ключ и лист с адресом и планировкой квартиры где жила Нино. Семен несколько минут смотрел на фотографию девушки, потом на чертеж квартиры с адресом. Потом положил чертеж и фото назад в конверт, достал ключ и положил его во внутренний карман пиджака, а конверт положил на стол перед полковником.
– Ясно! Ну и девка, Брижит Бардо - присвистнул Семен – Вот так всегда, кто-то будет наяривать красотку, а я щелкать фотоаппаратом – не справедливо. А мама тоже ничего, может и ей доставить удовольствие? 
– Семен, ты не первый раз идешь на задание, помни, ни крови, ни насилия. Усыпить, переспать, снять. Фотографии должны быть максимально сочные, а насчет мамы – как хотите, твои скоты, дай им волю и крокодила изнасилуют. Еще раз повторяю, никого не бить и тем более не убивать – головой отвечаешь! Завтра утром негативы и ключ на стол. Свободен.
Полковник нажал кнопку вызова.
– Чайку с лимоном, Сонечка, чайку.
Полковник довольно потер руки.
– Молодец дочка, с ключом хорошо сработала, теперь ****кам Давида крышка! Я посмотрю на него, когда у его дружков появятся фотографии постельных сцен с Нино.

12. Бессонная ночь

Женя всю ночь не спала. Она давно не была в таком смятении, в таком всеобъемлющем одиночестве. Женя находилась не то в душевной прострации, не то в полном отчаянии. Её маленькое тельце, еще не знавшее мужской ласки, но какую уже ночь сгоравшее от страсти, сейчас тряслось от негодования и от злости!   
Ей предложили стать доносчиком, шпионом, соглядатаем. И если бы на другую чашу весов не положили бы жизнь Мелитона, то конечно она бы просто залепила звонкую пощечину за подобную наглость! Но Мелитон менял все! Мелитон, с которым она в грезах давно делит свое одиночество в этой постели, где она заставляет его капитулировать перед своей красотой, грациозностью, ажурным бельем, красивым телом и пылким темпераментом – меняет все!  Сейчас, она, даже не задумываясь, согласится продать свою душу дьяволу, так как жизнь Мелитона для неё не просто жизнь больного её отделения, а много больше поэтому Женя может быть, отдала бы еще больше чем-то, на что её толкают, лишь бы, она стала для него желанной.
Но Женю где-то все же мучило какое-то раздвоение в вопросе о сделке с совестью и о цене подлости. Женю волновал вопрос, можно ли оправдать подлость, есть ли у подлости или предательства градации, где та граница, где тот Рубикон, после которого совесть теряет смысл, когда подлость благополучно обретает любое благородное оправдание, начиная от патриотизма, героизма, и заканчивая лирикой о невозможности поступить иначе, потому, что…! И кто должен двигать эту границы, туда-сюда по шкале совести?
Женя, глядя на образа в углу спальни, искала для себя какую-то твердь, какое-то оправдание, она обращалась к Богу, понимая, что в эту минуту для себя она и есть Бог.

Для меня, думала, Женя жизнь Мелитона может перевесить многое, а для другого – Мелитон никто и все что для меня в данную минуту важно и существенно для другого и ломаного гроша не стоит. Женя понимала, что еще немного и у неё поедет крыша, но мысли её не отпускали. Вот если после моего раппорта кого-то посадят не на 10 лет, а на 5 лет, то в этом случае моя подлость будет меньше, а если расстреляют, то больше? Но ведь раппорт был один и тот же! Все очень сложно и относительно, а порой совершенно не зависит ни от желания, ни от воли того, кто пишет, так как не напишет он – напишет другой, а исчезновения твоей жизни никто не только, возможно, не заметит, но что не оценят, - это точно! Зло многолико только 
для того, кто смотрит со стороны, а когда на лесоповале или в лагерном борделе, то срок 5 или 10 лет, почти одно и то же, так как два года – в тех условиях – «вышка».

Женя мучилась не только от того что приходится делать безальтернативный выбор.
Её мучило и то, что Мелитон и не догадывается, как она его любит, что переживает о своей жене, которая его предала и в аварии должны били они погибнуть оба из-за ее глупости, дурости, ревности или измены. Женя и знать то не хотела, почему эта женщина предала мужа, забывая о жерновах с одинаковым успехом перемалывающих как врагов, так и тех, кто их разоблачает. Но неужели и ей уготована такая же судьба. Женю стало подташнивать, ей захотелось спрятаться за спину тог, кого она, спрятав письмо «тов. Сталину», невольно спасла от пыток, от смерти. Неужели это все - рука Божья, неужели Бог его спасает для меня, Женя перекрестилась. За окном начало светать.

По коридору госпиталя, Женя шла уже другим человеком, сегодня она точно знала, что и как скажет майору, так как бессонная ночь многое, что определила в её жизни, в её новой жизни, в которой уже ничего нельзя будет ждать, когда что-то само собой случится.
Было еще рано и в коридоре было пусто. У стола сидела, уткнувшись в освещенную настольной лампой книгу, дежурная сестра, она не то читала, не то спала.
Женя подошла к двери, поправила прическу, проверила, застегнуты ли пуговицы халата и решительно открыла дверь. Мелитон спал. Евгения, закрыла дверь на щеколду и подошла к кровати.
Осунувшееся, обросшее щетиной лицо майора выдавало его душевную боль и не желание жить. То, что он сделал аварию, и, что в ней выжил он, а не Мери, лежало на нем такой виной, которая полностью лишала его жизненной мотивации. Последний удар нанесла теща, демонстративно отказавшись приводить дочь.
– Все, дорогой хватит, жизнь не остановилась! Твоя Мери получила то, что готовила тебе, дочку ты не потерял, тут все зависит от тебя, а вот что тебе несказанно повезло – сегодня ты узнаешь уже от меня!
Женя подошла к окну. Собиралась с мыслями, поправила занавеску, машинально провела пальцем по подоконнику, стараясь успокоить выпрыгивающее из груди сердце.
– Как же тяжело сказать человеку, что ты его любишь, что он тебе нужен, нужен постоянно, даже когда спускает штаны для укола, на автомате, как врачу и сверкает голым задом, а ты этот зад колешь, как уже что-то родное, уже свое. Господи, я же его уже знаю лучше, чем многие жены своих мужей. – Женя улыбнулась своим мыслям, – Я понимаю, когда женщины изменяют, ища что-то «большее». Тут, другой случай, трудно, видимо, придется именно мне.
Тут Женя почувствовала, что краснеет, мельком обернулась на мирно спящего Мелитона и как всегда когда нервничала, машинально проверила все ли пуговицы застегнуты на халате.
– Да чего уж там, выбирать не из чего, да и поздно.
Мелитон зашевелился.

13. Признание

Женя присела на кровать:
– Доброе утро, товарищ майор!
– Доброе утро Женечка, вы чего так рано, еще птички не поют?
Мелитон присел в кровати, почесывая свою перешедшую в состояние, большее, чем щетина, бороду.
– Майор, мне надо с вами поговорить, разговор у меня очень серьезный, обещайте, по возможности, меня не перебивать, хорошо?
– Вы, на счет того, чтобы я побрился? Я же вам уже говорил, что мне не то, что бриться, мне жить не хочется. Если вы об этом, то не тратьте зря время, 
да и бритвы у меня нет. Приоткройте, пожалуйста, окно, я покурю. Мелитон достал пачку «Беломорканала», оставленную ему позавчера майором Хуциевым. 
– Внимательный офицер, даже спички оставил. Интересно нашли они эту машину, что сбила нас?
Мелитон постучал папиросой по коробке и чиркнул спичкой. Он впервые после аварии «затянулся урицким», голова поплыла, пробрал кашель.
– Надо же, – давясь дымом, проговорил Мелитон, – Как будто никогда и не курил!
Женя, открыв форточку, достала из тумбочки блюдечко и, протянув его майору, как пепельницу, снова присела в ногах майора:
– Вы готовы меня слушать?
– Слушаю Женечка, так как вам, такой хорошенькой, просто, невозможно отказать.
Женя улыбнулась:
– Ну вот, беломорина подействовала на вас, как хороший наркотик! Вы стали замечать, что кроме вашей жены, есть и другие женщины и даже симпатичные.
– Не трогайте Мери, летчик, зло перевел глаза на Женю. Вы её не знали, еще и недели не прошло, как её похоронили, вам не стыдно, да и вообще, какое вы имеете право, кто вы такая? Уходите! Хоть вы и симпатичная, но вы холодная и бестактная. Я знаю, вы не замужем, видимо, понятия не имеете, что такое любовь, на что можно идти ради неё и какие муки человека испытывает, когда теряет любимую, да еще и по своей вине. Уходите, я не хочу вас видеть! И вообще, что вы все время вертитесь возле меня, что других сестер нет?
Женя резко встала и пошла к двери, но, не дойдя до неё, вернулась:
– Нет уж, теперь вам придется выслушать меня! Курите, и старайтесь не дергаться, а если что, можете и подержаться, за спинку кровати, но не переборщите, кровать не сломайте.
Майор, не ожидавший такой прыти от медсестры, удивленно уставился на неё
– Когда вас привезли после аварии, вы лежали без сознания в приемном отделении, принимала вас я. Я заметила в планшете письмо и, прочитав адресат, успела незаметно спрятать его у себя в кофточке. В тот же день приезжали товарищи из НКВД и очень искали это письмо, вызывали меня, дознаваясь, не видела ли я чего-то, чего нет в описи личных вещей майора?
– Вы ненормальная? Я вообще понятия не имею, о каком письме вы говорите! Может вы подслушали разговор с тещей о письме Мери?
– Майор, не стройте из себя овечку, я говорю о письме, на котором было написано: «Строго секретно. Лично Товарищу Сталину».
Повисла гнетущая тишина, Мелитон, съехал по подушке, бледный с прикрытыми глазами, потом снова присел, сделал глубокую затяжку и, не открывая глаз, спросил:
– Где письмо? Вы его читали?
– Нет, не читала, а когда поняла, что конкретно ищут особисты, сожгла. Да и пока вы лежали без сознания, приходили два офицера, чтобы конкретно узнать у вас, где это письмо, проверяли, не притворяетесь ли вы? 
Потом, один из особистов, якобы «погиб» и это дало вам шанс, что не попадете в подвал особого отдела, так как ваша жена Мери, была осведомителем погибшего и именно она написала ему донос про письмо. Вот вам и была устроена авария, правда с вами произошла промашка, думали, вы будете один, а оказались с женой, да и погибла она, а не вы. Но самая большая промашка произошла с письмом, так как о нем из доноса знали, а о содержании нет, поэтому искали, особенно тщательно.
Мелитон был бледнее, чем, когда он лежал без сознания, папироса в его пальцах дрожала, по правой щеке скатилась слеза и пропала в щетине.
– Мне её мать намекнула, что она сообщила про письмо. Я не верил, думал, наговаривает со злости, теперь многое видится по-другому. Это еще надо переварить, переосмыслить. Слишком низко и подло!
Женя замолкла.
О разговоре с Хуциевым, конечно, она не скажет, ни сейчас, ни потом, главное, что Мелитон будет жить, ну а что будет дальше – пусть уже Бог решает.

Майор взглянул на Женю:
Женечка, извини меня дурака, что обидел, я же ничего не знал про Мери. И эту женщину я любил! За что она так желала моей смерти? Ради чего или кого? Мелитон замолк, сделал глубокую затяжку и стал выпускать колечки дыма:
А что заставило тебя так рисковать жизнью?
Женя покраснела и совсем неожиданно для себя выпалила:
– Я люблю тебя!

14. Насилие

Вечером, возвращаясь из академии художеств, Нино увидела у дома белую Волгу Давида, и только когда она чуть не открыла дверцу, поняла, что это машина не Давида. В машине сидели какие-то мужики. Нино, от неожиданности, обдало жаром, она быстро прошла, мимо и почти вбежала в подъезд.
– Птичка впорхнула в клетку.
Затянувшись сигаретой, сказал Захарченко.
– Ну, девочку видели все?
– Видели, – пробурчали с заднего сиденья, – клевая.
– Вот её и её маму и будем объезжать, но предупреждаю заранее, никакой крови, никаких избиений, тем более убийств. Если что – своими руками убью!
– Да ну, мы что убийцы, какие, ну бывает, но не таких же красивых девочек. Их надо любить, а не убивать. Да кстати, а дважды изнасиловать можно?
– Можно.
– Тогда тебе Семен, считай, повезло, я её дважды изнасилую, второй раз за тебя, пока ты щелкать будешь. – Заржал сзади Гела. 
– Отставить! Один дежурит, двое отдыхают. Подымимся к четырем, когда все в доме утихнет.
Семен тихо включил «Маяк».
В районе четырех часов, Семен с подручными в перчатках, масках и кедах, стояли у двери квартиры, где жили Нино Месхи и её мать - Дали Пертая. В руке Семена был ключ от Нино квартиры.
Слепок ключа, по просьбе отца, сделала Лали. Она была хорошей ученицей и под руководством отца быстро освоила процесс изготовления слепка с ключа. Она не знает, для чего отцу ключ и знать не хочет, но что этот ключ поможет отвадить Нино от Давида, она знает точно. Наконец - то она сможет убрать со своего пути эту гордячку, которая покушается на то, что принадлежит только ей. Давид её, он с ней обручен и будет её мужем и никакие Нино или другие девицы не смогут встать на её пути.
План с ключом Лали смогла воплотить в жизнь через неделю, когда она и Нино, были с компанией в кафе. Девушки как обычно вышли в туалетную комнату. Этим моментом и воспользовалась Лали, чтобы сделать слепок с ключа Нино квартиры.
Сейчас, ключом, сделанным с того слепка, люди полковника Хуцишвили открывая дверь квартиры и не подозревали, что открывают ящик Пандоры, что шлейф этого злодеяния коснется многих судеб, прямо или косвенно коснется почти всех героев этой повести. И если ни одно доброе дело не остается безнаказанным, то уж злодеяния – тем более.
Семен вставил ключ в замочную скважину, немного помедлил, как бы раздумывая открывать или нет. Дверь открылась легко, почти беззвучно. Вошедшие, несмотря на то, что были в квартире впервые, прекрасно в ней ориентировались, так как благодаря плану прекрасно знали планировку этой части старинного дома. Семен готовил операцию тщательно, так как осечки не должно было быть, если что, хозяин не простит. Группа в его доме несколько раз тщательно отрепетировала весь процесс от входа в дом, до ухода из него, стараясь предусмотреть все мелочи, так как на мелочах обычно и попадаются. и до конца и
Потому уже войдя в квартиру, действовали почти на автомате.
Подойдя к двери спальни, Захарченко посветил Zippo с рисунком тигра, Гела открыл баночку с хлороформом и смочил в нем два платка. Мужчины быстро вошли в спальню. Через не задернутое занавеской окно проникал лунный свет, и в спальне темно не было. На двуспальной кровати спали, две сколько можно было разобрать в лунном свете, похожие друг на друга, красивые женщины. Молодая лежала слева, а мать справа у окна. Мужчины плотно прижали платки к лицам обеих спящих. Через минуту Нино обмякла и перестала сопротивляться, хотя глаза вроде и реагировали. Мать же, наоборот, через минуту-две стала активно сопротивляться и даже кричать. Один из нападавших ударил её в подбородок, голова дернулась, женщина притихла, её платок смочили новой порцией хлороформа.
Семен привел в рабочее состояние, висевший на шее фотоаппарат. Задернул штору, включил свет. Он привык выполнять задание точно, не упуская ничего.
Пока Семен готовился, Гела и Коба успели раздеться и демонстративно на фотоаппарат, чувствовалось, что это делается не впервые, срывали с Нино сорочку и нижнее белье. Насиловали они девочку профессионально, позы были самые развратные, а коллективный постановочный секс изощренный.
Сцены горячего секса с Нино разыгрываемые для съемки длились минут 10-15. Семен работал профессионально, снимал с нужных ракурсов, по нескольку раз, так, чтобы было максимум порнографичности. В кадре все время были лицо, тело Нино и детородные органы Гелы и Кобы, но их тел, а тем более лиц в кадре не было. Насиловать мать в "программу" не входило, но закончив снимать, Семен предоставил помощникам баловаться с Нино, а сам, решив, что и мать отличный вариант, принялся, не раздеваясь, по-скотски, её насиловать. Чтобы женщины не проснулись раньше времени, хлороформом из банки, поливали платки по нескольку раз. Женщины не шевелились.
Одевшись и проверив, не осталось ли на кровати и полу улики, забрав с собой хлороформ, платки, выключив свет и открыв окно, мужчины, ушли, бросив в прихожей обрывки белья Нино. Входную дверь, на всякий случай, просто прикрыли, вдруг понадобится помощь, так как убивать женщин в задачу не входило.

Очнувшись после наркоза, Нино не сразу поняла, что произошло. Ее тошнило, болело все, голова, тело. Не понимая, что произошло, Нино даже не заметила, что совершенно голая. В утреннем свете, она увидела не прикрытую одеялом в разорванной рубашке, лежащую без движения мать. И только тут Нино осознала, что случилось. Приходя в себя и предчувствуя беду, Нино стала трясти мать, пытаясь её разбудить. Мать не просыпалась и Нино поняла, что произошло непоправимое. Она стала кричать и звать на помощь, инстинктивно прикрывая наготу руками.
На крик прибежали испуганные соседи, мать с дочерью. В доме стоял характерный запах хлороформа. Соседка не понимая, что случилось, пыталась узнать у Нино, но та была в шоковом состоянии, повторяя, что их изнасиловали, что мама не просыпается и что надо позвонить Дато. Соседка накинула на Нино одеяло и, понимая, что случилась трагедия, рыдая в голос, сняла трубку телефона.

15 Улика.

Неожиданный ранний звонок, был не редкость в семействе Лежава, поэтому на него, никто кроме Мераба не среагировал. Ему частенько звонили с работы даже ночью, высокий милицейский чин и должность обязывали. Но сейчас, как понял полковник, звонили не с работы, звонила какая-то женщина, плакала и просила к телефону Давида.
– Уважаемая, успокойтесь, я Давида отец, вы можете мне все сказать, это даже будет лучше, так как я полковник милиции.
На том конце провода женщина начала рыдать в голос и в промежутках между рыданиями, вдыхая воздух и вытирая нас, смогла сообщить, что на Нино и её мать ночью напали, Нино жива, а Дали Мелитоновну, кажется, убили.
Мераб разбудил Давида, наскоро как мог, объяснил, что у Нино и её матери какие-то проблемы и что срочно надо выезжать. Пока Давид одевался, Мераб вызвал по адресу Нино скорую и дежурного по городу следователя.
Через 20 минут отец, и сын были у Нино дома. Резко чувствовался запах хлороформа. Дежурный офицер уже был в квартире и взял под козырек, Мераб пожал ему руку и кивком дал знать, что тот может начинать осмотр.
Врачи скорой уже хлопотали с Нино. Ей сделали какие-то транквилизаторы и она, укутанная в одеяло, лежала на носилках.
Врач объяснил полковнику ситуацию, про изнасилование и что мать, при изнасиловании били, так как синяк на подбородке. Врач так и сказал:
– Женщину при изнасиловании били, может, попали в висок, а может, задушили платком – покажет вскрытие, сейчас точно сказать нельзя.
По дому как призраки ходили в белых ночных рубашках мать и дочь – соседи потерпевших.
Дато с Нино карета скорой помощи увезла в больницу. Расспросив, ничего не слышавших и не видевших соседок, Мераб, поблагодарив их за помощь, отпустил домой.
Оставшись одни, милиционеры надели перчатки и стали производить осмотр места происшествия. На столе лежал открытый чемоданчик следователя. Сделав необходимую фотосессию места преступления милиционер стал искать следы преступников.

