Привкус горького перца

                Борис Оболонский



                Привкус
                горького перца
                Повесть


               



                Моему другу Виктору
                посвящается.

               










2019 г.                Киев




                Часть 1
                Книга жизни



                -1-

Андрей был  человек в годах, а если точнее, ему  только как перевалило за восемьдесят. Но считал он себя еще не старым, так как это еще совсем не чувствовал в душе, но многое и понимал. За его плечами уже, можно было бы так сказать,  осталась вся жизнь. Детство, молодость, учеба, профессиональная карьера. Создание семьи, дети, путешествия, социальная и гражданская активность. Слава Богу, всё это еще не подошло к концу. Да он и не ждал каких-либо революционных переворотов, кроме того, что рано или поздно (лучше значительно позже) придет пора умирать. Но на эту тему он не любил вести разговоры. Смерти нет вообще, пока она не приходит сама, считает он. А пока эта «костлявая баба» еще не пришла – значит, ее и нет.
Ночь что прошла, для него выдалась не простой. Как всегда с вечера лег отдыхать за два часа до полуночи. А проснулся уже в два часа ночи. Сон как рукой сняло. Что-то сдавило в груди и стало невыносимо трудно дышать. Казалось, что в городском воздухе совсем отсутствует кислород. Быстро отворил окно и стал глубоко вдыхать уже свежий ночной воздух. Было слышно, что город еще полноценно не спит. Периодически по северному железнодорожному мосту, проходили тяжеловесные составы, и тогда грохот их колес заполнял всё вокруг. Иногда, возвращались домой загулявшие до позднего времени компании молодых людей. Уже ночной город заполнял постепенно всё жизненное пространство. Бесконечность огней поглотили темноту, здесь и горящие неоновым светом названия различных магазинов и кафе, свет от фар автомобилей, россыпи гирлянд на деревьях, пестрящие витрины. Всё соединялось в каком-то сказочном круговороте света, света в ночи.
Теперь он лишь слышал звуки города и знал, как всё это выглядит, так как уже восемь лет, как совсем потерял зрение. Глаукома, эта коварная болезнь, передалась ему по наследству. В восемьдесят пять лет ослепла его мать, а в старости, как он помнил, была незрячей и его бабуля.
Он знал, что за стенами многоэтажных домов, которые вносят свою долю света в ночное пространство, за тысячами квадратиками окон, живут люди. Ясное дело, что там живут люди, ведь город без людей невозможен.        С другой стороны, город без людей - это глупость. Городу нужны люди. И люди там есть, правда они очень разные, совсем не похожи друг на друга, хотя, впрочем,  есть «нечто», что объединяет их, делает одинаковыми.  И это «нечто», оно совсем не сиреневой окраски с веселыми зайчиками или узорами на морозном стекле. Одиночество! Вот что объединяет многих из них в одну, весьма не веселую компанию людей. Но себя Андрей, к этой категории людей никогда не причислял.
Такие приступы стенокардии последнее время у него происходили всё чаще и чаще. В таких случаях он клал под язык таблеточку нитроглицерина. Боль в груди постепенно затихала, а он тем временем, как правило, стоял у окна и наслаждался звукам ночного города. Всё как под копирку происходило и этой ночью. Но неожиданно он ощутил дыхание ветра,  а совсем скоро услышал, как огромные капли дождя завели свой ночной хоровод. Он слышал, как еще кто-то сейчас прогуливался прямо под окнами его многоэтажки, перепрыгивал с визгом через лужи. Эти повизгивания, как ему казалось, исходили от совсем молоденькой девушки, что прохаживалась в такое позднее время со своим кавалером. Но свежесть воздуха теперь дарила ему незабываемые ощущения. Совсем скоро улица перестала быть интересной. Гораздо теплее постепенно становилась теплота и тишина родной комнаты, где можно было просто посидеть наедине с самим собою.
Именно в такие часы к нему приходила муза сочинять стихи. Он никогда не писал стихи, тем более прозу. А вот когда стал незрячим человеком, что-то в нем произошло такое, что подталкивало, воодушевляло его творить. Рифмованные строчки возникали у него одна за другой. Они как табун молодых диких лошадей неслись и неслись у него в голове. В такие минуты он спешил включить свой диктофон и тихим голосом, чтобы не разбудить соседей, диктовал всё новые и новые стихи.
Он никогда в своей жизни не поддавался влиянию одиночества. Даже когда стал терять зрение, он не поддавался этому состоянию. Человек не может, не имеет права самому себе устраивать это самое одиночество, всегда считал он. Тот, кто говорит, будто бы он любит его – он никогда не испытывал что это такое на самом деле. Ибо это тупое вакуумное  состояние, когда ты чувствуешь свою достаточность и неполноценность, как личности одновременно. Когда ты понимаешь, что можешь многое сделать и многое умеешь, но не видишь никакого смысла в этом. Когда ты прекрасно осознаешь, что фактически прожигаешь свои годы, причем свои лучшие годы, но ничего с этим не можешь сделать. Это трясина, в которую проваливаешься сразу по шею, но выбираться приходится, прилагая титанические усилия.
Андрей никогда не поддавался всем этим чувствам, так как понимал, что всё это не из его системы координат. Понимал, что если он хотя бы на йоту расслабится, окунется хотя бы в раздумья или философию этого самого одиночества, то ему уже ни кто не поможет со стороны. Можно уединиться от шумных улиц, от пустых разговоров, от яркого и жгучего солнца, от дождя или назойливой мухи. Одиночество – это четкие голодные глаза, жадно скользящие по взглядам вокруг проходящих людей.
Теперь, окончательно потеряв зрение,  он и этой возможности был лишен, этого колоссального потенциала нежности и тепла, который лишь причинял ему боль и страдания с каждой мыслью.

                -2-


Колона отступающих войск Красной Армии медленно двигалась на восток. Не прошло еще и двух недель, как началась война, а десятки тысяч военных людей теперь с болью в сердце отступали, оставляя каждую минуту по пяди своей земли врагу. Повозка, запряженная двумя усталыми и довольно тощими  лошадками, медленно ползла по обочине дороги, уступая ее отступающим войскам. Для эвакуации всего имущества и частично людей редакции сельской газеты, администрация поселка выделила всего две повозки. На одной из них и размещалась  теперь редактор газеты Вера со своими тремя детьми.
Их семья проживала в небольшом поселке Фастов, что недалеко от Киева. Отец Степан, был учителем истории в местной школе, а его жена Вера, филолог по образованию, до войны работала в местной сельской газете. Как только грянула война, уже в конце июня, Степан был призван в армию. Вера теперь осталась с тремя детьми на руках. По характеру она была женщиной довольно крутого нрава. За главу семейства фактически у них была она. Степан был покладистый, спокойный, уравновешенный. Никогда не повышал на кого-то голос. Да и замуж за него Вера вышла совсем не по любви, а больше по настоянию своей матери. Та, зная крутой характер дочери, видела, что она до конца жизни своей останется в девицах. Вот и сосватала ее за молодого учителя средней школы.
Андрей в семье был средним ребенком. Старший его брат Ярослав,  уже окончил в этом году четвертый класс. А младшая сестричка Катя, была еще совсем младенец. Их повозка, за сутки проползла всего каких-то тридцать километров. Дороги все были забиты отступающими войсками. А гражданский транспорт, да и сами пешие граждане, двигались в стороне и  подолгу просто стояли. Андрею всего-то было тогда три с половиной года, но и по сегодня, он прекрасно помнил эту  пыльную дорогу, знойное солнце и отступающих солдат, грязных, голодных и  измотанных ужасной войной. А все страхи начались уже возле Днепра. Долго они ждали, когда наконец, их пропустят на переправу, фактически выложенную войсками из понтонных блоков. Три долгих дня им пришлось простоять на берегу, пока лишь только ночью, их, наконец, пропустили на левый берег Днепра. Уже на левом берегу, когда  отъехали от переправы километров двадцать, в воздухе  вдруг все услышали какой-то необычайный гул, после чего всё вокруг вздрогнуло от взрывов и стало гореть. Самолеты быстро снова набрали высоту и скрылись из вида и тут только, Вера заметила, что где-то пропал Ярослав. В сложившейся суматохе, криках раненных, бегающих в разные стороны людях, кого-то найти было практически невозможно. К вечеру они добрались до какой-то железнодорожной станции. Уже значительно позже, по рассказам матери, Андрей помнил, что она еще несколько дней моталась вокруг в поисках пропавшего сына, но всё было напрасно. Ни милиция, ни военные ничего ей не могли что-то сообщить. С тем они и погрузились в товарный вагон, чтобы продолжить свой путь в Узбекистан.
Андрей очень хорошо запомнил разбомбленные станции, разрушенные железнодорожные пути, все трудности с которыми им пришлось столкнуться во время поездки на восток. Выезд из дома, путешествие в эшелоне – всё это казалось тогда ему просто приключением. Даже пропажа его старшего брата Ярослава казалась ему обыкновенной игрой. Теперь он лишь вспоминал свое изумление  от новых мест, куда они прибыли. Там, в Кармине, где они остановились, для него всё было необычным: язык на котором местные жители общались между собой, палящее солнце, глинобитные дома и заборы, колоритный рынок, заполненный всякими экзотическими плодами, ранее не виденные им платаны, ишаки почти в каждом дворе. И еще два момента, из эвакуации, которые до самой своей старости помнил Андрей. Первый, это когда умерла его маленькая сестра. Что-то у нее произошло с желудком, что она совсем перестала кушать. Медленно – медленно она умирала на глазах. Какие усилия не предпринимала мать, спасти ее не удалось. И второй момент, это когда он вместе с ребятами попал на настоящий виноградник и впервые в своей жизни ел виноград прямо с лозы. Мать, как помнится Андрею, работала  на местной швейной фабрике. Уже в сорок втором году ее приняли в партию, а скоро она стала и секретарем партбюро на фабрике.
Уже в конце сорок третьего года, помнилось Андрею, что они переехали снова в Украину и поселились где-то  возле города Суммы. Вскоре мать забрали на фронт для работы как политработника в войсках, а Андрей, в свои пять лет, оказался в детдоме.
Он не часто теперь предавался воспоминаниям о своем детстве. Детдом у него запомнился как самое мерзкое место на земле. Все те порядки, что там царили, были ему не по душе. Подъем ровно в семь утра, зарядка, уборка помещений, после чего занятия с учителем-воспитателем. И так целый день под присмотром, как в тюрьме. Уже в свои пять лет его влекла свобода. Хотелось где-то бродить, с кем-то интересным общаться, в конечном итоге куда-то перемещаться. Что-то мастерить или играть в игры с ребятами – всё это его не влекло. В большей степени ему просто хотелось быть одному, над чем-то размышлять, его влекло к взрослым, хотелось быть как они.
С детских лет помнил он как уже в конце осени сорок четвертого года, возвратилась с  фронта его мать, как они переехали в Киев. Как политработника, ее направили именно сюда, для работы в партийных органах города. Поселились жить они в самом центре города, в коммунальной квартире, где у них была комната. Город был очень сильно разрушен и Андрей часами слонялся без дела по его развалинах.  Мать была с утра и до вечера на работе и совсем скоро к ним, чтобы присматривать за внуком, приехала бабушка  Татьяна. Теперь у Веры Андрей был один ребенок. И бабушка и мать прямо не знали чем только побаловать мальчишку. Годы после войны были не очень сытными для людей. Но у них в доме на столе всегда было всего в изобилии. Что и говорить, когда подошло время, ему идти в первый класс, одели его в нарядный, по тем часам, костюмчик. Если почти  все дети свои книжки и тетрадки в класс носили в обыкновенном мешочке через плечо, то у Андрея был самый настоящий портфель. А уже, какие ботинки были у него, просто шик. Самые настоящие, кожаные, со скрипом.
Друзей школьных у него не было. Просто он не особо любил с кем-то дружить. В большей степени детвора в классе сама не любила его. Учился он вполне прилично. А вот случай, который произошел с ним еще по окончании первого класса летом, запомнился ему на всю оставшуюся жизнь. В их коммунальной квартире, по соседству, обитала семья. И вот к ним, из Москвы, в самый разгар лета, приехали две девочки близнецы с родителями. Им было всего лет пять-шесть. Как-то, когда они крепко спали днем, Андрей пробрался к ним в комнату и решил заглянуть тайком в трусики одной из них. Уж больно хотелось ему узнать что там, у девочек, не так, как у них, у мальчиков. Лишь только он запустил свою руку, чтобы приоткрыть трусики, как отворилась дверь и в комнату вошла их мама.
Его мать, на эту выходку сына ничего ему не сказала, лишь только стала относиться к нему более строго. А совсем скоро, уже осенью сорок пятого года, ее перевели на работу в районный центр, город Белая Церковь, Киевской области, где она стала работать в отделе культуры, а потом и секретарем райкома партии. Вот здесь уже, в Белой Церкви, Андрей и окончил среднюю школу.
Еще ранней весной пятьдесят пятого года, когда лишь стали прилетать первые перелетные птицы, весна громко заявила о себе и вошла в распахнутую дверь жизни людей. Когда до окончания школы оставались считанные месяцы, Андрей познакомился с чудной девушкой. Точнее, уже замужней женщиной, что жила неподалеку от них в бараке напротив их райкомовского  дома, где Андрей с мамой Верой обитали в то время. Муж у нее был, по мнению Андрея, простофиля первой гильдии, хотя и работал в милиции. Так вот, как это произошло. В один из весенних дней, он в это время занимался и услышал, как всегда,  окно напротив их дома с треском отворилось. Не раздумывая, он аккуратно наклонился над своим столом, словно возится со своими тетрадками, но при этом так пристроил маленькое зеркальце, чтобы в нем отражалось упомянутое окно. Как обычно Жанна, двадцатисемилетняя жена милиционера, стояла там, в чем мать родила, зевая и потягиваясь. У него уже скопилось на то время некоторые сбережения из тех денег, которыми его баловала мать. Так вот он в такую минуту, был готов отдать всё свое «состояние», чтобы каждое утро видеть это зрелище. Она только как поднялась с постели и отлично знала, что Андрей подглядывает за ней, что ему отлично ее видно, потому и остановилась перед окном. Вдруг ее ротик растянулся в улыбке и она, сверкая своими белоснежными зубками, разразилась хохотом и указала своим пальчиком на Андрея. Он понял, что его поймали с поличным, но сделал вид, что ничего не произошло, и   выглянул на улицу из своего окна, как бы, чтобы  кого-то поприветствовать там. Он чувствовал, что кровь у него в жилах течет теперь как-то, необычно бурно, что-то в нем горит и толкает его на подвиги. Именно в тот день, Жанна не спряталась как обычно, а так, и стоять у окна и продолжала в придачу водить своими роскошными грудями со стороны в сторону как погремушками перед младенцем. Казалось, что будь у нее два воздушных шара, она так же весело выставила бы их напоказ. Просто она, как казалось Андрею, радовалась жизни, что живет на свете, что вот даже этот плюгавенький парнишка, что напротив в окне, сходит по ней с ума. Вот именно в тот момент,  напряженные до предела нерв, не выдержали у Андрея, и он в один миг оказался возле двери квартиры этой самой Жанны. Оказалось, что дверь совсем не заперта, и он без проблем прожогом проник в комнату к Жанне, быстро скинул свои штанишки и совсем голым заскочил в кровать. Жанна совсем не медлила и тут же скользнула к нему в постель. То, что происходило потом, Андрей запомнил на всю жизнь. Жанна в постели была, конечно, по десятибалльной шкале, на все десять балов. Да и Андрей старался, чтобы не уронить свое, теперь уже мужское достоинство. Вот с тех пор и до самой осени и продолжались их встречи. Андрей почти забросил школу,  на  хорошо и посредственно сдал все выпускные экзамены. Теперь все планы о поступлении в институт ушли на второй план. А на первом была, конечно, Жанна. Это была не любовь. Ее там и не пахло. Были обыкновенные телесные увлечения. Их оргии в постели продолжались по несколько часов. А вот в конце октября, милиционера перевели работать в другой райцентр, и Андрей остался без своей пассии Жанны. Для него это был удар молнии, но он быстро оправился от него и вмиг начал искать себе другую симпатию.

                -3-

Отец Андрея и муж Веры, –  Степан Мовчан, в первые же месяцы войны попал в плен. Волею случая временный лагерь военнопленных оказался совсем близко от поселка Фастов. Его семья к тому времени эвакуировалась на восток, а в Фастове оставалась жить лишь мать Веры - Татьяна Иосифовна. Поначалу, немцы не очень жестоко относились к военнопленным бойцам Красной Армии. Если кто-то из родственников приходил в лагерь и упрашивал коменданта отпустить пленного  домой, то его и отпускали, но как бы на поруки родственника. Вот Татьяна Иосифовна и добилась, чтобы ее зятя Степана из лагеря просто немцы отпустили. Никто особо, не имел какие-то претензии к таким людям. Случился плен, так куда уже здесь деваться. На оккупированных территориях об особом приказе Сталина, относительно попавших в плен красноармейцах мало что знали. Многие из них особого рвения снова попадать в Красную Армию и воевать за великую империю особо и  не горели.  В Фастове немцы вскоре открыли школу, и Степан отправился туда работать учителем истории. Вот только историю теперь приходилось преподавать в школе совсем иную, весьма отличную, от советской.  Учителям в школе немцы платили зарплату, так что и Степан и его теща Татьяна Иосифовна, можно сказать, и не бедовали очень. Степан нравился его теще, спокойный, не то что, а и мухи не обидит, всегда приветливый, чуткий. Одним словом, полная противоположность ее дочери Веры. Иногда она даже  корила себя, за то, что свела в свое время их вместе. Она видела сама, что они не пара друг другу, а к тому же и совсем разные люди. В школе отсутствовал учитель немецкого языка.  Степан неплохо владел немецким, на уровне  разговорной речи, так что в школе ему приходилось еще преподавать и уроки немецкого языка. Иногда, в рамках школы был и переводчиком. С немцами он не особо общался, попросту сторонился их. Несколько раз над ним нависала угроза отправки на работу в Германию, снова же, спасала школа. Немцы, как оказалось, были люди, смотрящие в будущее. Если и планировали они превратить славян в рабов, то предпочитали и рабов иметь грамотных и образованных. Вот и  берегли школьных учителей по этой причине.
Седьмого ноября сорок третьего года, Фастов был освобожден от немецких оккупантов. А уже на третий день, в старый домик на его околице пришли двое автоматчиков и офицер НКВД. Они арестовали Степана и увели его в военную комендатуру. Допрашивал его молодой майор НКВД. А уже на второй день его дело было передано в СМЕРШ, и вот тут уже с ним разговаривали весьма серьезно, но допрос  там был не долгим. Такой же следователь, как и в НКВД, с жирными, лоснящимися от еды губами, добивался у него полного признания  в преступлении перед Родиной. «За что, за какие заслуги оставили тебя живым немцы в оккупации? – такой был основной вопрос.  «С каким заданием остался жить здесь, а не ушел на запад со своими хозяевами? Кто здесь твои сообщники, где они, что планировали творить по заданию немцев на освобожденной территории»?
– Я ничего не собирался творить здесь. Я сражался в начале войны за Родину, но волею случая попал в плен. Был помещен в лагерь военнопленных, но теща, под свою ответственность забрала меня из лагеря.
– Вот, вот. И это меня интересует. За какие услуги немцам, за какую государственную тайну, что ты передал немцам, они тебя освободили? – спросил снова майор.
– Да ничего я им не сообщал. И вообще, какую государственную тайну мог знать рядовой солдат Красной Армии в то время? – ответил Степан.
– Ты, как там тебя, Мовчан, свои басенки мне не пой. Насмотрелся я, на таких как ты, за годы войны. Ты враг советского  народа, немецкий лазутчик, изменник Родины. И этим всё сказано. Чтобы облегчить свою дальнейшую участь, советую тебе, немецкой мрази, чистосердечно признаться во всём. Ведь всем известно в поселке, что ты был в услужении у немцев. А то, что ты явный предатель, говорит даже тот факт, что до самого момента освобождения Фастова, ты так и оставался сидеть здесь на тепленькой печи и не предпринимал ни единой попытки снова вернуться в Красную Армию.
  – Не считайте меня идиотом, товарищ майор, ответил Степан. Что, я не понимал, что в любом случае меня ждет Сибирь?
– Тамбовский волк тебе товарищ. Я для тебя, предателя Родины – гражданин, – остановил его майор. – Я три года воевал за Родину, а ты отъедался здесь у немцев на продуктах фашистов!
– Посмотрите на меня, гражданин майор, на тощего и вымученного от недоедания. Думаете, фашисты сильно меня баловали за мою работу в школе? Платили они  гроши,  лишь бы ноги не протянул. А вот по вашему личику, откормленному и сытному не скажешь, что вы сильно бедствовали на войне!
После этого последовал резкий удар в лицо, и Степан потерял сознание. Очнулся уже в одиночной камере для заключенных. Изо рта, постоянно текла кровь. Самому пришлось вынуть два выбитых зуба. Но это еще было полбеды. Как оказалось, его раздели, совсем догола и поместили в холодную камеру. Сколько он лежал там, на холодном цементном полу – не помнил. Но замерз сильно. Здесь не было никакого топчана, чтобы прилечь,  или табуретки, один холодный цементный пол. Но это всё не так болело, как болело внутри его. Было даже стыдно подумать, как о нем будут думать его односельчане. Ведь вели его почти через весь поселок, как арестанта, как предателя. Ему было всего тридцать шесть лет, и смерти он не боялся. Страшился позора и недоверия.
Лишь только утром  его перевели в общую камеру. Вот уже там он и узнал, от таких же, как и он «предателей Родины» о приказе  за № 270, от 16 августа 1941 г., подписанный Председателем Государственного Комитета Обороны И.В. Сталиным, заместителем председателя В.М. Молотовым, маршалами С.М. Будённым, К.Е. Ворошиловым, объявивший сдавшихся в плен «изменниками Родины» и призвавший их «уничтожать всеми средствами», а семьи репрессировать.
Уже через неделю состоялся трибунал и его, Мовчана Степана Емельяновича, приговорили к десяти годам исправительных работ в лагере строгого режима.
Через щели в вагоне, Степан долго всматривался вокруг, но ничего узнать не мог. Поезд стоял на каком-то пути, а кругом виднелись только развалины домов, торчащие трубы дымоходов и копошащиеся люди. Хотелось пить. В животе все крутило от голода, но больше хотелось пить. Солнце только поднялось, но жара в товарном вагоне, была просто нестерпимая. И тут он вспомнил  продавца газировки, возле входа в парк, в довоенном Фастове.. «Где она, его любимая жена Вера, где теперь его детки? Остались живы в пучине войны, или погибли где-то под бомбежкой? Эти воспоминания быстро исчезли, двери вагона раздвинулись, и все увидели полевую кухню, развозившую завтрак.
«За что, за какие грехи мне выпали такие испытания»? – задавал и задавал себе этот вопрос Степан. « Ведь в своей жизни я нигде не повел себя подло, не воровал, не убивал. Учился в  институте, без промедления пошел работать в село рядовым учителем истории. Женился, по призыву пошел служить в армию. После начала войны попал в плен. Но ведь туда попал я не добровольно. Случись всё по другому – воевал бы себе, как все»…
И вдруг через его мозг пробежала мысль: «Это – Божье наказание! Но за что? За что такие муки, такие страдания»?
Он, атеист, не понимал ничего. «Бога нет, а если бы он был, Он был бы добрым, и не допустил бы ни его страданий, ни страданий миллионов людей в этой войне. Значит, ему суждено умереть, и это будет «скоро» - раздумывал он про себя. – «А Бога, просто – нет».    Но в глубине души он знал, что это не так, – стоило ему открыть глаза, и он сразу почуял: его «скоро» – при нем. Крючок засел где-то в самой сердцевине, он крепко держит и не отпускает. «Скоро» схватило его за горло, и он может только барахтаться, барахтаться до поры до времени, до роковой точки, между Фастовом и Сибирью…
В ту миллионную долю секунды, когда он переходил от сна к бодрствованию, он еще надеялся, что слово «скоро» сгинет, как сгинула ночь, что это всего лишь кошмар, порожденный неумеренной напряженностью и неумеренным курением. Но слово это было при нем неумолимо…
В вагоне все сидели молча. Изредка кто-то перекидывался несколькими словами, а затем снова было тихо, лишь оставался слышен стук колес.

