Мы с моим младшим братом Андреем летние школьные каникулы проводили в Буденновске у своей бабушки. Честно сказать, у нас мало было друзей в Марьинке, на новом месте жительства. А вот в Буденновске жили все наши друзья. Те, с которыми мы еще бегали по улице в чем мать родила. Каждое лето кто-то из них откалывался от компании по грустной причине взросления. Но иногда возникали новые лица.
Как-то к старикам соседям на Держинской приехали в гости внуки. Это были два мальчика близнеца из Владикавказа. Сейчас я уже не вспомню, чьи именно это внуки. Мы почему-то звали их Вовка и Андрейка, а не Вован и Андрюха, как было принято на нашей улице. Наверное, потому что они были приезжие и к тому же близнецы. С ними сразу все пошло как по маслу. С ходу несколько удачных игр на улице, несколько вечерних посиделок с рассказами. Вовка и Андрейка умели классно хвастать. Разговор зашел о море, о том, как хорошо плавать, о том, как хорошо мы все плаваем. Кто-то сказал, что здесь тоже есть, где плавать, здесь есть Буйвола, давайте сходим на Буйволу.
Буйволой (с ударением на последнем слоге) называется озеро, на берегу которого расположен город. Необычно большое озеро в засушливой глинистой степи. Я был на его берегу только один раз до этого, причем на дальнем от города берегу. Тот берег Буйволы подарил мне впечатление, которое долгое время заменяло зрелище моря. Туда меня и брата возил наш отец, и я запомнил водный простор и силуэт города на горизонте. Отец был великолепным пловцом и ныряльщиком. Он стыдил меня за животный ужас перед водой и неспособность держаться на поверхности. Он думал, что его подтрунивания помогут мне возыметь желание овладеть волшебной способностью плавать. Но своей расположенностью к плаванью я пошел в маму, в воде тонул как топор, и потому мне приходилось сердить отца, демонстрируя равнодушие к его урокам.
Умнее всего было вежливо отказаться от намечавшегося похода. Сначала согласиться, а потом придумать отговорку. Потому для меня это дело могло обернуться в лучшем случае позором, в худшем бедой. В нашей компании я был самый старший, с меня весь спрос. Колька Маевский был почти на два года младше, и отлично умел выкручиваться. С него, если спросят, как с гуся вода. А я не умел врать и постоянно влипал в разные авантюры. Влипал безоглядно, надеясь, что меня спасет чудо. Я сам себя не понимал в такие моменты, ведь я не был авантюристом по характеру. С тяжестью на сердце я шкодил регулярно, и регулярно попадался. Дед нас с братом, называл не иначе как бандит большой и бандит маленький. Бабушка за нас заступалась. Она говорила, что дед был таким задирой и хулиганом, что чудом пережил детство. Наверное, и войну он прошел без единого ранения потому, что все опасности, отмеренные на его долю, испытал в детстве.
В общем, пошли. Сначала шли на север по Держинской, потом по соседней с ней Буровой, намереваясь где-нибудь повернуть на восток, потом снова на север. У Буденновска одна из самых правильных геометрий в мире, это ободряло меня, не любившего незнакомые места. Улицы были похожи одна на другую, как будто мы не переходили на новый квартал, а с начала шли прежний. Беленые стены саманных домов, окна со ставнями, палисадники, засаженные помидорами. Мы знали направление, но не предполагали, что Буйвола окажется так далеко. Кто-то взялся считать кварталы. Перешёл за десяток, потом сбился. Зной, на улицах почти нет людей.