Следователь, обмахал кистью все, что можно было, но никаких пальцев, кроме пары маленьких женских отпечатков не нашел. Проверяя следы на спинке кровати, офицер бормотал:
– Странно, ни следов взлома, ни следов ограбления, ни отпечатков. Странно если насильник был один, то какого рожна он лез в ловушку верхних этажей дома? Они обычно насилуют в парках или, в крайнем случае, где-то во дворах, чтобы если, что была возможность бежать. Если убил мать, почему в живых оставил дочь? Да и о серийном насильнике в городе давно не слышно. Ну, а если не один, то это скорее какие-то малолетки, но откуда такой профессионализм, что ни одной зацепки. И это разбросанное белье не спроста.
Складывая свои пинкертоновские атрибуты, следователь предположил:
– Товарищ полковник, мне кажется, что тут не серийный маньяк-насильник. Уж слишком опасно, дом не первый этаж, в окно не сбежишь. Нет, они для этого случая – слишком осторожны, да и насилуют они обычно случайных женщин, не таких красавиц. У них не любовь, у них патология. Вариант, с ворами, что заодно с женщинами проигрались, отпадает сразу – ничего не украдено, да и воровать особо нечего, а воры сегодня без наводки не идут обносить квартиру, да и обносят в основном в отсутствии хозяев. Еще один нюанс, товарищ полковник – хлороформ. Думаю, тут соседских студентов-медиков искать надо. Дело молодое, горячее, может и по пьянее, может и в отместку за отказ в вечной любви. Думаю, копать нужно тут. Жаль, как я понял это ваши знакомые? Ну, я пойду, вызову медиков, они мать в морг свезут и обследуют, может какие концы появятся.
– Спасибо майор, я тут все закрою, оставлю ключи соседке и поеду в больницу.
Мераб ходил по комнате, машинально бросая колючий свой взгляд старого профи, казалось бы, в никуда, но это только казалось, так как у полковника глаза и мысли как бы работали параллельно. Мысли полковника были совершенно не в том русле, что следователя майора, так как майор думал, о том, кто бы это мог сделать, а полковник – кому это выгодно.
Пацанов соседей-медиков Мераб отмел сразу, так как местные хорошо знали, что Нино, это Давида девушка, и еще лучше – кто Давида отец. Мераб, уже начинал подозревать Ираклия, уж очень все походило на «показательное изнасилование» в стиле его конторы. Все тщательно подготовлено, ни следов, ни повода для непосвященных, только вот зачем было насиловать и убивать мать? А что если все же это залетные воры. Нет, ну они же не идиоты! Им что проституток мало? Ведь знают, что попадутся – не отмоются! Да и хоть сережки с ушей украли бы. А если действовал маньяк? Нет это совсем маловероятно. Откуда ключи, дверь вроде цела, а если ему открыли женщины, то тем более насиловать их сразу обеих женщин ни одну не связывая – маловероятно.
Мераб перед тем как уйти еще раз зашел в спальню. Лицо Дали было прикрыто полотенцем, а тело несчастной женщины было обнажено. Мераб прикрыл его одеялом и вдруг с одеяла на пол что-то соскользнуло. Мераб нагнулся и поднял вещицу.
– Вот и приехали, –  прохрипел, скрипя зубами он.
В его руке была зажигалка, предмет гордости охранника тестя – Семена Захарченко.

16. Сделка с совестью.

Полковник еще раз обошел квартиру, везде, где только можно протер перчатками поверхности, ручки дверей, на всякий случай и телефон, проверил, не обронили ли ночные гости еще чего. И больше ничего не обнаружив, вспомнил слова Ираклия Хуцишвили, как-то оброненные им в разговоре, что, мол, его люди, следов не оставляют.
– Только зажигалки, – ухмыльнулся про себя отец Давида, и аккуратно достав Zippo из кармана, подмигнул голубоглазому тигру
– Тут надо хорошенько помозговать!

Мераб, присев за массивный дубовый обеденный стол, ручной работы, аккуратно положил зажигалку в целлофановый пакет и спрятал во внутренний карман.
Барабаня пальцами по столу и глядя на висевший, на стене портрет дедушки Нино в летной форме с дочкой на руках, Мераб как ЭВМ просчитывал варианты, пытаясь сориентироваться, в каком направлении ему действовать, так как никто еще не знает того, что знает он и этим просто необходимо воспользоваться и постараться не ошибиться.
Конечно, ему нравилась Нино и лучшей девушки, в жены сыну не пожелал бы, да и сам приударить, если что, за Дали был бы не прочь, тут он поправил в штанах офицерские яйца, взглянул на дверь в спальню, и перекрестился.
– Царствие ей небесное, – подумал он, ну не успел, а хороша была баба. Ну да ладно, жаль её. Но вариант - Нино жена Давида, означал бы конец его карьеры и совершенно туманное будущее его сына. Ираклий ни перед чем не остановился бы, чтобы не опозорить ни свою дочь Лали, ни себя, сегодня, это он уже доказал, риск не стоит свеч. Можно было бы при желании перевести стрелки и выставить его организатором, кем он и является на самом деле, но тут, скорее всего, полетит его, милицейская голова и не фигурально, а скорее реально. Нет, обвинять «тестя» исключено, но вот, у этого Zippo-пижона, вытрясти весь компромат на него стоит. Признание положить в сейф, а самого «закатать в бетон». А может, с машиной в обрыв при «исполнении» и похороны с почестью для всех? Эх, как оно дело может повернуться – никто не знает, подстраховаться стоит! Дато невеста, тоже не дурна, с этой стороны проблем никогда не было, пока не появилась Нино, так что стерпится, зато будет кататься как сыр в масле, да и мне что-то перепадет. Так, что как не крути, а народ мудр – «Не родись красивой, а родись счастливой! Ну, вроде как все понятно, кроме Нино. Не пойму – зачем Захарченко убил мать, а дочь оставил в живых? Были бы мертвы обе, не было бы и проблем. Теперь надо что-то решать с Нино. Отправил бы в полит-бордель, так Дато не поймет, проблема останется. Сейчас её ликвидировать уже поздно. Мераб подошел к телефону и набрал дежурного следователя, затем подумав, перезвонил Ираклию:
– Доброе утро, думаю, тебя огорчит известие, что ночью неизвестные, скорее всего один или двое маньяков проникли в квартиру Нино Месхи, изнасиловали её и убили мать.
– Как убили мать?
– Скорее всего – передозировка хлороформа, а может быть и удар в висок, экспертиза покажет.
– Идиоты!
– Не понял?
– Изверги говорю, ты должен этого маньяка поймать. Как можно было такое сделать с этими милыми и безобидными женщинами.
– Представляю, как расстроится Лали, она с Нино ведь были подругами.
– Если нужна будет помощь, звони в любое время, этого маньяка надо поймать, я думаю, какой-нибудь шизофреник-медик
– Ну да студент-медик, который следов не оставляет.
– Что совсем никаких? Ни отпечатков, ни оброненных документов, ни платка или еще что?
– Нет, к сожалению, ничего, ни раскрытого паспорта на столе, ни сигарет, ни зажигалки Zippo – все чисто.
– Жаль-жаль, что ничего. Даже говоришь зажигалки с тигром нет?
– Совершенно нет!
– Ты, давай вечерком заходи, посидим за коньячком о жизни поговорим, кстати, в Чехословакии освобождается хорошее место, думаю, может Дато послать, ну конечно после свадьбы.
– Зайду, конечно. Поговорить есть, о чем.
– Ну, давай Мераб, держи, меня в курсе. Пришлю своих орлов, может, что с организацией, с медэкспертизой? Дато скорее всего будет с Нино? Бедная девочка, этих извергов надо уничтожить. Зачем балуясь с девочкой сексом – убивать её мать?

Это и разные поводы для преступления, да и статьи разные. Не порядок.
– Согласен с тобой. Ты Ираклий умный и сам понимаешь, что к чему, а я буду пока решать проблемы никому не нужные проблемы с Нино. Поэтому, думаю Дато пока побудет с ней, а вот куда её дальше определить, вечером надо бы и обсудить. Может, в дурдом под крыло к «Сиротке»?
– Возможно. Она кадр проверенный, хоть и почти на пенсии, но без работы не может. Она у неё будет не первая. Она хоть и постарела, но дело свое знает, школа еще «та».
– Да отец твой отличный кадр в свое время срубил, думаю пылкий был агент, раз все время при себе держал!
– Не знаю, хотя думаю отец монахом отнюдь не был, но у Жени спрашивать не собираюсь – послышался «метал» в трубке
– Ну, все закругляюсь, судмедэксперты и следаки приехали.
– Ясно, надеюсь, родственничек, все гайки затянуты как надо? Жду вечером.

Объяснив следственной группе ситуацию, поставив задачу, отец сдал им ключ и тело, отправился в больницу.

17. Направление в Ад.

Нино лежала в отдельной палате. Бело-голубые стены, холодильник Саратов, фаянсовая с краном раковина в углу, белая тумбочка у кровати, стойка для переливания – палата семидесятых. Нино, после потрясений, под мильными транквилизаторами, спала. Давид, в ожидании отца, нервно курил на лестничной площадке. По молодости он был импульсивен и вследствие постоянной опеки отца, не склонен к принятию самостоятельных решений. По природе Давид был, конечно, не глуп и где-то в глубине души понимал, что тут что-то не так и очень надеялся, что приход отца внесет какую-то ясность. Да и Нино вспомнила, что слышала убийц, еще, когда они не зашли в спальню, но от страха её почти парализовало. Окно в спальне было не зашторено, и она при свете луны видела, как в спальню входили трое и что на шее у одного висел фотоаппарат с большим объективом. Потом, она уже ничего не помнила.
При попытке как-то сложить картину случившегося воедино у Дато получался полнейший бред.
Если это воры, то зачем вообще идти в спальню, а не выпотрошить сначала шкафы? Да и воры обычно не приходят в квартиры без наводки, так как зачем рисковать впустую, если в квартире нечем поживиться.
Если это преступление на сексуальной почве, то какое-то странное трио маньяков - убийц медиков-фотографов. Зачем было убивать одну женщину и оставлять в живых вторую и вообще, маньяки, усыпляющие жертв хлороформом, чтобы потом насиловать обездвиженных? Странный коллектив извращенцев.
Государственными секретами женщины не владели, с дипломатами не спали. Бытовухой тут, конечно и не пахнет…
Параллельно с мыслями о причинах произошедшего в голове Давида фоном проскальзывали мысли и о последствиях. Конечно, он любит Нино и мог бы жить с неё всю жизнь как с женой, но положение его семьи и грузинские традиции… нет, только не под венец. Да и Ираклий Нугзарович, из-за дочери, все сделает, чтобы все узнали, что Нино насиловали 10 человек и каждый по часу.
– Неужели Ираклий Нугзарович… – Дато затянулся, задержал дым в легких, затем резко длинно выдохнув, покачал головой.
– Нет, нет, ну зачем же ему убивать мать? Просто для него все это, ну как выигрыш в «Спортлото» - повезло.
По лестнице поднимался отец.
– Как Нино?
– Спит.
– Что-то вспомнила?
– Да, говорит, мужчин было трое и один с фотоаппаратом. Она их видела, так как не спала. 
– Бедная девочка, такое пережить! В таких ситуациях и у мужиков психика не выдерживает, не то, что у молоденьких девочек, когда на их глазах мать убивают. Но, скорее всего, Нино права - в городе уже давно орудует банда маньяков, которая выслеживает симпатичных девушек, потом их насилуют и все это фотографируют.
– А зачем фотографируют?
– Продают как порнографию.
– Ты хочешь сказать, что они снимали, как насиловали Нино, чтобы потом тиражировать и продавать фотографии?
– Поймаем, не успеют! Я их, пидоров, сгною! Они у меня остаток жизни у параши проведут.
– Я бы их придушил.
– Врача видел, что-нибудь говорил?
– Нет, ждет тебя.
– Ты тут подожди, может Ираклий Нугзарович приедет. Я ему сообщил, расстроился очень. Я к врачу.
Идя по коридору к врачу, Мераб размышлял:
– Что их было трое, значения, конечно, не имеет. А что был фотоаппарат, это новость, Ираклий, видимо, конченый гэбэшник, собирался размножить фотографии. Да с ним шутки плохи, убьет – глазом не моргнет! А вот для Давида с порнухой, получилось удачно.

В кабинете главврача мужчины с посеребренными сединой висками поздоровались, как давние знакомые.
– Садись, дорогой, коньячку?
– Спасибо, Зураб, не откажусь, трудный день с утра выдался.
– Видел твоего орла, – разливая коньяк, улыбнулся Зураб – Джигит, красавец! Ждал от тебя звонка, а тут ты сам, что-то серьезное?
– Девушка тут у вас… – пригубил коньяк Мераб – Дело можно сказать, деликатное.
– Знаю, девушку успокоил, сейчас спит, здоровью её уже ничего не угрожает, разве что сильное эмоциональное потрясение, кто вам эта девушка?
– Да никто, Дато знакомая, не больше.
– Тогда к делу. Раз ты здесь, то тебя интересуют нюансы?
– Что-то интересное?
– Ну, скажем так, изнасилование показное процентов на девяносто. Во-первых, хлороформ, ну какое насилие над неподвижным телом, какое удовольствие, как секс с трупом? На теле ни синяка, ну какие тут маньяки, на половых органах ни царапины не то, что бутылка вставлена! Ну и главное, как бы это сказать, спермы внутри нет, сперма была на теле, так сказать для фото. Как мне, врачу кажется – постановка. Относительно матери, скажу, когда поступит и осмотрю.
– Зураб, а мне, как милиционеру и следователю - ясно, там орудовала группа маньяков, которые, скажем, не только зверски насиловали, но и изощренно сексуально издевались, используя попавшие под руку предметы. Сколько там было человек, покажет следствие, но как мне кажется, мать погибла, скорее всего, не выдержав сексуального садизма. И я бы сказал, что девушка явно не в себе, после того как будучи сама садистски изнасилована и когда на её глазах, не выдержав садизма умерла от изнасилования мать. Особое воздействие на её психику оказало то, что все это фотографировалось, ясно, что для последующего распространения как порнографию с элементами садизма. Понятно, что сейчас с психикой у девушки, забыл, как её зовут, явно не всё в порядке, особенно на фоне воздействия передозировки хлороформа или как это у вас медиков формулируется!? Не мне же учить тебя писать диагнозы! Нам нужно, чтобы на лицо были все характерные признаки необходимости стационарного лечения в психиатрической больнице.
У Зураба очки были подняты на лоб и после слов Мераба, казалось, они сами туда поднялись. Зураб молчал.
– Зураб, ты же знаешь, не все зависит от нас, мне безумно жалко девочку, но «контора» решила сделать над извергами показательный суд, вот и нужны такие результаты медосмотра. Давид естественно правду знать не должен.
Зураб вздохнул:
– Такая славная девушка?
– Ну, ты же понимаешь, это простая временная изоляция, на неделю-две не больше. Не изверги же мы. Все для её же благополучия. Её могут преследовать, а там – охрана, да и если насильники будут знать, что она сошла с ума – не будут её трогать. Да и рядом с ней, скорее всего будет постоянно сотрудница.

18. Красавчик, не угостишь сигареткой?

Евгения Петровна налила себе еще «Энисели».
– Ну, давайте Рома налью, сейчас коньяк в самый раз.
– Лейте.
Выпив коньяк, она продолжила:
– Вот так, в беседе с главврачом Зурабом, судьба Нино была решена. Помещали Нино в сумасшедший дом, вроде временно, пока все как бы идет расследование, но нет ничего более постоянного, чем что-то временное.
Нас поместили в отдельную палату на первом этаже с видом на набережную. В мои обязанности входило следить, чтобы с Нино нормально обращались и максимально оградить её от нежелательных контактов. Нино постоянно чем-то кололи, она ходила как сомнамбула, почти не проявляя эмоций.
Несколько раз её навещал Давид с отцом. Нино на него реагировала совершенно спокойно, как на просто знакомого человека. Уединяться и беседовать без врача им не позволяли, ссылаясь, на то, что это может повредить психическому состоянию девушки. Дато все время твердил, что скоро она выздоровеет, и он её отсюда заберет, но Нино на Дато слова, почти не реагировала, только как-то губы чуть сжимались.
Конечно, как я сказала выше, почти обо всем относительно Нино, знала со слов полковника Хуцишвили. Я, появилась при семье, как говорил полковник - раньше, чем родился Христос, и уже давно была не просто сотрудницей, но как бы, хранителем секретов и исполнителем «деликатных поручений» во благо семьи. Если меня потрусить как старый ковер – пыли будет много.
Я знала многое, что мне считали нужным сказать. Сама я почти никогда не спрашивала, если только это не было необходимо для дела. Я даже знала, что у лейтенанта Семена Захарченко с его подручными, через пару дней после преступления, когда они ехали на задание, в горах отказали тормоза. Они разбились, упав с машиной в ущелье, правда, Семен, когда понял, что тормоза не работают, успел выскочить до падения машины и как бы остался жив, но следовавшие за ними на служебной машине друзья полковники, исправили случайность и Семен, благополучно последовал за машиной. Фотографии они смаковали почти до самой свадьбы Давида, потом Ираклий их сжёг, за ненадобностью, да и как улику не хотел оставлять. Так вот, не знаю зачем, но две фотографии из более чем двух десятков, я из конверта спрятала, видимо совершенно бессознательно, просто как доказательство преступления против Нино, за которой я уже присматривала и была в бешенстве от несправедливости к этой девочке.

Ни о ком Нино не вспоминала, странно, но даже о матери не говорила. Так прошло месяца три. Любимым занятием у неё было – целыми днями сидеть на подоконнике и смотреть на проезжающие по набережной машины.
Давид женился и с молодой женой уехал заграницу. Интерес к Нино со стороны тех, кто её сюда поместил, стал ослабевать, зато интерес со стороны сотрудников больницы – возрос. Если впервые месяцы на бедную девочку воздействовали медикаментозно, то постепенно к ней стали применять стандартные методы физического воздействия подавления нежелательных проявлений Первые несколько месяцев применять к ней насилия боялись из-за посещавших высоких чинов, но когда применили, наказание за это не последовало. Тогда Нино и поняла, что её не просто предали, но превратили её жизнь в существование. Мне было жалко девочку, но на мои звонки о её состоянии была одна и та же команда: «Ограничение внешнего общения, а в остальном, все пусть идет, как идет»
Еще через пару месяцев, Нино было трудно отличить от тех, кто тут по болезни. У неё была полная апатия ко всему, почти не умывалась, не причесывалась, просыпаясь, устраивалась на подоконник и все время проводила там, даже еду частенько я ей приносила туда. Её красота, продолжала делать с ней свое черное дело, вызывая у всех желание овладеть ею.  Если сначала, когда она сопротивлялась её били, то уже потом она перестала мыться, расчесываться и как ни странно, это пыл охранников остудил, а с психами мы справлялись вместе.
Постепенно Нино превратилась в одну из тех, кто составлял серую массу умалишенных. Меня к себе она особо не подпускала, видимо поняв, что я не одна из всех, но со временем, я стала единственная, с кем Нино общалась и даже иногда обращалась с просьбами, например, мы делились сигаретами и чем-то вкусненьким, что «приносили мне».