               

                -4-

Вера Ивановна Разумкова, мать Андрея, как политработник, прошла школу высшего уровня, будучи еще на фронте в войсках. Она прекрасно владела словом, имела неплохие навыки ораторского мастерства. Да и интеллектом, как говорится, Бог ее не обделил. Она быстро прошла путь от старшего политрука, до политрука полка, и прибыла в Киев по направлению для политработы уже, будучи в звании капитана запаса. Секретарь обкома партии, изучив ее анкету, тут же направил ее работать в отдел пропаганды и агитации. Лингвист по образованию, прекрасно владеющая русским и  украинским языками, активный работник, она сразу же влилась в коллектив и быстро завоевала там авторитет. Теперь она вдвоем с единственным сыном  и мамой жили в Киеве. Но совсем неожиданно, до нее дошли слухи из Фастова, что ее муж Степан, как дезертир и изменник Родины, осужден военным трибуналом и сослан прямо из Фастова  в Сибирь. Война уже близилась к концу,  Вера все годы войны абсолютно, совсем безразлично, относилась к судьбе своего мужа, не переписывалась с ним и не имела о нем никаких вестей. Если еще и честно сказать, то особо и не хотела это делать. Ее мать, Татьяна Иосифовна, по ее сведениям, еще при немцах, в сорок втором году перебралась жить на родину своего покойного мужа, отца Веры, в Жашков. Так что и она сведений о своем зяте не должна была бы иметь. Взвесив все «за» и «против», Вера приняла единственное решение, разойтись с осужденным мужем, полностью от него отречься и даже поменять свою фамилию обратно, на девичью. Решила также, поменять фамилию и ее сына Андрея, во всех его документах, на свою девичью фамилию. А ему сообщить, что его отец погиб на фронте. В будущем, она именно так всё и сделала. И аттестат Андрей получил как Андрей Разумков, и паспорт гражданина СССР на ту же фамилию.
Произошел у нее и серьезный разговор с мамой, Татьяной Иосифовной и та, только теперь открылась и рассказала сама дочери о всём, что ей было известно о Степане.
Буквально на второй день, Вера записалась на прием в областное управление КГБ, чтобы навести справку о Степане, о месте его теперешнего пребывания. Принял ее молодой капитан, весь такой нафуфыренный, чванливый и высокомерный, жирно намазанный бриалином. Он молча прочитал ее заявление, а после этого, с надменной улыбкой спросил ее:
– Как же это получается, Вера Ивановна? Вы, партийный работник и сожительствовали с изменником Родины, фашистским  агентом? И не могли в нем разглядеть врага советской власти?
– Вы, товарищ капитан, находите более правильные слова, в общении со мною. Я действительно партийный работник, полтора года была на фронте и свою преданность идеям партии, Родины, доказала не протиранием штанов в кабинетах, а конкретно на фронте, в боевой обстановке. Как и вы, я тоже капитан, уже запаса. А еще, довожу до вашего сведения, что мои дороги с мужем разошлись еще в начале войны и о его судьбе я никогда не интересовалась. Единственная моя сейчас цель, это получить у него добро на развод. Я отрекаюсь от него и прошу даже не связывать меня и мое имя с ним никакими узами.
– Не сомневайтесь, Вера Ивановна, органы во всём разберутся. Ваше заявление также будет рассмотрено, а соответствующая информация будет вам предоставлена, - ответил ей капитан.
Уже на следующий день, к себе в кабинет, ее вызвал и секретарь обкома.
– У вас прекрасная анкета, Вера Ивановна. Вы политработник высокого уровня и партии нужны, особенно сейчас такие люди. Экономика страны сейчас на подъеме, и на нашем фронте здесь масса работы. Лично у меня к вам нет никаких претензий, но моя должность требует  в этой ситуации принять соответствующие меры. Вот почему, с завтрашнего дня, вы переводитесь для работы из отдела пропаганды и агитации в общий отдел. Для окончательного решения ваших семейных проблем даю вам два месяца сроку.
Теперь ее судьба могла обрушиться в один миг. И не только ее, а и  единственного сына. Она себе не давала покоя. «Как я могла связать свою жизнь с таким человеком? – задавала и задавала она себе этот вопрос. Предатель Родины, попал в плен…  Да лучше бы застрелился там, где-то в лесу, чтобы никто и не знал своих подвигов в плену! Еще и немцам служил, преподавал в школе детям их, фашистов историю».
А уже через десять дней, вся интересующая ее информация о Степане, прибыла непосредственно секретарю обкома. Он ее снова вызвал в кабинет  и вручил ей адресные данные лагеря, в котором пребывал Степан. Вот тут уже Вера Ивановна не мешкала. Быстро оформила все документы для развода и направила их почтой, заказным письмом, непосредственно в лагерь. Причем эти документы она сопроводила и коротеньким письмом:
«Степан! Направляю тебе на подпись документы о нашем разводе. Обязательно свою подпись  заверь у начальника лагеря. Надеюсь, что никаких возражений у тебя относительно развода не будет. Наша дочь Катя умерла еще в сорок первом году. А сын Ярослав пропал без вести при эвакуации. До настоящего времени мне ничего о нем не известно. Андрей живет со мною, учится в школе. Не буду скрывать от тебя, что и свою и его фамилию я переведу на мою девичью. Не напрягайся, и не ищи встречи с нами. Ты выбрал сам себе такую судьбу. Я отрекаюсь официально от тебя. Сыну скажу, что его отец погиб на фронте. Умоляю тебя, не затягивай с оформлением разводных документов. К тебе не буду иметь никаких претензий. Так что живи как хочешь. Вера».
Она сразу же ощутила на себе недоброжелательное отношение сослуживцев по работе. Даже в общем отделе ей открыто перестали доверять, и поручали в основном, работу на уровне курьера. Она знала, что не заслуживает такого отношения к себе и всё это ее сильно унижало. Она привыкла быть на гребне волны событий, руководить людьми, быть выше их. А тут такое падение вниз. И из-за чего? Из-за этого Степана, неудачника и  мягкотелого индивидуума. С нетерпением ждала ответа из лагеря, а он как назло всё не приходил и не приходил. Так бежали дни за днями. Скоро приближался конец срока, который отпустил ей первый секретарь обкома, для решения ее семейного вопроса. Последние недели, она каждый день заходила на почту и спрашивала о возможном заказном письме для нее. Но письма всё не было и не было. Ее уже все на почте знали и весьма удивлялись ее настойчивости. Почтальон, который обслуживал их участок, когда она появлялась на пороге почты, лишь разводил в сторону руки, давая знать ей, что письма – нет.
А тут, как на грех, ко всем невзгодам, заболел Андрей. Три дня была высокая температура, после чего всё его тело обсыпало красными прыщами. Участковая детский врач констатировала, что это скарлатина. Приказала окна завесить плотной тканью и никого в комнату не пускать. Поведала она Вере, что эта болезнь может дать осложнение на глаза, так что лучше сидеть ребенку в темноте. Андрей учился уже в первом классе. Во многом, конечно, помогала Вере во всем ее мать, Татьяна Иосифовна. Но в последнее время, отношения между дочерью и мамой существенно обострились из-за того, что та фактически, скрыла от нее всю информацию обо всех приключениях своего зятя Степана во время оккупации. Сама Татьяна Иосифовна тоже была женщина с характером и поведение своей дочери не совсем одобряла. Партийная карьера – есть вопрос ее работы, а вот семья, как считала она, у каждого человека должна быть на первом плане. Она с нетерпением ждала, когда Андрей окончит первый класс, чтобы бросить всё, в том числе свою загордившуюся дочь и уехать к себе в село Жашков. Как ни как, а у нее там был домик еще когда-то  ее мужа, небольшой возле него участок земли. Так что бедовать одной она не собиралась. А вот терпеть гордыню дочери не собиралась тем более.
Заказное письмо из лагеря пришло тридцать первого марта. Степан, как оказалось, подписал все разводные документы и таким образом дал согласие на развод. В графе, в которой он мог бы указать свои претензии к подавшей на развод жене, ничего не было, сплошное  – «не имею». Вера в то же день посетила Областное управление ГБ, где написала заявление, что отрекается от своего бывшего мужа и ко всему еще и осуждает его, как изменника Родины и предателя.
Лишь только к началу лета ее снова перевели работать в отдел пропаганды и агитации.
                -5-

Был конец мая сорок девятого года, но здесь в Архангельской области еще стояли заморозки, часто дул холодный ветер. Это был лагерь, в котором отбывали свой срок и политические, и «враги народа», «изменники Родины», и уголовники. Все здесь работали, кто в каменоломнях, кто на лесоповале, а некоторые в шахтах. Здесь всё было отлажено до мелочей. Сами заключенные управляли всеми процессами труда. Был четкий учет выполненной работы, четкий учет произведенной продукции. Двухэтажные нары, здесь в бараке, Степан делил с «врагом народа, английским шпионом» полковником Осетровым. Степан спал на верхнем этаже, а полковник на нижнем. Степан уже «мотал» в этом лагере шестой год, а полковника сюда доставили совсем недавно.
Каждое утро, тысячи людей, харкая, кашляя, подтягивали ватные штаны. Наворачивали на ноги портянки, чесали бока, животы, шеи. По заведенному расписанию, в пять часов утра, дневальные будили заключенных, а уже через десять минут подвозили в бараки баки с завтраком, после чего все отправлялись на перекличку и на работы.
Теперь стояла глубокая ночь, бараки были освещены безжалостным светом, которым освещаются тюрьмы, узловые железнодорожные станции, приемные покои в городских больницах. Всю первую половину ночи шел холодный дождь, и через дырявую крышу всё время капала вода, прямо на нары, где они спали. Все дороги, ведущие к шахтам и на лесоповал, были в глубоких лужах.
Почему-то именно этой ночью Степан вспомнил, как еще в сорок пятом, пришло к нему заказное письмо от бывшей его жены Веры, где она требовала от него развода. Смешно теперь вспоминать все те ее требования, условия, пожелания. Тогда Степан всё подписал, на всё согласился. На фоне его лагерной жизни, всё это выглядело ничтожно и мелко. Больше его тогда взволновало вот то письмо Веры к нему. Высокомерное, наполненное презрения и ненависти. Как же, ведь для нее он был «враг народа», «изменник Родины». А ведь в нее он всегда верил, надеялся на нее, любил ее. Он радовался, что у них родились трое великолепных детишек. Всего себя он готов был отдавать заботам о них, и о ней, его жене. Но она на все его ласки, угощения, заботу, лишь отвечала всегда холодом и злобой. В молодые годы он как-то не предавал этому значения, а лишь только через десять лет совместной жизни кое-что начал понимать. Прежде всего, он понял главное, что мужчина не должен в семье опускаться ниже своей жены, идти по всякому поводу у нее на поводу, быть у нее в упряжке. Мужчина должен быть главой семьи, а не нянькой для всех. Почему-то Вера всегда стремилась именно его поставить ниже себя и управлять им. Понял он и то, что женщина, жена, супруга, если она любит своего мужа, никогда не станет себя вести так с ним, как вела себя со Степаном Вера. Настоящая женщина, чтобы сохранить мир в семье, спокойствие, дружеские отношения, всегда будет уважать мужа, что он, прежде всего мужчина, и только этим уже достоин уважения. Ибо интеллект мужчины, его логическое мышление, его умозаключения от природы своей стоят выше, женского. Уж если женщина не выполняет этих требований – она мужчине не друг, а всего лишь попутчик.
А утром, как было заведено, медленно завыли шахтные сирены, и может быть, где-то в тайге, волки стали им подвывать, их широкому и безрадостному голосу. На лагерном поле сипло лаяли овчарки, слышался гул тракторов, расчищавших дороги к шахтным зданиям, перекликались конвойные.  Под лай собак начиналась поверка. Голоса конвойных звучали простужено и  раздраженно.  Но вот широкий, взбухающий  от обилия живой поток поплыл в сторону шахтных копров. Скрипели ботинки и валенки. Вытаращив свой одинокий глаз, пялилась на всех караульная вышка…
Было заметно, что в их бараке, полковник Осетров, даже пользуется какой-то поддержкой козырных. Они его не относили ни к «изменникам Родины», ни к «врагам народа». Все знали, что он был «английский шпион», а это, по их мнению, было что-то более весомое.
Полковник видел, что его сосед по нарах, всё время ходит кислый, не поддерживает разговора с ним, находится в какой-то депрессии.
– Ты, Степан, брось киснуть, – обратился как-то он к нему. – Ты думал, что побывав в лагере военнопленных у немцев, тебе не придется изведать все прелести лагеря Союза? Нет, брат, у нас в стране такой порядок заведен. Каждый ее гражданин в той, или иной мере, должен на собственной шкуре, ощутить все прелести системы. Мы все жили в стране – лагере. Что на воле, что на гражданке, система, всё время находится в действии. Воры и бандиты, проходимцы и уголовники, что там, что здесь, занимают самые почетные должности. Ты обращал когда-нибудь  внимание на то, кто у нас находится в правительстве, ходит в мантии судей, занимает кресла министров?  Бывшие уголовники, их крышеватели, их бывшие лакеи и шестерки. Ты интересовался когда-либо биографией нашего вождя?  Ах, нет. Ну, где уж тебе… Ты же свято веришь в его непорочность. С пеленок, в школе, в институте, кругом тебе только и вбивали в голову о его чуть ли не божестве. Так вот. Когда созреешь, поинтересуйся его биографией, его «подвигами», может по-иному, станешь смотреть на мир.
В их бараке, в самом его дальнем углу размещались «козырные» Они, как правило, не ходили на работу, с утра и до вечера играли в карты. Играли в основном на деньги, и на всякое барахло. Иногда играли и на человеческие жизни. Ставили в основном, на жизни «изменников Родины». Посредине барака размещались политические, а уже в его конце, почти возле двери, считай возле самой «параши», были «враги народа». Жизнь, таких как Степан, там держалась на волоске. Полковник, своим авторитетом, не раз выручал Степана от смерти, постоянно удерживал его от необдуманных поступков,  советовал даже не подходить к «козырным», не заводить ни с кем из них никаких разговоров.
– Эти сволочи, – поучал он его, –  когда вынесут тебе приговор, даже не скажут ничего. Просто кто-то из них подойдет к тебе, и спросит, типа: «Какая сейчас температура на улице»? А через час, другой, может через день-два, тихонько прикончат.
Степана за всё время ни разу здесь не вызывали на допрос. Была середина лета, тайга, по своему, радовала глаза своей красотой. Иногда доставали комары и гнус. Но больше всего заедали вши. Эти подлые маленькие твари, просто доставали. Всё тело чесалось, зуд не давал покоя ни днем, ни ночью. А вот полковника постоянно вызывали на допросы и били. Однажды, его вызвали на допрос,  и его в бараке не было несколько дней. Когда возвратился в барак, был весь в синяках и очень слабый. Он кашлял с кровью, и не мог лежать. Видать были перебиты ребра. Как мог, Степан помогал ему. Поздно ночью, он подобрался тихонько к их бригадиру, чтобы попросить его на несколько дней не отправлять полковника на работы. Тот наотрез отказался, а потом, подумав, заявил:
– А что имеешь?
У Степана ничего ценного не было, что можно было бы дать ему, но возвратившись к полковнику Осетрову, рассказал обо всём. В Конце своего рассказа он предложил:
– У меня из ценного, есть только одна сережка моей мамы. Незадолго до своей смерти она потеряла одну из них. А уже после смерти, с ее уха я снял себе на память о матери и другую. Хранил ее все годы как самую дорогую вещицу. Может, предложить этой сволочи ее?
– Нет, Степан, спасибо. Сережка эта для тебя бесценна. Она для тебя память о матери, самом дорогом на свете человеке. Тут у меня, в левом кармане штанов, лежит моя армейская зажигалка. Отдай ее этому гаду, может хоть день даст отлежаться.
Он так и сделал. Отдал зажигалку бригадиру, она ему понравилась, и тот пообещал целых два дня  не выводить полковника на работы. Вот эти дни Степан как раз и работал на складе, так как всю предыдущую неделю вкалывал на лесоповале. Там можно было работать, но уж слишком опасно. В любой момент тебе на голову могло свалиться дерево. Везде зеки работали без всяких правил безопасности. Да и топором намахаешься за целый день до тошноты. Жизнь зека там ничего не стоила, даже ломаного гроша.
Когда ему до освобождения оставалось еще полгода, умер вождь всех трудящихся товарищ Сталин. Пожалуй, со всего контингента заключенных лагеря, не нашелся бы ни один человек, который бы горевал по этому поводу. У всех была одна, пока затаенная глубоко мысль и надежда: «Сдох, собака. Наконец-то. Может хотя бы теперь, что-то изменится в этом Богом забытом государстве».
«Отмотал» Степан свой срок, десять лет, от звонка и до звонка. Освободился из заключения лишь в начале декабря пятьдесят третьего года.

                -6-

Уже поздней осенью Андрей оставил Белую Церковь и отправился в Киев. Его влекла красивая жизнь. Ни о каком поступлении в институт он и не помышлял. Мать знала его характер и не перечила ему ни в чем. Он пошел в нее. Такой же самоуверенный, такое же эгоист, не поступался никому ни в чем, лишь бы достигнуть намеченной цели. Она баловала его, ни в чем ему не отказывала. Захотел сын носить английский костюм – пожалуйста, модный джемпер или пиджак, тоже будет подан сию же минуту. О его похождениях с Жанной, мать конечно тоже знала. Но и вида ему не подала. Как же, а вдруг сыночек обидится! Мама не ограничивала сына и в деньгах. Теперь она уже была секретарем райкома партии, а заработок у секретаря, как у номенклатурной единицы, был довольно по тем временам не плохой. Вот и тратила она его почти полностью на сына. А он, лишь только попал в Киев, нашел друзей, которые как бы, его устроили на работу, но лишь только, чтобы числился там. С утра и до позднего вечера были гуляния, рестораны, танцплощадки. Конечно же, всё это происходило  обширно в общении со слабым полом. Он получил от Жанны прекрасную школу общения с женщинами. Легко заводил разговоры с девушками, знакомился, был обаятельным, красноречивым, легко мог запудрить мозги любой из них. Матери наплел, что пока устроился на курсы при университете, которые после сдачи экзаменов весной, давали возможность поступить на учебу  в университет без вступительных экзаменов.
Его круг общения постоянно рос. Со временем его потянуло на общение и знакомства с людьми более и более высокого круга. От женщин у него не было отбоя. Не знал он почему, но липли они к нему как мухи на мёд. Чтобы обладал он какими-то физиологическими особенностями строения органов своего тела – так нет же. Да и ростом он был всего лишь метр шестьдесят девять. А всё-то было –  совсем в другом. От природы своей, и от « уроков школы» Жанны, он прекрасно, как для  мужчины, в свои восемнадцать лет, умел вести себя в постели. Оргии с женщиной у него начинались с прелюдии, которая продолжалась, по меньшей мере, час-полтора. После этого была сама «опера», бурная, весьма напряженная, со сменой ритма, с длительными паузами, во время которых лилась сладкая его речь. И самое главное, это эпилог, заключительная часть. Вот ее-то он мог обставить таким образом, что уходя от  женщины, та оставалась в полной уверенности, что он влюблен в нее и она самый для него дорогой самоцвет. И всё это, в свои-то восемнадцать лет.
Ближе к весне следующего года мать всё же разоблачила его и совершенно прекратила давать ему карманные деньги. Вот тут-то пришлось задуматься. Первое время стал заниматься обыкновенной фарцовкой. Друзья подбрасывали ему кое-какие модные тряпки для продажи. На рынках Киева он находил ребят, которые ему их сбывали. Но в таком «бизнесе», доход не покрывал его запросы. Совсем неожиданно, в ресторане «Ленинград», что на бульваре им. Т.Г. Шевченко, познакомился со вторым помощником главного механика какого-то судна Черноморского торгового пароходства. Звали его Алексей. Ему уже было за тридцать. Андрей сразу же понял, что это «тертый калач».  Так вот, этот самый Алексей, сам предложил ему организовать в Киеве сбыт продукции легкой промышленности запада. Всякие там майки, футболки, чулки, джемпера, блузочки. К тому времени у Андрея по сути, уже была малая сеть распространителей в городе. Вот и стал он промышлять этим, уже доходным бизнесом. В советское время, такая деятельность считалась вне закона, пресекалась  и сурово наказывалась. Всё это считалось спекуляцией. Андрей был умным  и осторожным парнем. Все эти, тогда их называли «шмотки», он сам непосредственно никому не передавал. Всё – через автоматические камеры хранения. В том числе и деньги ему возвращали таким самым путем.
А осенью начался призыв на службу в армии. Мать сама приехала в Киев, чтобы «порадовать» его повесткой из райвоенкомата города Белая Церковь.
– Пойдешь служить, Витя, как миленький пойдешь служить. Я тебе не позволю меня опозорить на весь город. И не думай отлынивать! – сказала она ему.
В Белую Церковь ехали на райкомовской «Победе». Дорога была пыльная, проселочная. По обе ее стороны на полях велась активная уборка сахарной свеклы. Вокруг огромных ее куч сидели люди и ножами очищали корни от земли, а другие вручную загружали их в кузова грузовых автомобилей. Мать как-то укоризненно смотрела на сына, мол: «посмотри сын, как тяжело люди работают, а ты стал на путь тунеядца, гуляки»…
Дома уже, в их квартире, состоялся серьезный разговор сына и матери.
– Мама, ну ты же понимаешь, что я не создан для армии. Я там просто погибну. Это здесь, на гражданке мне удается держаться как-то наплаву, а там я утону в их армейских порядках, – сказал Андрей матери.
– Тебе надо было, сын, после школы поступать в институт, а не бегать за юбками. Ты что же думаешь, всю свою жизнь посвятить этому увлечению?
– Да ничего я не думаю, мама…
– Вот здесь ты прав. Пока что ты ничего не думаешь. Еще в своей жизни трудового рубля не заработал, а волочишься с женщинами, как какой-то альфонс. Думаешь, я не знаю о твоих делишках фарцовщика? Ошибаешься, дружок. Если хочешь знать, у меня везде есть глаза и уши. Такая уже у меня должность. Так вот, завтра же отправляйся в военкомат  на призывную комиссию. И не планируй, пожалуйста, что я где-то буду тебя прикрывать или защищать от армии. И еще, пожалуй самое главное: все свои  делишки, имею в виду фарцовку, с сегодняшнего дня ты прекращаешь. Ослушаешься, своими руками посажу за решетку.
Такого поворота событий Андрей не ожидал совсем. Не понимал он, откуда у матери такая осведомленность обо всех его «подвигах»? Мама всегда его поддерживала, ни в чем не ограничивала, иногда казалось, что просто дает ему полную свободу действий. И тут – на тебе такое!
Именно на следующий день в военкомате начала свою работу призывная комиссия. Здесь он повстречал многих своих одноклассников. Сашка Мороз, его приятель, с которым он сидел в классе за одной партой, даже возмутился:
–Тебе, мама, секретарь райкома, не станет помогать увильнуть от армии? Да в жизни в это не поверю! – заявил он уже при первой встрече.
А через несколько дней, когда были проведены все обследования, призывники предстали непосредственно перед комиссией. И вот подошла очередь и Андрея. Теперь он стоял в самом центре комнаты, конечно в чем мать родила,  для получения вердикта комиссии, о его пригодности, или непригодности, служить в армии. Председатель комиссии задавал ему традиционные вопросы, но когда последовал вопрос: «на что вы, призывник, жалуетесь, Андрей без промедления ответил:
– Сердце, сердце у меня больное. Часто по ночам задыхаюсь, что-то в груди давит, одышка есть…
Когда члены комиссии стали между собою совещаться, смотреть его анализы, результаты обследования, неожиданно до него донеслось, как кто-то сказал: «у Жанны»…  Вот это для него уже было как гром среди ясного неба.
Призывная комиссия приняла решение направить его на обследование и лечение в районную больницу. Там были снова анализы, рентген, кардиограмма, какие-то уколы и таблетки. А по вечерам, когда все больные расходились по своим палатам, Андрей подсаживался к симпатичной медсестре, по имени Галина, чтобы как весною кот, поворковать возле своей избранной кошки. При первых же его попытках, где-то потискать ее, чтобы расстегнуть пуговицы на блузке, что прикрывала ее молодую грудь, Андрей получил лишь оплеуху по щеке. В его практике бабника, ловеласа, сердцееда и донжуана, такого еще не было.
Заведующий кардиологическим отделением, после десяти дней пребывания Андрея в больнице, лишь сказал ему, что сердце у него здоровое, никаких серьезных изменений нет, так что к службе в армии он пригоден. Какого же было изумление Андрея, когда он, возвратившись снова в военкомат,   узнал там, что от призыва на службу в армии он освобожден, в виду того, что у него плоскостопие. Совсем скоро он получил «белый», как все его называли, воинский билет, где на одной из последних страниц было записано: «К воинской службе  в мирное время – не пригоден».