Окрик из-за спины. Оборачиваемся, парень немного старше меня. Он не сразу наезжает. Все-таки нас пятеро. Оценивает свои шансы. Конечно, ему закурить. У меня есть, но я знаю, что надо отказать и как можно резче. Получается не слишком резко. Хулиган чувствует слабину. Толпа пацанят и хлюпик за старшего. Так думает он. А я думаю, что мы отошли далеко от дома, и я отвечаю за малышню. Говорю им: быстро идем. Мы идем, он начинает ругаться. Эй! Стоять! Кому я сказал? - волк почуял кровь. Он близко, нам не уйти. Где-то рядом его дружки. Он на своей территории. Надо что-то делать. Матюкаться я умею хорошо, правда только с друзьями. И сейчас это не помогает. С этого надо было начинать. Улица совершенно безлюдна. Только висят помидоры в палисадниках. На быстром шаге я резко останавливаюсь и оборачиваюсь. Он немного крупнее меня. У хулиганов больше опыта словесных перепалок и драк. Но срабатывает инстинкт животного, загнанного в угол. Животное бросается на хищника. Это неразумный ход, непросчитанный. Поворачивается, опускает рога и бросается без оглядки на хищника. Я говорю пацанятам, чтобы они бежали и ждали меня через квартал, а я попробую его задержать. Меня мутит от мысли о возможном унижении. Я делаю ему навстречу два шага, нас разделяющие, и бью. Бью по лицу и еще раз по лицу. Он подается назад и падает через проволоку палисадника. Получилось, что он сел в палисадник, а ноги свисают через проволоку на тротуар. Он не может встать и выглядит беспомощным. Я не ожидал такого успеха от своего отчаянного наступления и не знаю, что теперь делать. Инстинктивно протягиваю руку, чтобы помочь ему встать. Он думает, что я заношу кулак для нового удара, и, беспомощно прикрываясь рукой, говорит, все, все, я понял. Он почему-то поднимает руки, как будто сдается в плен, и я вижу, что он трясется от страха. Видно, что его часто бьют. Он не умен и не может оценить, когда можно, а когда лучше не возникать. И он получает без конца. Его жестоко бьют. Это пария, которой нужно было на ком-то отыграться, а тут подвернулись мы. Он легко отказывается от своего достоинства. Он говорит все, все, пацан, я все понял, я не хотел, только не бей меня, не бей. У него из носа течет кровь. Это я что-ли разбил? Какой слабый нос. Почему люди со слабыми носами и слабыми нервами лезут в драку? Мой детский сад стоит, раскрыв рты, чуть поодаль, плевать, что я сказал, бегите. Идем, что стоите. И мы бросаемся бежать. Через квартал переходим на шаг. Еще через квартал возвращается дар речи. Мы чувствуем себя героями. Смех. А как ты его. А я тоже хотел. А я знаю карате. Где ты научился так хорошо драться? Мне все еще противно, но я поддаюсь искушению подумать о себе как о герое. Бросаю презрительно, он слабак. Из головы не выходит ощущение мягкого под кулаком, когда я бил его по лицу. Он сам виноват.
Мы дошли до Буйволы. Выяснилось, что из нас пятерых плавать не умеет никто. Мою честь спасла Буйвола. При ее огромных размерах она оказалась очень мелка. Зайдя на несколько сот метров и почувствовав себя в роли одинокого пловца, я встаю на ноги я возвышаюсь над водой своими плечами. Затем, мы все выбираемся из воды на подобие городского песчаного пляжа и, одеваясь, глазеем на компанию подвыпивших мужчин, которые пристают к двум девушкам. Фигуры девушек мне кажутся настолько образцовыми, что перехватывает дыхание, и я ощущаю острую неприязнь к мужчинам. Но неприязни не ощутили девушки, и две компании быстро объединились в одну более шумную и веселую компанию. Другие люди, другие характеры. Может быть, будь я хладнокровней, тот хулиган тоже сейчас был с нами, и мы играли бы с ним в карты, которые лежат в моем левом кармане. Может быть, он хотел не напасть, а познакомиться, и потом он стал бы еще одним моим буденновским другом.
Путь обратно не запомнился ничем, кроме тревоги за то, что нас могут искать. Все истории, которые сделали короткой первую часть пути, были давно рассказаны, и мы молча тащились по еще знойным улицам. Кто-то уже начинал ныть о том, как он устал и что дома ему попадет, а я доставал папиросу за папиросой, которые уже не казались им предметом зависти, и с меня понемногу сползал ореол героя. Мы сделали крюк вокруг того места, где к нам пристал хулиган. В общем, путь показался не просто длиннее, чем путь туда. Он был бесконечным и однообразным. Мы с братом приучили бабушку к своим походам, но вот соседские внуки... Я боялся, что у меня будут неприятности, что о моем поступке узнает моя мама. Уж мама знала, как испортить мне жизнь. Иногда мне казалось самоубийством чистосердечно рассказывать ей о своих поступках и своих мыслях. Она не делала скидок на чистосердечие. То, через что она меня проводила после каждой моей проказы, заставляло сжиматься мое сердце и мне приходилось в очередной раз клясться самому себе, что отныне не совершу ни одного дурного поступка. Вот и сейчас я дал себе зарок, что если обойдется без скандала, то я брошу курить.
Обошлось. На следующий день меня, словно ничего не было, снова ждала теплая железная крыша в тени тутовины, герои Жюля Верна, Конана Дойла, Эдгара По и недолговечное отвращение к реальным приключениям в реальном мире. Мире, из которого я свободно уходил, словно открыв дверь в белой стене. Уходил в параллельные этому приятные мне миры книг и моих фантазий, чтобы в конце концов вернуться в этот неудобный, нескладный, но почему-то самый главный мир, где время неподвижно стояло во время моего отсутствия, словно строгий часовой.