Однажды Нино, как обычно, полуобнаженная и нечёсаная, сидела на подоконнике. Хотелось курить, но сигарет не было. Вдруг она заметила, что по дороге параллельно набережной по которой, вообще-то, редко кто ходил, шел парень и курил:
– Красавчик, не угостишь сигареткой? – окликнула его Нино.
 Он подошел, протянул ей сигарету и встал как вкопанный. Парню было лет 20, черноволосый, кареглазый с прямым римским носом. Он смотрел на Нино не тем липким, скабрезно-вожделенным взглядом, сверлящим тело ниже пояса, который сопровождал её в дурдрме постоянно, убивая в ней все человеческое, превращая в бездушное животное, а
заглянул через её глаза сразу в душу. Он как бы и не видел её растрепанных волос, неопрятного тела, обнаженные груди с синяками. Он видел её красоту, а сквозь глаза, нелапанную, нетронутую слюнявыми губами душу, запрятанную куда-то далеко, куда смог достичь лишь взгляд этого парня. В этой душе, до сих пор ворковали голуби.
– Спасибо, как тебя зовут? – спросила Нино.
– Рома, - ответил молодой человек
– А меня Нино. Рома, ты дай сигареты моей соседке, а то не даст поговорить, вызовет садистов, плохо будет.
Евгения Петровна, налила себе еще коньяка.
– Ты помнишь Рома, как я пыталась тебе дать понять, что перед тобой, если и ангел, то давно падший, что она давно уже потеряла не только девичью душу, но превратилась, как и все ненормальные в полу животное. Именно так я и думала. Это ваше появление показало мне, что никакая грязь к этой девочке не прилипала, что душа её была как бы в коконе, ни для кого не доступная. Душа ждала видимо такого как ты. На моих глазах, эта непорочная как оказалась душа, захотела стать для тебя и самой красивой и самой настоящей. Я слышала, как она просила у тебя косметику.
Ты пойми, я только тогда поняла, что она не мылась, чтобы быть гадкой, извини, вонючей, как бы не «Олей», а «Яло»!
Впервые за много лет, ночью я плакала. Рядом я видела хрупкую красивую девочку, против которой был как бы весь мир, её полгода ломали, физически и морально в психушке, а оказалась, что она сильнее всех, её дух был не сломлен, престо она притаилась и ждала своего часа. Я плакала потому что, за всю жизнь я не встречала такого человечка, так незаслуженно униженного бесправием и да-да садизмом. Я впервые дала слабину.


19. Любовь нечаянно нагрянет

У Жени, от неожиданного признания, закружилась голова. Она резко встала и подошла к окну, глотнуть свежего воздуха, утренней прохлады. Зачем она ему это сказала, зачем навязывается. Сердце билось с такой силой, что в горле перехватывало дыхание, от обиды на глаза навернулись слезы. Вдруг пейзаж за окном поплыл, ноги стали неожиданно подкашиваться и Женя почувствовала, что теряет сознание.

Чьи-то руки подхватили её за талию, прижали к себе и приставили к губам стакан с водой. Женя мгновенно пришла в себя, чувствуя руку Мелитона, а спиной, все его мужское естество, от которого пахло бинтами, микстурой и табаком. Она была готова умереть не то от счастья, не то от стыда.

Женя боялась не то, чтобы повернуться, она боялась просто пошевелиться, чтобы не спугнуть нахлынувшие чувства. Так они и стояли несколько минут, пока Женя не почувствовала на шее грубую щетину и теплое дыхание. Женя резко повернулась:
– Майор, вы что? Еще неделя не прошла с похорон жены, а вы тут вытворяете!
Мелитон растерялся, он стоял как большой ребенок, хлопал ресницами и повторял:
– Я не хотел вас обидеть, я думал, что вам плохо, я… я…
Мелитон замолчал. Женя прижалась к Мелитону всем телом, но глазами показывала все свое безразличие.
– Я о любви пошутила, чтобы поднять вам дух, а вы сразу целовать меня в шею? Хорош гусь! Я, что напоминаю вам уличную девку? Завтра же к вам будет приходить другая медсестра и вообще, вы теперь пошли на поправку и скоро отправитесь домой.
Женя убрала руку Мелитона с талии и как могла, показывала свое равнодушие.
– Ложитесь, вам еще рано флиртовать.

Дверь сначала дернулась, а потом в неё постучали. Женя встрепенулась, она совсем забыла, что закрыла дверь на щеколду.
За дверью стоял капитан Арчил Векуа, начальник отделения. Глаза, которого выражали неподдельное удивление.
– Товарищ капитан, майору Арчвадзе уже лучше, – краснея, выпалила Женя – прошла неделя, жара и его надо как-то искупать. В ванну из-за ран вести еще рано, а чтобы обтереть тело водой – жена погибла.
– Так нянечке скажите. Искупает майора и даже в ванне.
– А я…  решила, как лечащая сестра… и чтобы майор не стеснялся, решила закрыть дверь.
Опустив глаза, закончила Женя

– Отлично Евгения Петровна, а мне взглянуть на раны майора можно? – улыбнулся начальник отделения.
– Здравья желаю товарищ майор!
– Здравья желаю товарищ капитан!
– Как здоровьице? Гляжу, Евгения Петровна вас живо на ноги поставила
– Да у неё золотые руки!

Капитан осмотрел раны и ссадины Мелитона, остался доволен.
– Майор, говорят вы категорически против ванны и нянечки? Доверяете только рукам Евгении Петровны?
Майор молчал, поглядывая на Женю.
– Да, тут заходила ко мне ваша теща – Марго Пертая и сказала, что она уезжает с внучкой в Зугдиди, и что вы будете жить на аэродроме. Это так?
У майора забегали желваки:
– Теперь видимо да, придется жить в самолете, – делая над собой усилие, улыбнулся Мелитон.
– Самолет — это не жилье, за вами нужен пока, как минимум, недели две уход, так что подумаем, как быть. Для вас сейчас главное – набираться сил и выздоравливать. Благодарите хирурга Костенко, Евгению Петровну, она ему ассистировала и везение, что в живых остались.
Выходя, капитан склонился к уху Жени и прошептал:
– Женечка, вы в последнее время просто расцвели. Если считаете возможным разместить у себя майора, до полного выздоровления, я походатайствую, заодно и койка у нас освободится. Подумайте и к вечеру зайдите – обсудим.
Капитан развернулся и пошел по коридору, Женя смотрела ему вслед, пока он не зашел в свой кабинет.


20. Красный летчик в красных трусах

Женя вернулась в палату к Мелитону, состояние у неё было, ну вроде оргазмическое. Она знала, что это такое, правда теоретически, но после слов капитана, поняла, вот это состояние и есть оргазм!
Женя снова подошла к окну, только теперь она была совершенно счастлива, в ней проснулась та самая озорная девочка, которую баловали мама и папа, которой было дозволено все. Впервые, с того далекого времени, она радовалась жизни и ей было хорошо, хотелось быть слабой и желанной, так как она влюбилась.

Оперевшись поясницей о подоконник. Наконец Женя, сбросила напряжение всех этих дней, и глядя на Мелитона, решила, немного, подурачиться. Уж слишком давно она жила «застегнутой на все пуговицы». Сделав серьезное лицо, Женя как смогла серьезно произнесла:
– Произведя осмотр, начальник отделения решил, что вы, товарищ майор, почти здоровы и долечиваться будете дома, так, что готовьтесь, завтра утром выписываетесь. Халат, рубашку и кальсоны сдадите нянечке. К сожалению, завтра я выхожу в ночь, так что, скорее всего, попрощаться утром не доведется, давайте попрощаться сегодня. Когда выздоровеете, заходите, я буду рада вас видеть живым и здоровым. Да забыла, когда вы были в операционной, чтобы снять с вас одежду, пришлось её резать, так что у вас целыми остались ремень, портупея, правый сапог и пилотка.
У Мелитона округлились глаза.
– Я, что голый должен выписаться? Я и подумать не мог, что завтра выписываться. Если бы знал, позвонил в часть, сослуживцы привезли бы обмундирование.
Странно, не знаете, почему никто из части ко мне не приходит? Что начальство не пускает?
– А вы вспомните, почему вы тут?
– Ну и что мне теперь делать? Голым ехать в часть?
– Зачем голым, прикроетесь пилоткой, хотя согласна, это неудобно. Если хотите, могу выделить трусы из своих запасов. Красные с кружевами, думаю, в самый раз – красный летчик в красных трусах, враги будут трепетать!
– Издеваетесь, а ведь я серьезно, раздетый в часть же не явлюсь! Да и не доеду, в дурку заметут по дороге? А что друзья из НКВД добро на свободу дали?
– Наверное, письмо же не нашли, видимо и решили, что жена оговорила. Раз выписывают, значит, особисты не появлялись больше.
Женя смотрела на растерявшегося майора и внутри её всю просто, разбирало от смеха, но она держалась.
– Майор, а может, вы боитесь ареста? Может, вы хотите, чтобы я вас своем флигеле в шкафу спрятала?

– Евгения Петровна, вы как-то стали всякие границы переходить, предлагаете свои трусы, флигель, шкаф, а ведь мы, даже на «Ты» нее перешли.
– А, что давай майор перейдем на «Ты», что мешает это сделать?
Майор замолк, достал беломорину и, разминая её, прикрыл глаза, лишь кадык да ходящие желваки передавали его нервное состояние. Закурил.
– Да Мелитон, положение у тебя безвыходное, хоть топись. Придется мне тебя спасать. Что ты скажешь, если вместо кружевных трусов, я предложу тебе переехать на время лечения ко мне, только не бери в голову, что я от тебя без ума, разве, что чуть-чуть нравишься!

Мелитон затянулся, задержал немного в себе дым и выдыхая его колечками, качая головой задумчиво сказал:
– А что я у тебя буду делать, пока ты будешь медсестрить, пол и посуду мыть, да с кипящим чайником поджидать тебя, слушая по радиоточке вдохновенные речи Вышинского о том, как народ требует раздавить шпионов и врагов социализма как гидру, и расстрелять их как паршивых собак?

– Ты на поворотах то по тише, чай не в самолете своем в небесах, а то туда в небеса свои и без самолета можно угадить.
– А что у вас в госпитале и стены имеют уши?
– Стены везде имеют уши, особенно, где не ожидаешь.
– Кстати, а чекисты разрешат переезд к тебе или ты ко мне уже приставлена?
– Ты угадал, приставили, вместо твоей жены! Дурак!
 
21. Путь в ад усеян добрыми намерениями (Переезд)


– Женечка, ну это я в ответ на твои «прикрываться пилоткой и красные трусы». А теперь выкладывай все серьезно без подколок. Ты же знаешь, что к теще я ехать долечиваться не могу, а на аэродроме – жить негде. Так как же меня можно выписать в таком состоянии?
– А-а-а-а, испугался? Ну, а если серьезно, мест в госпитале не хватает, а вместо одного майора в этой палате разместят 4-5 красноармейцев.  В связи с этим начальник отделения, разрешил долечиваться тебе дома, а так как у тебя дома как такового на данный момент нет, то так как я слежу за твоим лечением, я предложила, при твоем согласии, долечивать тебя у себя. Ясно товарищ майор?
– Более, чем ясно товарищ старшая мед сестра, а что репутацию свою можете подмочить не боитесь, в госпитале не только уши, но и глаза везде есть.
– Нет, майор, не боюсь, все настолько уверовали в мою холодность, что репутация можно сказать, непромокаема. Да, а что у меня кровать одна, кто будет спать на полу?
– Тут вопрос решается однозначно. Мне, как больному на полу лежать противопоказано, да и тебе, я, как мужчина, на полу лежать не могу позволить, так что придется кровать делить. Только у меня одно просьба, чтобы ты не очень ко мне приставала, так как я за свой темперамент не ручаюсь.
– Ну вот, еще умрешь от перевозбуждения, отвечай потом! Да и вроде ты с женой своей давненько не занимался, ну этим как его… любовью, не подзабыл, я ведь в этом не профессор, а тем более не полигон для летных тренировок. Так, что в щечку поцеловать может и разрешу, а остальное только после ЗАГСа или честного летчицкого, что женишься, а то вот под одним одеялом поспим, пока ты выздоровеешь и упорхнешь, махая мне с небес крылом! Хотя, чего это я о сексе рассуждаю, когда ты еще не согласился переезжать ко мне.
– Согласен не только переехать, но и посуду мыть и чайник ставить к твоему приходу. Да ты не бойся, я тебя не трону, слово офицера.
– Ну вот, напугала мужика.
Женя смущенно засмеялась.
– Мне работать надо, а ты отдыхай, сил набирайся. Вечером будем переезжать.
Женя вышла из палаты и бодро зашагала по коридору, понимая, что кроме майора, есть и другие больные, а вечером она зайдет к начальнику и все вопросы с переездом решит.

Мелитон лежал в кровати, почти неподвижно, глаза были закрыты, и лишь на заросших щетиной скулах, нервно ходили желваки.
Он открыл глаза, тяжело вздохнул, присел и на кровати. Взял с тумбочки сигарету и долго задумчиво её мял, перед тем как закурить.
Майор затянулся и, выпуская дым, глядел неподвижным взглядом куда-то сквозь потолок.
За какие-то 10 дней в его жизни произошло столько, сколько у многих и за годы не происходит. Один, казалось бы, не задевающий никого, необдуманный поступок, оказывается, может кардинально изменить жизнь сразу многих людей, и не только изменить жизнь, но и оборвать её совершенно диким и неожиданным образом.
Мелитон лежал и думал, что его желание сообщить товарищу Сталину, о происходящих необоснованных арестах верных партии офицеров, привели к целой череде происшествий от фатальных, до приятных.
Он, как слепой дурак, из лучших побуждений написал это письмо. Если бы он знал, к каким последствиям это приведет.
Из-за письма он с женой попал в явно подстроенную автокатастрофу, в которой жена погибла, а он сам чудом выжил, теща, считая его виновником смерти жены, увезла его единственную дочь. Он узнал страшное - предательство жены. После такого удара хотелось покончить счеты с жизнью, и ежеминутное ожидание ареста, казалось лучшим выходом из создавшейся ситуации. Потом, случайно узнал, что медсестра, по непонятной причине, уничтожила письмо и этим спасла его от ареста НКВД, он встретил это медсестру -  Женю, в которую неожиданно для себя, влюбился. И конечно, даже в самых смелых мечтах не мог помыслить, что чувства будут взаимные.
Мелитон, не знал и никогда не узнает, что ради его жизни Женя «заложила душу дьяволу», что счастье их будет ярким, как вспышка и таким же, как вспышка - недолгим, но за это она всю жизнь будет нести крест.
 
22. Откровения.

Евгения Петровна умолкла. Рука потянулась за коньяком, не спрашивая Рому, налила обоим. В комнате было накурено.
- Вы, Ромочка, лучше не пейте, это я так за компанию налила, а я выпью. Мне вам много еще сегодня придется рассказать, вот рюмочку для храбрости и пропущу. Рома, а давайте я сделаю, яичницу и немного перекусим, а то я устала столько говорить.
Импровизированная кухня была тут же. У стены на столике стояла электроплитка у плитки и стала Евгения хлопотать.
- Евгения Петровна, а зачем вы мне все это рассказываете? Разве я что-то могу изменить? Или вы мне все это сейчас рассказываете, а потом сообщите в органы, что я все знаю и меня поместят в тот же дурдом где и Нино, только в мужское отделение? Вы, видимо, хотите скрасить вашей подопечной пребывание в клинике, почувствовав, что я немного неравнодушен к Нино и как человеку и как к девушке. Вы что задумали устроить себе психиатрический междусобойчик типа Ромео и Джульетты? Я не хочу больше слушать душераздирающий рассказ о вашей любви, так как чувствую, что это может плохо для меня закончиться. Может быть, я пойду?
Наступило тяжелое молчание, лишь скворчала на плите яичница, да Петровна тяжело дышала.
- Рома вы что? Как вам такое могло прийти в голову? Вы меня просто ошарашил, у меня ступор. Я и представить не могла, что вам в голову может прийти такое. Я, для того, чтобы с вами встретиться и рассказать то, о чем в принципе никто не знает, внутренне собиралась, всю ночь не спала, взвешивала все за и против, пока решилась. Да это возможно и опасно, но не сейчас. Опасно будет потом и дойдет ли до опасности – будет зависеть не только от меня, а возможно и от тебя.
Евгения Петровна выключила плиту, молча, выложила яичницу по тарелкам, подала вилки и немного зачерствевший лаваш.
- Ешьте, Рома. А вы не так просты, как кажется со стороны, это похвально, что умеете соображать и чувство опасности, вряд ли позволит вам делать необдуманные поступки – это хорошо. Вы ешьте, яйца не с рынка, приносят свежие, так что яичница будет вкусная, а я продолжу, – улыбнулась Петровна.
Петровна медленно выпила стопку коньяка, как бы обдумывая дальнейшее свое поведение, а выпив, продолжила как на духу:
- Дорогой мой мальчик, я тут битые пару часов изливаю тебе душу, рассказываю то, что думала, умрет вместе со мной, но высшие силы, видимо, решили, что недостаточно на этом свете мне выпало испытаний. Чтобы у меня хватило сил выдержать все, мне и нужно было вам Рома, что допустимо, рассказать и дай Бог, чтобы я в вас не ошиблась, хотя и выбора-то у меня нет, так как вы - безальтернативная кандидатура, вы единственный, кто не «враг», с кем я поддерживаю общение.

Так вот, перевела я Мелитона по «инициативе» начальника отделения капитана Векуа к себе. Хороший был Арчил человек, перед войной его перевели в Ленинград и там он погиб во время бомбежки госпиталя, очень жаль, думаю своими годами счастья, я обязана именно ему.
Мелитон в домашней обстановке поправлялся быстро, он был прекрасным и человеком, и семьянином и отцом, бывшая теща Мелитона, видя, что у него жизнь наладилась, не стала возражать против его общения с дочерью и по выходным, мы были самая счастливая семья. С детьми у нас никак не получалось и Дали я обожала, как свою дочь. Отдать нам девочку совсем, Марго Пертая отказывалась наотрез, так как эта девочка была её единственной отрадой, после смерти дочери. Так и жили.

Однажды в госпиталь зашел майор Нугзар Хуциев, они сидели на лавочке, той самой, на которой он вербовал её, шантажируя жизнью Мелитона.
Женя уже и перестала думать о майоре, но он пришел и напомнил. Нугзар не был сволочь, об этом она поняла при предыдущих встречах, так как он мог уничтожить не только Мелитона, но и её, за уничтоженное письмо к Сталину, арестовать и выслужиться, но этого он не сделал.
- Женечка, я очень рад, что у вас с майором все хорошо, я думаю свое обещание, относительно Мелитона, данное вам в прошлую встречу, сдержал.
- Да сдержали.
Женя сидела на скамейке, замерев от ожидания, сердце в груди колотилась как ненормальное, страх потерять только что обретенное счастье, мешал соображать. Женя понимала одно, что сейчас с неё потребуют плату за любовь и жизнь любимого. Женя чувствовала, как от неопределенности засосало под ложечкой, а на лбу выступил пот.   
- А теперь дорогая моя Женечка к самому главному – Хуциев пристально посмотрел в глаза медсестры и протянул запечатанный конверт. На конверте ничего не было написано.
- Что это, – взволнованно спросила Женя.
- Там, моя дорогая и Рай, и Ад.

23 Кличка «Сиротка»


У Жени тряслись руки, она боялась открыть конверт и с надеждой посмотрела в глаза Хуциеву.
- Мир, сестричка, так устроен, что когда мы что-то очень хотим получить, просим у Бога и если Бог желаемое не дает – покупаем это у Черта. Так, что «Маргарита» тебе, чтобы заполучить своего «Мастера» придется оказать услугу «Воланду» и не смотри на меня так - «Аннушка уже купила подсолнечное масло, и не только купила, но даже и разлила»
- Какая Аннушка, какое масло, я ничего не понимаю?
- Это из «Мастер и Маргарита» Булгакова, советую почитать. Я не всегда служил в конторе, решающей кто враг, а кто так, да-да, любовь к литературе и посещение кружков привели меня к пагонам.
Но не бойся, я не Воланд, я всего-навсего – Азазелло, а фраза про Аннушку и масло, означает, что сделанного не исправить, предначертанный ход вещей не изменить.
Сказанное Хуциевым, как ни странно успокоило Женю, она поняла, что Нугзар не «кирзовый живодер» и не «утонченный садист», ей показалось, что за портупеей и кобурой с ТТ, бьется не пламенный мотор, а что-то то, что не дает скатиться до уровня животного, как тот же лейтенант Глонти.
Женя вскрыла конверт, там лежало два листа.
Первый был написан округлым красивым почерком.