                -7-

Одиннадцатилетний мальчишка, от взрыва авиационной бомбы потерял слух. Голова кружилась, и он то и делал, что бежал, вставал,  падал,  снова вставал, поднимался  и  бежал. Хотелось ему хоть где-то найти какое-то, место, убежище, где можно было  спрятаться от этого ужаса нагрянувшей войны. На колону людей, которые эвакуировались, упали всего две бомбы, но убитых и раненных было, очень много. Ярослав, когда немного опомнился и пришел в себя, стал искать повозку, на которой он с мамой, братом Андреем и сестренкой Катей совсем недавно перебрались на левый берег Днепра. Впервые в жизни он увидел разорванные в клочья тела людей, бьющихся в судорогах умирающих детей. Но больше всего его, прямо сразила почти до смерти, лошадь, которой разорвало грудь, и там он увидел еще бьющееся сердце.
Лишь спустя какое-то время он немного пришел в себя и только тогда понял, что в этой суматохе, он потерялся. Кругом повозки были похожи одна на другую, а вот именно той, где была его мама, нигде не было. Ему не было страшно, больше он переживал за своих родных, и иногда ему казалось, что и их, могла постигнуть та же участь, что и всех тех несчастных, которые попали под бомбы.
Уже ближе к вечеру его приютили какие-то люди, накормили и уложили спать. Но рано утром, лишь только он проснулся, решил догонять своих,  и стал идти на восток. Там, как он понимал, и должны были быть его родные. День был пасмурный и совсем скоро он набрел на железнодорожную колею и стал идти всё время, куда она его  вела. В большинстве своем, поезда  всё время шли  ему только навстречу и лишь спустя много времени, он понял, что идет не на восток, а на запад. Совсем, голодный и измученный, он на следующий день, уже под самый вечер, пришел к огромной реке. Здесь железнодорожная колея обрывалась, так как впереди был разбомбленный мост. Он вскарабкался по обрыву поближе к тому, что когда-то было мост, и увидел там табличку: «р. Днепр». Стало быстро темнеть, и он устроился в какой-то будке, чтобы переночевать.  А рано утром, он услышал, какой-то шум, а когда выглянул на свет, то увидел плывущий маленький речной кораблик, который тащил на буксире вот эту самую плавающую будку, в которой он спрятался на ночь. Со временем, люди, что были на этом кораблике, забрали Ярослава к себе.
– Ты как оказался на этом причале, малец?  – спросил его усатый дядя, что всё время стоял возле рулевого колеса.
– Я отстал от своих родных при бомбежке, – ответил он, уплетая за обе щеки хлеб с салом, которым его угостили эти люди.
– А жил-то ты где, как твоя фамилия, кто твои родители  – знаешь?
– Конечно, знаю, я же ведь уже окончил  четвертый класс.
– Значит, поступим так: прибудем в Киев, а там определим тебя в милицию. Это их забота найти твоих родителей, – решил тот самый усач.
По реке и вверх, и вниз, всё время передвигались суда. Все они были чем-то груженные, а некоторые даже перевозили пассажиров. Ярослав с некоторой завистью смотрел на тех людей, которые плыли на чистых и уютных кораблях, а не на таком, как пришлось ему – грязном, сверху донизу, облитого соляркой. Уже после обеда они прибыли в Киев.
В милицию Ярослав попадать не очень хотел. Вот почему, лишь только буксир пришвартовался у причала, он мигом выпрыгнул на берег и тут же сбежал. Так, изо дня на день, он слонялся по городу. Основное, что его доставало – это голод и холод. С последним он научился бороться так: залезал в какую-то оставленную квартиру и там себе что-то подбирал из одежды. А вот с едой было совсем худо, но было еще лето, и жить было можно. А вот с начала сентября с едой стало плохо совсем. И тут он попал в детский дом. Совсем чужие люди подобрали и привели его туда. А уже девятнадцатого сентября в город вступили немцы. В детдоме шла обычная жизнь. Даже занимались в школе. В ноябре стало очень холодно в помещениях, особенно там, где спали дети, кушать давали всё меньше и меньше. Но в один из дней, во двор их детдома въехала немецкая военная машина, а на прицепе у нее была армейская полевая кухня. В этот день кормили ребят уже два раза, в обед кашей со шкварками, а вечером снова кашей со шкварками. Как оказалось позже, директор детдома, Анастасия Ивановна, уже пожилая женщина, когда-то учительница немецкого языка, добилась до самого коменданта города. И тот дал распоряжение, обеспечивать детей в детдоме едой.  Как ни как, но голод теперь не морил детей.
Ярослав в этом детдоме в Киеве окончил пятый и шестой классы. А в конце октября сорок третьего года, перед самым наступлением Советской Армии, немцы эвакуировали их детдом в город Ровно. Уже там, в этом городе он окончил в детдоме школу. А  в пятидесятом году, там же в Ровно –  медицинское училище, где и получил специальность ветеринара. В пятьдесят первом году, его призвали в армию. Уже, будучи в армии, ему пришла в голову мысль разыскать своих пропавших родных. Особенно в армии, его доставал командир их отделения сержант Белобородько. Без всякого повода он постоянно имел какие-то претензии к солдату Ярославу. Но именно он, подсказал ему, что искать своих пропавших родных надо через общество «Красного креста». Ярослав написал письмо с просьбой дать сведения о  своих родных, и всех -  по фамилии Мовчан. Такая была фамилия и у него, у его отца и матери. Но где-то, через три месяца, из общества «Красный крест» пришло ему письмо, что никаких известий, о таких гражданах у них нет. А уже перед самым «дембелем», ему в голову пришла мысль, что поскольку, его бабушка носила фамилию Разумкова, то возможно, и мать и его брат Андрей, и сестра Катя теперь носят такую же фамилию. Закралась у него мысль, что возможно, во время войны их отец погиб, и мать поменяла им всем фамилию на свою девичью. С тем и отправил снова запрос в общество «Красный крест».
Так сложилось, что когда он уже был на выходе из своей части, после демобилизации, именно тот самый сержант Белобородько, возле самого КП догнал его и вручил ему письмо с ответом на его запрос. А письмо это было следующего содержания:
«Уважаемый Мовчан Ярослав Степанович. На ваш запрос, от первого сентября 1953 года, сообщаем вам, что :
            Разумкова Вера Ивановна;
Разумков Андрей Степанович;      проживают в г. Белая Церковь по адресу »…
Теперь поезд сообщением Москва – Киев мчал его в Украину. В душе теплилась у него надежда, что совсем скоро ему предстоит встреча с его родными. Представлялось ему, как они все крепко обнимут друг друга, как будет рада его возвращению  мама Вера. Но как оказалось, в Белой Церкви, в райкомовской квартире, его родные, мать и брат Андрей, встретили его как-то холодно и без всякой радости. Посидели за столом, поговорили, а когда Ярослав уже встал из-за стола, в намерении уходить, мать его спросила:
– Где ты, остановился, Ярослав?
–Да вы не беспокойтесь, мама. Остановился я у своего однополчанина в Киеве. Уже договорился о работе. Как ни как, а у меня есть профессия ветеринара. Так что всё у меня идет по плану.
С каким-то холодом в сердце покинул он квартиру своих родных. Совсем не так ему представлялась их встреча. Но больше всего, он остался огорчен известием о том, что их отец погиб на фронте, а сестричка Катя умерла в эвакуации. Теперь ему предстояло как-то устраивать свою жизнь самому. Да, если говорить совсем честно, ни на кого он и не надеялся. Его жизнь так сложилась, что еще, когда  попал он в детдом, то понял: « В этой жизни необходимо надеяться только на собственные силы, только на себя».

                -8-


И все же, со временем, Андрей взялся за голову, подготовился, успешно сдал вступительные экзамены и поступил в Киевский государственный Университет им. Т.Г. Шевченко на факультет философии.
Учеба для него была не в тягость. Активно занимался спортом. Особенно любил легкую атлетику. Был редактором стенной газеты факультета, принимал активное участие в жизни университета. А вот помогал ему по оформлению газеты, его приятель по группе Леша Кармазин. Тот прекрасно рисовал, славился своими карикатурами и шаржами. В своей газете они  иногда  в юмористических рисунках и стихах «проходились» даже по ректору университета. Вот именно со своим приятелем, Лешей Кармазином, Андрей часто вступал во всякие, как они считали, философские разговоры. Лешка был застенчивым человеком. Даже девушки у него не было. Совсем полной ему противоположностью был Андрей. Он был  казанова,  донжуан и бабник. Но не бабник, вроде поручика Ржевского, который «здравствуйте, давайте прогуляемся…» - и сразу в постель. Нет, он был изысканный соблазнитель. Он искусно ухаживал за всеми встречными женщинами с конкретной целью. Он был не насильник и даже не совратитель, он скорее был плейбой, который всё делал лишь по обоюдному согласию и желательно без последствий.
Для его приятеля, такая психология поведения парня, еще совсем молодого мужчины, была в диковинку и неприемлема.
– Сколько у тебя было женщин? – спросил он как-то Андрея.
– Что за вопрос, – возмутился даже тот. – Я их никогда и не считал.
– Ты хочешь сказать, что их у тебя было много?
– Конечно же, много. А как же, по-твоему, должно быть? Я же не пуританин, в конце концов. Могу сказать тебе, как другу, по секрету, что и в университете у меня за все годы учебы, было не мало любви.
– В университете, со студентками? – не унимался Алексей.
– И не только. Помнишь вот ту блондинку, доцента, что читала нам лекции по химии на первом курсе, кажется, ее звать Виктория Александровна. Так вот с ней я, в любви, прожил почти семестр.
– А потом,  сейчас?
– Давно забыл ее, как и все ее химические формулы, и всю таблицу Менделеева.
Конечно же, Лешка был пуританин по складу своего характера, и ему было не понять Андрея, своего приятеля.
В шестьдесят втором году Андрей окончил университет, остался работать на кафедре и поступил в аспирантуру. Все пророчили ему успех в науке. Даже зав. кафедрой, после защиты им дипломной работы пожал ему руку и сказал: «Вам, Андрей Разумков, дорога быть в науке. Защита работы была на высоком уровне, и заслуживает высшей оценки»…
Не знал он, бедный профессор, что вся дипломная работа Андрея, в полном объеме, была написана его пассией, доцентом кафедры философии и ассистенткой того же профессора – Мариной Александровной.
А вот после окончания аспирантуры, с кандидатской диссертацией у Андрея всё, как говорится, забуксовало. Фактически, ему было не до диссертации. Он снимал скромную квартирку на Соломенке в Киеве, а работал рядовым учителем в школе. Преподавал обществоведение там. Уже через год, все стены его комнатки в этой квартире, были обвешаны фотографиями завоеванных им женщин. Время от времени, перебирая свидетельства своих былых побед, он наслаждался воспоминаниями и предвкушал очередные свои похождения. Вдохновленный прошлыми успехами, он приобретал уверенность в будущих. Любил по-прежнему рестораны, кафе, всевозможные встречи, театры. В школе, среди учителей, он был скрытным, даже замкнутым, а вот на «свободе», в кругу друзей, в компаниях, не упускал возможность поведать о своих амурных победах. Сорвать аплодисменты – был коронный его номер программы. А если кто-то вдруг пытался усомниться в его неотразимости, то  сию же секунду получал вещественные доказательства с автографами. В любви, он редко бывал удовлетворен достигнутыми успехами. Мало кто догадывался, что сексуальными победами он всего лишь пытается компенсировать свои профессиональные неудачи, чтобы всегда чувствовать себя уверенным в компании мужчин более удачливых в делах и более успешных.
Женщины и книги – вот что было его стихией. Когда он прочитал роман  Эрих Марии Ремарк «Черный обелиск», то прямо-таки влюбился в его главную героиню Изабеллу. Она для него была чем-то недосягаемым, таинственным, чарующим. Ничего подобного он не находил во всех женщинах, которых знал за все годы. «Если и женюсь когда-либо, то обязательно на девушке, по имени Изабелла», решил для себя он. Хотя жизнь женатого человека  была мало привлекательной для него, но всё же, он не отбрасывал и такой вариант.
Уже перед самым Новым, 1964-м Годом, он ехал трамваем к себе домой, на Соломенку. За его окном была небольшая метель, а все окна были покрыты зимними рисунками дедушки Мороза. Тут-то он заметил, что впереди него, сидит девушка, что ее плечи покрыты красивыми вьющимися волосами.
– Куда едет красивая девушка, в такой поздний час? Неужели у нее нет кавалера, который бы ее преданно сопровождал? – спросил Андрей, нежно коснувшись ее плеча рукою.
Девушка обернулась к нему и сказала: «Девушка едет домой, чтобы встречать Новый Год. А кавалер, конечно, у нее есть».
В эти секунды на Андрея посмотрели огромные карие глаза. Лицо у нее было правильной формы, короткий носик и две ямочки на щеках.
– Может девушка хотя бы скажет незнакомцу свое имя? – как-то даже неуверенно, произнес Андрей.
– Мое имя Изабелла, ответила она.
Это сразило Андрея наповал. «Вот, она, моя избранница, моя сужденная, моя любовь», мелькнуло у него в голове.
Совсем скоро они поженились, а через девять месяцев молодых супругов порадовал своим появлением их сын Александр. Но Андрей, как оказалось, по природе своей, был далеко не пуританин. Больше всего, он был поклонником колонии людей, что образовалась в начале тридцатых годов в десяти милях от  Плимута, штата Массачусетс. Где-то он вычитал, что в этой колонии разрешалось буквально всё, даже алкоголь, прелюбодеяние, музыка, танцы и многое чего другое. Раз в месяц люди, что населяли эту колонию, устраивали там пляски, возле так называемого «дерева Майя». Надев маски, индейцы и белые люди  предавались необузданным оргиям. Организатором и вдохновителем этих праздников был некий  Томас Мортон, ярый противник пуритан. Сами пуритане  оценивали подвижников Мортона как безбожников, почитателей вакханалий, которые впали в безудержный блуд, наслаждаясь сексом и кутежами. После такого, пуритане послали  к ним ополченцев, и те, срубили до корня это самое «дерево Майя» и всем праздникам там пришел конец.
  Андрей считал, что такими действиями, американская нация фактически превратилась в нацию поклонников пуритан. Пуританская мораль, как он думал, уничтожила тогда сексуальное счастье в Америке, вплоть до начала шестидесятых годов. Вот тут,  слава Богу, в одночасье всё и взорвалось. И снова все стали плясать возле своего майского дерева, в основе чего была любовь, а не война. Как дикость, он воспринимал то, что буквально пять-десять лет назад, и у нас в стране, было в этом плане. Если мужчине был нужен секс, ему приходилось буквально умолять девушку, или брать ее принуждением, или жениться. Вот этот его шаг, женитьба, как он считал, была самая большая ошибка в его жизни. Уже буквально через полгода, он охладел к Изабелле. А после появления на свет сына Александра, вообще, его жизнь превратилась в сплошной ад. Эти постоянные вопросы:  где был, с кем  был, чем занимались, почему тогда, а не сейчас, почему здесь, а не там?
Всё  это просто стало  его доставать. Теперь, даже в сторону красивой женщины или девушки, ему не было позволено  смотреть. Он терпел все «издевательства» жены, но своего не упускал. При малейшей возможности находил себе женщину и придавался с ней своим забавам. Полные три года, он пребывал, как он считал, в рабстве. Но в какой-то момент, его нутро не выдержало, он взял с собою лишь свои личные вещи, простынь и наволочку и ушел из дому.
Теперь он снова стал тем, кем был всегда. Но теперь, как ему казалось, в нем что-то возникло от аскета. Питался он строго по нормам людей, соблюдающих диету. Старался не употреблять красное мясо, ел больше овощей и фруктов. По-прежнему был увлечен слабым полом, но самое главное – принялся снова за свою диссертацию. А подтолкнуло его к этому следующее. Празднуя свое тридцатилетие, он с друзьями, оказался в ресторане «Столичный». Там в это время, сотрудники какого-то из институтов Академии наук Украины, отмечали защиту докторской диссертации  своего коллеги. Когда веселье было в самом разгаре, Андрей пригласил на танец симпатичную женщину из этой компании. Познакомились, и он даже в этот вечер, проводил ее домой. Постепенно их отношения завязались и становились всё теплее и теплее. Как оказалось, ей уже было сорок, и она была доктором философии. А специализировалась она по философии народов востока. Постепенно их отношения перешли в роман. Екатерина, так было имя этой женщины, по уши «втрескалась» в Андрея. Сама по себе она была далеко не красавица: вытянутое лицо, огромные линзы очков на глазах, из-за близорукости; слегка заостренный нос, да и рост ее был не больше чем у Андрея. Но, она была голодной к сексу. В своей жизни не знала мужчин – и тут, такая удача, что подвернулся ей под руку Андрей. Каждый день она была готова к встрече со своим возлюбленным. А Андрей, самец по своей природе, только пользовался этим. Он был далеко не случайно сохранившийся экземпляр неандертальца, который ощущал себя неполноценным, имея дело только с одной женщиной. Он был представителем редкого вида, которому просто необходимо было размножать свои гены в как можно большем количестве копий, и таким образом расширять территорию своего влияния. С Екатериной, как правило, он встречался в обеденную пору. Жила она в Академгородке, в своей квартире. Школа, в которой трудился Андрей, тоже была совсем рядом. Так что их встречам, ничего не мешало. А вот уже вечером, тут Андрей был вольный, как птица, и встречался с теми женщинами, которые ему были по душе.

                -9-

Екатерина внесла огромную лепту в подготовке и защите диссертации. Андрей защитил ее уже в конце шестьдесят девятого года, и стал кандидатом философских наук. Чтобы он очень стремился к этому, то совсем наоборот. Больше к этому стремилась Екатерина. Это она ночами сидела за кандидатской диссертацией, в то время как Андрей, в это же самое время, где-то был в ресторане, с очередной пассией. За время их встреч, Екатерина, Андрею опостыла до такой степени, что при одной только мысли о встрече с нею, у него пропадал аппетит, начиналась мигрень  и тик левой щеки. А совсем скоро, их отношения резко прекратились, когда Андрей заявил ей, что теперь у него новая любовь.
– И кто же она, теперешняя твоя избранница, если это не секрет? –  спросила его она.
– Ты его не знаешь, – ответил Андрей.
– Что значит, «его», – переспросила она.
– Теперь у меня любовь с мужчиной, – ответил Андрей.
Он по-прежнему жил на Соломенке. Окно его комнатушки, которую он снимал в частном доме, выходило как раз на Байково кладбище. Кладбище само было далеко, но из окна  комнаты, оно просматривалось очень хорошо. Даже невооруженным глазом можно было видеть, как там эпизодически проводятся ритуалы захоронения. Людей умирало, как правило, больше весною и осенью. Осенью – потому, что силы человека иссякают, весною – потому, что они пробуждаются и пожирают ослабевший организм, как слишком толстый фитиль тощую свечу.
Андрей категорически запрещал себе обозревать всё это. Он был чистоплюй: категорически никогда не ходил на похороны; не принимал участия в любых  мероприятиях, связанных с поминками. Не пил молоко, не ел творог, так как они напоминали ему дойки вымени коровы. Из молочных продуктов употреблял лишь сметану; категорически не ел рыбу, селедку, так как они напоминали ему запах неопрятной женщины. Не ел паштеты, форшмак, фаршированную рыбу. Вот эти последние, еврейские блюда, он просто возненавидел, как узнал, что его первая жена Изабелла, оказалась еврейкой.
Время летело быстро, а за ним и годы. Теперь он работал в Институте Народного хозяйства. Преподавал там марксистко-ленинскую философию. Эта наука, если ее еще можно было назвать наукой, была далека от мировоззрения Андрейа. Была она далека и от его профессионального направления – философии народов востока. Но деваться было некуда. Пришлось преподавать то, что было насущным сегодня. В этом институте, в основном учились девушки. Но Андрей категорически дал себе запрет, со своими студентками не заводить никаких отношений. Что же касается женщин преподавателей, то здесь он позволял себе полную свободу. Даже ректор института однажды подшутил над ним и сказал, что: « отныне все праздники 8 Марта в институте будет организовывать и проводить доцент Разумков, так как в деле женском, он самый сведущий».
Мать Андрея, Вера Ивановна, так и проживала в райкомовской квартире в Белой Церкви. Она была уже на пенсии, но еще чувствовала себя достаточно бодро. А когда у Андрея, стало приближаться дело по его получению квартиры в Киеве, от института,  она дала добро, чтобы он прописал ее в квартиру, в которой он снимал угол. Благо, хозяйка этого частного дома, зная уже давно Андрея, как порядочного квартиранта, согласилась на это. А уже весною семьдесят четвертого года, Андрей получил отдельную двухкомнатную квартиру.
Теперь Вера Ивановна жила возле Андрея. Вся его жизнь была у нее как на ладони. Женщин домой он не приводил, но часто ночами сам пропадал у них. Что же касается женитьбы, то тут он был категорически противник ее. Придерживался мысли, что: «коль раз обжегся на молоке, будешь дуть и на воду». И всё же, в семьдесят седьмом году он таки влип.
Министерство экономики, в честь какой-то даты, пригласило ведущих преподавателей института на праздничный фуршет, который проводился в ресторане «Днепр». По сути, там была обычная вечеринка, с застольем, тостами, танцами и весельем. Так вот, на этой вечеринке, после провозглашения  Андреем нескольких тостов, а он умел это делать,  его на танец пригласила весьма привлекательная дама. Представилась она Оксаной Ивановной. Вдвоем они много танцевали, а когда вечеринка окончилась, сели в такси и поехали прямо к ней на квартиру. Квартира эта была на Печерске,   с весьма дорогой мебелью, высокими потолками. Как показалось Андрею, это была не квартира, а по площади как футбольное поле. Здесь был камин, много  импортной электронной техники. Одним словом, квартирка была из богатых. Они вдвоем еще выпили по бокалу шампанского, а потом была постель. Андрей боялся попасть под женское влияние, поэтому предпочитал как в работе, так и в сексе, оставлять за собой инициативу. Он первым делом хотел, эту самую Оксану Ивановну,  сразить  своим мужским авторитетом и быть лидером в их перегонах. Но не тут-то было. Как оказалось, сама Оксана Ивановна была мастером любовных игр. Она  была непредсказуема и требовательна. Здесь она была хозяйкой не только квартиры, но и того, кто владеет инициативой в постели. В ту ночь, их забавы продолжались до самого утра. Весь опустошенный от мужского семени, Андрей под утро уснул и проснулся лишь около десяти утра. Благо это было воскресенье, так что на работу не было необходимости идти. Оксаны Ивановны дома не оказалось. Андрей быстро освоился с обстановкой, нашел махровый халат, сварил себе кофе и стал рассматривать обстановку. На рабочем столе, он увидел несколько листов бумаги. Когда развернул один из них, то увидел какой-то документ министерства, а внизу его стояла подпись заместителя министра, Лигачевой Оксаны Ивановны. «Вот это влип, – подумал Андрей. – Как же теперь выбираться из создавшейся ситуации»? – задал первым делом себе он вопрос. Но никуда выбираться и не пришлось, так как он уже крепко сидел в капкане. Вскоре появилась сама Оксана Ивановна.  Она властно заявила:
– Так, сегодня как хочешь, но ты, Андрюша, у меня. Сейчас слегка перекусим и едем на природу.
На природе, как оказалось, был роскошный корабль на подводных крыльях, с рестораном, и спальными комнатами. Этот корабль бороздил воды Киевского моря целый день, пока его компания развлекалась на его борту. А вечером, снова была всё та же квартира на Печерске и секс. Впервые в жизни, он почувствовал, что такое властная женщина, с необузданным темпераментом и напряжения сети 360 вольт.
Их роман продолжался несколько месяцев. Как-то Оксана вдруг заявила ему:
– А ты не хотел бы навсегда остаться со мною? Мой отец министр Кабинета Министров, так что соответствующая тебе должность будет гарантирована. Положение в обществе, власть, деньги, красивая жена, разве для мужика это мало?
Но для Андрея этого было как раз мало. Он был вольная птица, неподконтрольный никому, не верящий никому, пожалуй, как ему казалось – и не боящийся ничего. Постепенно их отношения прекратились, и он об этой Оксане Ивановне позабыл, как и о многих, многих, таких же, как и она женщинах.

