Вы, конечно же, не знаете, что такое нет денег совсем! Это когда денег нет совсем. Как пирожков в голодомор. Занять не у кого, кредитная карточка пуста. Жрать хочется больше, чем еbаться. И друзья оказались не друзья. Хорошо хоть, что враги не подвели. Никаких сочувственных взглядов. Он вражился исключительно с отъявленными сволотами. И эти изображать ничего не стали. Откровенно склабились.
Уйдя с работы, громко хлопнув дверью, он имел в запасе два предложения. Но до сдачи трудовой в отдел кадров дело ни по одному из них не дошло. Застряли на стадии проверок, обговоров и прочих "а позвоните мне на следующей недельке" - бывшие шефы подсуетились, не иначе. Бизнес, есть бизнес - ничего личного, но нужно держать реноме.
И Татка заявила вдруг: нам надо пожить немного раздельно. Немного раздельно - это ваще как? Как немного беременна? Но объясняться она поленилась, перевела все его деньги к себе и больше на связь не выходила. Не в полицию же идти, в самом деле. А потому что нех все яйца держать в одной корзине. Сам дурак.
Про друзей, так называемых, просто помолчим. Постоим, помолчим. До дна. Не чокаясь. Хорошая была дружба. Крепкая. Мужская. Настоящая. Земля пухом, в общем.
По знакомым побираться не пошёл. Постыдился. Но больше, чем от стыда его душа корябалась о боязнь отказа. Этих всяких "старик, извини, тыща в кармане на всё про всё". И взгляд сочувственный, в печень заточкой, мол, всё понимаю, но и ты меня пойми.
Одним словом, не думал, не гадал, а ко вчера закончилась последняя греча. Трындец. Так не бывает, но, как видно, случается. Одно к одному. Была даже мысль крамольная, сходить к "магнитовской" мусорке. Не рыться в баке, нет. Но к выносу подойти, как это делали другие разные, он видел. Покопаться в просрочке, с тележки. Не пошёл, но мысль-то была.
Позор!
Вот это и называется - денег нет совсем.
Одна радость - жильё пока было. Ещё две недели квартира была в его распоряжении. Что дальше, к маме в Саратов? Нужен он ей, как собаке пятая нога. Там другая семья. Он - отрезанный ломоть.
Да и не хотелось. Верилось в лучшее. А как оно будет на самом деле, знает только бог, но тот уже несколько дней не подходил к телефону. Испытывал? Наказывал? Или стыдно было?
Интересно, а как в таких ситуациях ведут себя другие все, которые "а как люди живут"? Вот именно, как? Вся прежняя жизнь шла у него без рывков, плавно перетекая из одного в другое. И надо же было ему взбрыкнуть. Все могут, а ты, значит, особенный у нас, да? Гонор решил он показать, "Я" своё, с большой буквы которое, выгулять.
В сложившихся обстоятельствах он оказался не боец. Да и был ли? - тот ещё вопрос. Как вообще он умудрился докатиться до подобного? Три месяца, не изменяя своим привычкам, он доедал и допивал, что оставалось, включая кредитку. А манны с небес не случилось и всё само собой не утряслось - удивительно, но факт.
Оставалось искать работу с проживанием и питанием. Других идей не было. Он, вчера, прозвонил несколько подобных объявлений и выяснил, что - да, его ждут хоть прямо сейчас, с вещами и документами.
И тут он получил новый пинок под кокушки. Документов не было. А вот так! Коробочка была, но в ней ничего не было. Вообще. Это была торпеда под ватерлинию. Зая? Может быть, но зачем, за что? Если ей показалась эта пакость вишенкой на торт - то сюрприз удался. Для очистки совести он перевернул дом вверх дном. Ничего. Под ванну что не заглянул. Где там, в тазике документам быть?
Вот так, жил, считал себя человеком, а оказался куском пустой породы. Разгильдяем, недотёпой, бесхребетчиной. Оставалось уповать на чудо. Какие тут ещё варианты, накидывайте!
Он совсем уже было собрался звонить маме, но и здесь был облом. Пакет на телефоне кончился прямо сегодня. Ни звонков, ни интернета. Обложили. Пора было выбрасывать белый флаг, но данные обстоятельства пленных не брали. Кровожадины. Что ж, Виктор Алексеевич, ладонь к козырьку, в капитанском приветствии, и идём ко дну! Приплыли.