Лейтенанту Вахтангу Глонти
От агента «Сова»

ДОНЕСЕНИЕ.

Мой муж, Мелитон Арчвадзе, написал письмо лично И.В. Сталину.
Скопировать письмо не получилось, но прочитать успела. В письме Сталину мой муж, майор Мелитон Арчвадзе, пишет, что в рядах НКВД окопались настоящие враги народа, так как они нещадно истребляют верных сынов родины, среди которых мои летчики-сослуживцы, как коммунисты, так и беспартийные. Из нашей части уже 8 человек признаны шпионами и еще трое арестованы. Относительно честности и преданности родине и делу Ленина и Сталина, я могу поручиться за каждого из них, но я знаю, что при допросах применяются пытки и видимо некоторые не выдерживают их и оговаривают себя.
В конце муж пишет, чтобы горячо любимый им и всем народом И. Сталин, явно не знающий о некоторых беззакониях в НКВД, обратил внимание на то, что гибнут преданные родине и лично И. Сталину люди.

Агент «Сова»

Второй лист был напечатан на машинке.
- Это можешь не читать, это твое согласие сотрудничать с органами НКВД. Бланк стандартный, ничего в нем особого нет. Кличку у тебя будет «Сиротка» я решил деть такую.
Женя, я знаю о тебе все, даже больше чем знаешь, наверное, ты. Я, например, знаю, что ваших родителей убили не, случайно, а из-за квартиры, которая понравилась какому-то высокому чину, «делавшему там фото», а подвыпивший комиссар был солдат из расстрельной команды.
Так, что я знаю о вашем детстве, поэтому я, немного даже обрадовался, когда лейтенант Глонти погиб. Он был самозабвенный палач, но с его гибелью, ваша и майора Арчвадзе судьбы оказались в моих руках. Я мог все документы просто уничтожить, и вы были бы свободны до встречи со следующим «лейтенантом Глонти», а мог дать делу ход и выслужиться перед начальством. 
Я уже говорил, что я не Бог и не Дьявол, я «Азазелло», поэтому, я выбрал третий путь, выгодный для меня и не худший в сложившейся ситуации для вас.
Вы будете моим личным агентом, и работать не на государство, а на мою семью, поэтому ваше личное дело из архива НКВД будет изъято. Там будет фигурировать только ваша кличка и то, что вы мой личный агент. Я не буду вас особо утруждать, но когда мне понадобится, вы будете исполнять все, так как я буду требовать. Не волнуйтесь, я не собираюсь вас использовать как красивую молодую женщину, и подкладывать под нужных людей, таких у нас вагон и маленькая тележка. Ваше сердце и душа, вотчина, как я надеюсь – Мелитона и тут я пас.  Но у меня бывают ситуации, когда мне нужны не преданные родине, а лично мне люди. Допустим нужно кого-то поместить в больницу и проследить, кто к нему приходит или сделать, так чтобы здоровый выглядел как больной или наоборот.  А может быть, вам придется проследить за кем-то из моей родни, кто должен будет это сделать как не «преданный» мне человек, как вы, ну и моя уверенность, что никто третий об этом не узнает.
Так что Женечка, я получаю вашу подпись под обязательством о сотрудничестве, а вы, уже как «Сиротка», подлинник донесения «Совы», как вы догадались – Мери Арчвадзе и мы расходимся довольные.
Я обязан, конечно, предупредить, что об этом никто кроме нас знать не должен и еще один нюанс, Ваше сотрудничество со мной заканчивается, не когда меня понесут на кладбище, а когда туда понесут вас, так как меня заменит, мой сын. Чекисты, как сталевары – в основном династические профессии.
Хуциев достал из нагрудного кармана ручку и указал где надо поставить свою подпись, чтобы стать на всю жизнь «Сироткой». Женя положила лист на жесткий конверт и поставила свою подпись.
- Ну и ладненько, - сказал майор, вставая, - я пошел, а донос «Совы», что в конверте – оставляю вам, можете с ним делать все, что вам вздумается, но как более опытный в этом деле - советую сжечь. Нет документа - нет проблем.
Майор козырнул и пошел по дорожке из битого кирпича на выход.

Женя еще раз перечитала донос Мери, не понимая, как женщина может донести на мужа и отца своего ребенка. Она понимала, что она была любовницей Глонти, но как можно было поменять красавца летчика на этого самца-живодера – понять было выше её сил.
Женя решила не показывать донос Мельтону, сжечь его, так как пришлось бы многое ему объяснять, что не входило ни в ее, ни в Хуциева планы.
Глядя на удаляющегося майора, Женя тихонечко его перекрестила. Она поняла, что Нугзар Хуциев, все сделал, чтобы она была бы счастлива с Мелитоном, а главное, что за мелкие семейные услуги деликатного
характера, она получала от этого майора интеллигента как бы индульгенцию, как для себя, так и для Мелитона.

24 Убитое счастье

Евгения Петровна сидела у стола вполоборота и машинально нервно разглаживала морщинки на скатерти.
Рома, пытаясь заглянуть в глаза Петровне:
– Так вы до сих пор «Сиротка»? Вы же чудовище, вас четвертовать мало! Уже давно нет сталинизма и НКВД, Берия расстрелян как предатель, а вы все в прихвостнях!?
Эх, Ромочка, не все так просто, я хорошо вас понимаю и не особо злюсь. От меня ничего не зависит, как и от расстрела Берия или, от развенчания «Культа личности». Что сам Хрущев был не из того времени и не из сталинского окружения или Брежнев или окружение Брежнева?
Может вы думаете, что что-то изменилось от переименования НКВД в КГБ?  Да если бы НКВД назвали бы «Анютины глазки» там точно не работали бы агрономы? У нас уже есть «Рай отделы» ну и там работают отнюдь не ангелы.
Рома, я никого не предала и никого не подвела под расстрел, я, решала чисто семейные проблемы и Нино, это так же чисто семейная проблема. Не будь меня, была бы другая и кто знает, что тогда было бы с Нино. Я же, старалась не давать Нино в обиду, да и вас тоже.
Рома, давай уже на «Ты»? Считай и тебя спасла и вместо пары тройки тумаков, как любитель подглядывать за девками, мог бы навечно пропасть в стенах этого же самого дурдома и без суда, и без следствия, хотя могла бы это и не делать – спокойнее было бы.

Рома, я тебе уже говорила, что пригласила тебя сюда не для того, чтобы перед молодым, симпатичным мальчиком, поплакаться, как мне в жизни не повезло, наберись немного терпения, и ты не просто многое поймешь, но и многое тебе придется решить для себя во всяком случае. Именно поэтому я так подробно рассказываю то, что, казалось бы, тебя совершенно не касается и разве, что интересно с исторической точки зрения, как мемуары сумасшедшей старухи. Столько уже слушал, послушай и еще немного.

Как я уже сказала, жизнь у нас с Мелитоном начала налаживаться. Он выздоровел, продолжил летать, а главное, у нас была большая любовь. Поверь, мой мальчик, что это было настоящее, очень сильное чувство.
У нас в доме как я уже говорила, стала появляться дочь Мелитона – Дали. Сначала по выходным, а потом, понимая, что девочке нужен отец, Марго, иногда оставляла её на неделю. Постепенно у Марго прошла и ко мне неприязнь, она понимала, что не я была виновницей гибели её дочери, и хоть у неё был тяжелый характер, в тоже время она была весьма внимательная и справедливая. Ну, а о Дали и говорить не стоит - вся наша жизнь крутилась вокруг неё. А однажды она меня впервые сама назвала «мама-Женя», радости у всех не был предела, значит сердце девочки, оттаяло.
Когда Дали Мелитоновна Арчвадзе пошла первый класс, то за одну руку её вела я, а за другую Марго. В отпуск, мы ездили всей семьей в родительский дом Марго в Зугдиди, недалеко от Поти. Там было великолепно, я иногда забывала, что Дали не моя дочь, так мы с ней ладили.
Счастье длилось недолго, в 41 все рухнуло. В августе месяце Майор Арчвадзе пропал без вести в одном из ночных воздушных боев. Горящий самолет упал на немецкой территории. Майора Арчвадзе никто ни живым, ни мертвым не видел. Дали снова переехала в дом Мери в Зугдиди. Война и как казалось Марго там было сытнее, да и с работой легче. Тем и пошла дали во 2й класс.
Для меня мир потерял не только краски, но и смысл. У меня умерла душа. Спасала работа, которой было много – раненных поступало много, очень много и теплилась надежда, что кто-то из них вдруг встречал Мелитона или что-то о нем знает. Но все тщетно, Мелитон просто исчез, как исчезли многие сотни тысяч неизвестных солдат, канувших в безвестность.
Я обратилась в военкомат с просьбой направить на фронт, но в военкомате ответили, что это не в их компетенции, так как у меня бронь. Стало понятно и дальше я уточнять не стала.


В последних числах октября появился, уже подполковник Нугзар Хуциев. Мы посидели во дворе, помолчали.
– Поздравляю с новым званием.
- А, ну да. Заметили, спасибо.
Нугзар Варламович чувствовалось, немного нервничал, чего раньше за ним не водилось.
– Женя, вы знаете, как я к вам отношусь, как к дочери сказать трудно, из-за возраста, но вы сами знаете, что отношусь не просто хорошо, как к человеку, но и с некоторой долей вины за все ваши мучения, начиная с гибели ваших родителей, так как сам принадлежу к этому ведомству. Может быть, мы родились не в то время и не в том месте, так как возможно я был бы не сыщиком, а писателем, а вы, возможно – фото художницей. Но судьба распорядилась так, а не иначе. Поэтому я на неделе уезжаю на фронт, сидеть в тылу и ловить мешочников не могу. На какое убываю время - не знаю, поэтому у меня есть – Нугзар улыбнулся – для вас приказ.
– У меня все внутри похолодело и сжалось. Я тут же представила, как должна выявлять шпионов среди раненых…
- Женечка успокойтесь, шпионить ни за кем не придется, на фронт вы не поедете у вас наша бронь. Вы, Евгения Петровна, теперь старшина медицинской службы, с понедельника приступаете к работе в качестве медсестры-помощницы у меня в доме.
– Не поняла. За кем я должна ухаживать в вашем доме, там, что палата с ранеными?
– Женя, вчера жена упала и сломала бедренную кость. Кого-то из родственников я утруждать не хочу, так как помимо жены у меня, школьник сын, а это уже нагрузка. Женя, я думаю, вы подружитесь и с моей супругой - Нателлой Варламовной и с сыном Ираклием, вы в доме будете как член семьи, я очень хочу, чтобы вам в моем доме было хорошо, я очень на это надеюсь.
Нугзар встал, поправил форму.
– Считайте это первым своим заданием. Отказываться нельзя. Я пошел ставить в известность начальство госпиталя о временной смене вашего места работы. В форме ходить не обязательно, но и не возбраняется.

Так началась моя работа «сексота» НКВД.

Нателла Варламовна Хуциева была под стать мужу, не только интеллигентная, но и очень добрая. Через неделю после появления Евгении в семье Хуциевых, Нателла Варламовна предложила ей съездить в Зугдиди и привезти в Тбилиси Марго с Дали. Время военное и у пожилой женщины с внучкой могут быть множество проблем, особенно, когда зима на носу, а тут и ты под боком, да и Нугзар если что – поможет. У Жени будто крылья выросли, она уже два месяца не получала от Марго писем и очень переживала. Но как оказалось – не судьба.  В сентябре Марго с Дали поехали к дальним родственникам в Поти за провизией, там же от сердечного приступа и скончалась. Дали, как сказали в Зугдиди, эти родственники, оставили у себя, видимо, удочерили. К сожалению координаты родственников, никто, из соседей не знал. Женя оставила деньги и свои координаты, попросив обязательно ей, сообщить, если кто-то появится с продажей зугдидского дома или узнают новый адрес Дали.  Но даже, вернувшийся через год с фронта, Нугзар, не смог по своим каналам отыскать Дали Мелитоновну Арчвадзе. Девочка и в Поти, как гласит документ, не появлялась, её и по Грузии её не оказалось.
Кто мог знать, что удочерившие её родственники дали ей свою фамилию – Читадзе и только в 16 лет, получая паспорт Дали, смогла туда вписать фамилию своей матери – Пертая, чтобы вступить в наследство своего фамильного гнезда в Зугдиди.


25 Встряска

Когда ты ушел, Нино бросилась в умывальник, она часа полтора мылась, чесала волосы, примеряла какую рубашку надеть. Нино впервые обратилась ко мне без презрения:
– Евгения Петровна, как вы думаете, какая кофточка мне подходит?
– А зачем тебе это, для ненормальных?
– Вы знаете для кого!
Я не могла давать слабину и не могла расплываться в улыбках. Нино была нормальной и прекрасно знала кто я и для чего конкретно с ней в палате. Она знала, что я иногда отлучаюсь по своим делам, но если раньше перед моим уходом Нино кололи снотворным и она в мое отсутствие спала, то последнее время этого уже не делали. У неё давно уже был вид сломленного человека, плюнувшего уже почти на все, вплоть до личной гигиены, и я при необходимости уходила, просто предупредив её, когда вернусь. Нино ни 
разу не попросила меня что-нибудь принести ни из пищи, ни из вещей. Ей ничего не было нужно, она не жила, а просто существовала, она как бы внутренне как бы умерла, а существовала как бы её человеческая оболочка.
А тут Нино как прорвало, это было очень опасно и не только для неё, но и для тебя. Я обязана была доложить, что Нино с кем-то общается, о чем общается. Но самое страшное, это её перемены, которые могли быть опасны уже для тебя. Твое появление приводило к совершенно никому ненужному, адекватному состоянию у Нино, что могло повлечь за собой совершенно не прогнозируемые действия, как с её стороны, так и с твоей, особенно если бы у тебя возникло желание ей помочь. Я понимала, что теперь Нино уже было не остановить в её желании вырваться на волю и это могло бы привести только к печальному финалу для тебя, так как в её судьбе уже ничего к лучшему изменить было нельзя. Ты помнишь мою фразу:
– Чтобы вам не встретиться полгода назад?
Может быть, твое появление полгода назад могло решить проблему женитьбы Дато, тогда Нино была бы вольной и возможно счастливой птичкой, так как у тебя и Дато – различные по жизни ценности. Но тот паровоз, к сожалению, ушел, и не то, что другого не предвидится – рельсы даже разобраны.
Днем меня вызвал главврач:
– Евгения Петровна, мне сообщили, что сегодня у вашего окна крутился какой-то парень и болтал с Нино?
– Да, это какой-то сексуально озабоченный пацан, подтягивается по решетке и подглядывает за Нино, просит показать грудь. Она имела неосторожность, вчера, когда он проходил мимо попросить у него сигарету, он заметил её полураздетую и теперь видимо онанирует. Нино сегодня даже из-за этого одела сорочку.
– Я, было, подумал, что бывший какой ухажер её нашел, это было бы нежелательно. Ну, а этому, рога пообломать, чтобы знал, как подглядывать за больными, когда он снова появится, сообщи охране, они это делать умеют.
Моя работа никогда не располагала к откровенности, мое дело было обычно работать с «врагами родины», выполнять в точности задание и не задавать лишних вопросов. Но каких шпионов или врагов СССР я ловлю сейчас тут? За многие годы я впервые, наверное, почувствовала, что я делаю что-то не правильно, что-то преступное. Так как Нино не враг ни идейный, ни религиозный, она не диссидентка, не шпионка, она даже не валютная проститутка. Да и давно прошли те времена, когда за все это карали. За что сломана жизнь этой девочки, только потому, что личная жизнь чьей-то дочки была под угрозой? А не слишком ли высокую цену платит за это Нино, почему за это может так же пострадать совершенно не винный мальчик который просто увидел, в такой же юной, как и он сам, девочке не «станок», но душу и человека. Почему он, вообще ни сном ним духом не зная никого из той жизни Нино, может заплатить за свое благородство самую высокую цену? За что и почему?
Впервые за многие годы, я спросила то, что мне не полагалось:
– Извините, мы оба прекрасно знаем, чем и зачем занимаемся. Я тут бывала не раз по работе и всегда выполняла свою работу как положено, но сегодня, хочу спросить у вас, не как у члена партии или врача, а как у человека. Но, только между нами.
– Вы, о чем? Какой из меня член партии, вы же знаете - партбилет необходимый атрибут. – Психиатр улыбнулся, – Женечка, как вы только что выразились – между нами.
– Да, естественно, я секреты держать умею. Скажите мне, есть ли шанс у Нино оказаться на свободе?
Гурам долго рассматривал какие-то бумажки, как будто и не слышал вопроса, а потом как-то сухо, почти официально:
– Евгения Петровна, мы на службе.  – Потом скорчив гримасу боли на лице тихо, почти шепотом – Уж лучше бы она была нежелательна стране, чем нашим хозяевам. Страна она общая, а значит конкретно ни чья и тогда со временем с изменением обстановки, политики, шанс, скорее всего, был бы. А так как она нежелательна конкретным людям и тут, думаю, ситуация скорее не изменится и шанс вряд ли будет. Мне меньше всего хотелось бы видеть тут Нино. И давайте Женя, закончим на этом разговор о её судьбе, за неё уже все решили другие.
В палату я вернулась с тяжелым сердцем, встала у окна, смотрела на проезжающие машины и курила.
– Петровна, а вам Рома нравится?
– Парень, как парень, каких сотни.
– Нет, Петровна, он другой, он совершенно другой, чем те, кого я знала. Почему судьба сделала так, что я повстречала не Рому, а Дато?  Это больше чем несправедливо. Вот сегодня он пришел и у меня был праздник, как будто бы и не было этих страшных месяцев. Петровна, я же никому плохого не собираюсь делать, может меня выпустят отсюда, а? Я уже не могу дождаться завтрашнего дня, когда он снова придет. Скажи Петровна, я сегодня была красивая?
– Нино, ты сегодня была самая красивая на свете, но если ты не хочешь, чтобы с Ромой случилось, что-то, такое как с тобой, он не должен больше приходить. Сегодня меня уже спрашивали про него, я сказала, что он просто подглядывает за тобой и онанирует, это лучшее что я могла для него сделать. Если он появится, его побьют.
Нино побледнела, сразу как-то по-старушечьи сгорбилась и сидела, на кровати не произнеся ни слова минут десять, потом встала и вышла в коридор. Её не было более часа, потом её принесли на носилках с окровавленным носом и подбитым глазом.
Евгения Петровна налила себе еще одну стопку коньяка, выпила, потом достала сигареты, мы закурили.
– Она ходила звонить тебе, хотела предупредить. Ты ей дал свой номер?
– Да, на всякий случай, если вдруг ей что понадобится.
– Она около часа караулила, пока в кабинете дежурного врача никого не будет, и забежала звонить. Её поймали, она стала умолять, что её надо позвонить, потом стала драться, кусаться, дело кончилось тем, что её вкатили дозу и принесли в палату.