                -10-

На празднование своего пятидесятилетия, Ярослав пригласил к себе домой брата Андрея и свою мать. За всё время они  ни разу не были у него дома, даже не представляли, как он живет, с кем живет. Знали только, что у него есть трое детей – все ребята. Теперь он жил в  поселке Бородянка, Киевской области, занимал должность главного ветеринара района. Как оказалось, в районе был авторитетным человеком. Но много пил. Небольшой двухэтажный его дом, красовался в самом центре поселка. Его жена Неля, была хорошей хозяйкой и женой с характером. Только благодаря этому, Ярослав и не спился окончательно, хотя был несколько раз на грани белой горячки. Все их три сына были как  богатыри из картины Виктора Васнецова. Все крепко сложенные, высокие, мускулистые с разницей в один год. Самому старшему было двадцать два, среднему двадцать один, а младшему двадцать лет.  Вере Ивановне понравилась их семья. Но особых родственных чувств, ни у кого из них, друг к другу не было. С холодком простились и больше в гости не набивались.
Для Веры Ивановны был близким и дорогим ее сын Андрей. Она переживала о нем всегда. Его неугомонный характер постоянно пугал ее. Как же, сорок два года, а так и не определился со своей семьей. С первой женой Изабеллой разошелся, так и платит алименты до сих пор. «Но надо, же определяться в своей жизни» – думала она.
Лето семьдесят девятого года выдалось в Украине жарким. Все выходные дни Андрей пропадал на пляже, возле Днепра. Вот там он и познакомился с женщиной по имени Наталья. Долго купались вместе и загорали, а уже в конце дня, неожиданно даже для себя, он пригласил ее домой, чтобы, как он сказал, познакомить ее с мамой. Вере Ивановне эта женщина сразу же понравилась. Типичная кубанская казачка; карие глаза, носик немного в веснушках, круглолицая, немного застенчивая. Долго ей пришлось уговаривать сына, наконец, жениться. «Посмотри, какая интересная женщина, – говорила она ему. – Да она в тебя будет влюблена и всю жизнь ноги тебе мыть. Имеешь связи, с всякими гулящими, а тут тебе будет верная жена. Будет у вас куча детишек, вот тогда ты и поймешь, в чём счастье в жизни».
– Ладно, мама, – послушаю тебя, женюсь, но только у меня будет одно условие будущей жене, – сказал Андрей.
– Да хоть десять условий. Все вы мужчины ставите какие-то условия, а всё, в конце концов, в семейной жизни, решает  потом женщина.
Наталье хотелось выйти замуж, чтобы иметь детей. Ведь на носу ей уже было  сорок.  Кроме того, хотелось жить в Киеве, а жилья у нее не было, хотелось иметь доброго, отзывчивого мужа.  Да вот вопрос – где его взять такого? Вот и решилась она, на замужество за Андреем. Быстро поняла – гуляка он и бабник, спокойной жизни не будет. Но и выхода другого не было. А условие, которое Андрей поставил ей, было следующее. Он женится на ней, даже будут у них дети, но он будет при этом, совершенно свободным человеком. Ни каких упреков, ни каких вопросов. У него своя жизнь, у нее  –  своя.
О своих амурных похождениях он ей сразу многое рассказал. Даже о том, что сейчас у него, есть пассия в Риге, что он только ждет ее звонка, чтобы встретиться с ней. Подали заявление в ЗАГС, а буквально за четыре дня до их регистрации, Андрей заявил Наталье, что он улетает  в Ригу.
– А как же регистрация? – спросила она.
– Регистрация состоится своевременно, гарантирую, но условие – есть условие.
Веселье свадебное у них было бурным. Гуляли три дня. Дом, в котором жил Андрей, еле выдержал веселую компанию, чтобы не развалиться. Было много гостей. Все верили что, наконец, Андрей опомнился и сейчас у них настоящая свадьба. А в действительности всё было далеко не так. А в мае месяце, уже восьмидесятого года у них родилась дочь. И назвали они ее Марина. Как и мама, она была черноглазой, ее карие детские глазки были как два уголька, на ее бледном личике.
А еще перед их свадьбой, Вера Ивановна неожиданно для всех попросила Андрея, чтобы он отвез ее погостить, как она сказала, к Ярославу, ее старшему сыну. Уже в Киев она так и не вернулась, так и осталась жить там.
Атмосфера в семье Андрея и Натальи была удивительной. Каждый из них жил своей жизнью. Скандалы были частыми, но без мордобоя. Пока бизнесмены, спортсмены, конгрессмены, и прочие «мены» отчаянно боролись между собой за место под солнцем, Андрей, как «сборщик налогов», увлеченно отвоевывал свою долю в их постели. Он испытывал несравнимое блаженство, от сознания того, что ему удавалось надуть этих всех «умников», заполучив их благоверных. Тем более что завоевать их расположение для него было проще простого. Этим обойденным вниманием спутницам мужской карьеры не так много надо было. Немного сочувствия и понимания,  готовность выслушать их похожие одна на другую исповеди, незамысловатые ласки на десерт – и можно быть уверенным: тебе всегда будут рады в их доме и постели. Коллекционируя чужих жен, Андрей был уверен, что их мужья всего лишь более удачливы и всё им достается задаром. Так почему бы этим везунчикам не поделиться с ним плодами своих успехов?
Для Натальи такая супружеская жизнь была хуже каторги. Никакой любви, даже малейшего уважения она не испытывала к своему так называемому мужу. Одно отвращение и ненависть. Когда их Марине исполнилось двенадцать лет, она собрала свои личные вещи и ушла с семьи, бросила такого мужа и даже их совместную дочь. Теперь все заботы о двенадцатилетней девочке полностью легли на Андрея. Поначалу он даже приутих в своих похождениях, а затем, всё же, освоился и вошел в ритм такой жизни. Но совсем скоро,   с ним произошел весьма пикантный случай. Как-то он заскучал по искусству и решил посетить один из популярных спектаклей в киевском Театре русской драмы. В ложе театра, рядом с ним оказалась весьма интересная дама. Платье с широким вырезом декольте, в ушах дорогие сережки, красиво уложенные волосы. От нее исходил аромат дорогих духов, но самое главное – это была не женщина, а ценитель театра высочайшего уровня. Андрей быстро разговорился с ней на эту тему, так как и сам знал кое-что, из театральной жизни. Уже после спектакля, в номере  гостиницы,  они много часов, наслаждались любовью. Так вот, когда  этот донжуан, воздыхатель женских сердец, проснулся рано утром, в номере, дамы уже не было. Ничего не подозревая, он привел себя в порядок и уже, когда собрался покинуть гостиницу,  увидел на столе записку следующего содержания:
«Андрей! Спасибо за приятно проведенный с тобой вечер. Всё было замечательно; и шампанское, и бутерброды с икрой, а особенно секс. Вот тебе адрес врача венеролога. Не медли, чем раньше обратишься к нему, тем лучше будет для тебя. И еще мой тебе совет: пользуйся  хотя бы презервативами. Глаша».
Боли в своем «мужском достоинстве» он почувствовал уже на третий день. Сумасшедшая резь началась на четвертый день. Пришлось бежать на прием по указанному адресу к врачу венерологу. Уже довольно пожилой врач, когда осмотрел его, лишь сказал ему: «Вам еще повезло, дружище. У вас всего лишь гонорея. А могло быть и похуже»…
«Такая милая женщина, такой знаток театра! Кто бы мог подумать»? –  думал про себя Андрей. В жизни он не попадал на такое. Даже мысли подобной, что можно попасть в такую передрягу у него никогда не было. Пришлось лечиться, конечно, инкогнито. Еще не хватало, чтобы об этом узнали друзья, или кто-то в институте. Лечил его тот же дедушка врач венеролог. Каждый день уколы и таблетки.
Теперь та необузданная стихия, что  каждый день бушевала у него в его сердце, как-то приутихла. Дома была дочь-школьница, а она требовала к себе внимания. Лечение тоже отнимало немало времени. Особенно дорога. В придачу ко всему, работы на кафедре навалилось как никогда много. Теперь его утвердили на должности профессора, а в университете, который получил уже такой статус, он преподавал философию древних народов востока. По решению ученого совета  университета, такая дисциплина была у них введена с этого учебного года.
Ранней весной следующего года, он прогуливался по набережной Днепра. Погода располагала к прогулке, светило ярко солнце, первые цветы, особенно тюльпаны, радовали всех своими красками. В кармане оказался свежий номер популярной в то время в Киеве газеты «Сегодня». Он присел на скамейку и углубился в чтение газеты. Не заметил, как рядом с ним села женщина. Лишь краем глаза он взглянул на нее и опытным глазом ловеласа  сразу же оценил, кто она. Ясно, что перед ним была уставшая от одиночества женщина; жаждущая встречи с мужчиной, внезапно увидевшая, в безнадежной темноте жизни, манящий и многообещающий свет в окошке, предвидя в рядом сидящем с нею мужчине  родственную душу. Ему было понятно, что она или никогда вообще не была замужем, или же в лучшем случае есть покинутая женщина. Он знал, что такие женщины гарантируют любвеобильность без претензий на взаимность. Такой «ловец» как он, гарантировано будет купаться в тепле жаркого костра любви и преданности, копившегося годами, в этом заброшенном, еле тлеющем очаге.
Они быстро познакомились. Ее имя было Марта. Ее нельзя было отнести не то что к красавицам, а даже симпатичной женщиной назвать было трудно. Невысокого роста, с круглолицым овалом лица, нос курносый – «не могу, куда еще больше». Короткие ноги, даже слегка вразвалочку. В общем – далеко не представитель из избранных слабого пола.
– Знаете, Андрей, сказала она ему. Жизнь такая быстротечная, не оглянулась я, как мне исполнилось сорок. Всегда хотела быть мамой, хотела ребенка. Вот только, сами понимаете, без мужчины мне это сделать самой нельзя. Хочу встретить такого человека, который бы согласился встретиться со мною, чтобы я забеременела. К нему я не буду иметь никаких претензий, никаких алиментов, лишь бы у меня был ребенок. Единственное у него от биологического отца будет это отчество.
Уже через пару дней, в соответствии с этими условиями, они встретились в номере одной из киевских гостиниц, где и произошла между ними близость. А через девять месяцев, Марта родила девочку. Назвала ее Галина, а отчество записала – Степановна.



                Часть 2
                Жалобная песня


                -1-

Дождь застенчиво постукивал по крышам домов, по подоконникам и оконным стеклам, ласковыми длинными своими пальцами трогая оставшиеся еще на деревьях листья, приглаживая уже пожухлую траву. Андрей неподвижно стоял возле окна своей квартиры и наблюдал, как  люди на улице суетливо прячутся от дождя, прикрываясь своими пестрыми зонтиками. Автомобили как обычно шустро неслись по дороге, совсем не реагируя, на неожиданно нагрянувшую дождливую погоду. Осенью случаются немало ненастных дней, но встречаются среди них те, что отличаются каким-то особенно светлым и лирическим настроением. Даже язык не поворачивался назвать этот дождь осенним – он был легок и светел, лишь слегка печален. Такое же легкое  печальное настроение овладело Андреем еще  вчера, когда в доме было многолюдно и все гости радостно праздновали его именины. Шестьдесят пять лет. Они пронеслись как  вихрь, как летний дождь. Не прошло это тоскливое настроение и сегодня. Надо было собираться на работу. Уже давно как начались занятия в университете. Предстояло прочитать после обеда  еще две лекции. Но упрямо почему-то не хотелось выходить на улицу.
Последние годы он довольно часто встречался со своим приятелем еще по университету, Лешей  Кармазином. Этот тихоня, как оказалось, сразу же после окончания университета женился и обзавелся тремя детьми. Теперь Андрей с ним вместе часто  плавал в бассейне, играл в теннис, а иногда даже бегал трусцой в городском парке.
Как-то, сидя за шахматами, Алексей спросил:
– Ты, «Рэд», (такое прозвище было у Андрея в Университете) так и продолжаешь придерживаться убеждений Томаса Мортона? Или, всё же годы хотя бы как-то тебя изменили?
– Вовсе и не собирался я никогда изменять своим убеждениям. По- прежнему являюсь сторонником  свободного сексуального счастья. Даже если опустить тот факт, что я трижды имею дочерей от разных женщин, и даже дважды был женат – это ничего не меняет.
– Не укладывается у меня в голове,  как это, что даже в свои-то годы, ты остаешься таким же донжуаном?
– А для тебя, «Тощий», (такое прозвище у Алексея было еще в университете), лауреата Шевченковской премии в поэзии, это не понять. Здесь ты демонстрируешь полное отсутствие воображения.
– Мне эту премию,  поэтому и дали за творчество в поэзии, друг мой, а не за мои какие-то упражнения в постели.
– Только не говори мне, Алексей, что ты никогда не соблазнял женщин  хотя бы в своей поэзии.
– Для этого у меня есть семья, есть жена. Надо здесь разделять свои потребности. Может тебе следует снова жениться?
– Да уж, разогнался,…  Может, ты еще  до сих пор разговариваешь со своей женой, Алексей?
– Нет, уже лет десять, как вообще, спим в разных комнатах.
– Ох…, ох…, ну и чего же ты достиг, со своим пуританством?
В своем подвижничестве идеям Томаса Мортона, идеям свободного сексуального счастья, Андрей в последнее время пошел еще глубже. Если раньше, он дал себе обет не встречаться со своими студентками, то теперь он отошел от этого. Он встречался со своими студентками и даже кое-кого затаскивал к себе в постель лишь после того, как те окончили занятия в университете. Каждый год, после выпуска он устраивал в своей небольшой квартирке вечеринку, куда приглашал своих наиболее любимых студентов. Здесь все развлекались, танцевали, вели всякого рода разговоры. Здесь всегда было о чем поговорить. Ведь теперь все они были не у профессора на лекции.
Ее звали Людмила Екатеринбургская. В общем, носила она загадочную, как по тем временам фамилию, происхождение которой  сама не могла объяснить. Как правило, почему-то,  всегда опаздывала  на начало его лекции и усаживалась на одном из передних сидений аудитории. Голова профессора Разумкома, в его шестьдесят восемь лет, была  уже совершенно свободна от волос и, как правило, чисто выбрита. Но выглядел он довольно моложаво. На лице не было, ни единой глубокой морщины, глаза живые, всегда подтянут, спортивного телосложения. Обычно, свою лекцию он всегда начинал с короткой шуточной реплики, после чего хлопал в ладоши, произносил свою традиционную фразу «и так, начнем», и уже продолжал приблизительно так:
«Самые первые философские течения зародились в Египте, Месопотамии, Вавилоне, Ассирии. В этих древних государствах, на рубеже четвертого-третьего тысячелетий до н.э. уже возникла полноценная письменность, которая способствовала появлению у людей зачатков метафизической мысли. Однако говорить о появлении упорядоченных философских системах было еще рано.  Обо всём этом мы говорили с вами на предыдущих лекциях.
В первом тысячелетии до н.э. в Китае и Индии стала формироваться собственная самобытная философия, которой было суждено войти в историю, как философия Древнего Востока. Ее становлению способствовал особый уклад жизни, климат, социальные, экономические, духовные условия, которые были присущи этим государствам»…
Он всегда был неравнодушен к женской красоте. Но эта его студентка, отличалась необычайной красотой, отличной от других. У нее была безупречная осанка и одевалась она так, как одеваются секретарши солидных юридических компаний. И вся она отличалась каким-то особым изяществом. Она знала, что красива. Но еще не знала, что делать со своей красотой.
Она как-то была ошарашена, когда он обратился непосредственно к ней на лекции и сказал:
– Не надо всё записывать, что я говорю. Пишите основное, суть…
Было заметно, что она при этом смутилась и слегка покраснела на лице.
Вечеринка, которую он всегда устраивал для выпускников у себя в квартире, проходила с успехом. Все радовались, то с одного конца квартиры, то с другого раздавался хохот. Молодые люди дружно обсуждали свои, интересующих лишь их вопросы. Звучала музыка, некоторые пары танцевали. Была здесь и Людмила. Она как-то не находила себе компанию и профессор сам подошел к ней. Но в это время кто-то отвлек его и произнес:
– Профессор, мы видели вас вчера по телевизору. Ваше выступление там было просто восхитительным. Это было здорово…
– Спасибо, друзья, мой оппонент тоже был в ударе… Спасибо, спасибо, продолжайте веселиться.
Тут он заметил, что она подошла к стене в прихожей и внимательно рассматривает висящую там маску  американских индейцев.
– Интересуетесь? – обратился он к ней. – Это маска индейцев племени Майя. Мне подарили ее местные аборигены, когда я гостил в Плимуте, что в штате  Массачусетс.
– О, профессор, вы и в Штатах побывали, – спросила она смущенно.
– Да, конечно, был там, именно в штате Массачусетс, в их университете. Не пропустил побывать и в Плимуте.
– А где это, профессор?
– О, давайте, обращайтесь ко мне просто, Андрей, мы же не на лекции.
– Хорошо, Андрей.
– Так вот, этот штат находится на самом северо-востоке Соединенных Штатов. А сам городок Плимут – небольшой, но весьма привлекательный и известный.
– И чем же?
– Об этом я вам расскажу как-то в другое время.
– Вы играете на пианино? – спросила она, указав своим пальчиком на инструмент, который стоял далеко в углу соседней комнаты.
– О…, совсем немного. В основном на нем играла когда-то моя средняя дочь, пока не выросла и окончательно оставила это занятие.
– Может, что-то сыграете нам, Андрей, я бы с удовольствием послушала?
–  О, нет, здесь много народа. Да и играю я весьма плохо, так, немного, как любитель.
Он пристально стал смотреть на нее в упор. Она ему нравилась. И через некоторую паузу сказал:
– С вами трудно преодолеть дистанцию, в вас есть что-то необычное.
Она сделала небольшую паузу в разговоре, глотнула пару раз вино из бокала и спросила его:
– Что именно?
– Какая-то благородная строгость.
– Строгость? Какая еще у меня строгость? Хотя…, это – возможно, думаю, что это у меня от отца. Он строгий и гордый, он латыш.
– Он из Латвии?
– Да! Вся наша семья из Латвии. В свое время его перевели работать в Киев,  в Институт ядерных исследований, когда мне еще было двенадцать. Он физик, а физики, сами понимаете – люди строгие.
– Да…,  этого у них не отнять. Вы поступили в университет сразу после школы?
– Нет. Я несколько лет работала секретарем в юридической фирме. Но мои родные мечтали, чтобы я поступила в  университет и получила экономическое образование.
Неожиданно он как-то задумался и предложил:
– Я вам кое-что покажу.
С этими словами он подвел ее к шкафу, отыскал там какую-то  книгу и открыл ее. Это были иллюстрации картин  Гойя.
– Гойя, я сразу узнала, что это он, – с восхищением заметила она.
На одной из страниц была иллюстрация картины Гойя – «Герцогиня Альба».
– Ну как вам? –  спросил он, глядя ей прямо в глаза.
– Что?
– Посмотрите на ее глаза, нос, губы,  вы же капля к капле, похожи на нее.
Она пристально посмотрела на иллюстрацию и спросила:
– Правда?
– Да! Мне так кажется. Что скажете?
– Не знаю, глаза может быть?
 Они вышли на балкон и стали наслаждаться вином, налитым в их бокалах. «Это хорошо, что ее семья из Латвии. К чему все эти разговоры, о Латвии, папе, родне, Институте ядерных исследованиях. Мне нравится эта девушка,  и я так заливаюсь соловьем, потому только, что мне безумно её хочется», –  сверлила и сверлила лишь только эта мысль у него в голове.
– Мне что-то надо сказать?  – после паузы спросил он.
– Возможно!
– Но здесь много кругом шпионов, подслушают же.…  А вы любите музыку?
– Я действительно люблю музыку, говорю это без обмана. Мои бабушка и дедушка, часто берут меня в оперу, я обожаю театр.
– Я иногда пишу театральные обозрения. Могу я, как-нибудь пригласить вас в театр?
– Да, а почему бы и нет?

                -2-

Уже много лет, как у него продолжался роман с женщиной. Жила она всегда в Львове, имя ее было Мария. Давно, они совершенно случайно встретились на теплоходе «Адмирал Нахимов», во время круиза по Черному морю. В том трагическом рейсе по маршруту Одесса – Батуми – Одесса, 31 августа восемьдесят шестого года, они оба оказались на этом корабле. Весь жаркий день 31 августа лайнер находился в порту Новороссийска. Вернувшись с прогулки, Андрей открыл в своей каюте иллюминатор, чтобы проветрить помещение. А буквально через пару минут к нему кто-то постучался. Это как раз и была Мария. Тогда она попросила его помочь открыть иллюминатор и у нее в каюте. А уже после кораблекрушения, когда спасатели доставили на берег тех, кого удалось спасти, уже в гостинице, они и познакомились поближе. Трагические события быстро сближают людей. Вот и их двоих они свели вместе на многие годы. Именно в этой гостинице они стали близки. А в последующие годы часто встречались и в Киеве, и в Львове, иногда и  Москве. И никогда не пропускали возможности лишний раз позаниматься любовью. Мария работала на Львовском автобусном заводе. А в годы, уже перед самым уходом на пенсию – главным технологом этого завода. И теперь они встречались, как старые добрые друзья.  Она любила Андрея. И это, во многом определило ее судьбу. Конечно, была замужем, были у нее дети, но вот та встреча на теплоходе, знакомство с ним, как рубец на сердце, осталась у нее на всю жизнь. И теперь она прекрасно выглядела, за собой смотрела и периодически встречалась с Андреем.
В этот день, она приехала в Киев на какую-то встречу в Автодорожном университете и конечно, поздно вечером, была у Андря. До поздней ночи они вдвоем находились в постели. А когда в полном изнеможении оба уже лежали на своих мягких подушках, Мария, как всегда закурила. Она была блондинка, причем не крашенная, а натуральная. Андрею многое в ней нравилось, а вот то, что она курила, просто раздражало его. Как это было и в молодые годы, она его целовала. Они продолжали нежиться друг другом как голубь и голубка. Никаких обязательств, друг перед другом, у них не было. Они просто предоставляли друг другу радость свободного  секса.
– Ускользаешь из-под одеяла, чтобы покурить? – спросил ее он. Тебе надо было это занятие бросить еще много лет назад.
– Ты мне говоришь об этом каждый раз, как мы встречаемся.  Я, таким образом, снимаю стресс от работы.
– Ты снова пошла работать?
– А что же мне дома сидеть? На эту мизерную пенсию, что мне государство платит? Не долго, и ноги протянуть. А я ведь женщина, у меня много запросов. Боже, ты уже сколько лет заставляешь меня бросить курить, еще с того злосчастного теплохода. Помнишь, как это было?
– Больше всего  помню, как я тонул, как напился морской воды и как меня еле живого вытащили на шлюпку спасатели.
– Мне тогда повезло больше. Я сразу попала на шлюпку, но тонущий народ ее быстро перевернул, так что и мне пришлось попить немало морской водички.
– Страшное было событие. Ведь мы же там все, могли, как мухи утонуть.
В это время неожиданно зазвонил телефон. Андрей лежал спокойно в кровати и даже не реагировал на звонок.
– Что, и не возьмешь трубку? –  спросила она. – Даже не интересно кто это звонит к тебе?
– В два часа ночи ко мне может позвонить лишь один человек, и я знаю кто это.
После второго звонка автоматически включился автоответчик. Мужской голос спросил:
«Ты получил мое сообщение? Нам надо поговорить.  Мне трудно застать тебя дома. Вот и звоню в два часа ночи. Может ты дома, и слушаешь меня? Я понимаю, как обычно с кем-то в постели»…
– Ха…, ха… – отреагировала Мария. – Он как провидец, по-прежнему не любит тебя. Он ведь имеет предлог, чтобы говорить так. Ведь ты же его фактически бросил.
– Тридцать лет прошло, как я их оставил, а он всё ненавидит меня. Бросил семью, которую завёл по глупости своей. Начитался Эрих Марии Ремарк, вот и влюбился в имя. Изабеллу, видите ли, ему захотелось. Вот и получай теперь.
– За свободу нужно платить. Это аксиома жизни.
– А, по-моему, пусть платит он за то, что из него сделали благородного защитника брошенной матери. Только один из нас мог перелезть через стену, и он не может меня простить. Забыл закон о сроке давности. Ведь я пытался, ему было двенадцать, и он приехал ко мне. Я повел его в цирк, затем на футбол, после этого мы кушали в кафе. В придачу его тошнило, и он просидел в туалете почти час. И с тех пор его тошнит. Звонок – тоже признак тошноты. И что странно. Александр Разумков теперь врач онколог. Мой сын врач. Он не плохо, говорит на английском, ездит теперь в командировки за границу, уважаемый в обществе человек. И только со мною, он опускается до того,  что чуть не насильно хочет, чтобы я общался с его матерью. Он меня раздражает.
Она ушла от него утром, чтобы успеть на первый поезд, лишь бросила на прощанье:
– Спасибо тебе, за эти краткосрочные радости. Они дают отдых.
Дождь,  уже летний теплый дождь, своими нежными руками стучался в окно. Именно такой дождь рождает вдохновение у поэтов, толкая их на написание бессмертных строк. Андрей пока еще стихи не писал. Всё это было у него  впереди. А сегодня вечером, у него предстояла встреча с Людмилой. Они вместе будут в театре, будут смотреть «Вишневый сад» А.П. Чехова. Андрей любил этот спектакль, задуманный автором как комедия. Пожалуй, знал из него каждую сцену, каждую реплику актеров. Вот почему, во время представления, он больше всего смотрел  на Людмилу. Смотрел, как она реагирует на всё, что происходит на сцене. Это воистину было поразительно, наблюдать за красивой женщиной,  и одновременно всей душою хотеть ее.
Публика медленно выходила с театра. Спектакль окончился. Все обменивались между собою впечатлениями и спешили кто куда. Андрей не представлял пока, куда ему спешить, лишь спросил ее:
– Понравился спектакль?
– Да, всё было превосходно. Особенно игра актеров.
– Куда теперь направимся? – спросил Андрей. – В кафе? Посидим за чашечкой кофе.
– Сейчас в кафе не пробиться, это же центр города. Тем более, сегодня выходной день.
– Так может ко мне домой? Там есть кофе, хорошее вино.
– Но ведь у тебя там средняя дочь. Как она посмотрит на мой визит к тебе?
– Моя дочь, месяц назад, завела себе бой-френда, и укатила с ним жить в Израиль.
– Как это, насовсем?
– Даже не знаю. Говорит, что это временно. Поживет пока там, а потом, все ровно возвратиться в Украину. Она любит Украину, и не променяет ее ни на какой Израиль.
– Молодец! Твое воспитание?
– Конечно мое. Наталка, моя вторая жена, ее мать, еще, когда Марине было двенадцать лет, бросила нас и сбежала в Германию.
– Тоже, с бой-френдом?
– Даже не интересовался. Больше всего за зеленью,  за деньгами, имел в виду.
– Ну и как ты это пережил?
– Пережил? Это далеко не то слово. Она этим меня осчастливила. Я стал, воистину свободным человеком. Я боролся за свободу и получил ее.
– На нас здесь все смотрят, вы такая знаменитость, мне здесь неловко.
– Да какая я знаменитость. Несколько театральных обозрений в «Вечернем Киеве» и две слегка нашумевшие книги. Пытался что-то сотворить в прозе. Но с меня прозаик, как оказалось, что с безногого футболист. Ну, так если вам здесь неловко, то принимаете мое предложение?
В этот раз она долго его держала под вопросительным взглядом, а потом спросила:
– Если я соглашусь, вы выполните мою просьбу?
Он ничего не ответил, лишь рукой подозвал такси, и они через десять минут были у него дома.