Он оделся, обулся и пошёл куда глаза глядят. Ножками, ножками. Машина продана после аварии ещё февралём, карточка на метро полна нулями. Хорошо, что лето. Сунул руки в карманы и шлёпай, босота!
Но куда? Зачем? А никуда. Низачем. Улицей. Dоwn. Навстречу неизвестности. Будущее перестало существовать. Растворилось. Рассосалось. Захлебнулось настоящим до полной неопределённости. Главное, не думать, а то кушать хочется.
И тут он не скользнул, а прямо-таки упёрся взглядом в вывеску. "Бар последней надежды". Витя усмехнулся, моё. Зайти-нет? Может нальют, "пока не началось"? Сто грамм было бы очень кстати. За упокой.
Он зашёл.
В баре было тихо и пусто. Стойка, четыре столика, застеленных уютными скатертями, цветочки в вазочках. Окна большие, под потолок, но улицы не слыхать. Прохладно. За стойкой бармен. Кругом мальчики и девочки стаканы протирают, а тут - мужик. С бородой. Толстый. Лет под пятьдесят. Добродушный. С виду. В безворотке и жилетке. Как из прошлого века. Позапрошлого.
- Чем могу? - спросил он, вешая в пазл бокал ножкой вверх. Теперь все зубы были на месте.
- Нальёте, пока не началось? - улыбнулся Витя.
- Нальём, - пожал плечами мужик, - чего не налить.
- Только у меня денег нет, - уточнил Витя. Вдруг мужик анекдота не знает. Анекдот был бородат, как и бармен, но чего только не бывает в этом мире? Всё бывает. Теперь он это знал точно, без запятых.
- Понятно дело. - Бармен опять пожал плечами. Зябко ему, что ли? - К нам другие и не заходят в первый раз.
Он поставил на стойку стопку и налил водки. Витя перепробовал спиртного, в своей "до того" жизни, на любой вкус и кошелёк. В пределах разумного. Про кошелёк, если. А так - разно случалось. И прилично, и в уматень. Деньги есть, чего не пробовать?
И виски американских и кальвадосов, рекламируемых ремарком, и коньяков марочных, и шампанских вин французских, и не шампанских, и не французских, и пива сортов не счесть. Настоек там, коктейлей и прочего всего другого. Но понял, что лучше водки может быть только та же водка, но холодная.
И лучше не с лимоном, а с огурчиком. Хрустящим. Или с грибочками, или с селёдочкой. С капусточкой ещё нравилось. По нашему, короче. Наш был Витя человек. Корнями наш. Истоками. Душой. Да кому я рассказываю, сами читали. Емеля, лапти под лавкой, дай ему щука кольцо! Какими галстуками не повязывайся.
Он выпил. Закусил. Капустой. Квашеной. Хрустящей. С клюквой. Бармен налил снова. Витя выпил, закусил и, наконец, сел. После третьей, борода всё убрал. И поставил перед ним стакан в подстаканнике. А в стакане - чай. Со смородиной. Из пузатого ведёрного самовара заварил. К чаю были поданы варенье, печенюшки и пастила.
Ляпота.
За чаем и поведал ему Витя о делах своих скорбных. Бармен слушал, кивал, не перебивал. Его, кстати, Лукой Фаддеичем звали. Как имя было, о том лишь церковная книга знает. Сам Лука Фаддеич не стал уточнять. А потому что не всех зовут по имени. Выслушав, сказал:
- Мне сменщик нужен. Пойдёшь?
- Я не умею.
- Не велика наука. Покажу, расскажу. Тут всё просто.
- А что без документов?
- Было бы желание людям помогать.
- Чем? - удивился Витя.
- По-разному бывает. Кому что. Кого послушать только, а кому и подсобить. Последняя надежда - одно слово. С него и стоим. Со слова. Доброе слово - первое дело. Согласен?
- Я, честно говоря, запутался малость. Что доброе слово - первое дело, тут я согласен. Получится-нет, жизнь покажет. А чем помочь-то мы можем? - Сказав это "мы", он уже причислил себя к этому месту. И рад был, что всё так удачно складывается, но растерян. Странное место. Не страшное, но странное.