26 Бедняжка

На завтрак Нино не встала, на лице, кроме побоев была, уже знакомая ранее, апатия. Зашел главврач, посетовал на санитаров, погладил её по голове, протянул мятную конфету и как бы заговорщицки:
– Девочка моя, ты же знаешь здешние порядки. Ты же знаешь, что со служебного телефона звонить без спроса нельзя. Видишь, как нехорошо все получилось. Я, конечно, уже кого надо наказал, за то, что распустили руки, но ты могла бы просто подойти ко мне, не вызывая ни у кого подозрения, дать мне номер телефона, и я бы все что надо сообщил.
Нино смотрела на врача, совершенно пустым взглядом потухших глаз. Врач продолжал доверительно:
– Вчера позвонить не удалось?
– Нет.
– Тогда давай номер телефона, имя и что, надо сказать. Я передам и потом сообщу тебе ответ, мы же не изверги какие, саммит были молодыми. Это телефон того парня, что с тобой разговаривал?
Я вся внутри сжалась, подумала, что вот и выудит у ней эта сволочь телефон и уже хотела было как-то сменить тему, как Нино заговорила:
– Этот парень какой-то озабоченный. Я у него попросила позавчера сигарету, а он теперь постоянно подглядывает в окно, подтягиваясь по решетке. Я ему сказала, что скажу своему парню или его отцу они и тебя просто прихлопнут, а он сказал, что я параноик и никому не нужна. Вот я и пошла, звонить Дато или его отцу, чтобы он больше не подглядывал.
– Ну и ладно, мы тут с этим паршивцем сами справимся, не будем утруждать других. Пойдем, я посмотрю в кабинете на твое лицо, так же нельзя, и на завтрак надо идти.
– Женя, голубушка, мы пойдем с Нино в кабинет, а ты уж принеси ей что-нибудь поесть из столовой, пусть, что повкуснее дадут, скажи я просил.
Я сразу поняла, что тут проблемы и завернув за угол коридора, через минуту вернулась назад.
Две санитарки уже выворачивали кровать Нино на изнанку. Понятно - шмон.
Моего появления явно не ждали и после временного замешательства послышалось:
– Начальник попросил заменить Нино белье на новое.
– А где чистое белье?
– Сейчас принесем, можем и вам поменять
– Это дело, да будете постель Нино перетряхивать, там, где-то у неё затерялась моя тушь. Может, найдете, глаза конечно уже давно не крашу, но там такое удобное зеркальце. Ну, я побежала, сигареты забыла, вот вернулась, начальник отделения ждет, вы уж простите, оставлю вас одних.
– Ой, скажи Женя, а правда, что эта фифа была валютной проституткой и сутками не вылезала из номеров гостиницы «Иверия», что на этой сексуальной почве, у неё и поехала крыша?
– Не знаю, она мне не рассказывала.
Вот тут-то я Рома и поняла, что прокололось, с врачом, когда спрашивала про Нино. Бывших сексотов не бывает. Вот и не дали мне найти бумажку с телефоном, ну пусть эти крысы и ищут, я думаю, Нино не дура номер запомнила.

Когда я принесла в кабинет врача, со столовой рисовую кашу с дополнительной порцией сахара и компот, Гурам достал из ящика плитку шоколада и положил на поднос:
– Нино, девочка, подкрепись, и не делай больше глупостей, не стоит звонить кому-то самой – себе дороже.
Возвращаясь в палату, я рассказала про шмон, сказала, что если найдут тушь, то это моя и предположила, что у неё искали твой телефон. Чувствовалось, что Нино напряглась, все равно она мне не доверяла
– Нет никакой бумажки с телефоном и самого телефона нету - забыла.
– Ты теперь понимаешь, какая опасность грозит Роме, если он будет постоянно у окна торчать?
– Понимаю, но что я могу сделать, для меня праздник вчера начался, вчера же и закончился, но очень не хочу, чтобы он пострадал, я и пыталась его вчера предупредить, вот, что получилось – Нино показала ладонью на лицо.

Мне было очень больно осознавать, что те побои на лице Нино были из-за желания предупредить меня об опасности. Теперь, я понимал, как глупо я выглядел, расспрашивая её, о том, что случилось и, предлагая как-то помочь. Но разве я мог знать, что подлость и предательство для некоторых категорий людей – обыденное состояние.
Евгения Петровна продолжала:
– Нино, ничего не поев, уселась на свой наблюдательный пункт. Когда ты подошел, она вся содрогнулась, и тут же все прекратилась в комок нервов. Она была ужасно рада тебя увидеть снова и в то же время очень боялась за тебя. Ее руки постоянно теребили одежду, она боролась с собой, ей хотелось, чтобы ты не уходил, и она понимала, что для тебя быть тут опасно и только когда ты что до свадьбы заживет, только тогда она и послала тебя домой. Тут я поняла, что надо тебя как-то отослать скорее. Я подошла к окну, и ты ушел.
Нино очень горько плакала, но никто из нас и не предполагал, что ты сегодня же вернешься.

Я сделала Нино укол успокоительного. Через некоторое время бедняжка успокоилась и заснула. Я подошла к окну и… о Господи, увидела, как ты направляешься к нам. Было понятно, что, если тебя сейчас не остановить, потом будет поздно. Я вышла в коридор и сообщала охране у входа, что кто-то подсматривает в окно.
Я видела, как ты подтягивался за решетку, как тебя били. Конечно, было жутко неприятно смотреть, как тебя бьют, но внутренне была рада, что они видели тебя висящим на решетке и убедились, что ты пытался подглядывать.  Главное, что кроме пары зуботычин, тебе вряд ли что грозило.
Хорошо, что Нино в это время спала, думаю, если бы она это видела, то точно возникли бы проблемы. Она бы, вряд ли смотрела, молча, как тебя бьют, да и ты бы просто так не ушел, если видел в окне переживающую Нино. Но все было, как было – ты ушел.


27 Шок.

К часам пяти приехал Полковник Хуцишвили, которого Евгения Петровна просила привезти Нино вещи, так как у неё кроме одной сорочки и казенного халата ничего нет.
– Женя, я понятия не имел, что надо выбрать для Нино и к тому же после того как её забрали в больницу, в доме никого не было. Так, что придется этим заняться тебе, а заодно, немного приберешь в квартире. Вот я и приехал, чтобы отвезти тебя на квартиру, правда, назад придется добираться самой, у меня совещание.
– Ясно товарищ полковник
Евгения Петровна быстро оделась, написала записку, что скоро будет и привезет что-то вкусное, уехала с Ираклием.
Приехав к дому Нино, Ираклий вручил Евгении ключ и, сказав, что квартира на четвертом этаже справа, уехал.
Евгении Петровне было как-то не по себе. Хоть она, работая медсестрой, много всякого навидалась в госпитале, но входить в дом, где изнасиловали Нино и убили её мать, было как-то жутковато. Евгения представила, как по лестнице поднимались люди Захарченко, закончившие жизнь в пропасти, за невыполнение приказа - за убийство матери Нино. Сердце Евгении обливалось кровью из-за жалости к женщинам.
На третьем этаже Евгения Петровна остановилась передохнуть. Дом старой постройки, потолки высокие, следовательно, лестницы крутые, а в 65 уже не девочка, особо по крутым лестницам не побегаешь. На лестничных площадках были французские балконы с видом на город, красота неописуемая. Петровна смотрела куда-то вдаль. В последнее время, все чаще и чаще её посещали мысли о смысле её жизни. Она всегда помнила слова Нугзара Варламовича Хуциева, что его договор с ней закончится не тогда, когда умрет он, а когда умрет она. Женю передернуло, когда она работала «секретным сотрудником» Нугзара Хуциева, то все, чем ей приходилось заниматься, это приглядывать, за его сыном Ираклием, да помогать по дому милейшей Нателле Варламовне, которая для неё была как старшая сестра. Женя искренне любила и уважала Нателлу. Но после их смерти её шефом стал сын Ираклий Хуцишвили. Хоть он и вырос под присмотром Жени, но в нем не было ни интеллигентности родителей, ни их мягкости в душе. Его супруга, вообще, не понимала, кто такая Евгения Петровна и почему она живет у них в доме, если она была любовница или сотрудница тестя, то почему после смерти отца Ираклий держит её в доме. Однажды она даже спросила об этом мужа, но его ответ, жестко дал ей понять, что её дело, постель, дочка и кухня. Благо квартира была большая и одна из пяти комнат, делали Евгению, почти незаметной в доме. Да и задания теперь были в основном «вне дома» и длительные. Семейные отношения Жени в доме Хуцишвили - закончились.
У Евгении Петровны стали появляться задания, которые давали четко понять, что Ираклий начальник, а она подчиненная. Что она для него агент «Сиротка», хоть и обращаться он к ней может или Женя, или по имени и отчеству. Что любая информация, которую услышит или увидит Женя при исполнении задания, должна умереть вместе с ней. А для удобства обоих жить она будет продолжать в своей комнате в его пятикомнатной квартире, как бы под присмотром, спокойнее. К пенсии же он подумает об отдельной квартире для неё.
«Сиротка» никогда не подводила Ираклия, памятуя то, что для неё сделал его отец. И хотя её личное дело с подлинником записи, что Е. П. Маргелова является агентом «Сиротка» и находится в полном распоряжении майора Н.В. Хуциева, давно из сейфа отца Ираклия, перекочевала в тайник под ванной, где уже хранился и донос жены Мелитона.
Отец Ираклия, понимал, что женщине, иногда необходимо где-то иметь возможность уединиться, поэтому и позаботился об этом. Про закрепленную за ней служебную квартиру в итальянском дворике, около кинотеатра Аполло, кроме них двоих, не знал никто.

Однажды, после смерти жены Нателлы, Нугзар Варламович позвал Женю в кабинет.
– Садись Женя. У меня есть серьезный к тебе разговор. Ты знаешь, как относились к тебе у нас в семье, для Нателлы, ты были как сестра, а для меня – много больше, чем сестра Нателлы. Я счастлив, что провел с тобой часть своей жизни и смог как-то уберечь тебя от ударов судьбы, оберегая тебя так же как, если бы ты была членом нашей семьи. Наверное, я мог бы сделать для тебя много больше, но это бы заметила Нателла, а я не хотел делать ни ей больно, ни ставить тебя в какое-то двойственное положение, да и обещание мое помню, данные на скамейке в госпитале при – вербовке. Я никогда не говорил тебе о своих чувствах, и я рад, что для меня они не пошли дальше платоники.
Ну, хватит о душещипательно, мы не артисты филармонии и даже не служители плаща и кинжала – мы чекисты и поговорим о бокалах.
Нугзар указал на лежавший, на столе аккуратный пенал, обтянутый кожей.

Я старею, скоро меня в конторе заменит Ираклий. Я знаю сына, после того, как меня не станет, думаю, твоя жизни изменится, и я немного за твое будущее побаиваюсь, поэтому хотел бы, как особист особисту, подарить тебе, то, что уже однажды спасло тебе и Мелитону жизнь. Нугзар открыл кожаный, тонкой работы пенал, на бархате крышки, была печать фирмы «Фаберже» с клеймом в виде герба. Внутри оказались шесть позолоченных бокалов прекрасной работы, три из которых на красной ножке, а три на синей.
– Женечка ты помнишь лейтенанта Глонти, с которым у тебя получился конфликт из-за Мелитона, когда он лежал в госпитале без сознания?
– Да этот волосатый хам.
– Он был не хам, он был мясник и сексуальный маньяк. Те, кого он допрашивал, сознавались во всем и большую часть увозили после допросов – прямиком хоронить. И если бы не один из этих бокалов – в его камерах оказалась бы, и ты с Мелитоном. В голубых откручивающихся ножках находятся горошины яда. Нугзар, открутив голубую ножку, продемонстрировал, горошины яда.
– Розовые ножки не откручиваются. Цветными ножки, видимо, сделаны для того, чтобы не спутать в каком бокале яд. Что за яд точно не знаю. Но действие почти мгновенное. Бокалы достались «по наследству», от моего начальника и двоюродного брата Георгия Ивановича Мерабова.  Кстати Георгий готовил бокал заранее. За сутки горошину яда заливал несколькими каплями воды, яд растворялся, а вода за ночь испарялась. Яд на дне бокала был невидим, а бокал был готов к применению.
Женечка не хочу оставлять эти бокалы в доме, от греха подальше, уничтожить – рука профессионала не поднимается. Тебе же с Мелитоном один из бокалов подарил жизнь. Так, что положи их в свой тайник, получится мини музей личного КГБ.

Нугзар Варламович Хуцишвили через полгода тихо и с достоинством скончался в госпитале от рака.
С уходом из жизни Нугзара, Евгения Петровна, как бы вторично осиротела.  Она замкнулась, ночами все чаще к ней приходили те, кого она любила и с кем была счастлива. Задания, которые она получала от Ираклия, она выполняла как всегда четко, так как они хоть чем-то наполняли её безрадостную, никому не нужную, даже её самой жизнь.  Петровна как-то быстро постарела и превратилась в старушку, в «старую каргу», как её прозвала Нино.

Нугзар Хуциев остался порядочным и на смертном одре, видя, что Ираклий относится к Маргеловой как к вещи, не только вернул ей компрометирующие её документы, но и дал возможность самой выбирать, служить сыну или нет. Привычка – вторая натура человека и Женя по привычке без работы в семье уже не могла, но последние месяцы, на многое заставили посмотреть иначе. Судьба Нино, просто разрывала ей сердце. Её уже давно ничего не этом свете не держало, она могла запросто переступить через эти перила французского балкона и через секунду уже была бы на пути к Мелитону и только эта хрупкая девочка, несчастная сирота Нино, последнее время удерживало её на этом свете. И если, Женя поймет, что дурдом для Нино – это навсегда, она «заберет её с собой к деду и матери».
Евгения Петровне обуреваемая такими тяжелыми мыслями поднялась на четвертый этаж.

Открыв дверь, Петровна, хоть и прошло несколько месяцев, почувствовала, как медик, запах хлороформа, так как все окна в квартире были закрыты. Женя подошла к окну в зале и открыла его. Вид с четвертого этажа был еще красивее. Еще было светло, со двора доносился гам играющей детворы. Женя подумала, что она с удовольствием тут бы жила. Она раздвинула шторы и впустила свет в зал. Развернувшись, Женя замерла. Сначала её стало не хватать воздуха, потом закружилась голова, Женя пыталась за что-то ухватиться, но упала без чувств на пол.
Придя в себя, Евгения Петровна боялась взглянуть на стену и, завывая как волчица, на четвереньках перебралась в кухню. Там она налила себе стакан воды, села за стол и залпом осушила стакан.  Женя еще посидела, молча, затем увидев рядом включатель, включила свет. Со стены, напротив, на неё смотрело её пестревшее лет на пять отражение большой прядью седых волос. На гвозде ниже зеркала висел запасной ключ, Женя сняла его и машинально положила в сумочку.
– Господи, неужели тебе мало моей загубленной жизни, в чем провинились перед тобой Дали, в чем Нино? Почему ты сделал так, что я всю жизнь искала Дали и нашла её, когда уже поздно? Почему ты не дал мне возможности прижать её к себе и сказать, как я её люблю, почему ты взял не мою, а её жизнь?
Женя вышла в зал. У входной двери включила свет и села за стол напротив увеличенной фотографии Мелитона и Дали. Она как сейчас помнит тот день, когда они были в городском парке Муштаид, где катались на детской железной дороге, там же на перроне Женя и сфотографировала Мелитона держащего на руках дочку, садившихся в вагон. Когда Дали уезжала после гибели Мелитона в Зугдиди, Женя лично дала ей эту фотографию, чтобы не забывала отца. Дали фотографию увеличила, и это фото, как портрет висел на стене.
Женя встала и на дрожащих ногах подошла к портрету. Она как образа на иконе поцеловала и Дали, и Мелитона, потом портрет перекрестила и поглаживая по стеклу тихо стала напевать «баю баюшки баю».
Затем Женя зашла в спальню, присела на кровать и дала волю чувствам, рыдая в подушку.
Через два часа, успокоившись, прибрав в квартире, собрав чемодан вещей Нино и положив на его дно портрет мужа и Дали, Женя, покинула квартиру и остановив такси – поехала в дурдом.


28. Внучка

Сидя в такси Евгения Петровна, мысленно прокручивала ситуацию, как она сообщит Нино, что Дали её падчерица, что Мелитон её муж, что она могла быть её внучкой.
Водитель, поглядывая на пассажирку, решил переспросить, ей точно в дурдом на набережной, так как женщина была уже в возрасте, несколько перевозбуждена, да и чемодан — это не то, с чем обычно на ночь едут в психушки.
– Гражданка, вам точно не на вокзал? Вы так возбуждены, может, перепутали?
– В дурдом, дорогой, уж теперь я точно ничего не путаю! И не обращайте на меня внимания, лучше крепко держите руль и на дорогу смотрите, а то не в дурдом, а в морг можем попасть.
Петровна нервничала. Как такой поворот может подействовать на Нино? Выдержит ли её юная психика такой удар, что «карга» — это её «бабушка»?
Адреналин у Петровну явно зашкаливал! Боль из-за Нино, испытывавшей нечеловеческие муки и в то же время нахлынувшее счастье, что она дочь Дали, заставляло сердце биться в нечеловеческом ритме, выпрыгивая из груди.  Наконец-то в её жизни все разложилось по полочкам! Теперь единственная её задача – борьба за Нино. Уж теперь она никому Ниночку не отдаст и ничто в этой борьбе её не остановит, кроме смерти! А о смерти, Евгения Петровна и думать даже не имеет право – «не заработала она еще на дорогу к Мелитону», пока Нино в психиатрической клинике, пока она там в заточении!

Войдя в палату, Петровна увидела удивленное лицо Нино, ах да, она забыла о белой пряди, надо было надеть косынку.
Она присела к Нино и положила на кровать чемодан.
– Вот, привезла твою одежду.
– Вы были у меня дома или это уже ваш дом? Я где-то в душе думала, что квартиру обещали вам за то, чтобы вы меня тут уморили.
Нино индифферентно смотрела на открытый чемодан с её вещами. Было полное впечатление, что одежда её не интересовала совершенно. Евгения покопалась в вещах и дрожащей рукой достала портрет Мелитона и Дали. Женя совершенно не предполагала, какую реакцию вызовет у Нино портрет, который она держала.
Нино некоторое время без движения смотрела на портрет, губы её беззвучно шевелились и потом вдруг как взрыв – дала пощечину Евгении Петровне с криком:
– Как смеете вы погаными своими руками трогать портрет дорогих мне людей, мамы и дедушки? Кто вас просил снимать его со стены и приносить сюда? Вы тут надзиратель вот и занимайтесь своими делами – готовьте для меня эшафот, а в душу своими кровавыми гебешными руками не лезьте. Нино закрыв ладошками глаза, заплакала.
Евгения Петровна плакала в такт с Нино, размазывая, как маленькая девочка слезы по лицу. Но опасность, что кто-то увидит их плачущих вместе, заставила Петровну взять себя в руки, встать и закрыть дверь на щеколду.
Петровна подошла к окну, стараясь глубоко дышать, пыталась успокоиться.
Дождавшись, когда Нино выплачется, Евгения Петровна, четко по-военному:
– Нино, девочка моя, летчик Мелитон Георгиевич Арчвадзе мой муж, пропал без вести в августе 1941 года, когда был сбит и упал на вражескую территорию. А Дали Мелитоновна, моя безумно любимая падчерица, которую я искала почти лет 10, к сожалению, после смерти бабушки Марго, её удочерили родственники в Поти, и я не знала, какую фамилию она носила эти годы. По фамилиям Арчвадзе или Пертая я её найти не смогла. Евгения Петровна погладила лежащий на вещах портрет:
– Найди я Дали, наверное, вся жизнь пошла бы по-другому.
С того времени, как я поняла, что Дали найти нет смогу – моя душа умерла. Я давно подумывала о том, что слишком задержалась на этом свете, что Мелитон там меня уже заждался. И если бы не ты, если бы этот беспредел, творимый с тобой, меня бы уже не было тут. Но с каждым днем я понимала, что кроме меня тебя защитить не кому, во мне просто говорило сострадание, и негодование, так как я, знаю, за что ты тут платишь лучшими годами, а возможно и жизнью. Подлости людской оказывается, нет границ.
Петровна замолкла. В наступившей тишине только слышались всхлипывания Нино.
– Евгения Петровна, … вы, вы мама-Женя? – Чуть ли не шепотом произнесла Нино – Мама всю жизнь хранила эту фотографию и уже при мне, она её увеличила и повесила на стену. Она говорила, что ее снимала мама-Женя и именно она дала эту фотографию, когда они расставались, чтобы мама никогда не забывала отца. А сколько запросов делала мама и в Госпиталь, и в адресное бюро… отовсюду был ответ – «выбыла в неизвестном направлении». 
Евгения Петровна, я теперь и не знаю, как вас называть, можно я все сначала все переварю, а потом решу.
– Ниночка, это не главное, главное Господь не дал мне возможности уйти до того, как спасти тебя! Теперь ты не одна, теперь нас двое!
– Нет, Петровна, думаю, нас трое, с нами, хочется мне думать и Рома. Ты должна будешь с ним созвониться и как-то встретиться, ты должна ему объяснить, что я нормальная и … нет, про чувства не говори – это он сам должен решить и если он не как Давид, должен переступить через условности. Но это он должен сделать только сам. Объяснить ему ситуацию.
– Ну, вот Ниночка лед и тронулся, наконец, то обратилась ко мне на «Ты».