                -3-

Его старенькое пианино было конечно – хуже некуда. Давно возле него не «ходил» настройщик, некоторые клавиши вообще западали. Но просьбу пришлось выполнять.  Теперь он сидел и играл, как она его попросила. Более всего пристойно, как он считал, он исполнял «Лунную сонату» Бетховена. Людмила сидела в кресле позади него и внимательно слушала. Ей был симпатичен этот человек. То, что поговаривали о нем в университете, ее как-то особо не волновало. Пока что она ощущала радость, испытывала какую-то эйфорию, всего лишь чувствовала, как работают гормоны любви. Эта радость, от встречи с человеком другого рода – радость от того, что этот человек появился у нее в жизни. Она чувствовала себя с ним, как со своим человеком, без всяких мужско – женских игр. Был, конечно, флирт, какое-то кокетство, но сознательных манипуляций, причинение душевной боли – нет. Их общение происходило с ощущением важности и равноценности друг друга.
– Отвратительно! – сказал он, лишь только окончил играть.
– Нет, не правда, – заметила она. Это было чудесно! Жаль, что я не умею играть.
– А здесь всё просто, надо захотеть учиться этому и будете играть. Будь вы более искушены,  вы бы не были так добры ко мне.
– Вы напрашиваетесь на комплименты.
Она посмотрела вокруг и на фортепиано заметила метроном.
– Интересно, – спросила она. – Как работает метроном?
– Будто бьется сердце.
Он запустил метроном и тот стал ритмично отбивать ритм, а он   продолжил:
– Даже великим пианистам не удается иногда  поддержать правильный ритм. Вот для этого и был создан этот прибор.
Ему, чертовски хотелось ее, но он пока боялся даже прикоснуться к ней, боялся разрушить тот крохотный «домик», в котором сейчас они оказались вместе. Какое-то необычное чувство владело им. Чувство, которое он еще никогда не испытывал в жизни. Они еще долго рассматривали репродукции каких-то картин, много говорили об искусстве, музыке. Он налил в фужеры вино, и оно так и осталось нетронутым на столе. Людмила медленной походкой ходила по его квартире и рассматривала всякие экзотические вещи, которые он привез когда-то из-за своих странствий. А он, в это время, не отрывал от нее своего взгляда, любовался ее фигурой, осанкой…
Она отворила небольшую дверь в прихожей и даже заглянула туда. В маленькой комнатке там, горел красный свет.
– Здесь я устроил себе фотолабораторию. До сих пор люблю фотографировать обычным пленочным фотоаппаратом и делать черно-белые снимки. Давно пора переходить на цифру, да вот ни как не могу освоить это.
– Это очень просто. Надо лишь захотеть, вы сможете – заметила она.
После этого они вместе, молча, присели на мягкий диван, и тут он приблизился к ней совсем близко. Своей рукой он провел по ее волосам, по щеке. А затем взял в обе руки ее голову, ласково  и нежно поцеловал ее в губы. Она не препятствовала этому, лишь прикрыла слегка свои глаза. После этого он сначала сам разделся, а потом начал медленно снимать с нее ее одежду…
 Через несколько дней, рано утром, он встретился в кафе со своим приятелем Алексеем Кармазином, чтобы позавтракать вместе, и рассказал ему обо всём.
– Ну, ты «Рэд» наглец, она же по сравнению с тобой – дитя. Но…, скорее всего, она удовлетворила свое любопытство, и теперь может рассказать своим подружкам, как выглядит голый мужчина нашего возраста.
– Она получила опыт. Впереди таких не мало. Она запомнит меня, как пожилого чудака, приобщившего ее к культуре.
– Ну…, возможно так и есть. Если хочешь, этим всё и объясняется.  Вот только. Брось думать, что ты стареешь. Лучше думай, что ты мужаешь.
Алексей с некоторой даже  ухмылкой рассмеялся, а после этого продолжил:
– Лучше скажи  спасибо своей звезде, за эту мимолетную встречу.
– Это, не мимолетная встреча, возразил Андрей.
– Она что, пришла к тебе снова? – спросил Алексей.
– Да, и не один раз…
Людмила действительно приходила к нему за это время много раз, почти каждый день. Теперь они не рассматривали картинки в книжках, не играли на пианино, а всецело предавались любовным утехам.
У него была кровать огромных размеров. Он специально купил себе такую. Когда он спал в ней один, она его возвеличивала, превозносила, в ней он себя чувствовал Наполеоном, Людовиком четырнадцатым. С Людмилой он занимался любовью по несколько часов подряд. Для этого у него был огромный опыт. Он умел ласкать женщину, знал все тонкости ее поведения, ее чувствительные места и не обходил, чтобы не целовать их. Удивительно, но она влекла его к себе, как не влекла еще, ни одна женщина. Тело ее было как из мрамора, груди упругие, а соски мягкие и нежные. Своими губами он проходил от ее губ и до самого лобка, а она при этом лишь нежно вздыхала, закрыв глаза. Он был человеком визуальным, и не любил заниматься сексом в полной темноте, на ощупь. От этого ему становилось скучно, ему нравилось видеть свою избранницу. От созерцания, тела Людмилы, он возбуждался всё больше и больше и так их «игры» длились часами. Она не противилась ему ни в чем. Ей нравилось, как он всё делает с нею в постели и наслаждалась этим.
У нее действительно была красивая грудь. Он любил просто сидеть, любоваться ею и нежно гладить ее своею рукой.
– У тебя очень красивая грудь, –  как-то сказал он ей.
– Она хороша? – переспросила она.
– Я ее обожаю.
После этих слов она улыбнулась своею чарующей улыбкой, а он снова поцеловал ее сначала в один сосок, а потом и в другой.
– А еще у тебя прекрасное лицо. Я не могу налюбоваться им. Знаешь что? Ты – совершенна.
– Точно совершенна? – спросила она.
– Словно творение художника.
Однажды они лежали в постели почти до полудня. На улице уже ярко светило солнце, а они и не думали вставать с постели.
Она  поцеловала ему руку и сказала:
– Давай поговорим о тебе.
– Нет, – коротко ответил он ей.
– Женщин у тебя было много? – спросила она.
– И что?
– Больше шестидесяти?
– Больше? Хм…, – призадумался он. – Ну, кто считает?
– А у тебя?
Она как-то оробела, но потом на своих пальчиках считала некоторое мгновение, и ответила:
– Пять! Целых пять!
– Пять? – переспросил он.
– Пятеро, всего пятеро.
– Ясно.
Уже когда пили кофе, Андрей продолжил их разговор:
– И кто они были? Молодые, наверняка моложе меня?
– Конечно моложе, мальчишки.
– Мальчишки? Ну да…
Она поднесла ему бокал с вином и погладила рукою по его груди, всю в волосах. А потом, после короткого завтрака, они, лежа в постели,  снова продолжили свой разговор.
– Ты даже не можешь представить, на что я однажды решилась.
– На что? – спросил он.
Ты можешь себе представить, что я переспала сразу с двумя?
С двумя?
Угу... Мы дружили с детства, и всё шло к этому. Мы как-то напились, и оказались втроем в одной постели.
Втроем? – как-то даже безразлично спросил он.
Угу.…  Когда тебе семнадцать, ты готов на что угодно, ради новых ощущений, –  ответила она.
Да! – только и сумел выговорить он.
Он любил наслаждаться зрелищем, когда уже она собиралась уходить от него. Медленно выползала из-под одеяла и даже ни капли, не стесняясь его, прохаживалась по комнате. Почему-то сразу, надевала туфли, на высоких каблуках, и лишь потом, что-то набрасывала на себя. Пила кофе и начинала собираться, постепенно одевая, все свои женские наряды. Он никогда не придавал вниманию то, как красиво выглядит голая женщина в туфлях на высоких каблуках. Ее тело было безупречно, она была грациозна как лань, в ней было всё, что не могло не привлекать мужчину. Иногда, ее взгляд останавливался на нем, но тут же, ускользал в сторону, как бы заманивая в другую глубину, в другие амурные приключения.

                -4-

Людмила. Очаровательно само это имя.  Он даже в него был влюблен. Смыслом его жизни была независимость. И с некоторыми издержками он этого добился. Но именно тогда, у него зародилась та чудовищная ревность. Он вдруг понял, что она никогда не будет до конца принадлежать ему. Он сходил с ума, если хоть один раз в день не слышал ее голоса. Но едва положив трубку телефона, мучился снова.
И в тот день он связался с нею по  телефону.
– Я сегодня в университете всё окончил раньше, чем планировал.  Куда сегодня идешь?  А зачем?
Их разговор теперь уже был коротким и окончился для него ничем. И на этот раз у них не будет встреча. Он не выдержал, оделся и быстро, добрался до места, где она жила. Немного постоял через улицу напротив ее подъезда и увидел, как она вышла из дома, как приблизилась к молодому, высокому и стройному мужчине, как также нежно поцеловала его в губы и как они вместе удалились в неизвестном направлении. Да! Он знал, что со временем, хотел он этого, или нет, у нее появится молодой мужчина и отберет ее у него. Он знал, потому что прежде, и сам поступил бы так же. Лишь мысленно теперь, он представил себе, как точно так, раньше, она встречала его, как дарила ему нежный поцелуй.
Они снова встретились с Алексеем в том же кафе, и он поведал приятелю о своих любовных приключениях.
– Ну, ты хотя бы сейчас чувствуешь себя молодым? – спросил его Алексей.
– Как играть в футбол с двадцатилетним юношей. Ты не вернешь свои двадцать, потому что играешь с ним. Тут ты постоянно чувствуешь пропасть.
– Немедленно брось ее, – посоветовал Алексей. – Иначе эта девочка закабалит тебя. Она рано или поздно уйдет. Так что найди себе романтическое место и скажи, что всё кончено. Я бы так поступил.
Ему смешно было это слушать от Алексея, страстного приверженца идеологии пуританина, вот того неандертальца, всю жизнь прожившего с одной женой и не знающего никакой другой женской ласки.
Они снова встретились. Она рассказывала что-то о своих родителях, об их семейной мечте поехать всем вместе на лазурное море, где-то на Кубу, или в Египет, или в Турцию, чтобы отдохнуть и увидеть новые места. И деньги у них были для этого. Всей семьей, у них было одно единственное путешествие к  теплому морю, в Крым.
Они гуляли в парке возле Днепра.  Здесь было тихо и уютно. Шум города оставался где-то в стороне, а здесь было спокойно, и лишь речные чайки изредка нарушали тишину своими громкими криками. Кроме них, здесь были одни рыбаки, которые сидели еще со своими удочками на берегу, в надежде поймать какую-то рыбку. Их надежды были тщетными, так как в Днепре практически уже рыбы не было. Напрасными теперь были  и его мечты всё возвратить обратно, к тем отношениям, которые у него были когда-то с Людмилой.
– Я не буду жить как они, мои родители, –  сказала она.
– Я повезу тебя в Европу. Хочешь в Париж? Или в Рим? Или в Мадрид? Там пойдем в галерею и посмотрим Веласкеса в оригинале, –  спросил он.
Но про себя он подумал: «Какого черта ты несешь? Ты же позвал ее, чтобы окончательно расстаться».
– Это правда? –  спросила она.
– Конечно, правда.
– Давай в Венецию,  – предложила она.
– Можно даже в Венецию.
– И мы будем там кататься на гондоле, – добавила она.
– А на гондоле я буду тебе петь арии…
– Всё возможно, – подтвердила она.
Он обнял ее и они, тесно прижавшись, друг к другу, пошли ближе к воде.
– Венеция, Венеция, – шептала она. – Как же это чудесно…
– А мы с тобой – чудовище на четырех ногах. Помнишь откуда это?
– Помниться что-то у Шекспира…
– Где мы будем ужинать сегодня? –  спросил он ее.
– Я сегодня не могу, у меня встреча.
– С кем, если не секрет?
– С братом. Договорились с ним, что сегодня вечером проведаем вместе родителей.
– У тебя есть брат?
–Да, он старше меня на два года. Работает в районной стоматологической клинике врачом.
– Не знал, что у тебя есть брат.
– Ты многое чего обо мне не знаешь, –  ответила она.
Он привез ее на своей машине почти к самому ее дому. Они еще какое-то время, молча, сидели в машине, а на прощанье, она сказала ему:
– Мне сегодня с тобой было очень хорошо. Спасибо за всё.
Она поцеловала его, потом снова поцеловала. В какой-то миг, он почувствовал даже каким-то шестым чувством, что это ее прощальные поцелуи. Она уже вышла из машины, как он спросил ее:
– Ты действительно сегодня встречаешься с братом?
Она обескуражено посмотрела на него и лишь сказала:
– Андрей… Ты что?
– Ладно, ладно, это была шутка, –  ответил он.
Теперь он был дома один. Он терзал себя воспоминаниями, как был у нее в объятиях, как она была у него в объятиях, вспоминал их поцелуи. Но неожиданно он начинал представлять себе, что всё то, уже происходит у нее с тем, незнакомым ему мужчиной, который украл ее у него. Он готов был разорвать на себе одежду от какого-то непонятного доселе ему чувства. Наконец он понял. Это была ревность. Хотел было сесть за пианино, чтобы что-то сыграть, но тут же, закрыл его крышку. Быстро оделся и вышел на улицу, чтобы прогуляться. Но его ноги почему-то сами понесли в зал дискотеки, что был самым популярным в жилом квартале, в котором жила Людмила. Сел в машину и через несколько минут был там. Ему весьма непривычно было, находиться в этом зале. Кругом была одна молодежь, где на него, лишь с удивлением все посматривали. Неожиданно он увидел ее. Она была в красном платье и танцевала именно с тем мужчиной. Их взгляды в какой-то момент сошлись и она быстро – подошла к нему.
– Ты что, здесь танцуешь? – спросил он.
– Почему ты здесь? – спросила она. – Ты что, подглядываешь за мной? Что ты тут делаешь?
– Нет, нет, дорогая. Здесь я случайно. С приятелем был здесь недалеко в кафе. Вот, решил ради интереса, зайти и сюда, чтобы посмотреть, как нынче молодежь развлекается.
– Ты приехал специально, чтобы проверить меня?
– Нет, нет, я же сказал, что оказался случайно в этом районе…
– Андрей! Ты что, хочешь всё разрушить?
– Нет, что ты…
– Тогда тебе надо научиться доверять мне.
– Я позвоню тебе, – сказал он.
– Нет, я сама, – ответила она категорично, помахивая своей головой со стороны в сторону.
Он сидел за рулем, а в голове прокручивал каждый эпизод их последней встречи. Такого еще с ним никогда не было в жизни. Его словно ошпарили кипятком, словно пропустили через его тело ток высокого напряжения. Теперь он окончательно убедился, что это и есть конец всем его отношениям с Людмилой. Но вот как он будет жить без нее – он пока себе не представлял. Такое с ним творилось впервые. За все годы он занимался любовью с бесчисленным количеством женщин. До первой сотни, он их даже коллекционировал. Делал их фото и помещал фотографии в свой альбом. Портреты особо «почитаемых» – даже вешал  на стенку своей квартиры. Теперь он чувствовал себя опущенным и оскорбленным.
                -5-

Традиционно, раз в неделю, в субботу, вместе с Алексеем они шли в парную баньку и получали там удовольствие, отогревая свои слегка задубевшие мышцы и кости. Такая банька была от них совсем недалеко – на набережной Днепра. Практиковали они посещать это заведение прямо с утра. В это время там было мало посетителей, так что, можно было и попариться вдоволь и поговорить. Как правило, брали с собой и по бутылочке хорошего пива.
Теперь они сидели в парной и отдыхали. Конечно, Андрей всё рассказал Алексею о своих последних любовных похождениях. Когда он окончил свой рассказ, Алексей долго хохотал.  До этого, за многие годы их дружбы, он ни разу не слышал, чтобы Андрея, какая-то женщина, водила за нос, как гимназиста.
– Я был, словно юнец, вёл себя, как полный идиот. Но одна польза от моей глупости всё же, есть. Между нами всё кончено.
Чтобы еще более усилить последнюю фразу, он ее повторил несколько раз, утвердительно жестикулируя руками.
– Она меня больше не захочет видеть, – продолжил он. –  Я могу ее понять. Я бы, на ее месте, тоже не захотел бы…
Теперь они оба долго смеялись.
– Знаешь, так наверное будет лучше, сказал Алексей.
– Я знаю, надеюсь…
В действительности всё было далеко не так. Теперь Андрей чувствовал себя опустошенным, раздавленным и одиноким. Его далеко не устраивало такое состояние. Тот, кто говорит, будто бы он любит одиночество – он никогда не испытывал его. Это вакуумное тупое состояние, когда ты чувствуешь свою достаточность и неполноценность личности одновременно. Понимаешь, что можешь многое сделать и многое умеешь, но не видишь никакого смысла в этом. Андрей попал в эту трясину по самую шею и осознавал это.
Как правило, вечером, после лекций в университете, уже, будучи дома, он открывал бутылочку пива и смаковал ее с вяленой рыбкой, глубоко погрузившись в раздумья. Он любил размышлять. Его образ жизни, уровень его сознания, интеллект, позволяли ему делать это. За все прошедшие месяцы, как он расстался с Людмилой, он ни с кем из женщин не встречался. Несколько раз приезжала к нему Мария из Львова. Но в постель теперь с нею он не ложился. Что-то внутри его окончательно перевернулось. Он был в том состоянии, когда прекрасно понимал, что теряет зря свои годы, но ничего с этим не может поделать.  Он сам осознавал, что никогда в жизни, ни к одной женщине, с которой бы он общался, у него не было ревности. Женщина для него была что-то вроде мимолетного видения, которое появлялось в его жизни и бесследно исчезало, не оставив никакого следа. К Людмиле он ощущал совершенно другие чувства.
Как-то он показал Алексею  черно-белое фото, ее портрет. Тот долго рассматривал его, после чего сказал:
– Симпатичная женщина, правильные черты лица, далеко не красавица…
– Да ни хрена ты, в этом не понимаешь, Алексей. Ты бы видел ее обнаженной, ты бы прикоснулся к ее телу, ты бы просто пообщался с ней. Это необыкновенная женщина. За всю мою жизнь я не встречал таких.
– А ты, вообще, кого-нибудь, из тех женщин, с которыми встречался, ранее любил?
– Не говори ты чушь, Алексей. Причем здесь те женщины и любовь? Во всех моих отношениях с ними я, прежде всего, исповедовал свободную любовь, свободный секс. Свобода для меня была превыше всего. Я всегда был вольной птицей. Я всегда исповедовал принцип: «Ни во что не верю, ничего не боюсь, я – вольный».
– Ну, так и оставайся таким же вольным человеком, каким был семьдесят лет, – заметил Алексей
– Э…, нет. Здесь что-то другое. Не могу без нее. Не могу, как прежде, придаваться своим любимым занятиям, одиночество давит.
– Заведи кота. Будет тебе дома развлечение.
– Вот этого мне как раз и не надо. Конкурента в собственном доме – я не потерплю.
На это предложение Алексея, относительно кота, они оба дружно рассмеялись и даже хохотали до слез.
В тот вечер, как обычно, он открыл пиво и заметил, что ничего к нему у него в доме нет, ни рыбы, ни чего-то солененького. Настроение окончательно было испорчено. Но неожиданно зазвонил телефон.
– Это я, Людмила, – услышал он в трубке ее голос. – Хотела бы встретиться с тобой, лучше где-то в кафе.
Теперь они сидели за столиком в уютном кафе на набережной. Заказала всё Людмила, а он лишь молчал.
– Знаешь, последние два дня, я думала о нас, – сказала она.
– Правда? –  спросил он.
Она дважды одобрительно кивнула головой, прежде чем сказала:
– Да!
Она мало чем изменилась с того времени как они расстались. Такая же обворожительная, интересная и красивая. Андрей немного помедлил, и спросил:
– И что надумала? – спросил он, а про себя подумал: «сто процентов, что между нами всё кончено».
– Что ты, Андрей, от меня хочешь?
– Мне нужно от тебя? – спросил, даже раздраженно, он.
– Да! Ты идешь по жизни один, но ты боишься к кому-то привязаться. Не придерживаешься строгих отношений. Тогда скажи мне – кто я, для тебя?
Она увидела, что он не готов ничего буквально, ответить ей на ее вопрос, но продолжила:
– Твоя ревность ничего не объясняет, и я жду от тебя слов. Маленькие дети тоже ревниво относятся к своим игрушкам до тех пор, пока они не надоедят им. Скажи мне, неужели и с нами так будет?
Он молча смотрел на нее и не находил абсолютно ничего, что ей сказать. Его глаза выражали неуверенность и беспомощность.
– Ты хоть раз представлял, свое будущее со мной?
– Будущее с тобой страшит меня.
– Страшит?
– Да!
Она глубоко вдохнула воздух и спросила:
– Но почему?
Он подсел к ней поближе и почти на ухо стал говорить:
– Потому, что нас разделяют тридцать восемь лет, а этого не изменить. У тебя впереди еще вся жизнь, пройдет время, и ты поймешь меня.
– Я спросила не о себе. Я хотела услышать – что ты ждешь от меня?
В какие-то доли секунды перед ним пролетели те мгновения, когда он играл на пианино, а она вся обнаженная лежала в постели. Он краем глаза любовался ее телом и не мог оторвать свой взгляд от него. Она была прекрасна, и она знала об этом. Всю жизнь он порхал от одной связи к другой. Потому, что это спасало его от одиночества и ощущения быстротечности времени. Теперь многое изменилось.
– Кто я для тебя? – снова спросила его она.
Но ему было страшно спросить, кто для нее был он.