- Ничего тут странного нет, - словно прочитав из-за спины его мысли в смс-ке, ответил Лука Фаддеич, привычно пожав плечами, - но необычного, по-первой, много. Наудивляешься. Вон, глянь.
Борода показал куда-то за спину Вити. Витя обернулся. И ухи поел. Скажем так, чтобы не материться. Не было уютного кафе, в которое он зашел. А был большой зал с множеством столов. Зеркала, фарфор. Люди. Много. Мужчины в костюмах и шляпах, как из ганстерских фильмов, женщины в вечерних платьях и драгоценностях.
Витя обалдело повернулся обратно к бармену. А тот уже был побрит, волосы на голове смазаны и уложены. А в глазах плясал смех. Румбу? Или что там тогда танцевали - твист, нет?
И где там, где тогда? Что за метаморфозы!
На стул рядом с Виктором сел парень, годов тридцати и заговорил по-английски:
- Фред, плесни мне чего-нибудь. - И Витя его понял, хотя ни бумбума не знал на шекспировском. А Лука-Фред кивнул и налил.
- Где мы? - прошептал Витя, упав грудью на стойку, чтобы быть ближе к бармену, - что происходит?
На английском сказал. Без акцента. И сам был в костюме.
- В Нью-Йорке, - пожал тот плечами.
- Как так?
- Да никак. Где мы нужны, там и открыты. Надежда, она ни национальности, ни прописки не имеет. Особенно последняя. Хочешь, пойди, погуляй. Нью-Йорк тридцатых интересен.
Витя закрыл глаза и потряс головой, а когда открыл, то лучше бы не делал этого. Пришлось слазить со стула, искать челюсть. Выпала. А ведь не вставная. Это был открытый бар на каком-то побережье. Не то латинском, не то испанском. Или португальском. Он их не сильно различал.
У Фреда были усы и он был Хулио. Сам Витя был в широких рыбацких штанах и жилетке на голое тело. Он цветисто выругался на неизвестном языке. А к ним шла грустная женщина с цветком в волосах и красном платье. Красивая, что челюсть опять полезла из уключин. Но, оказалось, что она шла мимо. На конце барной стойки её ждал Родриго. Под стать ей. Они зашептались, а Виктор услышал Хулио:
- Работать будем по неделе. Выходные проводи, где хочешь. Дорога назад сама тебя найдёт. Пей, сколько влезет. Но, думаю, не захочешь. За стойкой не пьянеешь. Вкус есть, эффекта нет. И не смотри ты на меня такими глазами. Это всё иллюзия. Каждый видит, что хочет. Привыкнешь. Я, например, почти всегда в прошлом веке. Двадцатые, тридцатые. Париж, Монмартр. Люблю, грешным делом, богему той поры, что у нас собирается. Сплошь гении, плюнуть некуда. Мне с ними комфортно. Напутешествовался уже.
- Ущипни меня, - попросил Витя. - Голова кругом.
- Это с непривычки. Ты иди домой пока. Соберись, подумай. Там документы твои под ванной. В тазике. Сам по пьяни засунул, и забыл. Спросил бы, на хрена, но ты же не ответишь. От кого прятал, каких чертей путал? Или они тебя, а? А как надумаешь, если надумаешь, возвращайся. Я буду рад.
- А можно не возвращаться?
- Конечно, - провёл Лука Фаддеич ладонью по бороде, - Твоё право, твой выбор, тебе и решать. Кому за тебя решать, как не тебе?
- Не, я в смысле, можно домой не возвращаться? Не надо мне думать. О чём? Ищи дураков! Просто боюсь, что вернусь туда, а обратно заплутаю. Или ещё чё. В общем, не хочу я уходить.
- Не бойся. Говорю же, дорога сама тебя найдёт. Но если не хочешь, тогда сегодня и начинай. А я пойду отдыхать.
- А как, что?
- Да никак. Становись за стойку. Руки всё знают. Не подведут. Удачи. - Он надел сюртук, шляпу и вышел. В Париж.
Эмиль проводил его взглядом, встал на вахту и улыбнулся. Что чудеса случаются, он верил. Но про других. На себя не мерил. И зря. Без веры в чудо у жизни совсем не тот вкус.