Ночь и выходные обещали быть долгими, так как двум женщинам было, что рассказать друг другу и не просто рассказать, а обнажить души, так как теперь мир каждой будет, делился на двоих, теперь эти две несгибаемые женщины не будут терпеть невзгоды поодиночке, несчастье у них теперь общее и бороться за счастье они должны будут вместе.

29. Поиски спасения

– Вот, теперь ты знаешь, откуда у меня твой телефон и почему я сегодня встретилась с тобой - это просьба Ниночки. Она, находясь в таких адских условиях, не сломилась и у неё не пропала вера в людей.
Рома, теперь ты в курсе всего или почти всего! Теперь понимаешь, как все перевернулось вверх тормашками так быстро и совершенно неожиданно. Все почти как в сказке, но только это не сказка, а явь! Пару дней назад ни я, ни Нино тебя не знали, тебя вообще не существовало в нашей жизни. Что вообще могло изменить в жизни стазу стольких людей – просьба дать закурить!? Эта просьба звучит сотни тысяч раз в день на всех континентах, и ни к каким катаклизмам это никогда и нигде не приводило, ну разве что могли побить и обокрасть.
А представь, что ты бы не курил? Просто теперь мне страшно подумать, что могло бы не произойти, но к счастью ты курил!
До того, как Нино попросила тебя закурить, мы были друг другу – никем, а теперь, через три дня, оказалось – стали всем!

Теперь первостепенная задача, это высвобождение Нино из психиатрической больницы. Просто побег, это не только очень сложная задача, но и бесполезная, её снова поймают, не будет же она всю жизнь прятаться от системы. А если поймают, то, как свидетеля, в лучшем случае посадят туда, куда мы не доберемся, в худшем – добираться будет не кому и не к кому. Мы должны вызволить Нино так, чтобы это исходило сверху, чтобы в дурдоме о ней не осталось ни единого документа, а в биографии – ни единого упоминания. Ей жить дальше и совершенно нет необходимости иметь в личном деле данные о пребывании в таком «прекрасном заведении».
– Вы Евгения Петровна правы, тут надо хорошо подумать, прежде чем действовать. Петровна, ну не могу я вот так сразу на «ты» с человеком втрое старшим меня. Давайте вы ко мне на «ты», а я на «вы», как бы уважительно, хорошо?
– Хорошо, давай так. Но Рома, не дай Бог тебе принять какие-то действия самостоятельно, любая ошибка может стоить не только тебе, а нам всем жизни. Надеюсь, ты читали «12 стульев», помнишь, Остап Бендер сказал: «Лед тронулся, господа присяжные заседатели! Командовать парадом буду я!». Я, Ромочка и только я! Хорошо это запомни, никакой самодеятельности. Ты понял?

– Понял, не маленький.
– Ну и прекрасно! Только сообща и только хорошо продуманно мы сможем победить.

Уже поздно, я не могу надолго оставлять Нино без присмотра, поэтому я пойду, а завтра, если тебя устроит, в два часа дня встретимся тут.
– Евгения Петровна передайте Нино, что нас трое!
– Ромочка – Петровна потрепала его по голове – я и не сомневалась в этом!

Весь оставшийся день Рома ходил как ошалелый и от того что «Старая карга» вдруг стала самой близкой для Нино и совсем уже не карга для него. В его голове прокручивались сценарии всего того криминального, что он прочитал до этого, но все было не то и не так. Он рисовал в своем воображении различные варианты побега. Самым удачным вариантом ему казалось, это зацепить решетку на окне палаты тросом и рвануть её грузовиком, а потом на этом же грузовике и скрыться с Нино. Но были маленькие проблемы, не было грузовика, ну и водить машину он так же не умел, а довериться кому-то – было исключено. В общем, все варианты упирались в проблему с транспортом, которого не было и у Евгении Петровны.
 
Евгении Петровне Рома как-то не доверял, что может сделать женщина в таком возрасте, но понимал, что самодеятельность с его стороны при неудаче будет означать смертный приговор и ему и Нино и Евгении, а на это он пойти не мог, да и обещание, данное Евгении Петровне, он помнил. Оставалось ждать.


По дороге в больницу Женя купила две плитки шоколада, Расплачиваясь за «Аленку» и «Гвардейский», у Жени сжалось сердце: «Когда, солнышко мое, в последний раз его ела и чуть не заплакала, вспоминая страдания Нино?
Выйдя из магазина, по дороге в больницу Женя думала, что как же это могло случиться, что она чуть ли не тюремщицей была у своей Ниночки и ВТО же время какое счастье что вместо неё не была другая и что её не умертвили прямо там в обычной больнице после изнасилования. Видимо, все так быстро произошло и так не по плану, что сразу не решили, что делать, да и прокол Захарченко и его команды надо было срочно подчищать.
Жени в голове крутилась фраза, брошенная Нино, когда она привезла ей вещи.
«Вы были у меня дома или это уже ваш дом? Я где-то в душе думала, что квартиру обещали вам за то, чтобы вы меня тут уморили». Что-то Жене в этой фразе не давало покоя, но Женя отгоняла не нужные и мешающие ей сосредоточиться мысли.
Перед Маркеловой стояла неразрешимая задача, вступить в битву за её Ниночку с полицией и КГБ, чтобы вырвать девочку из ада сумасшедшего дома, где её неустанно стерегли как санитары, так и руководство больницы, в лице главврача. Женя прекрасно понимала, что в этой борьбе не должно быть наималейшего риска ни для Нино, ни для Ромы и результат должен быть гарантированным как в смысле чистоты документов, так и полной невозможности преследования.

Придя в больницу, Евгения Петровна пересказала весь разговор с Ромой и сказала, что Рома просил её передать, что теперь их трое.
– Я не могла в нем ошибиться, он вселил в меня надежду, вернул к жизни, а вчера узнав, что вы мама-Женя, я внутренне почувствовала себя как ни странно счастливой. Я весь день думала, как же мне тебя называть? Мама-Женя не подходит, баба-Женя не нравится, бабушка как-то фальшиво. Можно я буду тебя называть просто Женечка?
– Нино, называй меня, как тебе удобно, главное теперь отсюда вырваться. Никаких внешних и эмоциональных изменений, никто не должен догадаться, что что-то изменилось. Это психбольница нянечки, санитары и врачи все профессионально реагируют на малейшие изменения в настроении или внешности больных, а особенно если кто-то на особом счету, государственная система их на это натаскала.
Нам нельзя выдать себя ничем, нам нельзя привлекать к себе внимание, поэтому «Женечка» я для тебя стану только после того, как ты покинешь эти стены, даже ночью, когда все спят и даже шепотом, я для тебя Женя, Евгения Петровна и даже «карга старая» и тон, как обычно презрительный. Ты даже не представляешь, как я хочу тебя называть самыми сладкими словами. Как я хочу прижать тебя к сердцу и выплакаться за все годы ожидания этого счастья, от того, что я тебя наконец-то нашла, но я этого не сделаю, ради твоего, моего, а возможно и вашего с Романом будущего.
Ниночка, я знаю, что ты сильная и многое можешь вытерпеть, а меня Господь еще не прибрал так, как, видимо, знал, что тебе нужна будет моя помощь. Это не слова, моя девочка нам предстоит схватка с самим злом. Ты хорошо это прочувствовала временем, проведенным тут. Ты хорошо понимаешь, что тебя скорее отсюда вынесут вперед ногами, чем на них отсюда выйдешь сама. Поэтому, думаю, тебе не нужно убеждать делать все, что я буду говорить. Никакой «отсебятины» и самодеятельности, никаких «Я думала так будет лучше», никаких «Я хотела тебе помочь». Наш враг не только коварен, но наша жизнь для них ломаного гроша не стоит. Нас не защитит ни милиция, ни суд – государство это они и если мы не встроены шестеренками в их работающий по их же законам часовой механизм, то мы никому не нужны и если постоянно мешаем «часовщику», попадая под руку, он шестеренки выбрасывает за ненадобностью. Ниночка, мы должны затаиться где-то в дальнем углу стола, чтобы «часовщик» про нас на время просто забыл.
Я не буду ставить в известность обо всех тонкостях своего плана, ни тебя, ни Романа. Извини за затасканную фразу – «Меньше знаешь, дольше живешь», но это именно так.  Да и я сама еще всех тонкостей плана не знаю, многое зависит от ситуации и случайностей.
– Теперь, детка, слушай меня внимательно. У твоей мамы в свидетельстве о рождении написано, что она Дали Мелитоновна Арчвадзе, я это хорошо помню, сама в руках его держала, поэтому я должна сделать тебе паспорт на фамилию Арчвадзе, она тебе не чужая, а самая, что ни на есть родная. Это для того, чтобы тебя, если что не смогли найти по фамилии. Поэтому мне придется по некоторым, в том числе и этим делам побегать, а тебе оставаться тут одной. Поэтому, чтобы ни у кого не возникло желание тебя «успокоить» в мое отсутствие и колоть снотворным, давай начнем – читать или еще лучше – рисовать, ты же как-никак в художественной академии училась. Я Гураму, ну, главврачу, скажу, что ты вроде уже «надломилась» и попросила принести книги по искусству, бумагу и карандаши для рисования, заодно будет причина выходить мне в город не вызывая вопросы, хотя какие у этих крыс, ко мне могут быть вопросы?


30. Опять «система Станиславского»

Утром, перед уходом полковника Ираклия Хуцишвили на работу, Евгения Петровна появилась в его доме. Поздоровавшись с хозяйкой и не получив ответа, Евгения Петровна доложила полковнику о том, что вещи уже у Нино и девочка более-менее спокойна.
– Ираклий Нугзарович, хотела бы с вами поговорить.
– Пройдем Петровна в кабинет.

Женя знала, что сегодняшний визит многое должен решить, поэтому она должна сыграть свою роль безупречно, но, к сожалению, у неё роль не в отточенной пьесе, а если можно сказать - только в черновике, так как нет конкретного плана, а есть много вариантов, с одним желаемым окончанием. Женя прекрасно понимала, что в такой игре она дилетант, а играть придётся против профи. Придется играть в слепую не на шахматной доске, как иногда играют шахматисты, а играть вслепую как на минном поле, сделав все от неё зависящее, чтобы это минное поле обязательно прошла Нино, даже если ей самой и придется для этого лечь на мины.
Ираклий Нугзарович, хочу сообщить приятную новость, завтра у меня день рождения, круглая дата можно сказать – шестьдесят пять лет.
– О поздравляю Женечка, а на вид вам и пятидесяти не дашь!
– Ох, умеете вы комплименты делать! Товарищ полковник, хотелось бы в узком, служебном кругу, скажем я, вы и Мераб Лежава, отметить эту дату. Я на завтра часов на семь вечера закажу кабинет в «Арагви» и посидим, повспоминаем! Зная отношение ко мне вашей супруги, думаю не стоит её утруждать поздравлениями в мой адрес, просто я очень скоро собираюсь сделать ей и вам небольшой сюрприз. Я старею, а своего угла не имею, вот и подумала, вам с супругой подарок будет, если я съеду с вашей квартиры. Как я уже сказала, очень устала и хочу на «пенсию». Прикуплю себе небольшой домик и что там осталось мне, спокойно доживу, деньги слава Богу скопила за все годы. Это все, что касается приятного, а теперь о деле. У меня есть некоторые вопросы относительно Нины Месхи.
– А что именно? Что-то серьезное? Я как знаю, вроде пока проблем нету.
– Так в общем вроде и нет, а вот лично для меня – есть. Я понимаю, что окончательно её выздоровление врачи ставят под сомнение и склоняются, что её состояние, скорее всего положительной динамики, иметь не может. Находиться на воле она не сможет, так как для окружающих представляет определенную опасность, являясь буйной психически больной с маниакально-депрессивным психозом.
– Да, как ни жаль девочку, но изнасилование и покушение на убийство и смерть матери, нанесло её психике непоправимый урон. Я разговаривал с Гурамом, он именно такой диагноз и поставил, видимо Нино так и придется провести там, в клинике пожизненное лечение, если вдруг её состояние или резко не улучшится, или так же резко не ухудшится. На все воля Божья.
– Товарищ полковник, давайте не будем ломать дурочку, вы же прекрасно понимаете, что Нино совершенно здоровая девица и скорее всего она там останется до конца жизни и для меня важно, что и я там буду «прописана» до конца своей жизни? Мне бы хотелось разводить цветочки в клумбе под окном дома, а не дожидаться, когда меня вынесут вперед ногами из этого самого дурдома. Всей службой вашему отцу и вам, мне бы хотелось думать, что заслужила лучшего чем помереть в дурдоме.

Нино уже сегодня внешне вроде смирилась со своей участью, понимая, что другого выхода нет. Или сидеть спокойно или будут бить, колоть и насиловать. Она перестала выглядеть как буйная помешанная, а если принять во внимание её возраст и внешность, то при отсутствии постоянного надзора, она может и сбежать с чьей-то помощью. Дурдом - не зона, там нет вертухаев-охранников и исчезнуть оттуда при желании и с чьей-то помощью не очень сложно. Исчезнуть, я имею в виду, как на волю, так и на тот свет, но только изверг, чудовище возьмет себе на душу такой грех относительно совершенно ни в чем неповинной девочки, уж точно девочка никак не заслужила этого, ну не убийца же она или политическая! Неужели у кого ни будь поднимется рука на такое преступление.
– Вы шутите или шизофрения в психбольнице стала заразной?
– Нет, Ираклий Нугзарович я адски устала, к тому же возраст, давление, сердце, да и не профессиональный бездушный надзиратель я. В обществе опустившихся, беззубых, немытых, вонючих, и иной раз звероподобных психов, которые могут не только слюной брызгать, а и пальцем если, что в глаз ткнуть, начинаю и сама сходить с ума. Я не Нино, которая может еще лет 40-50 гнить в дурке, у меня столько времени нет, но в сегодняшней ситуация выхода из психушки на пенсию, для себя не вижу. Поэтому предлагаю выход.
– Если он реальный, а не плод женского воображения, то слушаю.


Оставлять Месхи без надзора в дурдоме нельзя, это ясно. Делать из неё травоядное животное или еще хуже – отправить к праотцам, я даже и в мыслях об этом думать не хочу, поэтому, мне кажется, неплохой вариант продать её Мехмету, скажу, что единственное условие – она не должна вернуться в Союз. Пусть девочка обживает турецкие бордели, это надежнее любой тбилисской психушки. Все, что нужно, это Нино, помыть, приодеть, дозу вколоть и допустим на выходных, отвезти в Батуми и передать Мехмету. Привыкнет, может в Турции и обживется. Ну, что нормально? И волки сыты, и овцы целы! А мне лишние деньги не помешают. Вот на выходных и отвезу её в Батуми.
– Ты смотри, как захотелось на пенсию, так бедняжку в бордель решила сплавить? А чего вдруг сама? Мои орлы для этой работы уже не годятся?
– Ну нет, лучше я отвезу её Мехмету для борделя, чем они коллективно её изнасилуют, а потом с обрыва ... Товарищ полковник, давайте не будем, строит из себя святых, ни вы, ни я в рай не попадем, ну хоть лишнее брать на себя не стоит.
– Хорошо, договорились. Согласен с тобой - лучше лишнее не брать.
Хуцишвили нажал кнопку громкоговорящей связи на телефоне и заглянув в лежавшую рядом записную книжку, набрал номер психбольницы.
– Гурам Иванович, приветствую дорогой. Хуцишвили беспокоит.
– Добрый день, Ираклий Нугзарович.
– Гурам, думаю Месхи переводить будем. Подготовьте её, пойте, приоденьте, ну и не колите всякой гадостью. Гурам, думаю бумаг о Месхи в вашей богадельне не останется?
– Ираклий, все понял, конечно сделаю, а бумаг о ней как всегда на конторских - не было. А когда переводить будете?
– Придет машина и заберет. Евгения Маркелова будет командовать, я не приеду, еще не хватало, чтобы Месхи меня там видела. Ну пока, Иваныч, спасибо, родина не забудет.
Перешел на шутливый тон полковник, хотя проигрывание спичечным коробком, выдавало некоторую нервозность.

 – Ну, Петровна устраивает, – отключив связь спросил Хуцишвили, – а ты, пока суть да дело, проконтролируешь, чтобы у них в психиатричке на самом деле ни единой записи о ней не осталось. Для всех, Нино переводят в другую клинику, какую – не их дело. Я выделю машину и водителя.

Сосед у Жени по квартире, армянин Араик, был таксистом, так что когда Жене нужна была машина, она всегда заранее с ним договаривалась. Платила хорошо, соответственно ни лишних вопросов, ни проблем никогда не было. Поэтому Евгения Петровна сразу парировала предложение начальника.
– Конечно машина и водитель хорошо, только многие Нино Месхи знают в лицо и по имени, так как она встречалась с вашим зятем и дочкой - Дато и Лали и постоянно крутилась среди ваших конторских, а знают двое – знает свинья. Зачем рисковать добрым именем детей? Найму такси, никто никого не знает - платишь и никаких проблем, так надежнее.
Кстати, может, пока Лежава о «переводе» Нино говорить не стоит. Нино была девушкой его сына, они хорошо друг друга знают. Вдруг, этот мент «помочь решит», знаешь «Седина в виски - бес в ребро», ты же знаешь, мент есть мент! Или еще сопровождать решит, кто знает какая будет реакция у Нино, да и Мехмет его не знает. И вообще зачем ему знать, что случилось с Нино – баба с возу – кобыле легче.
Хорошо бы Нино не спугнуть, а то опять начнет биться и рвать на себе волосы. Мехмету в борделе нужна покладистая девочка, а не буйная шизофреничка. А вы мне справочку гебешную на всякий случай, что я выполняю задание по транспортировке спец контингента, в дорогу приготовьте.
– Хорошо, договорились. Думаю, не стоит Нино надолго оставлять одну, поезжайте.
– Хорошо, уже еду, только зачем откладывать на завтра, что можно сделать сейчас? Может подпишите прямо сейчас один из имеющихся у вас готовых бланков, что я действую по заданию КГБ ГСССР, выполняя перевозку спец контингента – печать и подпись. Женя улыбнулась.
Ираклий посмотрел на Женю
– А ты не так проста, как выглядишь? Где ты таких знаний набралась?
– Я с твоим отцом не в подкидного долгие годы играли.
Ираклий покопался в столе ящика, достал готовый бланк, вписал в него её фамилию, подписал и поставил печать.
– Вот, почти копия что ты просила. Довольна?
– Да, довольна, спасибо. Не забудьте – завтра в семь в «Арагви». Вот теперь, я пошла.