               


                -6-


На свое семидесятилетие он пригласил друзей, бывших одноклассников, кое-кого из университета. Конечно, пригласил и Марию. Она появилась у него на пороге на один день, ранее намеченного времени, вся «накрученная», расфуфыренная и сияющая, с огромным букетом цветов в руках. Локоны ее волос равномерно лежали на ее плечах. Она была блондинка. Но эти ее волосы были парик, и он знал об этом. Она прекрасно выглядела на ее возраст.
– Что, не ожидал? – спросила она, лишь приоткрылась перед ней дверь. – Это сюрприз.
Она поцеловала его в губы и вошла в комнату. Отношения у них были без всякого напряга, оба они чувствовали удовольствие от общения, тем более что в этих общениях не было никаких обязательств, лишних вопросов, на подобии тех, что совсем недавно ему задавала Людмила.
– Я рад тебя видеть, – произнес он и как-то запнулся.
– Всё хорошо у тебя? Ты один?
– Да, всё нормально, проходи…
– Ох, ты!…, – наконец заметил он цветы. – Они прекрасны. Хвала Господу, за каравай….
Она не мешкала, тут же начала раздеваться. Делала она это весьма искусно. Сначала распустила совсем свои волосы, потом сняла платье, всё до нижнего белья, а затем, весьма медленно, снимала лифчик, потом и трусики. При этом она не отрывала своих глаз от него, вроде спрашивая его: «тебе это нравится, ну как тебе я»?
Только Мария связывала его теперь с тем Андреем, который был  прежде. Они позанимались непродолжительное время сексом, а потом, прямо в постели, долго ужинали. Она с наслаждением жевала бутерброды с икрой, запивая их кофе.
– Ну как тебе последний спектакль в  Театре русской драмы? –  спросила она.
– Какой спектакль?
– Ну, тот, на который ты ходил, когда звонил мне и приглашал на свой день рождения.
– Ах, да…
Неожиданно у нее зазвонил телефон, и после паузы она сказала:
– Очень жаль, но мне надо идти.
– Спасаешься бегством?
– Только ты это всегда практиковал…
Она стала собираться и почему-то долго копалась там, в спальне. Неожиданно она вышла оттуда, держа в руке два женских средства  контрацепции, так называемые цервикальные колпачки.
– Это что еще такое, – спросила она Андрея? – Ты еще с кем-то спишь?
Тот лишь смотрел на нее, не понимая в чем суть вопроса, и что это она ему показывает.
–В свои-то годы, ты всё еще продолжаешь вести себя как обыкновенный кобель? Витя, ну скажи мне, пожалуйста, когда же ты угомонишься? Я же приезжаю к тебе почти каждый месяц, а то и дважды в месяц, предоставляя тебе самый безопасный секс, а ты так и остаешься быть всё тем же самцом. Никаких скандалов, никаких обязательств, никаких требований. Что же тебе еще надо? Таких как я немного.
– Я, кажется, догадываюсь, откуда это в моей квартире. Тут был недавно мой приятель, поэт Валерий Ястржембский с подругой. Вот, они, видать, и оставили это тут.
– Да? И ты хочешь, чтобы я поверила в этот бред? Ты мне лучше скажи – когда ты уже повесишь на вешалку свой мужской аппарат и наконец, угомонишь свой необузданный пыл?
 –О, боже, – после некоторой паузы произнесла она. – Да тут еще лежат несколько и тампонов. Что, твой Валерий и тампонами одновременно пользуется?
– Иногда он приезжает в Киев на поэтические вечера, здесь он встречается с женщинами…
– Встречается у тебя дома и спит с женщинами в твоей постели? О…, Господи, что ты за человек.
– И вовсе он спит не на моей постели, а на диване в прихожей… Он полная моя противоположность. Он не смог оставить свою семью, вот теперь и мается и прячется до сих пор…
– Витя, оставим это. Я же знаю тебя. Ты очень щепетилен во всём, если хочешь – чистоплюй. За многие годы я тебя изучила как никто другой. Ты никогда не допустил бы, чтобы у тебя в квартире кто-то встречался, а тем более спал в твоей постели.
– Я не знаю, действительно, чьи это принадлежности. Хочешь, верь мне, хочешь –  нет. Я боюсь потерять тебя. Ты у меня теперь единственная гавань, куда я могу спрятать свой корабль.
Мария лишь посмотрела на него продолжительно, как-то с укором и даже некоторым презрением и ушла.
За ней закрылась дверь, и Андрей предался воспоминаниям о времени, проведенном когда-то с Людмилой.
– Какой он был, этот Саша, что оказался твоим любовником в молодости? Какой он был по счету у тебя? – спросил тогда  он ее.
– Вот он-то и был у меня по счету первым, – ответила она. – Это было еще тогда, когда я училась в десятом классе.
Она влезла в кресло и по-детски свернулась там, в клубочек, но продолжила:
– Он был любопытен и всегда любил смотреть на мои месячные.
– Ха…, Ха…,–  рассмеялся громко Андрей.
Он, заливаясь смехом, попросил ее: – Повтори, пожалуйста.
– Просто любил смотреть на мои месячные, – повторила она.
– Это просто невероятно. Приличная девушка, которая обожала Веласкеса, из приличной семьи, родители которой обожают науку и запрещают дочери возвращаться домой позже десяти вечера и на тебе. Показывает свои месячные в свои пятнадцать лет своему однокласснику.
– В шестнадцать, – поправила его Людмила.
– О, прости, в шестнадцать лет. Это в корне меняет дело…
– Извини, но, по-моему, ты просто смешон, – заметила она.
– Нет, нет, подожди, мне и вправду это интересно. У тебя начинаются месячные, и ты бежишь к телефону и зовешь его: «Эй, Саша, у меня началось»… Приличный парень, мчится к тебе сломя голову, чтобы посмотреть, как это происходит у тебя, вдвоем запираетесь в ванной комнате, и, осознавая важность момента, вводите вместе тампон.
– Надо же, ты как будто был там и всё видел.
– Я заполняю пробелы, просто заполняю пробелы…
– Какие еще пробелы? – переспросила она.
–Саша, это один, та парочка, с которыми ты была одновременно вместе, это уже три. А еще остаются два. Кто они были?
Когда они расстались, он сожалел обо всём, что он тогда сказал. Он до сих пор помнил, что ситуация тогда сложилась весьма нелепая. Он понимал, что лезть ему во все те ее потайные дебри – было весьма некстати. Да и имел ли он на это право?
Ему надо было отвлечься от всех этих раздумий. Завтра у него был день рождения. Ему исполнялось семьдесят. Вечером к нему придут гости. Так что, надо еще кое-что сделать, привести в порядок свой костюм, погладить рубашку.
Вечеринка, по случаю его юбилея, оказалась какая-то скучная, монотонная и не принесла ему ни какого удовольствия. Весь он, был поглощен размышлениями о Людмиле. А Мария на вечеринку не пришла.

                -7-

На той вечеринке, ему отмечали юбилейные семьдесят лет. В семье у него, пожалуй, все были долгожители. Бабушка, по матери, умерла, когда ей было уже девяносто четыре. Мама, ушла в мир иной, когда ей исполнилось девяносто один год. Отец, погиб на фронте, и об этом ему поведала мать. Так что, подводить какую-то черту, он пока  не собирался. Волновал его лишь один вопрос. И бабушка, и мама, умерли, предварительно потеряв зрение. Причем, потеряли его на сто процентов – стали незрячие. Врачи утверждали, что это наследственное. Его старший брат Ярослав, которому уже исполнилось семьдесят восемь, пока этим не страдал. Но с ним, он не поддерживал, ни какой связи. Виделись раз в три года. По телефону говорили раз в год. Их мать так и дожила до смерти у Ярослава, так и не возвращалась больше к Андрею. Вот почему это – он даже не догадывался. Его сын Александр не общался с ним. Ему уже было тридцать три, у него была семья, двое сыновей. Маринка, средняя дочь, жила со своим бой-френдом в Израиле, и тоже особо о своем папе не беспокоилась. Ну, а что касается его дочери Галины, которой он приходился всего лишь генетическим отцом, то тут была следующая ситуация: он с нею ни разу не виделся, хотя ей уже как исполнилось двенадцать лет, и ни какой помощи ей не оказывал. Жила она со своей мамой Мартой в Днепропетровске, и особой жажды общаться здесь ни у кого не было.
Он еще продолжал преподавать в университете. Особой тяжести от этого не испытывал. Наоборот, общаясь с молодежью, он и сам чувствовал себя всегда молодым.
На вечеринке не было Марии и он, в какой-то мере, был от этого расстроен. Его друзья, коллеги, веселились, пели украинские песни, особенно заводилой во всём был Алексей. А вот у него на душе был какой-то камень. С Людмилой он, не виделся уже почти как год. Она даже не звонила ему.
В какой-то мере он в последнее время сдружился со своим соседом, Романом Безногим. Тот жил в такой же квартире, как и у него, но этажом ниже. Много вещей их сближали: оба любили музыку, футбол, парную баню; оба были люди веселой натуры, оптимисты; да и уровень интеллекта у Романа, как казалось Андрею, был на высоте, хотя тот не очень разбирался в искусстве, литературе; оба интересовались политикой и были в равной степени осведомлены во всём. Но что их абсолютно отличало, так это то, что Андрей был бабник, а Роман жил уже со своею женой больше сорока лет. Андрей по жизни оказался одиноким, бобылем иными словами, а Роман жил в семье и гордился этим. Андрей многое мог ему рассказывать о своих приключениях донжуана, а тот, в этом плане, не имел ни какой практики. Романа и его жену Маргариту Андрей тоже пригласил на свой юбилей, но пришел один его приятель. Что нравилось Андрею в своем соседе, так это то, что тот терпеливо мог выслушивать его рассказы, иными словами, умел слушать, а не только говорить. Роман в этом плане придерживался мысли, что человек, рождаясь на свет, в первые свои год – полтора, учится говорить, а потом многие – многие годы, к нему приходит мудрость уметь молчать. А еще Роман был «дока» в технике. Он разбирался и в химии и физике, знал основы астрономии и физиологию человека, прекрасно владел вопросами электроники и компьютерной техники. В общем, он был интересным для Андрея человеком. Пожалуй, только в одном они имели различие: Андрей – бабник, а Роман–  неандерталец однолюб, два в этом плане абсолютно разные человека. На этой вечеринке тогда, Андрей даже не представлял себе, какую огромную роль, в его  последующей жизни будет играть этот человек.
Почему-то теперь  вспомнилось, как ему с Людмилой, в один погожий день, удалось выбраться на Киевское море. Стояла прекрасная погода, а море было особенное и неповторимое, ласковое и тихое. Стояла ясная погода с легким ветерком, а маленькие волны сверкали под лучами солнца разными цветами. Оно было прозрачное, с голубым оттенком, а посмотрев в него, можно было увидеть дно с камушками, и водорослями разных цветов.
– Посмотри, посмотри, – вдруг закричала Людмила. – Какие милые рыбешки плавают там, в глубине, между камнями.
В такие минуты Андрей молодел, так как от нее он получал импульс энергии, которая бодрила его, и он становился моложе на десятки лет. Тогда он фотографировал ее, фотографировал без перерыва, в разных ракурсах и видах.
В какой-то момент она даже вздремнула, уютно устроившись на шезлонге возле самого берега. А он фотографировал ее даже спящую. Когда она проснулась, то лишь воскликнула с восторгом: «О,… Боже»…
– Я храпела? – спросила она.
– Хуже…
– А что?
– Пускала слюни во сне.  Ты пускала во сне слюни!..
Они оба рассмеялись и крепко обнявшись, поцеловались.
А потом, как ему показалось, она что-то шептала. Губы у нее говорили, а слов он не слышал.
– Что? Что ты сказала? – спросил он.
– Вы глухой, профессор философии…
– Нет, нет, еще я не дожил до этого…
– Или не хочешь слышать…
Когда уже возвратились с моря, то закрылись в фотолаборатории Андрея и стали проявлять фотографии. Пурпурный цвет освещал их лица и совершенно сглаживал ту огромную разницу в их возрасте. В ванночке проявителя постепенно появлялось изображение ее портрета. Андрей был мастер черно-белой фотографии. И он до последнего не изменял этому.
– Ты совсем не снимаешь на цветную пленку? – спросила она.
– Очень редко. Я люблю – театральность… Черно-белая фотография показывает, прежде всего, суть. А цветная, своими красками – всё сглаживает…
– Ты таким видишь мир?
– Черно-белым? Нет. Скорее так думает мой сын.
– Ты всегда говоришь о нем с такой горечью, – заметила она. – У нас в семье это выглядело бы как-то странно.
– Глянь, на фото!
– Красиво.
– Не фото красивое, а красивая женщина…
– А мне она не нравится, а вот фото красивое…
Он обнял ее, приласкал и проговорил совершенно тихо: «Я так хочу тебя»… А она лишь нежно заметила:
– Андрей, а у тебя совершенно пустой холодильник. Так что пора нам с тобой сбегать в магазин и что-то прикупить, чтобы не умереть с голоду…
Совсем скоро они уже шли по улице с сумками в руках, набитыми до верха продуктами, весело обсуждая последние новости с театральных афиш. Неожиданно, она увидела через стекло, как за столиком в кафе, целуется Алексей с молодой совсем девушкой.
– О…, не твой это друг, там, в кафе целуется? – заметила она.
– Не останавливайся и не смотри туда, нам это не надо видеть…
– Я думаю, что не с женой это он…
– Не с женой, конечно не с женой…
– По-моему, это отвратительно…
– Нас это не касается…
– Только и всего?
– Давай не будем выяснять все подробности.
– И ты с этим согласен?
– С чем? Ты видела лишь только то, что он пьет кофе с приятельницей.  И всё. Не спеши с выводами.
Она была в какой-то мере обескуражена его ответом.
– Знаешь, Андрей, пусть я и моложе, но я не идиотка.
– В любом случае, это не наше дело.
– Но я хочу знать, что ты думаешь про это?
Лишь только после того, как они вошли в квартиру, он продолжил:
– Я считаю, что институт брака уже изжил себя.
– И поэтому, у тебя нет жены…
– И мне не нужно ей изменять, ответил он, выкладывая продукты на стол.
– Но, ты, же был женат? Верно?
– Да, был женат, и целых два раза. Да! Да. Да…
Он стал театрально биться  при этом головой об стол.
– Да! Был женат, и мне нет прощенья. Я был женат, и это была ужасная ошибка.
– Но ты пытался, пытался сохранить семью? У нас, в родителей моих, культ семьи.
– Знаю, знаю. У вас культ семьи. Но это – иллюзия.
Она откусила кусочек шоколадки, немного подержала ее во рту и заметила:
– Какой же ты циник!
– Нет! Просто я реалист.
– Я думаю – ты инфантилен.
– Не стану спорить.
Вот так их отношения уже продолжались больше года. Они напоминали спуск с американской горки. Но любой спуск, рано или поздно заканчивается.

                -8-

В очередной раз они встретились всё в том же кафе на Оболонской набережной. Заказал всё он сам. Когда официант удалился, он спросил ее:
– Что будет дальше у нас сегодня, после кафе?
– Мои родители на той неделе устраивают грандиозную вечеринку в честь моего двадцати восьмилетия. Ты придешь к нам?
Он, молча на нее смотрел, и молчал.
– Андрей, они всё про тебя знают. Я хочу представить им мужчину, с которым уже давно встречаюсь. Если ты и дальше будешь от них прятаться, они решат, что ты просто непорядочный человек. А я этого не хотела бы.
– Я совсем не прячусь.
– Да…, но ты не пришел на мой предыдущий день рождения, ты не пришел на Рождество, ты не пришел и на Новый Год. А ведь я тебя приглашала.
– Ты не приглашала меня.
– Я каждый раз тебя звала, не выдумывай, Андрей.  Но, у тебя каждый раз были или другие планы, или ты болел….   В общем, каждый раз была какая-то причина. И на день Благодарения, который у нас, латышей, всегда отмечают, ты тоже оказался занят.
– Но я действительно был занят….
Она долго и пристально на него смотрела, а он лишь сидел с надутыми щеками, не в состоянии проронить ни слова. Наконец она сказала:
–Андрей…
– Что?
– Я, наконец, хочу тебя познакомить с моими родителями. И если это не будет против твоей воли – ты должен согласиться.
В этот момент подошел официант, принес всё, что они заказали и быстро удалился.
– Людмила, выслушай меня, – обратился он к ней. Я приду, но только обещай мне кое-что.
– Что?
– Не упускай меня из виду. Я боюсь, чтобы твои тетушки меня не съели там с косточками, когда они начнут на меня атаку.
– И только?
– Только!
– Хорошо! Так что, ты говоришь да?
– Я говорю да!
– Ладно!
Они чокнулись фужерами с вином и по глоточку оба стали смаковать этот благородный напиток.
Неожиданно, она  торжественно стала размахивать двумя руками, как бы салютуя свою самую большую победу.
– Счастливый миг у меня сегодня, – сказала она.
Ее глаза загорелись, а лицо сияло от радости. Весь вечер они веселились, много танцевали. В этом кафе всегда звучала музыка в стиле «релакс». Она была спокойная, уравновешенная и Андрею это нравилось.
На какое-то мгновение он увидел в своем воображении  эту вечеринку. Представил ее родителей, вполне подходящих по возрасту его сыну. Представил ее бабушку и дедушку, всю ее родню. Представил друзей детства и ее тех пятерых одноклассников, того Сашу, что любил смотреть на ее месячные и тех, с кем она переспала втроем. Это уже на следующий день, в парной, он стал рассказывать обо всём этом Алексею.
– Там меня представят как:  «Тот, профессор с телевидения, что пишет иногда театральные обозрения», – рассказывал он ему.
– Ха…, ха…, – рассмеялся на это Алексей. – Ну и что здесь такого?
– Их всех будет, конечно, шокировать мой возраст, – сказал Андрей. – Обычно, что говорят в таких случаях? Она ищет в связях со мной свою выгоду, а я, потому, что падок на девочек.
 – Ха, ха, – до колик в животе рассмеялся на это Алексей…
– Не смешно это, – заметил Андрей.
– Я думаю, – заметил Алексей, – тебе надо заглянуть правде в глаза. А, в общем, кто такой этот Саша?
– Один юнец…
– Красивых женщин невозможно увидеть, заявил Алексей.
– Не понимаю. Что ты имеешь в виду, – спросил Андрей. –  Глупости это. Красивую женщину увидишь в любой толпе. Она на виду, ее не пропустишь.
– Но мы не замечаем человека. Увидеть скрытое, за прекрасной оболочкой,  мешает барьер красоты.
– Ты считаешь? –  спросил Андрей, после некоторой паузы и глубокого вздоха.
– Мы так ослеплены внешним, что не заглядываем внутрь, – закончил свою мысль Алексей.
За день до ее дня рождения, поздно вечером, у него дома раздался телефонный звонок.
– Это я, – сказала она. – Ты еще не спишь?
– Нет, читаю  кое-что из Кинга.
– Ты знаешь, – сказала она. – Я, прежде всего, хотела тебе пожелать хороших снов и…, поверь, я безумно счастлива, что ты придешь завтра ко мне. Это для меня очень важно.
– Для меня тоже, ответил он.
– Хорошо! До встречи! Спокойной ночи!
На следующий день, на своей машине, он почти приехал к самому дому Людмилы, но остановился буквально в сотне метров от него. На правом сидении от него лежал, заранее купленный огромный букет цветов. Он  в нерешительности сидел в кабине, минуты шли за минутами, а он не знал, что ему дальше делать. Снова на секунду представил ту вечеринку, на которой ему предстояло  теперь быть, танцующие пары, родственников, школьных друзей ее, и Сашу.
Людмила ждала его. Она была в этот день поразительно очаровательна, одета в нарядное белое платье с жемчужным ожерельем на шее. Всё это ей шло к лицу.  Для  молодой, красивой, двадцати восьмилетней женщины – всё было гармонично. То и дело она выглядывала в окно, надеясь самой, первой увидеть приближающегося к ее дому Андрея. Неожиданно ее позвали к телефону. Она взяла трубку радиотелефона и вышла на балкон.
– Это я, услышала она его голос.
– Ты где?
– Ты не поверишь, что случилось. Я застрял на Северном мосту. У меня что-то случилось с машиной. Я позвонил в сервис, они приедут не раньше чем через час и оттащат меня на СТО. Я позвоню тебе, когда что-то прояснится. Хорошо?
Всё это время, пока он говорил, она молчала, лишь только в изумлении поворачивала свою голову то вправо, то влево и закусывала губы. Она всё поняла. И лишь после продолжительной паузы спросила:
Почему ты так со мной?..
Больше она не проронила ни слова и положила трубку.
– Людмила, Людмила, – еще несколько раз он обратился к ней, но в телефоне уже звучали одни гудки.
Она села на подоконник, и огромные слезинки потекли у нее из глаз.  Пожалуй, такой горечи, она не испытывала никогда в жизни. Это был конец, конец всех отношений с этим человеком для нее.
Тогда он приехал к себе домой, зашел в квартиру, как-то долго открывал замок в двери. А уже в комнате, сел на диван и погрузился в себя. Он почувствовал одиночество. Оно своими клещами сдавило его. Теперь он был один в четырех стенах, лишенный радости общения с дорогим ему человеком. Уже перед самым сном, он увидел, что на его телефоне есть сообщение. «У вас два сообщения; первое сообщение»…
Это была Людмила. Она говорила следующее:
«Сейчас только, я вспомнила спектакль в нашем университете. Помнишь, там ты играл роль мудреца, что лучше всех всё понимает, что следует читать, а что читать не стоит. Большой знаток музыки и тонкий ценитель живописи. Ты так много всего знаешь. А тут я, со своим желанием отпраздновать свой день рождения вместе, в важный момент своей жизни, устроить вечеринку и увидеть тебя на ней. Почему, Людмила, почему? Потому, что ты для меня был всё. Правда, ты сейчас не со мной. Но я хочу, чтобы ты знал об этом. Я – любила тебя. Очень любила. Я тебя очень любила»…
Он, сидел молча, опустив руки почти к полу и тяжело вздыхал, после каждой ее фразы.

                -9-


Дни проходили за днями. Но как-то, когда он был дома совсем один, неожиданно, раздался к нему звонок в дверь.
«Это она, – была его первая мысль. –  Наконец она простила его и снова возвратиться к нему».
 Он даже энергично подбежал к двери и спросил:
– Людмила?
– Открой дверь, это я, –  услышал он мужской голос своего сына.
Андрей был совсем не рад такой встрече, но дверь всё же, открыл. Сам быстро прошел в комнату и с безразличным видом уселся на диване.
Его сын, как-то даже робко, словно  очутился впервые, в совсем  незнакомой квартире, прошел внутрь.
– Привет, –  сказал он. – Почему ты в темноте?
Его отец, при этом сидел, молча, и не проронил ни единого слова, даже слова приветствия. А сын включил кругом освещение и тоже сел на диван рядом с ним. А после долгой паузы сказал:
– Па, понимаешь, у меня роман.
Андрей так и сидел безучастно и молчал.
– Ты меня слышал? – снова обратился к нему Александр.
После долгой паузы отец спросил:
– И что? Ты пришел ко мне, лишь за тем, чтобы я тебя с этим поздравил?
– Поздравил? Да ты просто клоун.
– Прости! Я не знаю что говорить.
После этих слов у Александра задвигалась нижняя челюсть, и заиграли желваки.
– Невероятно!..  – не выдержал его сын. – Я с ума схожу.
– Ты всегда говорил, что у тебя крепкий брак и что ты счастлив в семье. Так в чём же дело?
– Так и есть! Да! Я счастлив в семье.
– Но…. Позволь мне усомниться. Это просто исключено. Извини, но сейчас ты не похож на счастливчика…
            – Ты не понимаешь меня…
– Я пытаюсь понять. У тебя связь на стороне и ты пришел ко мне, скажем,… – как к эксперту.
– Просто мне захотелось рассказать…
– И что же?
– Не знаю.
– Похоже, нам надо выпить, – сказал Андрей. – Что будешь? Есть джин, виски, водка…
– Не хочу ничего, ответил Александр. Разве что, обычной чистой воды.
– Есть и чистая не газированная вода. Ты что, как врач, пьешь исключительно чистую воду?
– Пью все хорошие напитки, но сейчас не хочу. Па, пойми, это не просто легкомысленный поход на сторону. Я люблю свою жену Лизу, своих детей. У меня в них весь смысл жизни.
– Я понимаю тебя и думаю,… что в сложившейся ситуации тебе лучше всего порвать эту связь…
– О…, нет, это невозможно. С этой женщиной я стал чувствовать небывалый прилив силы и энергии. Она  удивительный человек. У нее степень по химии и истории искусств. Представь, она играет на арфе, а кроме того, у нее чудесные дети.
– У нее есть дети?
– Да,…  трое, самый младший…
– Постой. Мы о чем толкуем? – спросил Андрей. – Об измене или, о ее детях?
– Не говори так…
– Нет, нет, я прошу уточнить…
– Ты говоришь так точно, как Лиза. Только не нужно упрощать. Ведь в этой ситуации мне придется выбирать. А я искренне привязался к этой женщине. Это ты хочешь ни от кого зависеть, ты достойный человек и я…
– Я могу тебе помочь? –  прервал Андрей сына.
–Можешь! Но, понимаешь, она совсем не похожа на твоих студенток…
– Если нужен мой совет, то Лизе ничего не говори. Сначала попробуй понять, что ты сам хочешь.
– Ах,… Па, это так не просто… Я уже обо всём рассказал Лизе.
– Тебя кто об этом просил? – почти закричал на него отец. – Ты, таким образом, отрезал все пути к отступлению.
– Мне нужна помощь, и я подумал, что ты мне поможешь, попробуешь сказать что-то важное…, как отец.
– Я не знаю, что ты Александр ждешь от меня. Ты во всём выше меня. Даже мои измены не сравнить с твоей. Твоя девушка играет на арфе, а мне противопоставить нечего. Может она еще и стихи пишет? Если ты действительно сильно привязан к ней, выход один – бросить жену.
– Я никогда не поступлю, как ты, – ответил на это Александр. Я знаю, что Лиза и дети пропадут, если я их брошу.
– Что это за дикость? Ты не пропал, твоя мать тоже…
– Из твоих слов мне ясно, что когда ты ушел от нас, совесть тебя не мучила?
– Я был честен во всём.
– Боже мой, не выдержал сын, это невероятно!
Казалось в эти минуты, что он готов был разорвать на части своего отца. Лицо его несколько раз скрутила гримаса ненависти, но он сдержал себя, чтобы хоть по физиономии не взгреть его.
– Я ухожу, –  сказал на прощанье он.
– Ты знаешь, где у меня дверь, – ответил отец.
Людмила больше не звонила к нему. Вообще, не звонила ему. Его одолело окончательно одиночество. Ему совершенно не хотелось иметь теперь какие-либо контакты с женщиной. Себя он просто не представлял никак, с другой женщиной, кроме как с Людмилой. Говорят, что имеешь – не ценишь, что потерял – не вернешь. Он понимал, что он потерял Людмилу и пути, какого – либо, чтобы исправить это, он не видел. Так шли дни за днями, а он всё посматривал на телефон. Звонка не было, молчал и автоответчик. Он остался один на один, в этой нелегкой ситуации. И ему еще предстояло осмыслить случившееся, и как-то найти себя в этой жизни. Но вот именно это, теперь он осилить не мог. По вечерам, он бесцельно бродил по улицам, и как умалишенный искал своими глазами ее в толпе. Теперь ему не хотелось быть ни в шумных компаниях, ни в ресторанах, ни в театре и даже слушать музыку. Всё ушло у него на второй план. Эта женщина не выходила у него из головы, и только постепенно, он начинал понимать, что он в жизни потерял. Он начал было пить. Но и алкогольные напитки не заглушали у него того чувства утраты, которое как жаба душило его изнутри. Его прошлый образ жизни, теперь вызывал у него отвращение. Что-то надо было предпринимать, а что, он сам не знал. И настоящее, а тем более и будущее его, было весьма неопределенно. Теперь, впускать кого-либо из посторонних, в  мир собственных переживаний, он не мог. Иначе могла бы произойти катастрофа. Он пытался избавиться от этого состояния, но всё было тщетно. Он знал, что жизнь любит оптимистов, а любовь – требует искренней и постоянной взаимности. Именно таким он всегда считал себя. Он был экстраверт по характеру, а теперь с каждым днем всё больше и больше превращался в интроверта. Знал он, что существует и среднее состояние, но он там не хотел задерживаться. Он потерял всякий интерес к преподавательской деятельности, не устраивал студенческие вечеринки, свои лекции читал на автомате, безо всяких эмоций. Он часто приезжал на Киевское море, на то место где они любили с Людмилой проводить время, но и это лишь усугубляло его состояние. В конечном итоге, у него стал пропадать аппетит и он даже слег в постель. Лишь теперь он понял, что в жизни своей, он никого не любил, удовлетворял лишь свои страсти. А теперь, когда быть может, он встретил свою настоящую любовь, он по дурости своей – потерял ее.

                -10-

Теперь он лежал в постели, не способен, как ему казалось, даже поднять руку.
– Тебе надо хорошо, друг мой, покушать, – говорил Алексей, прилаживая перед ним небольшой прикроватный столик. – И…, вылезай ты с этой чертовой постели.
– Я всё испортил, Леша, – лишь тихо промолвил Андрей.
– И ничего ты не испортил, Рэд. Это неизбежный конец истории. Ты был ее учитель, она получила опыт полноценной женщины. Ты сам ведь когда-то предсказывал такой исход. Это должно было случиться. Ешь!
– Я по ней скучаю.
– Ты так говоришь потому, что ее нет рядом с тобой. Так это?
– Я любил ее Леша. Со мной это, кажется, впервые.
– Лучше позже, как говорится. Совсем скоро ты сможешь жить как прежде. Давай, покушай, и тебе станет легче.
Алексей поставил перед ним отбивную с макаронами, нанизал на вилку несколько штук и произнес:
– Ну…, открой ротик.
Андрей повиновался ему и без всякого аппетита проглотил эти макароны.  После этого Алексей отщипнул вилкой кусочек отбивной, и словно младенцу стал приближать его ко рту Андрея, приговаривая:
– Чук, чук, чук, поезд приближается к станции…. Ну что, вкусно? А это и понятно, ведь я добавил к макаронам немного пармезана, зеленого лука, тертой морковки, так что такое блюдо было бы грех не съесть…
– Когда-нибудь, Алексей, ты кого-то здорово осчастливишь.
– А я уже и так осчастливил, просто тебе не говорил.
– Ты? Да в жизни не поверю. А как же Лара?
– Дети у меня уже взрослые. Так что я, без всякого угрызения совести, оставил  пару лет  тому Ларису, и стал жить с молодой и красивой.
– В голове не укладывается. Ты, Тощий, что это удумал? Мы как-то с Людмилой, пробегали мимо ресторанчика японской кухни, на Героев Сталинграда, и там неожиданно тебя видели с молодой барышней. Так это она???
– Да! Это она, а кто же еще. Я не такой как ты, чтобы женщин за один день, менять как перчатки.
– Никогда бы, Лешка, не подумал, что ты выкинешь такое.
– Выкинул, как видишь. «Седина в бороду, черт – в ребро»…
– Оказывается, дружище, и ты, не динозавр…
– Как видишь…. Но, то была наша прощальная встреча. Знаешь, после долгих лет молчания, я и Лариса теперь пытаемся понять друг друга.
– Для меня это и неожиданная и потрясающая новость, – сказал Андрей. Так ты вернулся к Ларе?
– Да. Уже больше чем три месяца.
– Что ж, жизнь таит в себе куда больше неожиданностей, чем мы представляем.
– Слушай, Андрей. Давай оставим эту тему. У меня к тебе будет просьба. В моем университете, через месяц, мой вечер. Меня кто-то должен представить.
– Леша, ты, конечно, хочешь меня отвлечь от моих забот. Но, прости, я не уважаю трудотерапию.
– Но я не шучу, и прошу тебя, без всякого стеснения, представить меня. Кто, как не ты, знаешь лучше всех, мою поэзию. Представь меня, и даже в не самом лучшем свете, в безудержных силах мою поэзию. Просто, я хочу, чтобы сделал это именно ты.
– А кто представит меня, Леша? Похоронщики? Мне трудно тебе отказать. Но пока я не могу выступать. Как видишь, мне пришел конец. Вряд - ли я смогу, поищи кого-нибудь другого.
– Помнишь, еще в университете, я играл в студенческом театре Горацио, при неудачном Гамлете, которого играл ты. Я слушал позже твои излияния и самоанализ, постоянные жалобы на Изабеллу, на твоих бесконечных подруг, с которыми ты был не в силах своевременно проститься. И за это ты в большом долгу передо мной.  И я надеюсь, что ты согласишься, во имя наших многолетних отношений.
Теперь в основном вечерами, Андрей работал над своим выступлением. Из него  получился бы неплохой критик. Он прекрасно вёл литературный  анализ, хорошо разбирался в поэзии, так что ему без особого труда удалось подготовиться к представлению. Алексей был лауреатом Шевченковской премии, везде его представляли как одного из талантливых украинских поэтов. Хотя он был русскоговорящим человеком, много он писал именно на украинском языке. Так что, Андрею пришлось хорошенько попотеть, при подготовке своей речи.
Зал, в котором шло представление Алексея, его поэзии, его чествования, был переполнен. Аудитория была набита сверху донизу. Интерес у публики был колоссальный. И это было не удивительно. В хаосе литературных течений, школ, направлений и групп, которые плодятся с невероятной быстротой сегодня, разобраться было не под силу. Все, кому не лень, сегодня писали, кто прозу, а кто и стихи. Кто не считал себя сегодня поэтом? Стоило ему посещать какое-либо литературное «кафе» и раза три четыре тиснуть в журнал или газету свои вымученные стихи – он тут же величал себя поэтом.
«Нас не будет сегодня интересовать судьба поэта Алексея Кармазина. Говорить о ней мы не будем, – говорил в своем выступлении Андрей. – Важен результат и выводы, к которым пришла и эта аудитория,  воздавая дань уважения творчеству  этого поэта. Здесь важны результаты и выводы. Его поэзия не делает никаких уступок. Я не знаю, что такое поэзия. Но стоит мне слышать ее, я узнаю ее, особенно великую поэзию, которую несет нам Алексей Кармазин. Наш сегодняшний юбиляр, вне всякого сомнения, пишет то, что мы сразу же узнаем, как великую поэзию. Двадцать пять лет тому назад, с момента первой своей публикации, мужественный голос Алексея Кармазина, стал неотъемлемой частью поэтического пейзажа не только Украины, но и всей Европы. В его поэзии одновременно слышится язык улыбки, мощи и бескорыстия, а также язык безудержного движения неравнодушной души поэта.  В тысяча девятьсот девяносто шестом году, такое движение его души привело к получению им Шевченковской премии в области поэзии»…
На сцене, рядом с Алексеем сидела и его жена Лариса. Она заметила первой, что с Алексеем начинает твориться что-то необычное. Неожиданно, он прямо схватил двумя руками, стакан с водой, и стал пить.  А потом его руки затряслись и в какой-то миг, он свалился на пол сцены без сознания.
Первые четыре дня Алексей был в реанимации, а потом его перевели в неврологическое отделение. У него был обширный инсульт. Лишь только через две недели, его привезли домой.
Андрей приехал к его дому на машине. Долго сидел в кабине, не решаясь зайти внутрь. Все окна были затемнены, лишь одиноко горел свет у входной двери и еще в одной комнатке на первом этаже. Вокруг было много зелени. Когда Алексей получил премию, львиную ее часть он потратил именно на строительство этого дома. Всё в этой постройке было гармонично, ничего лишнего, всё со вкусом, без всякой напыщенности и чванливости. Когда Андрей постучал в дверь, отворила ему Лара. Они без слов вошли в дом, и она провела его к Алексею. Тот лежал на спине и тяжело дышал. Вокруг стояли две капельницы. Когда Андрей приблизился к нему, он лишь застонал и отвернулся.
– Он не понимает, что это пришел ты, – сказала Лариса. – Думаю, он не узнает и меня. Андрюша, ты просто посиди возле него. Может он немного позже придет в себя.
Через минут десять Алексей медленно повернул голову к нему и еле слышно проговорил:
– Андрей..., я…., я…., рад…
Андрей наклонился к нему максимально близко, чтобы лучше его слышать, а тот, спустя минуту, обнял одной рукой его за шею,  приблизил к себе, а потом тихо прошептал:
– Спасибо …, тебе…
Больше он ничего не сказал, так как потерял сознание.
Провела Андрея Лара. Уже на крыльце дома, она сказала ему:
– Витя, а я ведь всё о нем знала и простила его. Знал бы ты, как я была рада, что он возвратился ко мне. Он хороший человек. Вместе мы вырастили троих детей, вместе мы были счастливы. Тот его поступок – это было просто помрачение, не больше… Он очень тебя ценил и понимал…
– Я тоже, ответил Андрей.

                -11-

Андрей встретился со своим сыном в кафе. Тот попросил его об этом.
– Что случилось, почему вдруг такая спешка?
– Спасибо, Па…, что пришел. Это уже грандиозно для тебя.
– Давай ближе к теме. У меня не так много времени. Что опять стряслось?
– Я через два часа улетаю в  Днепропетровск.
– Ты летишь к ней, чтобы встретиться с ее родней?
– Ты же знаешь, Па…, что я не какой-то извращенец. Ее зовут Даша, то есть - Дарья.
– Послушай, сын, тебе уже сорок, а ты всё еще ожидаешь одобрения  близких уже зрелой женщины? Ей самой, требуется их одобрение? Если это касается меня, то считай, что ты его уже получил.
– Я только хочу понять – что делать мне, в сложившейся обстановке? Но ведь мне дорога Лиза, я люблю ее, люблю своих детей.
– Что же это, получается, – стал говорить Андрей. – Ты из одной тюрьмы, не задумываясь, бросаешься в другую. Опомнись!
– С чего это ты взял, что семья – это тюрьма, – почти сквозь зубы выговорил Александр.
– Из своего опыта. Я говорю не о твоей матери. Просто брак, это не для меня…
– Это всё исключительно твоя версия.
– Александр, послушай меня, я все-таки твой отец,  и  другого –  у тебя не будет.
– Какое утешение, просто некуда…
– Знаю, я разочаровал тебя, но давно пора забыть обиды. Если думаешь наладить с Лизой отношения – начни с нуля. Прости меня, Александр, – сказал Андрей, вставая из-за стола…
– Ты просто сбегаешь, Па…, а что за дела?
– Похороны моего друга Алексея.
– Поэта Алексея Кармазина? – спросил Александр. Он умер?
– Да! Мне и вправду пора ехать. Потом еще поговорим. Мне жаль…
После похорон Алексея, уже поздно вечером, Андрей забрался к себе в фото-комнатку и стал проявлять фотографии Людмилы. Они у него уже были отпечатаны. Но он, просто для утешения, снова решил их обновить. Неожиданно, он услышал звонок телефона.  «Неужели она»? – подумал он. Но это была Мария. Они встретились в кафе, поужинали там немного и пошли прогуляться вместе по набережной.
– Пришлось сегодня, по делам фирмы, побывать в Киеве. В газете «Киевские ведомости», прочитала некролог о смерти твоего друга, поэта Алексея Кармазина.
– Целые две колонки, заметил Андрей. Для поэта – это не мало.
Уже ближе к полуночи, они зашли в квартиру Андрея. Он предложил выпить по фужеру вина, и она не отказалась.
– Помнишь те «игрушки» и тампон, что ты нашла тогда у меня в спальне? Их оставила девушка, которую я любил, – сказал Андрей, разливая вино.
Мария молчала, но лишь слегка вздрогнула всем телом.
– Но…, разве были у нас шансы? Нет! – продолжил Андрей. – В лучшем случае, протянули бы года два, а потом, в конце концов, она бы поняла, что ей не нужен мужчина, старше ее считай на сорок лет. Я думаю, этого вообще не должно было случиться.
Он всё это говорил, и даже не видел, где в это время находится Мария. И вообще, не знал, слушает - ли, она его. В большей степени, всё это он говорил даже для себя. Но она была рядом с ним, лишь стояла позади него и слушала его почти безучастно.
Оба они,  молча, допили вино, и сели рядышком на диван.
– Я старею, Андрей. Взгляды мужчин уже на меня далеко не те, – сказала она.
После продолжительной паузы, она как-то тяжело вздохнула и продолжила:
– На сайтах знакомств, в основном объявления от женщин моего возраста. Там тебе гарантируют несколько свиданий в год. Платишь за молчание, и…, за болтовню на одну и ту же тему.
Она слегка всплакнула и вытерла слезу, сначала под одним глазом, а потом и под другим.
– Я закончу так же.
Всё это время Андрей слушал ее, не отрывая своих глаз. Видел, как она глубоко взволнована и ничего не говорил.
– Неужели мы, за все годы нашего знакомства, впервые говорим, друг с другом, как это подобает людям, которые видят друг друга не только  через призму постели? Мы так с тобою никогда не разговаривали, сказал он.
– Что ж, и это не плохо. Я знаю немало семей, и семейные пары, которые и за пятьдесят лет до этого не доходят.
Они долго сидели, молча, глядя друг на друга, а потом обнялись крепко и продолжительное время не отпускали от себя.
– Знаешь, Андрей. У меня сейчас неплохо складываются дела на фирме, где я работаю. Как ни как, а опыт дает о себе знать. Ведь я много лет работала главным технологом завода. Завода огромного. Так что в маленькой фирме, чувствую себя как рыба в воде.
– Когда у тебя поезд? –  спросил он.
– Рано утром. Первый поезд на Львов.
– Я тебя утром отвезу на вокзал, предложил Андрей.
– Нет. Не надо, ответила она. К чему всё начинать? У меня забронирован номер в гостинице, что в здании вокзала на бульваре Шевченко. Там лежат мои вещи. Мне оттуда будет удобнее на поезд. Да и тебя не придется беспокоить.
Уже было далеко за полночь. Он остался один в квартире. Сел было за пианино, включил метроном, но музыка не шла. Метроном еще долго «тикал» свою мелодию, и лишь напоминал ему, как они вместе, с Людмилой, так само слушали  когда-то эту самую его мелодию. Он сидел на диване, весь в раздумьях и не заметил, что уже наступило утро. А когда подошел к окну, в соседнем доме напротив, увидел женщину его же лет. Она слегка высунулась из окна, и по выражению ее лица было видно, что она тоже одинокая, и не нужна никому, как и он. В его голове звучала музыка тоски, музыка одиночества, музыка приближающейся старости.
Теперь он весь сосредоточился на работе. Пропустил много лекций, так что необходимо было это наверстывать. Всё время у него не выходил из головы вопрос: «правильно – ли он поступил тогда, когда не пошел на день рождения Людмилы, где она хотела его познакомить с родителями, когда он пропустил ту проклятую вечеринку»? Теперь он один посещал парную, бегал в парке и даже иногда забегал в зал тенниса. Прошло уже два года, как он расстался с Людмилой, почти смирился со смертью Алексея, и  понял окончательно, что  потерял ее навсегда. Для себя,  утверждал в мыслях, что пришел в равновесие и приобрел независимость.
«Кого я обманываю? – сам себе он задавал вопрос, даже того не ожидая. – Ведь можно скрыться от преследования полиции, от урагана, от стихии, в конце концов. Но ведь от себя же, не убежать»!
Перед самым Новым Годом, он вел на одном из киевских телеканалов литературное обозрение. Его гостей там, была хорошенькая собой молодая женщина. В ней было всё хорошо. Миловидна, элегантна, умна, хорошо владела вопросами живописи эпохи возрождения. В былые времена, он бы не задумываясь, приударил бы за ней. Сейчас было с ним совсем что-то иное. Близко, он даже не представлял кого-то возле себя, кроме Людмилы. Марию он потерял, это однозначно. Но это он мог пережить. А вот потерю Людмилы – с этим смириться он не мог.
Люди только, как отпраздновали Рождество. Весь город  был шумный в ожидании следующего праздника – Нового Года. Андрей любил этот праздник, даже в какой-то мере продолжал по-детски его воспринимать. Пришел к себе домой. Но здесь никакого веселья не предвиделось. Кругом были разбросаны в беспорядке вещи, стояли везде бутылки с недопитым вином. Но на телефоне он заметил мигающую лампочку. Включил автоответчик. «У вас есть новое сообщение», – возвестил его он.

               
                -12-

– Привет, Андрей,  это Людмила. Странно, но решила позвонить тебе. Как ты? –  услышал он  знакомый голос. – Мне надо поговорить с тобой. Я должна тебе кое-что сказать. Раньше, чем ты услышишь это от кого-то другого.
Андрей, конечно же, был ошарашен неожиданным ее звонком. Да и голос ее, как ему показалось, звучал как-то странно. Не ощущался в нем вот тот тонус жизни, который всегда был присущ ей.
– Позвони мне, если сможешь, позвони, пожалуйста. Спасибо, пока… Номер моего мобильного телефона …
Далее звучал обычный набор цифр телефона одного из мобильного оператора сети. Он сидел возле телефона, словно его ударила молния, свалилась на него снежная лавина. Понял, что все эти годы он жил тем, что лишь ждал этого звонка, чтобы услышать эти слова. Он осунулся весь и опустился почти на самый пол и всё слушал и слушал повторно ее сообщение, опасаясь самого страшного: «она влюблена, она выходит замуж, может даже приглашает его на свадьбу, и ей понадобилось его благословение».
Дрожащими руками он поднял трубку телефона и долго не решался набрать номер.
– Андрей…, Андрей…, – услышал, наконец, он ее голос.
– Где ты? – спросил коротко он.
– Я…, в машине. Я сижу в машине перед твоим домом.
– Почему ты раскатываешь в машине  по городу, в канун Нового Года?
– Я не знаю, – после некоторой паузы и со вздохом ответила она. – Я не знаю что делаю.
– Что случилось, Люда?
Наступила длинная пауза в их разговоре, после которой она сказала:
– Мне надо тебя увидеть.
– Я жду тебя.
– У тебя есть время?
– Всегда…
– Ладно, я поднимаюсь…
– Да, я жду тебя…
Он был окончательно сбит с толку, даже не мог представить, что и думать. Быстро ополоснул лицо холодной водой, чтобы хоть как-то привести себя в чувство. Раздался звонок в дверь. За несколько секунд она уже стояла перед ним. Теперь ее волосы были коротко подстрижены. Одета она тоже была как-то необычно, вся укутана шарфом.
– Здравствуй, – поприветствовала его она.
– Здравствуй, проходи…
Какое-то время они стояли оба неподвижно, а потом крепко обнялись.  В этом не было никакой поддельности, это объятие было таким искренним и теплым, что они долго не отпускали друг друга.
– Ну…, как твоя жизнь? –  спросил он ее.
Она ничего не ответила, лишь слегка покачала головой со стороны в сторону. А потом посмотрела на одну из стен комнаты и спросила: «Рафаэль»?
– Да! «Мадонна с младенцем», – ответил он. – Эта картина мне очень нравится.
– Почему?
– Лицо Мадонны на ней, напоминает мне тебя…. И после некоторой паузы продолжил: – Мне нравится твоя новая прическа.
– Я понемножку отрезаю волосы каждый день, чтобы, когда выпадут, не было так грустно.
Теперь уже он смотрел на нее вопросительным взглядом. Что-то в ней было неожиданное для него, не понятное. Они сели на диван рядышком, а после непродолжительной паузы, она сказала:
– Я больна. Понимаешь, у меня рак груди. Это рак груди.
У него, что-то сдавило внутри, и он не мог сказать ни слова, лишь вопросительно смотрел на нее. Она даже не сняла с себя пальто, так и сидела на диване, а он и не предложил ей это сделать.
– Операция через две недели.
– Как же это? – лишь произнес он. – Ты очень..., очень….
– Боюсь…? Нет.
– Я не это имел в виду. Скажи мне, как ты узнала?
– Понимаешь, я утром принимала душ, и тогда нашла ее, под мышкой…. Врач участковый мне сказал, что не нужно попусту волноваться. Я прошла обследование, анализы, и наконец, один опытный врач-онколог сказал мне, что это похоже на опухоль.
– И ты испугалась?
– Да, испугалась. Сегодня вечером, когда я позвонила тебе, я просто уже не могла оставаться дома одна.
– У него на глаза накатились слёзы. Он по-настоящему стал плакать.
– Андрей, Андрей, милый, не надо….
Она обняла его за шею и прижала к себе, нежно поглаживая рукой по его голове, абсолютно лишенной волос, напоминающей школьный глобус.
– Не надо, Андрей, не надо, стала успокаивать его она. Ты не плачь. Не надо.
– Почему ты не позвонила мне? Почему ты мне сразу же не позвонила? – почти сквозь слезы спросил он.
– Нет, сказать самое трудное, сказать кому угодно – но только не тебе. Знаешь что странно? –  спросила она. – Я сейчас словно стала старше намного тебя.
На этот ее ответ, он лишь покачал головой со стороны в сторону, отрицая.
– Дай мне слово, что если тебе станет вдруг плохо,  это будет днем, или ночью – ты сразу звонишь мне. Что мне сделать? –  спросил он ее. – Что сделать?
Теперь она покачала головой, даже не зная ответа.
– Понимаешь. Это, как бы тебе сказать…, это как бы не находишь себе места, мешаешь себе, сам мешаешь себе. Знаешь, сейчас всё, что когда-то казалось мне очень серьезным, доводы, которыми я убеждала маму, кажутся мне такой чудовищной глупостью. Я проспала так много…. Я проспала целую жизнь.
Она неожиданно посмотрела на него, даже как-то строго и сказала:
– Андрей! У меня к тебе будет просьба. Мне больше некого попросить.
– Да, конечно, ответил он, говори.
Она глубоко вздохнула, опустилась на пол перед ним на колени, обняла его, а после долгой паузы сказала:
– После тебя, после моих мужчин, ни кто, не любил мое тело больше чем ты.
– Неужели такое возможно? – спросил он. Их было много? А на работе что, у тебя ни кто не влюблялся?
– Но мне было абсолютно всё равно. Я знаю, ты любил меня. Ты, только ты один, любил меня по-настоящему.
После этих ее слов он утвердительно покачал головой.
– Но ты любил и мое тело, сказала она. Скоро врачи его изувечат….
– Стой, не говори так, даже думать перестань так. Ты останешься прежней.
Только теперь он по-настоящему разглядел ее. Под глазами у нее появились темные круги, она сильно исхудала, выглядела какой-то усталой.
– Люда, милая, –  сказал он, поцеловав ее в лоб. – Что я должен сделать?
Он включил диск с хорошей музыкой и стал заряжать свой пленочный фотоаппарат. Делал он это дрожащими руками, медленно, словно хотел этим оттянуть тот страшный конец, который клубился теперь у него в мыслях. А Людмила стала снимать с себя одежду, медленно, медленно…. Постепенно она сняла с себя всё, и теперь была вся нагая, лишь грудь ее оставалась, прикрыта шарфом.
Андрей установил фотоаппарат на штатив, подготовил освещение, а она уже сидела на подушках дивана, готовая к съемке. После этого, она стала медленно снимать с себя и шарф, обнажая сначала одну, а затем и другую грудь. Ее тело оставалось прекрасным.
Андрей, периодически смахивая набегающую слезу, фотографировал ее раз за разом. Потом она подняла руки вверх, и заломила их за головой, голова ее слегка наклонилась в сторону, а на глаза набежали слезы. А он беспрерывно снимал, кадр за кадром. Она перевела свой взгляд снова на Андрея. Ее глаза как бы молили о помощи, выражали страдание и боль. Но сама она молчала.
После этого она оделась, они сели за столик, и Андрей налил в фужеры вино. Она включила телевизор. Там, на одной из программ, показывали предпраздничный Киев, радующихся приближению праздника киевлян.
– Я по тебе скучала, – сказала Людмила и обняла Андрея. – Скучала по местам, где мы бывали.
Она легла на диван, а Андрей сел у ее ног, взяв в свои руки одну из ног, начал теребить ее пальчики своими руками. А потом просто поцеловал их.
– Может, останешься сегодня, у меня? – спросил он.
Она налила сама себе еще вино и спустя паузу ответила:
– Нет, я поеду домой.
– Хочешь, я буду возле тебя, когда ты ляжешь в больницу? –  спросил он.
Она молчала, лишь малыми глотками продолжала пить вино.
– Люда, – обратился он к ней. –  Лучше в такой ситуации не быть одной.
– И это говоришь ты? – почти с улыбкой на лице спросила его она. –  Ты всё делаешь один. Вот и я, буду – одна. Ай, ай…, ты, как я вижу, боишься больше меня! Скажи лучше, после операции я тебе не буду неприятна? А? Ты будешь меня хотеть?  Скажи…, будешь?
Он молчал, лишь, не отрывая своих глаз, смотрел на нее.
– Скажи, Андрей, будешь меня хотеть? – снова повторила она свой вопрос. А после некоторой паузы она сказала: «Мне страшно, Андрей»….
Телевизор оставался включенным. Там передавали, как мэр города отсчитывал последние секунды старого года и как громко объявил о начале Нового.
Они обнялись, и она ему прошептала на ухо: «С Новым Годом»!