После ухода Евгении Петровны, полковник Хуцишвили был немного озадачен. Задумчиво барабаня костяшками пальцев по столу, он сосредоточенно думал. Что-то его во всем этом настораживало. Воспроизводя в уме разговор с Маркеловой все вроде было логично и подозрения не вызывало, но он понимал, что нюх его никогда не подводил.

Женя не то, что никогда не плела какую-либо паутину козней и интриг, она вообще никогда, при исполнении любых заданий, не проявляла никакой инициативы, и сегодняшняя прыть в желании помочь в избавлении от Месхи, именно самой, выглядит по меньшей мере странно.
Согласен, Петровна устала и в её задании по надзору за Нино в психушке, конец точно не просматривался, да и с чего вдруг она, в свои шестьдесят пять лет, должна сидеть неопределённое время в этом гадюшнике, вместо того, чтобы выращивать цветочки на своей клумбе у домика? Тут все понятно и естественно никаких проблем не видно.
А вот с какой стати, она выполнение задачи «передачи» Нино в турецкий бордель к Мехмету, решила взвалить на свои хрупкие «старушечьи» плечи – не понятно. Согласен Мераба в курс дела точно ставить не надо, никто не знает, как на него среагирует Месхи, а вот почему не предложить выполнить эту задачу моим орлам, которые уж точно ничего с девицей не сделают без приказа – совершенно не понятно.
Зачем ей ехать в Батуми, нанимать для этого такси, платить свои деньги, а не помахав ручкой у ворот психушки нашей машине, увозящей с глаз долой никому нам не нужную девицу и не идти спокойно искать для себя жилье – вопрос!
Тут, на Нино, ты Женечка вроде прокололась. Пока не знаю почему, но для тебя главный вопрос не день рождения и выбор домика, как хочется показать тебе, а не допустить, чтобы кто-то кроме тебя сопровождал Нино в Батуми, а в Батуми ли?  Но если не в Батуми, то не понятно зачем вмешивать Мехмета, он мой человек и если что-то не так, то я тут же буду все знать.

Полковник прохаживаясь по кабинету проигрывая в голове ход беседы.
Тут что-то не так. Что же заставило так «истерить» Маргелову, вырабатывая план спасения нас всех от Нино? Это вообще не в её компетенции. Что-то явно прошло мимо моего внимания, надо заглянуть в её досье. Ираклий подошел к сейфу, покрутил шифр, щёлкнул ключом, тяжелая дверь сейфа послушно поддалась.

31. Время не терпит

Выйдя на улицу, Евгения Петровна несколько остановок прошла пешком. Сейчас, обдумывая свой разговор с полковником она понимала, по какому тонкому льду идет. Женя чувствовала, что стоит ей чуть-чуть оступиться и в отличие от Нино, она окажется не в психбольнице, а в морге, так как её спонтанные действия затрагивают благополучие не только самого полковника Хуцишвили и тут думать, как поступят с ней, «человеком-никто», у неё сомнений не возникает.
Полковник «стрелянный воробей» и надеяться на то, что неожиданная возможность избавиться чужими руками от проблемы в лице Нино перевесит его подозрительность, и он не обратит внимание на странность её поведения, неожиданное желание уйти на «покой», поиск жилья и желание самой отвезти Нино в Батуми Мехмету, с которым у неё, вообще, «шапочное знакомство» - было маловероятно.
Женя понимала, думать, что «проскочит» это не только глупо, но и преступно, так как в случае чего, «смертный приговор» будет подписан сразу двоим и ей и Нино.
Когда Женя узнала, что её Дали убита, а Ниночка изнасилована по вине Ираклия и Мераба, которые совершили преступление ради свадьбы своих детей, и что она по приказу Ираклия принимала участие в этом преступлении, будучи «охранником» Нино в дурдоме, у неё начинала ехать крыша. Женя возненавидела их обоих. Но что самое жуткое для неё - она знала, что почти невероятно, чтобы он и Мераб Лежава понесли хоть какое ни будь за это наказание.
За череду преступлений, максимум что может их ждать, при попадании информации о содеянном в прессу, и то если кто-то решится это напечатать – увольнение, а это несправедливо.
Поэтому, Женя решила, что самое правильное, это действовать на опережение и их же оружием.

Женя вошла в телефонную будку и набрала телефон Романа. В трубке послышался женский голос с хрипотцой:
– Да слушаю.
– Добрый день, Романа можно?
– Рамочку? Сейчас, вроде он не ушел еще.
– Слушаю – раздался голос Роман – кто это?
– Рома, это Евгения Петровна.
– Очень рад, неожиданно как. Слушаю вас Евгения Петровна.
– Рома, долго не буду говорить, ты помнишь где я живу? Можешь подойти туда к семи вечера?
– Конечно помню, а что случилось? Что-то серьезное?
– Приходи, поговорить надо. Приходи обязательно.

– Ясно, конечно приду. Нине привет передавайте, можете и поцеловать за меня.
– Поцелую, конечно. Не забудь, в семь у меня дома! Пока Ромочка.
Женя повесила трубку и еще минут пять так и стояла в будке думая, что делать дальше.

Уже очень долгое время, с тех послевоенных лет, когда она потеряла надежду найти падчерицу Дали, единственную оставшуюся у неё любимого человечка, дочку её Мелитона, она жила как бы по инерции. В доме Хуциевых её любили, а она отвечала им взаимностью, конечно это не могло ей заменить её семью, но позволяло не превращать жизнь в какой-то невыносимый суррогат существования, во что она все же превратилась после смерти уважаемого ею Нугзара Хуциева.

Женя уже давно жила не проявляя никакой инициативы, так как жизнь для неё вообще перестала быть чем-то необходимым и не только для неё, а вообще для кого-нибудь, так как она как однажды выразился Ираклий – «Человек-никто». Конечно, нельзя было сказать, что жизнь её превратилась в невыносимую для неё муку, но вот в полнейшую беспросветность – так это точно.

И вот когда Женя узнала, что Нино, дочка её Дали и что она вольно или не вольно доставляла боль этой девочке, у неё появился смысл и цель в жизни.
И сегодня идя по проспекту Чавчавадзе, Женя понимала, что у неё нет времени ни наслаждаться вновь обретенными родными людьми ни времени что-то кардинально менять в своей жизни и в жизни тех, кого она любит или ненавидит. Время у неё уже со знаком минус и дай Бог чтобы оно ей хватило на все, что она задумала, и чтобы никто не успел ей в этом помешать.
День выдался солнечный, приятно было пройтись по любимому городу, но время не терпело, дел было много.

 Женя остановила такси и поехала в клинику.


32. «Человек-никто» …


Порывшись в сейфе полковник не обнаружил в нем личного дела Евгении Петровны Маргеловой, хотя хорошо помнил, что отец ему как-то её личное дело показывал. Ираклий даже помнил, что видел и расписку о согласии Маргеловой («Сиротки») сотрудничать с органами НКВД. В папке были все данные о Евгении Петровне, о её личной жизни и о её родственниках, а вот в паспортных столах, Загсах и бывшем месте её работы основные данные о ней были «зачищены», об этом постарался еще его отец – Мераб Хуциев.

Сейчас личного дела «Сиротки» в сейфе не было. Конечно если бы не странное поведение Евгении, то Ираклий так никогда и не обратил на отсутствие её личного дела в сейфе, так как Женя, была «человеком-никто» и данные о её личной жизни вообще никого никогда не заинтересовали бы, а вот поди ж ты, а понадобилось.
Ираклий внимательно переворошил личный архив отца, будучи почти уверенным, что дело Петровны будет именно там, так как ему просто некуда деваться, разве что его кто-то выкрал, что вообще исключено, так как в его отсутствии дверь его кабинета всегда заперта, а ключ в единственном экземпляре всегда у него на связке.
Потратив на поиски часа два, документов, относящихся к Жене, Ираклий так и не нашел, что ввергло его в некоторое замешательство. Теперь стало не только интересно, что именно неизвестное для него есть в деле Маргеловой, ему стало казаться, что Женя отнюдь не «человек-никто», а именно та, от которой может исходить опасность. Стало понятно, что концы придется искать через «контору».
Ираклий поднял трубку и набрал номер.
– Здравья желаю, Хуцишвили. Подготовьте пожалуйста завтра к концу дня данные по агенту «Сиротка», если есть. Так же все о гражданке Евгении Петровне Маргеловой 1910 г рождения. Связи, родственники, места работы, в общем все, что есть. Используйте архивы как государственные, так и архивы КГБ и МВД. Спасибо.
Нажав на отбой, Ираклий набрал телефон Мераба Лежава.
– Привет дорогой, завтра в семь вечера, мы с тобой приглашены в ресторан «Арагви» на юбилей. Маргеловой стукнуло 65 лет.
– Встречаемся в узком составе?
– Да, втроем. Женя не хочет лишнего шума, заодно хочет проситься на пенсию, уладив проблемы с Нино.
– Уладив проблемы с Нино? Это как понимать её фразу - уладив? Случайно, не собирается Петровна её задушить в дурдоме?
– Сам гадаю, но некоторые странности в её поведении есть. В общем приезжай, на месте разберемся. Должно быть, как мне кажется, очень интересно.
– Надо же, вот тихоня! Обязательно буду! Может охрану взять с собой –Заржал Мераб.

Приехав в дурдом, первое что сделала Евгения Петровна спросила у санитаров-охранников, как вела себя блаженная Нино, что сразу настраивало её на нужную волну поведения. Каждый раз уходя из клиники Женя неслась назад как на крыльях, так как тут её ждала её внучка, но понимая ситуацию, приходилось теперь играть роль надзирательницы, какой она и была для всей клиники.
Войдя в палату и закрыв дверь, Женя обняла и прижалась к Нино. Нино погладила Женю по волосам и поцеловала в щеку.
– А это поцелуй от Ромы – Женя поцеловала Нино, – Рома просил по телефону.
– Маленькая моя, Ниночка, солнышко, потерпи еще чуть-чуть, завтра вечером, я очень надеюсь, ты будешь вне этих стен, рядом с Ромой. Сейчас я пойду в кабинет к Гураму Ивановичу, сегодня тебя поведут мыться. Все делай спокойно, так как Гураму дана команда о том, что тебя на днях переводят в другую клинику, поэтому ты должна выглядеть хорошо.
Идя по коридору к Гураму, Женя обратила внимание, что в последние дни она вообще ведет себя так, как будто кто-то все решает за неё, а она только ходит и говорит, как по шпаргалке. Ну разве вчера она могла думать, что завтра Нино может быть на свободе? И Откуда это вдруг появился Рома, с которого все и началось? И почему именно её случай привел в дом Дали и Нино, где она увидела, как будто специально для неё висевший на стене портрет Мелитона, сделанный с фотографии подаренной ею Дали при расставании? Это точно Господь ведет её по нужному пути? Значит не надо противиться и все будет хорошо! Господи, не губи невинных, если нужно за все отвечу я.
– Добрый день Гурам Иванович – Поздоровалась с главврачом Евгения Петровна – Можно?
– Заходите Евгения Петровна. Наслышан о переводе Месхи. Баба с возу – кобыле легче. Я конечно против девушки ничего не имел и не имею, но как говорится, береженного Бог бережет, не знаю и знать не хочу, что там за проблемы у неё с вашим заведением, но нет дыма без огня, я в это верю и рад, что её от нас переводят. Вон на неё как мотыльки на свет летят мужики уже и из-за ограды. Ничего нет хлопотнее молодых красивых преступниц.
– Я понимаю вашу радость, но давайте ближе к делу.
Я думаю, вы предупреждены, что ни каких записей о присутствии тут в клинике Нино Месхи быть не должно, её тут никогда не было, думаю и врачей предупредите, чтобы вообще забыли о ней, будет лучше для них же.
Отправлять её будем на днях или даже, возможно, завтра, все зависит от команды.
А теперь, Гурам Иванович, дайте команду, пусть устроят Нино баню и покормят нормально.

33. Обратной дороги нет


Вернувшись в палату, Женя предупредила Нино, чтобы она на людях вела себя спокойно, с максимальной апатией, не вступала ни с кем в перепалку, ни во время купания, ни во время обеда Меня так же воспринимай с как обычно.
Солнышко моё, сегодня вечером я встречаюсь с Ромой и обговорю с ним кое какие детали побега.
Ниночка, все зависит от обстоятельств и завтра лучший момент. У меня завтра день рождения, мне исполняется 65 лет.
– Женечка, я тебя поздравляю, как хотелось бы вместе посидеть и отметить эту дату.
– Даст Бог, все будет хорошо. Завтра в ресторане «Арагви» будут те, кто может помешать нашим планам, поэтому этим моментом надо максимально воспользоваться. Теперь слушай внимательно. Завтра в районе четырех дня, сюда приедет такси, за рулем будет мой сосед – Араик, возможно в машине будет Рома, а может он будет ждать тебя у меня дома, это еще надо решить. Главврач в курсе о твоем переводе в другую клинику и будет содействовать твоему отъезду. Не дай Бог проявить тебе какую-то радость, могут возникнуть подозрения, а нам это - ох как сейчас не надо.

Ниночка, могут быть разные варианты, поэтому я тебе пока расскажу о том, что тебе обязательно нужно знать.
К себе домой, пока ехать не надо, это может быть опасно. Под ванной у меня дома спрятан металлический сейф, там мои документы, свидетельство о рождении твоей мамы, в нем у неё фамилия не Пертая, а Дали Арчвадзе. Там же деньги, много денег и в рублях, и в долларах, можно будет при желании купить квартиру или уехать из Грузии. Ниночка, первое время нужно будет постараться нигде не появляться чтобы тебя не узнали, так как у МВД и КГБ руки длинные. Осторожность, осторожность и еще раз осторожность. Мою квартиру никто из наших недругов не знает, не знают и про Рому, так что там, как я думаю, будет безопасно. Сколько скрываться тут в Тбилиси или вообще уезжать в Россию покажет ситуация.
– Женечка, ты как-то странно говоришь, будто прощаешься, или как будто тебя рядом не будет. Ты что-то скрываешь? Скрываешь что-то страшное? Женечка не пугай меня, я сейчас начну плакать. Признайся, что ты сгущаешь краски и что ты не хочешь пугать меня.
– Конечно, я просто стараюсь предусмотреть любые ситуации и если я буду рядом, а конечно так и будет, то я сама все решу, как надо поступать, но мы, моя хорошая, все ходим под Богом, а вдруг мне с сердцем станет плохо или «кирпич» на голову упадет – ты же и в этой ситуации должна знать, что и как делать. Роме, при встрече я так же все расскажу и покажу.

Ниночка, ты же не хочешь всю жизнь прожить тут в дурдоме, вот и я не хочу этого, и Рома не хочет этого, но нас всего трое, а против нас и КГБ, и МВД, в лице родителей Давида и Лали, все здешние врачи, санитары и охрана. Нас не спасут ни оружие, если бы оно у нас было, ни единомышленники, коих у нас просто нет, ни государство, которое о ситуации с тобой не знает, а если и узнает – то похоронит проблему вместе с нами, так как в СССР не умирала фраза – «нет человека – нет проблем». Так, что у нас только одна реальная возможность, чтобы ты стала свободной, усыпить их бдительность и перехитрить. К сожалению наш план действия во многом зависит не от нас, а от тех, кто силен, коварен и безжалостен. На нашей стороне: неожиданность, инициатива, решительность, удача и будем надеяться - божья помощь! Поэтому, моя радость, наши действия могут меняться в зависимости от ситуации.
Ниночка, посмотри мне в глаза и запомни, дороги назад у нас не будет, вернее её уже нет, и ты должна, как и я быть готовой на все, чтобы стать свободной, а Бог даст станешь и счастливой, хотя я думаю, что сегодня ты, в отличие от многих советских людей, точно знаешь цену свободе. Ну, а я максимально как смогу буду тебе в этом помогать и у нас обязательно все получится, в противном случае – и жить незачем!
– Женечка, неделю назад, я сидела на подоконнике, как настоящая ненормальная, немытая и нечёсаная от уколов, ко всему безразличная, даже к синякам от побоев, желающая лишь одного – смерти. Но стоило появиться Роме, как сразу все изменилось. Все вдруг как по мановению волшебной палочки стало переворачиваться с ног на голову. Ты из надзирательницы вдруг превратилась в жену моего дедушки, мачеху моей мамы, а я как бы стала твоей внучкой, Рома, из случайного прохожего, стал превращаться в желанного человека, а ситуация из невыносимого садизма, вдруг резко превратилась в сердечный трепет и реальность освобождения. Женя, это что сказка про Золушку или сладостное наваждение?
– Дорогу к храму осилит идущий, главное, идти той дорогой, что ведет именно к храму! Давай пойдем покушаем, потом я пойду встречусь с Ромой, а когда приду, мы с тобой проговорим всю ночь, мне тебе очень многое надо рассказать. То, что тебе Дали не могла рассказала, так как она многого не знала – была маленькой. И про дедушку, и про настоящую бабушку, и про твою маму, и про себя.
Страшные были времена, судьба нас не пощадила, кого убила, а кого разбросала так, что и найти было нельзя. Я прожила, после потери Мелитона и Дали, совершенно никчемные тридцать пять лет, ничего не держало меня на этом свете и мысли об уходе, частенько посещала меня, ног что-то удерживало меня от последнего шага и как оказалось, я оставалась жить лишь для того, чтобы встретить тебя, узнать, что ты моя внучка и понять, что все эти годы Господь отпустил мне для того, чтобы я спасла тебя от этого кошмара и издевательств, чтобы мое, уже давно очерствевшее, сердце просто вновь переполнилось любовью и нежностью в связи с тем что появилась ты.
Ну, пошли солнышко поедим, может что-то дадут вкусненькое, ну а если и нет, то все равно надо есть – силы нужны, а вечером, после встречи с Ромой, я принесу фрукты и шоколад.