                -13-


Андрей снова остался один. Он проявил пленку, и долгое время печатал фотографии. Никто ему не звонил, и никаких сведений о состоянии Людмилы он не имел. Даже не знал, в какой больнице города она находится. И такое состояние ему было просто невыносимо. Он был в полном неведении, а потому просто не находил себе места.
В тот день шел проливной дождь. Андрей рано пришел из университета и стал готовить себе что-то на ужин. Неожиданно почувствовал в глазах резкую боль, в них нахлынул туман. Что-то сильно давило в глазных яблоках. Но совсем скоро боль прошла и видимость восстановилась. «Надо сходить к окулисту, – решил он. Это может быть неспроста»….
Утром, не успел он проглотить свой традиционный бутерброд и выпить кофе, как раздался телефонный звонок.
«Это вам звонит медсестра из городской онкологической больницы. Здесь одна больная просит вас придти к ней, как можно скорее»….
Далее эта медсестра называла адрес больницы, палату, а также как проехать туда общественным транспортом. Андрей, не медля сел в машину и быстро был на месте. Он и без того, знал, что Людмила лежит именно в этой больнице. Ему узнать это было совсем не трудно, так как там же, работал и его сын Александр. Даже удивился, что в такое время, довелось проехать почти  через весь город и не попасть нигде  в «пробку». Больница, конечно же, произвела на него угнетающее впечатление. Но особенно поразили его там люди. Все как на подбор, они были подавлены и растеряны. Вид у них был в основном угрюмый. Ни одного более-менее веселого человека там не пришлось увидеть. Он быстро нашел отделение и нужную палату. Но предварительно решил поговорить с сыном.
Александр вышел к нему в приемный покой и первым делом, спросил:
– Отец, что ты здесь делаешь? Что тебя привело сюда?
– Ты можешь уделить мне пять минут?
– Не совсем, у меня это….
– Для меня это очень важно.
–  Ладно, пойдем….
Они зашли в его кабинет. Как оказалось, Александр был заведующим именно этого отделения. Какое-то время он переговорил по телефону и ответил, что будет через пять-десять минут.
После выяснения всех обстоятельств, он сказал:
– Она в хороших руках. Я знаю ее хирурга как классного специалиста.
– И что?
– Операция назначена на завтра.
– Она сказала, что операция будет не ранее чем через две недели.
– Нет, это будет завтра, ответил Александр.
– Что это значит?
– Подробности знает лечащий врач, но по всему видно, что положение довольно серьезное.
– Это какой-то кошмар, – лишь заметил Андрей, с некоторым негодованием в голосе.
– Ничего не поделаешь, такова реальность. Вы давно знакомы?
– Немного больше чем два года. Мы давно не виделись с ней. И вдруг, накануне Нового Года, она мне звонит.
Андрей был растерян. Видно было, что он очень переживает и беспокоится.
– Ты понимаешь, я бы мог ей позвонить, продолжил он. Но боюсь поступить не верно. Она, когда уходила, запретила звонить мне и была тверда в этом.
Снова раздался телефонный звонок в кабинете Александра.
– Да, ответил он. Уже иду.
– Прости, что отвлек тебя. Знаю, что у тебя всё расписано.
– Это ты меня прости, что не могу помочь, ответил Александр. Надо держаться.
– Ты так всех своих пациентов подбадриваешь? Наверное, это тяжело, онкология….
– Я твой сын и был готов к этому.
– Да ладно. Жаль, что мы встретились при таких обстоятельствах.
– Мне тоже жаль….
– Да…, а как дела дома? –  спросил Андрей.
После некоторой паузы, Александр ответил:
– Мы всё так же вместе с Лизой. Спасибо, что спросил.
– Я очень рад.
Уже на пороге двери  кабинета, Александр задержал отца и спросил:
– Что будешь делать дальше, отец...?
Андрей лишь похлопал сына по плечу и ничего не сказал.
В палату к Людмиле его впустили всего на пару минут. Ее готовили к операции, а там были свои требования.
– Всё будет хорошо, Люда, – сказал ей он. Я узнал, что тебя будет оперировать классный хирург. Бодрись, всё будет хорошо.
Он вышел из больницы, сел в свой автомобиль и еще долго сидел там в раздумьях.
«Почему она решила, чтобы я сделал те фотографии? – спросил он сам себя. –  Для себя, или чтобы они остались у меня»?
Почему-то, ему именно сейчас вспомнился Алексей. Тогда они сидели в кафе за чашечкой кофе и вели разговор о красивых женщинах.
– Я, тебе Андрей, излагал свою теорию красивых женщин, – тогда сказал Алексей.
– Как помниться мне, и не один раз, а как минимум раз сто.
– Да, да, ты прав.
– Их, невозможно увидеть.
– Но, ты же, ее увидел? Такую…, без прикрас.
– До конца я этого не понимаю, – ответил Андрей.
– Ах, куда уж, хитрый ответ, – заметил Алексей.
– До сих пор задаю себе вопрос: «Стоило – ли мне рвать отношения. Потому, что я не пришел на вечеринку»? – В ней удивительно соединялись несовместимые черты.
– Ты говоришь о ней в прошедшем времени, – подчеркнул тогда Алексей.
Уже  на второй день, после обеда, он позвонил Александру и спросил: «Меня пустят к ней, если я приду сегодня»?
– Ее только что перевели в реанимацию. Приходи, и быстрее, – ответил Александр.
– Спасибо, сын, – ответил Андрей.
Пожалуй, за многие годы, впервые, они между собой, разговаривали как сын и отец. Без всякого накала, без издевок и упреков. Впервые между ними проскочило какое-то чувство родной крови.
На улице шел дождь. Андрей схватил зонтик и не стал бежать на стоянку за своей машиной, а схватил первое же такси и помчался в больницу. Его беспрепятственно пропустили в отделение реанимации. На удивление, Людмила лежала там, в отдельной палате.
 «Это уже явно побеспокоился он, сын», – отметил про себя Андрей. И еще заметил, уже исключительно для себя: «Время бежит быстро, когда не следишь за ним…».
Она уже была при сознании, лежала в палате, вся опутана трубочками, капельницами. Датчики были прилеплены по всему ее телу.
– Ты…? – прошептала она слабым голосом. – Спасибо, что пришел. Я так рада. Они убрали обе груди. Я такого не ожидала.
Он сел на стул возле ее кровати, взял ее за руку и нежно погладил ее.
– Ты меня не ждала?  – спросил он.
– Теперь я уже не такая красивая. Правда?
– Не правда! А знаешь, по преданию, женщины племени амазонок, специально удаляли себе правую грудь, чтобы удобнее было запускать стрелы из лука. Их предводителем была женщина, по имени Ипполита, а она была удивительной красавицей.
Она даже улыбнулась, после этих его слов, хотя слезинки, так и оставались у ее глаз.
– Помню, как ты впервые зашел в аудиторию, как читал свою первую лекцию нам.
– Это было так давно. И ты помнишь это?
– Я помню всё, Андрей.
– Я, тоже, –  ответил он. – Каждую секунду.   
– Мне плохо без тебя, – сказала Людмила после некоторой паузы.
– Я с тобой….
Он нежно обнял ее за шею и стал целовать в лицо, а потом и в губы.


                -14-

Она умерла ровно через три месяца, двадцать первого апреля. Весна уже полным ходом властвовала кругом, захватила власть в свои руки, прогнав зиму туда, где еще остались крохотные островки ее владений – в лес. Всё в природе уже дышало новизной и свежестью. Но, почему-то, чего-то не хватало. Всё кругом ждало первого дождя. И он пошел, именно в этот день, мелкий весенний теплый дождь.
Андрей был на похоронах, видел там всех родственников и друзей Людмилы но, ни к кому из них, он не подходил. На поминальный обед он тоже не зашел. А вот на девятый день, он всё же пришел в дом ее родителей.
На пороге их дома, его встретили и мать, и отец Людмилы. Они оба были еще моложавого вида люди, младше Андрея лет на десять – пятнадцать.
– А мы вас ждали, Андрей, – сказала ему ее  мама. – Люда много рассказывала нам о вас.
Уже после поминального обеда, он, и ее родители, уединились в гостиной и долго разговаривали, смотрели альбомы с их семейными фотографиями.
– Андрей, – обратился к нему  ее отец. – Вы не будете против, если мы так будем к вам обращаться?
– Конечно, нет. Я искренне буду только рад этому.
– Так вот. Скажу вам, что в нашей семье ни у кого нет секретов друг от друга. Вот почему, Люда нам всё рассказывала о ваших с ней отношениях. Видите, в ее жизни, у нее было много поклонников, многие предлагали ей руку и сердце, но она всем отказывала. Согласитесь, что она была довольно привлекательна. Многим она могла  бы составить пару, но она, как оказалось, любила по-настоящему только вас. Всё время, как вы расстались, она тяжело переживала. Какое-то время, она была в депрессии. И нам стоило немало усилий, чтобы «вытащить» ее из этого состояния. Но вот, последние полгода, за ней стал ухаживать молодой ученый, мой коллега, доктор физико-математических наук. Довольно культурный, воспитанный, глубоко эрудированный человек, прекрасный ученый. Чисто случайно, по делам института, он зашел к нам в дом, чтобы обсудить со мною кое какие вопросы. Вот и познакомились они тогда. Скажу вам, что мы даже стали лелеять надежду, что они станут супругами. Но не тут-то было. Люда отказала ему. Она не допускала с ним ни какой близости. А вот, что касается той вечеринки, после которой у вас с ней наступил разлад, то тогда мы вас все очень ждали. Нам очень хотелось с вами познакомиться. Особенно вас ждала Людмила.
– Конечно, это нелепо звучит, – добавила ее мама, – но нам кажется, что и последовавшая ее болезнь, возможно,  в какой-то мере связана с ее депрессией по этому поводу.
После всех этих событий, Андрей пытался полностью приглушить свое одиночество своей работой. Согласился даже какое-то время быть деканом факультета. Но быстро понял, что потерю Людмилы, он не переживет так просто.
Говорят, что время всё излечит. И действительно, за свою жизнь Андрей потерял и мать, и отец погиб на фронте. Хоронил он и друзей, и просто знакомых. Много было у него женщин, с которыми он был близок. Теперь он не мог даже припомнить их имена. По-прежнему помнил своих жен, но старался  больше не вспоминать о них.  А вот потерю Людмилы –  он с этим смириться не мог. Она всегда была с ним, присутствовала в мыслях, в предметах, которые его окружали, в местах, где они были вместе. Он часто приходил на набережную Днепра и прогуливался там, готов был целовать те камушки, по которым когда-то ступали ее ноги. У него в прихожей, на тумбе, по-прежнему лежала ее расческа-ежик. Иногда он подходил, брал в руки эту расческу и долго принюхивался к ней, ожидая почувствовать запах Людмилы. Нет, ничего не могло излечить его, притупить хоть немного эту боль утраты. Его совершенно не донимало то, что теперь у него полностью отсутствовал с кем-то секс. Всё это ушло далеко на второй план. Мария теперь лишь изредка радовала его своими звонками по телефону. На что-то большее от нее он и не планировал. Пожалуй, всё его восприятие мира полностью изменилось. Он знал, что ученые психологи утверждают, что человек, на протяжении своей жизни не меняет своего отношения к окружающему его миру. Интроверт, так и остается быть интровертом. Экстраверт – так и будет всегда оставаться им. А вот то, что произошло с Андреем, в корне меняло это суждение. В детстве и юности он был заводилой, среди своих друзей. Когда учился в университете, тоже был на острие событий там. Большое участие принимал в деятельности  организации «Народного Руха» в Украине, в ее борьбе за Независимость. В свое время был председателем районного отделения партии «Батькивщина».  Но, слава Богу, вовремя разобрался, что это за олигархическая организация и вышел оттуда. Да и в университете, где он был преподавателем, профессором, он всегда был в гуще событий. Он любил общаться с людьми, всегда на различных мероприятиях был на виду. Он прекрасно пел, особенно любил стихи и песни Владимира Высоцкого. Это был его мир, мир музыки, мир общения, мир созидания. Он всегда по натуре был экстраверт. Теперь он замкнулся. Он не испытывал чувства ограниченности в общении, он осознанно уединился. Теперь он сам стремился к этому. Он не страдал от этого, а со временем стал считать такое свое состояние естественным и даже комфортным укладом жизни. Еще целый год, Андрей работал в университете, но скоро оставил  и его. Даже общение с молодыми людьми, теперь его не прельщало. Ему уже исполнилось семьдесят три года.
 И вот тогда его и свела судьба с его соседом по дому, Романом Безногим. Их квартиры были совсем рядом, а разделял их всего один этаж.  Они вместе принимали участие в организационных делах дома. И эта работа их обоих сдружила. Много лет назад они даже слегка было повздорили. Тогда у Андрея был огромный собака, «дог», тигристой окраски. Андрей всегда выгуливал своего любимца, но не одевал никогда ему намордник. Вот и наехал за это на него когда-то Роман. Тогда они повздорили слегка, но этот конфликт теперь совсем ушел в прошлое.


                -15-

Боли в глазах всё увеличивались с каждым днем. Помня о слепоте своей бабушки и матери, он обратился к врачу. Диагноз не стал себя долго ждать. Начальная стадия глаукомы. Он готов был к такому вердикту, поэтому, сразу же согласился на  операцию. Так это называли врачи. А в действительности это были уколы в глазное яблоко. После этого последовало уже лечение медикаментозное. Первоначально он даже почувствовал некоторое облегчение. Боли в глазах приутихли, но зрение стало слабеть. Это продолжалось не скачкообразно, а постепенно, нарастая всё больше и больше. Уже, когда ему отмечали день рождения, в связи с семидесяти пятилетием, он потерял  почти семьдесят процентов зрения. И вот тут его стал выручать Роман. Он тоже был на пенсии, так что с удовольствием они вдвоем гуляли вместе. Тот водил Андрея под руку и в магазин, и в аптеку, в банк и к врачу.
В тот вечер, в день его рождения, пришли в гости к нему его друзья по институту, друзья еще детства. Был и Роман. Фактически он всё готовил из блюд, накрывал на стол, и даже мыл вместе с Андреем посуду.  Вечеринка удалась на славу. Самое интересное это то, что Андрей начал писать стихи. В этом он находил какую-то утеху, успокоение. Через стихи, теперь, он имел возможность как бы выплеснуть всего себя наружу. Не сложившиеся отношения его и Людмилы, а потом и утрата ее, наложили на него какое-то чувство разочарования в жизни. Нет…, он совсем не был на грани того, чтобы покончить с собой. У него и в мыслях такого не было, чтобы дойти до такой дурости. Но с каждым днем, он всё больше и больше ощущал то, что теперь он просто прожигает свою жизнь. На вечеринке, в честь дня его рождения, присутствовали все, кроме его родных.  Ни дети, а тем более ни бывшие жены, ни внуки.
В какой-то период, они вдвоем с Романом, ударились в театры, филармонию, концертные залы. Но со временем и это угасло. Позже, на повестке дня стали книжные ярмарки, издательства, выставки и салоны. В один из дней, лета 2012 года, к нему, впервые приехала в гости его самая младшая дочь Галина. Ей только, как исполнилось семнадцать лет. Втроем они долго гуляли по интересным местам Киева. Но гостила она у своего, можно сказать биологического отца, всего два дня.
А со временем, начала нападать на него и аритмия. Роман, в таких случаях, вызывал скорую. И тогда,  та его, увозила   в больницу. Практически, с ним почти не общался Александр. Так…, приветствовал его раз в год на день рождения. Маринка жила в Израиле, и хотя часто звонила ему, но была безучастной, как ему казалось,  к его жизни.
Часто, когда он гулял с Романом, то просил его пройтись по набережной Днепра. Во время прогулок они о многом говорили. Роман оказался для Андрея прекрасным собеседником. Их обоих всё интересовало, и они один перед другим пытались высказаться, чтобы изложить свое видение событий в мире, в политике, в делах государства Украина, в вопросах достижений науки и техники. За годы их совместных встреч, они говорили о чем угодно. Говорили и о женщинах. И тогда Андрей прямо-таки расплывался в  рассказах о своих любовных похождениях. Никогда, даже словом, он не обмолвился о Людмиле. Для него, это было сокровенным, чистым, неприкосновенным, табу. Он и Романа просил на каждой прогулке прогуляться именно по тем местам, где когда-то, он гулял с Людмилой.
Со временем, у Андрея накопилось немало собственных стихотворений. И у них обоих, возникла идея издать их в виде книг. Редактором и цензором у Андрея, конечно же, был Роман. Особенно едкими у Андрея были стихи о религии. Вот почему пришлось им не мало, походить по редакциям, прежде чем удалось выпустить в свет его первую книгу стихов.  А совсем скоро, они опубликовали и вторую книгу. Но время брало свое. Уже скоро Андрей потерял зрение полностью. Холодная мертвая темнота перекрыла ему возможность видеть мир. Теперь он в полной мере осознал народную мудрость, которая гласила: «лучше иметь одного хорошего соседа рядом, чем сотню родных, где-то далеко».
Как-то в Киев приехала его дочь Марина, со своим «бой-френдом». Отца навестили всего один раз, но через несколько дней, у него в квартире раздался телефонный звонок:
– Папа, это я, Марина. Послушай, твоя машина еще на ходу? – спросила она.
– Стоит как всегда на автостоянке. Думаю на ходу. Разве что, колеса надо подкачать. А что стряслось?
– Это не проблема. Значит так, завтра мы втроем едем в одно место.
– Куда это еще?
– Вот завтра обо всём и узнаешь.
На следующий день, рано утром, они уже были у Андрея. А совсем скоро авто мчало их вдаль. Куда они ехали – Андрей так и не знал. Он сидел на заднем сидении, за рулем был «бой-френд», и через приоткрытое боковое стекло их обдувал чистый степной воздух. Он давно соскучился по нём. Как ни как, а городской воздух во многом отличался от степного.
Через полтора часа они, как, оказалось, приехали на место. Андрей не видел ничего, но слух у него стал обостренным и каждый звук ему теперь о многом говорил.
Он слышал, что Марина подвела его к каким-то людям, все они о чем-то говорили друг с другом.
– Вот, познакомьтесь, это Андрей Степанович Разумков, – представила его Марина.
– Валентина Степановна Мовчан, – отрекомендовалась ему одна незнакомка и пожала ему руку.
– Вера Степановна Мовчан, – отрекомендовалась ему вторая женщина и тоже пожала ему руку.
Пока что Андрей ничего не понимал. Но то, что эти женщины представились ему по фамилии его бывшего отца, его слегка насторожило. А к тому же и отчество у них обоих было, как и у него.
– Ну, ты что, пап, ничего не понял? – обратилась к нему Марина. Это же твои родные сестры по отцу. Как тебе такой сюрприз?
– Такого не может быть, ведь мой отец погиб во время войны.
– Ничего он не погиб, папа. Вот перед тобой две его дочери. Валентина, пятьдесят четвертого года рождения и Вера, пятьдесят шестого года рождения. А теперь, едем на кладбище, где похоронен твой отец, а мой дед, и помянем вместе его.
Та встреча, которую организовала Марина, очень засела в память Андрея. Тогда они были на кладбище, на могиле отца, в гостях у Валентины, а потом и в Веры. Познакомились с их мужьями, детьми и внуками. Обе дочери много рассказывали, каким был их отец. Как оказалось, он был хорошим семьянином, любил своих девочек, свою жену. Очень дорожил своей семьей. Узнал Андрей и о нелегкой судьбе своего отца, о плене, о его пребывании в лагере заключенных. Не ясно для Андрея осталось лишь то, зачем его мать скрывала от него и брата, что у них есть живой отец? Зачем она поменяла им всем фамилии на ее девичью, зачем скрывала, что у него есть еще и сестры.
Когда ему исполнилось восемьдесят, он понял, что это пришла старость. Всё чаще и чаще, он задавал себе всё те же вопросы; «Правильно ли он поступил тогда, когда не пришел на вечеринку к Людмиле»? «Может тогда, надо было, уже после, бежать к ней,  может ползти на четвереньках и просить прощенья»? «Может быть, их отношения наладились бы, а там, смотри и стали бы они супругами»?    «Нет! Нет и нет!» – отвечал он сам себе. «У них не было перспективы, их отношения не имели будущего».
За свою долгую жизнь, у него так много накопилось вопросов, вот только ответов не было.
Теперь ему часто снились сны, в которых он  видел Людмилу, такую же Людмилу, которую он впервые увидел на своей лекции. А сны были исключительно цветные.



 3 июня 2019 г.                г. Киев