34. Игры в разведчиков

На квартиру Женя пришла немного раньше, надо было успокоиться, так как она должна четко обговорить ситуацию и что должны делать сосед таксист Араик и Рома. Женя приняла 50 грамм коньячку, поставила на стол вазу с фруктами, коробку конфет, бутылку белого вина Цинандали и две бежевые пластмассовые пачки сигарет Philip Morris с одноименными бензиновыми зажигалками, купленными с рук у синагоги.
– Мальчики курят, им будет приятно – подумала Петровна – на «дело» надо идти с хорошим настроением.
Первым пришел Рома, минут через пять, зашел и Араик. Женя пригласила мужчин к столу.
– Ну вот и все в сборе – улыбнулась Евгения Петровна – курите, это маленький презент, сигареты и зажигалка. Араик, ты как старший и как мой сосед – открой вино, выпьем за знакомство.
Араик открыл бутылку и разлил вино по бокалам
– Это Рома, друг моей внучки, а это – Женя указала на своего соседа – Араик, мой сосед и человек, к которому я всегда обрушаюсь, когда мне нужна какая-то помощь.
Мужчины пожали друг другу руки и за знакомство выпили по глотку хорошего вина.
– Так, начну с Араика. В таксопарке сегодня сообщи, что с утра у тебя клиент на целый день и вернешься только к вечеру. Я арендую твою машину и оплачу.
– Да ладно Петровна, об оплате и говорить не стоит, мы соседи.
– Нет дорогой, в моем деле рисковать нельзя, на карте стоит жизнь ни в чем не повинной девочки. Тут часть гонорара за работу.
Женя протянула конверт Араику. Тот заглянул внутрь:
– Петровна, а не много ли тут денег?
– Нет! Работа должна быть выполнена в точности как я скажу и с присущим тебе умением перевоплощаться. Я всегда говорила, что в тебе погиб большой артист.
Женя улыбнулась.
– Теперь к делу. Араик, слушай меня внимательно. Нужно будет забрать из дурдома мою внучку, которую туда запихнули, чтобы она не могла помешать свадьбе дочери одного большого чина. То, что она моя внучка никто не знает, теперь вот знаешь ты и это не должно прозвучать нигде, так как это тут же её погубит. Все будут знать, что ты забираешь больную для сопровождения её в другую клинику. Конечно командовать буду я, но если вдруг меня не будет, ну на всякий случай, действовать будешь сам.
Завтра к четырем часам заберешь отсюда Рому и приедешь в психиатрическую клинику на набережной. Я с Нино будем тебя ждать. Но опять-таки, если вдруг меня не будет, я на всякий случай, чтобы не сидел и не ждал меня пол дня, заберешь оттуда Нино Месхи сам. Главврач, Гурам Иванович Яшвили в курсе дела, он знает, что за Нино приедет такси. Ты Араик покажешь ему эту справку.
Петровна протянула соседу выданную ей полковником Хуцишвили гебешную «индульгенцию» на сопровождение Нино. Яшвили в курсе всего и лишних вопросов вряд ли будет задавать. Никаких улыбок или реверансов относительно Нино не должно быть, она для вас обычная ненормальная, пациентка, помешенная в клинику конторой, которую вам надлежит перевезти в другое место. Ну это я на тот случай, если меня не будет, вдруг инопланетяне похитят – Улыбнулась Петровна.
– Я буду говорить, что надо будет делать, на тот случай, если надо будет забрать Нино без меня, что маловероятно, ног все же. Нино привезешь сюда. На столе будет лежать другой твой конверт, думаю сумма которая будет там, тебе понравится, Спасение Нино стоит тех денег.
Проедите сначала по набережной до Дигоми, проследив, чтобы никто за вами подозрительный не ехал. Конечно, я сгущаю краски, чтобы вы могли поиграть в разведчиков, но все же поосторожничать не лишне. Араик, машину не мой, поезди по каким ни будь лужам и заляпай номера грязью и останови машину поодаль от входа в клинику, чтобы никто из любопытных в дурдоме, не мог записать твои номера. Если вдруг по дороге в дурдом из-за грязи машину остановит ГАИ – не скупись дай на лапу. После того как отъедешь немного от сумасшедшего дома, номера протри, чтобы уже точно никто не остановил бы за то, что они не видны.

Думаю, предусмотрела все, так, что проблем не должно быть, поэтому мальчики, не оплошайте. Я надеюсь на тебя мой дорогой соседушка!
Ну и конечно не стоит всем рассказывать, за что я тебе заплатила. Вроде Араик сказала все. Если вдруг будут вопросы, я еще около часа буду тут. Заранее спасибо за желание помочь в благородном деле.
Об этой квартире никто из тех, кто может навредить Нино - не знает, так что тут, все в полной безопасности. Главное доставить Ниночку сюда!


35. Подготовка к побегу

После ухода Араика, Женя с Ромой выпили еще по 50 грамм коньяка и заели конфетами. Рома захрустел яблоком.
– Рома, есть такие люди, знакомство с которыми приводит к резким измененьям в жизни. Изменения бывают как положительные, так и отрицательные, вплоть до катастрофических, но обязательно приводят к неожиданным изменениям, жизнь меняется совершенно волшебным образом.
До твоего появления, моя и Нино жизнь уже несколько месяцев текла размеренно и однообразно. Нино было уготовано сгинуть в дурдоме, перемолотой как физически, так и психически, при моем участи, которое заключалось в том, чтобы полностью оградить её от общения не только с возможными знакомыми, но и вообще, оградить от внешнего мира, способствуя превращению обычной нормальной красивой девочки в безмозглое быдло, человекообразное животное, которое максимально быстро светило сойти в могилу. Она была не нужна никому, включая и меня. Может мне и было её по-человечески жалко, но это в принципе ничего не меняло в её жизни. Она быстро опускалась, превращаясь в безразличное, немытое и нечёсаное полу животное. И вдруг появился ты и за неполную неделю все перевернулось верх тормашками. Достаточно было твоего появления, чтобы был запушён процесс, который и предсказать было не возможно, его вероятность вообще была близка к нулю, так как опиралась на несколько совершенно не связанных между собой событиях, которые должны были произойти почти одновременно и не с кем ни будь, а именно тобой, мной и Нино. Ты Ромочка как раз и есть такой человек, не будь тебя, даже страшно подумать, но я могла способствовать убийству своей внучки. Мальчик мой, я готова тебе ноги мыть и воду пить только за то, что ты решил пойти дорогой мимо сумасшедшего дома.
Рома, ты что, бросил курить или Philip Morris не куришь?
Рома открыл пачку и прикурил от приятно легшей на руку фирменной зажигалки.
– Курю, Евгения Петровна, просто забыл о сигаретах, столько сразу навалилось. Неужели завтра Нина будет свободна, и я смогу её подержать за руки? Петровна, мне Нино очень нравится, много ей досталось, она достойна самого лучшего в жизни, но чтобы понять наши чувства к друг другу, нужно и время и большее, чем общение через решетку окна. Евгения Петровна, я ничего не могу обещать наперед какими будут наши с Нино отношения, это зависит не только от меня и от Нино это зависит от чувств, любовь не подвластна нашим желаниям она или есть, или её нет. Хуже всего, пройдя ад психушки, очутиться в аду духовном и жить с человеком только из-за того, что он в свое время дал тебе сигарету. Я очень хочу, чтобы все было как в сказке, чтобы мы жили вместе долго, счастливо и умерли в один день, но если этому случиться будет не суждено, то думаю, мы будем самыми преданными братом и сестрой.
– Нино будет тебе самой лучшей подругой жизни, если конечно между вами произойдет эта самая «химия», которая зовется любовью. Не будем об этом, жизнь покажет, мы предполагаем, а Бог располагает.
Рома, ты же уже почти все обо мне знаешь и понимаешь по какому тонкому льду я хожу.
Завтра, в семь вечера, я в «Арагви» справляю с Хуцишвили и Лежава, свой юбилей, 65 лет. Это очень удобный момент и как бы отвлекалка от побега и заодно прощупать, что они знают вообще о ситуации и как мне в дальнейшем действовать.
И если с Хуцишвили, и Лежава возникнут проблемы, то нужно будет думать уже не о том, что будет со мной, а уже тебе думать о безопасности Нино. А для этого нужны будут и новые документы, и, возможно, новая квартира, а может и новый город для жительства. Вот ты как, скажем пока -  старший брат, должен знать все, что я рассказала Нино, а сейчас покажу тебе.
Женя повела Романа в ванную комнату и показала сейф - небольшой металлический несгораемый шкафчик, спрятанный под ванной.
– Ключ будет у меня или Нино. Тут документы, необходимые для того, чтобы сделать Нино новый паспорт на фамилию Арчвадзе. И вообще много нужных и интересных документов. Ну и главное тут деньги, как наличные, так и сберкнижки на предъявителя. Получала я хорошие деньги, но тратить живя в доме Хуциевых было некуда, вот и собирала на всякий случай. За 35 лет собралось достаточно, чтобы при необходимости, исчезнуть.
– Женя, завтра, после того, как мы приедем сюда, я отвезу Нино к себе домой и отдам её на попечение своей бабушки, думаю они найдут общий язык. Будет вкусный обед, а главное горячая ванна для Нино, пусть отмокает! Может и вы приедете к нам?
– Нет, я после ресторана приеду сюда, а если все будет спокойно, утром позвоню и ты меня встретишь. Да, все из сейфа, обязательно заберите с собой, вон, сумка под вешалкой.
Когда Роман ушел, Женя достала из сейфа кожаный пенал с бокалами Фаберже. Открыла и поглядела на шесть золочённых бокалов, мирно лежащих в своих бархатных гнездах, три с красной ножкой, а три с синей.
Женя закрыла сейф и вышла из ванной. Сев за стол, налила себе еще грамм 30 коньяка и пригубив, тяжело вздохнула.
– Любимый мой Мелитон, как же плохо мне без тебя. На долгих 35 лет, я растянула любовь к тебе и ту радость чувствовать себя любимой и желанной. Я давно просила Бога отправить меня к тебе, но все ни как и знаешь почему, потому, что мне оказалось суждено спасти твою, нет нашу внучку. Конечно, для меня не было бы большего счастья увидеть, как радостная Нино выходит замуж, но если суждено, то ради её счастья, – она бросила косой взгляд на пенал с бокалами – я с удовольствием отправлюсь к тебе.
Евгения Петровна взяла в руки бокал и открутила голубую ножку. Рассказ Нугзара Хуциева, как его брат «заряжал» бокал, Женя прекрасно помнила.


36. Нет ничего хуже, чем ждать и догонять

Утром Женя от главврача позвонила в ресторан «Арагви», чтобы заказать кабинет на имя Евгении Маргеловой, на три персоны, но её поздравили с юбилеем и сказали, что полковник Хуцишвили уже все для юбилея заказал.
Женя улыбнулась мысли:
– В Грузии мужчины в основном джентльмены, даже если и гебешники.
Выйдя в коридор Женя, видимо, под впечатлением поступка Хуцишвили, вдруг подумала:
– А может я зря так круто? А может стоит сказать Ираклию, что Нино моя внучка и её тут же отпустят. И не надо нам даже их извинений, пусть просто не трогают и вообще о Нино забудут.
У Жени, от этой мысли, даже поднялось давление, так как заболело в затылке и стала как-то давить в висках. Она подошла к окну, выходившему во внутренний двор и глубоко вздохнула. Если бы она не знала Ираклия, возможно, именно так и поступила, но полжизни проведенные в гебешном зверинце позволяет делать правильные выводы и выбирать нужные решения.
Зная Ираклия с детства, Женя прекрасно понимала, как все будет:
Полковники дуэтом изрыдаются в разной тональности на груди бедной девочки, начнут наперегонки писать «чистосердечные» посыпая голову «пеплом» изнасилованной и убитой Дали Пертая. Истребуют у государства какую ни будь награду для неё, за жизненное долготерпение и преданность Нино и в предынфарктном, от осознания вины состоянии, дадут обоим женщинам рекомендации для вступления в партию. А уж потом, обласканных, орденоносных и партийных тихо с улыбкой утопят в канализации.
Для Ираклия живой свидетель, всегда опасность и для его карьеры, и для его дочерни и для будущего его внука, которого Лали носит под сердцем. Всех людей полковник мерял на свой аршин, и Нино в этом случае – смертельная опасность, а в свете того, что она её внучка, опасность неизмеримо большая. Женя понимала, что в случае её признания – он убьет обоих, тем более, что она, Женя – превращается в ходячее обвинение.
Отойдя от окна, Женя, как бы утверждаясь в своем решении, тихо произнесла:
– Женская слабость позволительна в постели, а не с полковником КГБ.
Пройдя в конец коридора к распределительному шкафу, она ловко перерезала ланцетом одну из жил, давно вычисленной телефонной линии кабинета главврача.
– Спокойней будет.

В палате Женя и Нино молча курили в окне. По набережной носились туда-сюда машины из «той» жизни, но сейчас им было не до этого, каждая думала о своем. Ожидание скорой развязки держало в напряжении. Время как бы текло в холостую.
– Женечка, ты знаешь, я побаиваюсь встречи с Ромой, вдруг я ему не понравлюсь. Сидя тут в клетке, думаешь, что стоит выпорхнуть отсюда и сразу попадешь в розовое счастье, а когда вдруг клетка открывается, как-то страшно вылетать в эту розовую пелену.
– Маленькая моя, это ты обжегшись на молоке - на воду дуешь, Ромочка отличный парень и сам побаивается тебе не понравиться. Я думаю, вы будете прекрасная пара, вы просто созданы друг для друга. Рома хочет тебя забрать к себе домой.
– Я с ним хоть на край света! И вообще я просто сума схожу от всего навалившегося. Неужели всему этому адскому кошмару – сегодня придет конец?
Женя обняла Нино. Напряжение последних дней дало о себе знать - женщины расплакались.

К четырем часам приехал Араик. Женя через окно видела его машину, в ней сидел и Рома. Женщины были уже готовы, а чемодан, что привезла Женя с квартиры Нино - собран. Петровна была спокойна как удав, а Нино била нервная мелкая дрожь.
Охранник проводил Араика в кабинет к главврачу.
– Здравья желаю батоно Гурам. Здесь должна быть где-то Маркелова с больной Месхи, я должен перевезти их в другую клинику. Месхи подготовлена? 
– Добрый день голубчик. Конечно готова, да и Евгения Петровна тут. Вы Нино куда должны перевести, Ираклий говорил вроде в Сурами? 
– Полковник просил никому не называть клинику, а вам сообщил.
– Так я же свой, но больше никому. Да, что-то у меня в кабинете телефон хандрит, мастера должны были прислать, но вы скажите батоно Ираклию, что с документами все в порядке, их вообще нет.
– Обязательно передам. В палату не проводите, а то я боюсь буйных, у вас таких нет – показав свои белые зубы, улыбнулся Араик.
– Есть конечно, но они в другом корпусе, не волнуйтесь, пойдемте голубчик, я вам покажу палату.
Через пять минут все были в машине, оставленной Араиком немного поодаль проходной, номера были в грязи.
– Ну поехали, с Богом, – скомандовала Женя, Нино вздохнула и упала в обморок!


37. Эндшпиль и два этюда

К вечеру Полковник Хуцишвили получил сводку на Евгению Петровну Маргелову. По агенту «сиротка» данные полностью отсутствовали.
– Работа папаши – улыбнулся Ираклий – видимо все же старик баловался с «сироткой», вот и затер все следы. Но когда Ираклий углубился в чтение данных по Маргеловой собранной из разных источников, улыбка исчезла с его лица.
– Вот сука, а прикидывалась тихоней. Когда и как она узнала про то. что Нино дочь Дали Пертая? Возможно в разговоре с Нино, а возможно, когда приехала за вещами в их квартиру. Последнее, точно моя недоработка, но кто мог знать?! Но это уже значения не имеет. Нино была опасна, но теперь, если мстить решит Евгения – это опаснее во сто крат, особенно если мстит за внучку тихоня вроде Жени, от которой вообще не понятно, чего можно ожидать, а знает она очень много лишнего.
– Ну, вот решением спасти Нино, ты дорогая Евгения Петровна, обоим и подписала приговор.
Сняв трубку телефона, он несколько раз набирал телефон главврача психиатрической клиники, но трубку никто не брал. Идиот, старый бабник, где-то шляется, полковник нервно бросил трубку на рычаг.
Походив минут пять в раздумье по кабинету Ираклий решал, как действовать. Сначала хотел послать в клинику, «исполнителя», но помня, что обычное задание по фотосъемке развратных действий, закончилось убийством, так как Захарченко, взял на его выполнение обычных убийц. Дороговато ему обошлось то задание, до сих пор приходилось эту проблему расхлебывать. Вот и сегодняшняя ликвидация следствие оплошности Захарченко. А главное Яшвили на месте нет и возможно вообще сегодня не будет, а без главврача и убить можно не ту, и проблем огрести с охраной.
Теперь надо сработать четко, аккуратно и самому. Благо Мераб будет рядом. Нино, бывшая девица его сына, так пусть же расхлебывает все это дерьмо, вместе со мной. Справим юбилей, повеселимся, напоим Маргелову, а когда будем её как будто отвозить -  заберем из дурдома Нино и наконец то решим все проблемы. Яшвили скажем, что сами перевезли Нино в другую клинику, а Петровну вообще никто не хватится – родственников нет, ну кроме как теперь выяснилось – Нино. 
Веселенький получится юбилей.
Ираклий набрал телефон Лежава:
– Мераб, привет дорогой, я тебе обещал что-то интересное насчет Маркеловой, так вот, приезжай ко мне, есть очень интересные данные, поговорим и отсюда поедем в ресторан. Что, что купил в подарок? Набор французских мыл? Теперь сходи и прикупи еще и нашу советскую веревку, понадобится.

В ресторане первыми приехали полковники, с букетом роз. В уютном кабинете средних размеров, стол был накрыт на три персоны, поодаль был стол для сменной посуды, запаса хлеба, вина и лимонада. Рядом стояли несколько табуреток, для случайных гостей. Мужчины, пока не было именинницы, шутили с симпатичными официантками, расставлявшими на столе холодные закуски.
Наконец появилась и Женя, в строгом черном платье с красивой небольшой брошью на груди. Офицеры преподнесли ей букет роз. Мераб подарил набор французских мыл, а Ираклий к ним духи «Шанель».
Со стороны это выглядело, как встреча старых друзей, которым застолье в теплом узком кругу, доставляет истинную радость. Они умели скрывать свои истинные чувства и намерения, профессия накладывала свой отпечаток. Но Женя все же видела глаза Мераба, он обычный мент и глаза его выдавали с головой.
– Мальчики, я сегодня пол дня моталась по комиссионкам, мне очень захотелось вам сделать хороший подарок, так как прожила с вами не один десяток лет, а некоторых и в школу водила за ручку, – Женя выразительно взглянула на Ираклия – ну не «Шипр» же вам дарить или «Огуречный лосьон» и я нашла очень интересный подарок.
Женя достала из сумки сверток. Когда она его развернула, то на свет появился красивый кожаный пенал, на котором лежал чек. Женя густо покраснев, быстро взяла чек, разорвала его не мелкие части и бросила в пепельницу.
– Я же сказала, что чек мне не нужен, не доглядела. Женя открыла пенал и все увидели золоченные бокалы, а на крышке с внутренней стороны было клеймо в виде герба и надписи – «Фаберже».
– Это «Фаберже», ну почти Фаберже, хорошая подделка. Тут шесть бокалов, три на красной ножке и три на синей. Я, когда их увидела, просто ахнула и решила, что подарю по паре бокалов с разными ножками Ираклию с супругой, Мерабу с его супругой и Давиду с Лали, чтобы, на любые праздники глава семьи с женой пили из этих бокалов, чтобы в дальнейшем они стали семейной реликвией
Женя достала три бокала с синими ножками.
–Директор магазина, хороший мой знакомый Джалиль, прямо в магазине обмыл со мной покупку… боржомом, он мусульманин и не пьёт. Так что бокалы мытые. Давайте ими выпьем за мои 65 лет, так как вы их заберете, и я уже не смогу пригубить такую красоту. Давай Мераб, налей водочки
Мераб налил в бокалы водку, рука его чуть дрожала. Полковники переглянулись, но Женя взяла ближайший бокал:
– Ну что, за мои юбилей, за ваших жен и деток.
Женя опрокинула бокал.
– Как же вкусно с такого бокала пить.
Женя поставила бокал на стол. Полковники после того как Женя выпила, так же подняли свои бокалы. Женя очень боялась, что как обычно могут начаться долгие тосты и полковники не успеют выпить прежде чем яд из её бокала начнет действовать. Но, видимо, голод не тетка и все ограничилось короткими поздравлениями её с юбилеем. Ираклий и Мераб осушили бокалы.
Сев за стол, Ираклий, как бы невзначай, бросил:
– Ты Женечка хорошо покушай, потому, что хоть ты и юбиляр, но это возможно твой последний ресторан. Не хорошо обманывать начальство. Потом мы поедем в дурдом, заберем твою внучку и покатаемся немного – больно не будет.
– Вы не успеете что-то сделать Нино, у вас просто на это уже нет времени.
Как сказано в Библии «Да воздастся каждому по делам его», вы за убийство Дали и мучения Нино, отправитесь прямиком в ад, а я отправлюсь к Мелитону, так как успела вырвать из ваших лап его внучку. Пусть вас успокоит – умрем все вмес ...

Вернуться на главную - http://proza.ru/avtor/sava36